***
Этот вечер был особенно мрачен и до дрожи спокоен. Парижане спешили спрятаться в свои тёплые, уютные домишки, где, как им казалось, они в безопасности. Многих напугал мрак, который так быстро и без малейшего предупреждения заключил город в свои угрюмые объятия. Улицы опустели, двери плотно заперты, ставни закрыты на засовы и вокруг сплошная, гробовая, устрашающая тишина. Вам не кажется это идеальным местом для какого-нибудь преступления? Или временем, когда вы в силах совершить любой грех, и никто вам ничего не скажет, ибо некому. Хранители порядка, поджав хвосты, решили последовать примеру большинства, поэтому, если вы, скажем, девушка, гулять в такое время следует, в страхе оглядываясь назад. Эти двое шли молча. Неторопливым шагом они направлялись в сторону Собора Парижской Богоматери. Их таинственные фигуры сливались с общей мрачной обстановкой, и это их вполне устраивало. Оба были укутаны в чёрные плащи, и их движения были такими невесомыми, аккуратными, будто они прямо сейчас оттолкнутся от земли и взлетят. Словно под их ногами не твёрдая земля, а мягкое и пушистое облако, к которому следует относиться как можно бережнее. - Постой, — едва слышно, но очень спокойно шепнул низкий голос. Как только они остановились, произошло идеальное воссоединение с темнотой. Любой прохожий мог бы принять их за статуи, даже если был бы в здравом уме и при доброй памяти. Они стояли, абсолютно не двигаясь и лишь изредка поворачивая головы в стороны. Затем один из них сделал шаг, а второй тут же повторил. Это было похоже на человека и его внезапно ожившую тень. Со стороны это казалось таинственным, жутким и, в то же время, забавным для тех, кто знал правду. Как только эти двое подошли к Собору, и им оставалось только лишь подняться по лестнице и открыть дверь, они остановились. Точнее, одна из фигур остановилась. Вторая протянула ей свою руку, на что первая без сомнения ответила прикосновением своей руки. Они тем же неспешным шагом поднялись по лестнице, одна из фигур с невероятной легкостью открыла тяжёлую дверь Собора, пропуская вторую фигуру внутрь, а после зашла сама. Стоит ли говорить о красоте, преставшей перед ними? Первое, что бросается в глаза, — это готическая роза и расположившаяся под ней часовня. Второе — это множество скамей, на которое можно было усадить добрую тысячу человек, не считая возраста, пола, роста и массы тех, кто мог бы здесь расположиться. Возможно, их могло бы быть гораздо больше. Но сегодня это место принадлежало только им и более никому. По крайней мере, этот таинственный вечер. В глубине зала их уже ждал священник. Он стоял к ним спиной, хотя слышал, как за ними закрылась дверь. Вторая фигура, закрывшая ту самую дверь, скинула капюшон и, освободившись от плаща, положила его на скамью. Первая уж хотела проделать то же самое, но руки мужчины, ранее облачённого в плащ, спокойно перехватили белые пальцы женских рук. Через секунды чёрное одеяние было отложено в сторону, открывая ослепительный вид на белое, скромное, но вместе с тем красивое свадебное платье. На нём не было каких-либо излишеств. Само платье было сшито из легкой, нежной ткани, покрытой небольшими узорами, подобными тем, которые появляются зимой на стёклах, блистая под обилием солнечных лучей. Подол платья был сшит из той же ткани, он не был чересчур пышным. Девушка могла с легкостью порхать в нём, словно бабочка, не обращая внимания на его длину. Её мягкие, но, в то же время, холодные черты лица прекрасно гармонировали с такой роскошью. Волосы цвета горькой корицы, собранные в высокую, вьющуюся причёску, создавали довольно-таки романтическое и приподнятое настроение. И Фролло не мог сдержать улыбки, созерцая это прелестное, невинное создание. Имя её — Мария. Святая, безгрешная Мария. Клод