Последний поклон

Никогда ещё Маргарита Павловна Мирошниченко не была столь блистательна. Она порхала по сцене, будто вовсе не давили на плечи прожитые годы, будто не голодала в перестройку и не изнуряла себя на бесчисленных подработках. И все зрители, как один, верили, что вот перед ними маленькая шкодливая девчонка, вот восемнадцатилетняя легкомысленная и влюблённая девица, а вот женщина, только начинающая разочаровываться в жизни. Театралы, поначалу расслабленные и критичные, застыли на краях кресел жадно внимающими изваяниями. Каждое мимическое движение на одухотворенном лице актрисы, выверенные до миллиметра жесты, каждый её вздох и трепетание ресниц — всё дышало такой правдой и нервом, что невозможно было не верить, и струны зрительских душ трепетали в ответ, узнавая в вымышленном персонаже себя, родных, друзей и знакомых. Критики и поклонники завтра напишут, что рано ещё Маргарите Павловне уходить на покой, что нет ей замены, что молодое поколение совсем не то — обмельчало, обпиарилось и потонуло в желтизне газетных страниц; Маргарита Павловна же во всём образец: и муж всего один, и дети не алкоголики, не наркоманы, и играет она так, что Станиславский умылся бы слезами умиления. Последняя фраза отзвучала, в воздухе еще чувствовались магические вибрации стихнувшего голоса. Зал проникся ошеломленной тишиной, замер, будто поставленный на паузу, и вдруг взорвался громом аплодисментов. Восторженные зрители повскакивали с мест, кто-то особенно впечатлительный смахивал с щёк невольные слёзы. Разрумянившаяся от удовольствия Маргарита Павловна по-балетному поклонилась — пальчики изящно сложились, рука обвела плавную дугу и изогнулась в томной волне. На сцену выстроилась вереница желающих вручить актрисе душно-благоухающие букеты и прикоснуться к ней щека к щеке — женщины, губы к руке — мужчины, чтобы потом рассказывать, мол, видел я её близко, как вас, и что кожа у неё необыкновенно нежная. Восторги давно стихли. Опустел алеющий креслами зал. Рампа уставилась на обнаженную сцену чёрными дулами погасших фонарей. Настенные бра лениво разгоняли скопившийся по углам сумрак. Задул неизвестно откуда взявшийся сквозняк, прошелестел по рядам, всколыхнул тяжелый занавес, прошмыгнул в темный узкий коридорчик и жахнул приоткрытой дверью, из-за которой разливался медово-жёлтый свет. Маргарита Павловна встревоженно обернулась. Многочисленные портреты и афиши глядели со стен её же собственными глазами и лукаво улыбались. В высоком бокале с красным отпечатком помады у самого краешка, легкомысленно потрескивая, лопались пузырьки шампанского. Маргарита Павловна схватила бокал за тонкую хрустальную ножку и в один глоток опустошила его до дна. От резкого движения халат тёмно-синего бархата распахнулся, и на пышной груди тускло блеснул старинный медальон; в это же время сквозняк в коридоре завыл и зашептал на разные лады: «ты обещала, ты обещала, ты обещала…» Маргарита Павловна рвано вздохнула и задрожала всем телом. Игла покрытого пылью граммофона, что стоял в углу комнаты, вдруг сама по себе повернулась и острым кончиком уперлась в такую же пыльную пластинку. «Время пришло…» Мягкий голос певца давно минувших лет прервался неприятным визгом, игла скакнула на царапине. «Время пришло…» И снова визг. «Время пришло…» Взметнувшиеся поспешно руки сорвали с шеи тяжёлый медальон. И тут же густые насыщенно-каштановые волосы Маргариты Павловны поблекли и истончились, кожа побледнела, сложилась в глубокие морщины в уголках глаз, на щеках проступили пигментные пятна. По мере того как красота Маргариты Павловны угасала, в воздухе за её левым плечом всё отчётливее проявлялся силуэт высокого юноши. С узкого, будто иконного лика, насмешливо и печально щурились волоокие глаза. Напомаженные губы презрительно кривились, пряча в уголках горечь, а кудри, развеваемые невидимым ветерком, возмущённо топорщились. Призрак вздохнул, сыто облизнулся, поправил кружевной манжет блузы и исчез, напоследок шепнув холодком Маргарите Павловне в ушко: «Бездарность!»