Тени и голоса

Тусклый мох узких улиц старинного города, гулкий стук каблуков по растресканым плитам, потных стёкол улыбки из стен глинобитных, и молитва закату в смешных переулках, тощих, тёмных, и странных своей кривизною, где от тени до тени ни лучика солнца, но где тени – как старые, дряхлые суки, ждут лишь смерти, и в ужасе смотрят в оконца – не идёт ли она? Не идёт – это эхо… Разрывайтесь на сотни улыбок, оконца! Разливайся ручьями, моча водостоков, хлопни вздохом мне, ставень, блесни каплей солнца… Эх, не город, а сонная баба в постели: площадь вымерла, выставив рваные флаги, менестрели подохли, оглохнув от скуки, им посмертно скрипят с ветром древние лаги, словно нарки, когда крыша едет от муки, растворяя мозги, мысли всмятку, в подлянку ништяки превращая, смещая недели… Так и город, забытый в старинной постели, тихо стонет, смотря сквозь стеклянную банку, на последнюю ложку варенья, где муха, умерла год назад, подавившись оргазмом. Город скучен себе – в нём всё пресно и глухо. Синяки вспоминают прошедшую пьянку (покрывая задами скамейки маразмом), без которой под небом и крышами сухо. Зубы, полки, обрывки старинных преданий… Кучи мусора, памятник, Богом забытый, в убранстве… И, воспетый ветрами, экстаз постоянства, в этой вечной глуши, где покой недопитый, тихо льётся в стаканы, дурнея от пьянства.