взял её руку в свою, и они медленным, но уверенным шагом направились к алтарю. В голове Фролло вертелась одна мысль — заключить брак. Никто не знал об этом венчании. Всё должно было произойти в тайне и остаться таковой до скончания их дней. Родители юной Марии считали, что Фролло не через год, так через два состарится и будет докучать их дочери своим брюзжанием, пока не подавится собственной слюной и не умрёт на её глазах. Да, родители Марии любили всё преувеличивать, но девушка давным-давно научилась пропускать их нередко странные наставления мимо ушей. Если девушка делала что-то не так, родители тут же пророчили ей семью, в которой муж будет регулярно избивать бедняжку за то, что у неё из рук всё валится. Иногда они переходили все границы, убеждая её в том, что она станет либо бездомной, либо продажной женщиной, ублажающей мужчин за гроши. Однако она выросла умной и любознательной девушкой. Она читала не только художественную литературу, но и увлекалась естественными науками. Втайне от родителей девушка часто проводила разные лёгкие опыты, которым её научили соседские мальчишки. Погружение в научную литературу заставляло её полностью закрыться от всего мира и насладиться тихим пребыванием среди уравнений, примеров, опытов, задач и экспериментов, в то время как её ровесницы больше увлекались любовными романами и представляли себе совершенных мужчин, от описания которых Марию, откровенно говоря, тошнило. Их с Фролло любовь стала внезапностью для обоих. Увлечение общим делом, страстное погружение и уважение мнения друг друга резко сблизило их. Мария держалась ровно, спокойно, но её хитрая ухмылка всегда привлекала внимание мужчин. Иногда её собранное выражение лица никак не клеилось со столь хрупким, лёгким тельцем. Говорила она быстро, но не импульсивно. Все эти противоречия, которые запросто вместились в эту юную особу, сформировав гармоничную и многогранную личность, привлекли молодого Фролло. Да ещё как! Они всегда находили общие темы для разговоров и могли болтать без умолку. Хотя больше рассказывала Мария, чем Клод, но того это не сильно заботило. Он наслаждался её присутствием, её голосом, мимикой и её естественностью рядом с ним. Как только Мария имела неосторожность поинтересоваться о возрасте своего постоянного собеседника, тот взволновался до такой степени, что не заметить это было очень трудно. Но даже когда Фролло нехотя сообщил свои года, девушка не отвернулась от него. Она продолжала свою беседу и оставалась такой же, какой была до этого рокового вопроса. Возможно, внутри себя она глубоко сожалела о том, что спросила об этом, но Фролло, увы, не смог этого понять. В тот момент её глаза печально блеснули, и он понял, что долго их общение не продлится. Конечно, тогда он ошибся. Общение продолжалось несколько лет и уже переходило в нечто гораздо большее. Клод ни разу не позволил себе прикоснуться к девушке, пока она сама этого не позволила. И она позволила. Прикосновение было чувственным, лёгким, как и она сама. Ему было тяжело признаться в том, что он влюблён в эту особу и бесконечно счастлив почувствовать её прикосновение на своей щеке. Он любил её и не мог позволить другому завоевать её сердце. Она должна стать его здесь и сейчас. Взгляд священника Фролло не понравился. Его глаза выражали глубокую скорбь, которую тот даже не пытался скрыть. Влюблённые подошли к нему как можно ближе и, не отпуская рук, встали друг напротив друга. - Поскольку не было указано ничего, что могло бы воспрепятствовать этому брачному союзу, — тут последовала пауза, как бы намекающая «остановитесь, пока не поздно» — я спрашиваю тебя, Клод Фролло, согласен ли ты взять в жёны Марию Фролло? Будешь ли ты любить, уважать и нежно заботиться о ней, и обещаешь ли ты хранить брачные узы в святости и нерушимости, пока смерть не разлучит вас? Если это так, подтверди это перед Богом словами «Да, обещаю». - Да, обещаю. — лёгкая улыбка озарила его мрачное существо. - Согласна ли ты, Мария, взять в мужья Клода Фролло? Будешь ли ты любить, уважать и нежно заботиться о нём в Господе, и обещаешь ли ты хранить брачные узы в святости и нерушимости, пока смерть не разлучит вас? Если это так, подтверди это перед Богом словами «Да, обещаю». - Да, обещаю. — вновь та самая хитрая ухмылка. - Обменяйтесь кольцами и повторяйте за мной эти слова: прими это обручальное кольцо как символ и обещание моей любви и верности. Этим кольцом я обещаю хранить любовь и верность. - Прими это обручальное кольцо как символ и обещание моей любви и верности. - Этим кольцом я обещаю хранить любовь и верность. - Благослови их, Господь! Внезапный грохот заставил вздрогнуть находящихся в Соборе и обратить свои взоры куда-то наверх. Ещё один грохот, а затем по крыше Собора забарабанил проливной дождь. - Господь противится вашему союзу. — Замогильным голосом проговорил священник Бернард. Фролло, сверкнув глазами, исподлобья глянул на священника, заставив того опустить глаза в пол. - Думай, что говоришь, Бернард! Этот брак был заключён по всем правилам и порядкам. - Не считая его незаконности и порочности. — Пробубнил священник. Фролло посчитал нужным пропустить это мимо ушей, но тут его взгляд пал на перепуганную Марию, готовую вот-вот разрыдаться. Мужчина крепче сжал её холодные белые руки и притянул её чуть ближе к себе. — Обещаю заботиться, любить и быть верным только тебе, любовь моя, до скончания дней своих. Дрожащая от резкого холода, охватившего её, и испуга, она прижалась к супругу, пытаясь заглушить свои тихие всхлипывания.***
Тогда Фролло не придал значения словам покойного Бернарда, но, спустя три года, он с ужасом осознал, как сильно ошибся. Беды прибывали к семье Фролло каждый день и упорно стучали в двери, заставляя Клода просыпаться посреди ночи в холодном поту. Вот уже четвертый год Мария воспроизводила на свет мёртвое, но выношенное дитя. Вид этих маленьких бездыханных тел и осознание своей беспомощности был невыносимым для супругов. Лекари лишь разводили руками, да и только. Они были удивлены тому, что детки появлялись на свет без каких-либо видимых причин для смерти. Они могли дышать первые несколько секунд и были готовы заплакать, но им как будто что-то преграждало путь в новый мир, и они погибали на руках матери. Фролло делал всё, чтобы Мария могла прийти в себя после пережитого. Ровно год назад девушка держала в своих руках маленького мальчика, который даже открыл глазки и увидел свою прекрасную маму, держащую его за слабенькую ручку, которая через мгновенье безнадёжно повисла в воздухе. Это был третий ребёнок. Третья невинная, безгрешная душа, которую никто не смог остановить, попросить остаться здесь, на земле, рядом с мамой и папой, которые так долго ждали его. Это был тот самый предел. Та переполненная чаща терпения и надежды. В тот день Мария кричала, круша всё, что попадалось ей под руку. Лекарь, принимавший роды, пострадал сильнее всех. Когда он сказал, что ребёнок мёртв, и попросил обезумевшую от горя мать отдать малыша, женщина, содрогаясь, словно в конвульсиях, и шепча что-то неразборчивое, положила бездыханное тельце в резную колыбельку, подаренную её супругом. Она бережно накрыла его одеяльцем и стала напевать ему колыбельную на латинском языке. Лекарь повторил свою просьбу. - Тише! — злобно рыкнула Мария — Он спит! Не мешайте моему ангелочку засыпать! Уйдите вон! - Миледи, прошу Вас. Ваш малыш мёртв, и я должен… - Что ты сказал? Мария произнесла это тихо, низко и медленно, чтобы все смогли чётко и ясно расслышать её слова. Девушка прекратила качать колыбельку и, приподняв своё дрожащее тело с колен, безумными глазами впилась в лицо лекаря. Стоящие по обеим сторонам от него служанки опасливо отпрянули назад. - Ты сказал, что мой малыш МЁРТВ?! — она перешла на крик, выплюнув последнее слово лекарю в лицо. — Да как ты смеешь так говорить про Божье невинное создание, чья душа так чиста, невинна и безгрешна?! ПОЧЕМУ ОН ДОЛЖЕН БЫТЬ МЁРТВ, ЕСЛИ ОН НЕВИНЕН? ИЛИ ТЫ ХОЧЕШЬ ЕГО СМЕРТИ, СВОЛОЧЬ, А?! ОТВЕЧАЙ, ГРЯЗНОЕ ОТРОДЬЕ! — Мария схватила лекаря за глотку железной хваткой, не обращая внимания на служанок — Я ИЗ ТЕБЯ ВСЮ ДУШУ ВЫТРЯСУ! ТЫ ДОЛЖЕН СДОХНУТЬ! ТВОЯ ДУША ЧЕРНА И ГРЕХОВНА! ТЫ ГРЕШНИК, СЛЫШИШЬ?! ТЫ! - Мария! — низкий, мрачный, предостерегающий голос заставил выйти бедняжку из состояния аффекта. Женщина глубоко вздохнула, будто ей в лицо плеснули ледяной воды. Она протянула свои руки к Фролло и тихо-тихо зашептала: - Прикажи его казнить, Клод, прошу тебя. Он грешник. Пусть его повесят. Пусть он поплатится за свои грехи. - Господин Фролло, — окликнул его лекарь, откашливаясь. - Убирайтесь! — рявкнул Клод - Все! Выйдите вон! - Ты отпускаешь его? — Мария вцепилась в Клода, словно утопающая - Нет! Убей его! Он должен умереть! Мария, вырвавшись из объятий Клода, ринулась к распахнутой двери, за которой только что скрылся несчастный лекарь, но Фролло успел схватить супругу, чувствуя, как её ногти впиваются ему в кожу и раздирают её до крови. Мария рыдала, кричала громко, неистово, будто зверь, выворачиваясь так, словно в неё вселился сам дьявол, пытающийся освободиться из бренного тела. Боль, сжирающая её истёрзанный дух, отражалась в её голосе, в её крике. Они все, все они виновны в смерти маленького ангела! - Уходи прочь! Ты предатель! Я ненавижу тебя! УБИРАЙСЯ! — Марии удалось высвободиться из стальной хватки Фролло и оттолкнуть его с такой силой, что тот споткнулся и упал на мягкий ковёр в коридоре. Дверь захлопнулась тут же. Фролло дернул ручку, но Мария заперлась изнутри. Её истерический крик заставил всё внутри больно сжаться, опуститься на колени и обратить свой взор к небесам, как он сделал это тогда, в Соборе. Слышат ли его небеса? Почему они не помогают ему? Неужели он виноват в этом? Разве он виноват в своей любви? Разве он согрешил? Ответьте ему! Прошу вас! Все это время Фролло просидел у запертой двери, чувствуя себя, словно в пьяном бреду. Он не слышал ничего, кроме криков и рыданий своей супруги, прочно засевших в его голове. Они смешались с молитвами и просьбами, на которые никто не отвечает и не ответит. Всё стихло. Было темно и зябко. По коже пробежались мурашки, заставив Клода очнуться. Он встал и вновь дернул ручку, которая тут же упала с таким грохотом, как будто упал слиток золота. Фролло распахнул дверь, и увиденная им картина остановила время на несколько секунд: шторы, сорванные вместе с карнизом, покоились на полу, балдахин с кровати был разорван в клочья и теперь покрывал лежащее на кровати тело Марии, всюду было много стекла и разбитых рамок, рваных вещей, конвертов и книг. Единственное, что осталось в покое — колыбелька с малышом. Клод тряхнул головой, чтобы прийти в себя. Он осторожно подошёл к супруге, чьё тело ещё дрожало. В ней что-то изменилось. Её прекрасные густые тёмные волосы исчезли. Лежавший рядом нож и отрезанные им волосы рассказали Фролло всё. Клод перевернул содрогающуюся бедняжку на спину и, приподняв её, крепко прижал к своей груди. Она не сопротивлялась, а лишь тихонько стонала, походя на бездомного, оставленного судьбой котёнка. Она больше не могла кричать, вырываться, убивать. Мария только чувствовала, как бешено бьётся его сердце, и как он изо всех сил сдерживает крик внутри себя. Она слышит, как скорбит и плачет его душа, как ноет его сердце. Он шумно вздыхает, заставляя Марию прижаться к супругу ещё сильнее. Тот год был сильнейшим ударом в жизни обоих. Тогда они понимали друг друга, как никогда, и чувствовали, что им необходима поддержка друг друга. И они знали, что за этот поступок их назовут безумцами, но какое кому дело до них? Мария решилась на последнюю попытку. И как же она молилась о спасении малыша, когда узнала о том, что ждёт его. Клод следил за Марией как можно пристальней. Он делала всё, чтобы малыш и его мама чувствовали себя комфортно. Родители Марии однажды решили наведаться в их дом, но судья строго-настрого запретил страже впускать кого-либо, кто мог бы навредить здоровью супруги. Эти девять месяцев миновали быстро и незаметно. Мысли о мёртвом ребёнке стали посещать Марию всё чаще и чаще. С каждым днём приближался срок родов, которых не избежать. Да, она хочет этого ребёнка, но кто скажет ей, что он родится здоровым, сильным, а, главное, — живым? Кто скажет ей, что она, наконец, познает радость материнства, и они с Фролло будут жить, обожая своего ребёнка всю свою жизнь? Никто. Эта неизвестность и игра в «повезёт — не повезёт» пугала больше всего. Схватки были долгими и мучительными. Ослабить боль лекари были не в силах. Когда наступил момент родов, они выпроводили Фролло за дверь, плотно закрыв двери. Служанки предлагали Клоду присесть на стул и успокоиться, но он прогнал их прочь и, припав к стене, соединив пальцы обеих рук, читал молитвы. Сейчас он даже не был уверен в божьей помощи. Он молил о прощении и просил дать сил Марии, но, слыша её крики и рыдания, он понял, что всё напрасно. Когда дверь осторожно приоткрылась с той стороны, Фролло показалось, что прошла вечность. Выглянувшая оттуда женщина-лекарь средних лет, на лице которой виднелись маленькие пятна крови, тихо прошептала: - Они в раю. - Что? — недоверчиво проговорил Клод — малышей было двое? Не дав женщине договорить, Фролло ворвался внутрь. Конечно, он много раз видел свою измученную супругу, облокотившуюся на спинку кровати, по щекам которой стекали слёзы, но сейчас всё было иначе. Мария, лицо которой было бледным, застывшим, холодным и напуганным, лежала на кровати, держа в руках окровавленную пеленку с бездыханным тельцем. Её губы из последних сил что-то шептали, а слёзы падали на маленькое, кровавое личико, умывая его. Клод Фролло понял, что теряет её. Он в последний раз видит Марию на этой кровати, в этой сорочке, с этими слезами и грустными, но такими милыми глазами. Лекари спешат удалиться, оставляя семью в последний раз насладиться пребыванием с друг другом. Фролло опускается на колени рядом с кроватью возлюбленной, берёт её мертвенно-бледную ладонь и целует горячими губами. Мария поворачивается к нему, опуская малыша чуть ниже, чтобы Клод мог его рассмотреть. Он молчит. Закрыты глаза его, ручки и ножки не двигаются, голова в покое. Он спокоен и уже отправился куда-то в небеса, к своим сёстрам и братьям. - Это девочка. — Сдавленно прошептала Мария — Разреши мне уйти с ней, Клод. Его душа кричала, а разум твердил «отпусти её». Он не мог. Его Мария. Эта невинная, чистая душа. Столь прекрасная, нежная и всегда источающая дивный аромат. Её мягкая кожа, её длинные волнистые волосы, серые глаза и восхитительная улыбка. Как он может отпустить её? - Прошу тебя, Мария. Скажи нашим деткам, что я по ним очень скучаю и жалею, что не смог держать, целовать и любить их. В моём сердце вы останетесь навсегда. Не позволяй им забывать меня. Заботься о них, моя любовь, прошу тебя. Обещай мне. Мария провела своей ладонью по щеке супруга и улыбнулась. В последний раз. Она затихла. Она молчит. Тишину разразил отчаянный крик. Фролло обхватил свою супругу за плечи и прижал к себе, придерживая мёртвого малыша. - Прости меня, Мария. — он шептал ей это в губы — Я грешник.