Девятнадцатилетние

Jimin | Rin Plvtinum — Come My Way Я сглатываю, глядя ему в глаза через призму толстых стеклянных очков. По шее струится пот, он вытирает его белым полотенцем и поворачивается ко мне, стягивая мокрую майку и обнажая плоский живот и чуть проявляющиеся на нем кубики пресса. Вниз к обтягивающим штанам с прорезями на коленях идет почти незаметная черная дорожка волосков. Проследив траекторию моего взгляда, он ухмыляется самым издевательским образом. Вот же наказание мое господне! Вообще-то мы всего лишь выбираем, куда поставить новый диван и попутно спорим о его местоположении в нашей гостиной. Какого хрена? — Окей, ты бесишь меня, — я вырываю у него из рук журнал с моделями мебели и указываю в первый попавшийся, — закажу себе этот, а ты спи на своем где хочешь. Чимин начинает закипать. А меня начинает это заводить. Мы сверлим друг друга глазами, и очевидно, ни у одного из нас нет идей, как задеть другого. Это почти похоже на соревнование, кто кого первым выведет из себя. Так было, когда мы выбирали, что готовить на ужин; куда лететь, чтобы отдохнуть; в каком районе выбрать квартиру или вообще купить частный домик… И так происходит постоянно, потому что у нас с ним разные вкусы даже на самую мелочь. Одинаково неровно дышим мы только друг к другу, во всем остальном буднем беспорядке выбор чего-то одного конкретная проблема. И все бы ничего, если бы один из нас умел идти на компромиссы, но мы же два упрямых принципиальных засранца. Как мы решаем эти споры и до сих пор не разошлись по разным углам? — Сколько раз? — вздыхает он, и я гаденько щурюсь. — Сколько страниц? — вторю я, и мы оба прикидываем с полминуты. — Готов? — он кивает и показывает на пальцах — десять. Я киваю и набрасываю восемьдесят отжиманий. — Да ты охренела, детка, — он осекается, увидев, как я вскидываю брови, и закатывает глаза. — Ну хорошо. Тогда ты читаешь вслух. Я почти проигрываю, чуть не послав его на три значительные буквы, но вспоминаю очень вовремя: чтобы я и проиграть Чимину? Черта с два, р-раунд! Он откидывает полотенце и майку и становится в центр комнаты, опускаясь на пол пластом. Я нахожу недочитанную книжку с полки, скидывая тапочки и, стараясь не резко, ложусь спиной на его спину, открывая книгу на нужной мне странице. Чимин поднимается на руках со мной на спине и начинает отжиматься. Я чувствую его тепло своей спиной через футболку и почему-то улыбаюсь, как дура. — «Вы не Достоевский, — сказала гражданка, сбиваемая с толку Коровьевым. — Ну, почем знать, почем знать, — ответит тот. — Достоевский умер, — сказала гражданка, но как-то не очень уверенно. — Протестую! — горячо воскликнул Бегемот. — Достоевский бессмертен!» — Кто это? — спрашивает Чимин, и я хихикаю. — Булгаков, «Мастер и Маргарита». — О боже, — и мне становится еще смешнее, потому что его пугает, когда я начинаю читать русские книги на русском языке, да еще вслух. В общем и целом, ответно мстить я тоже умею. Обычно когда он занимается, а я привычно мощусь у него на спине, читаю ему на корейском или хотя бы на английском, чтобы он хоть немного вникал, о чем я. В этом плане подобные «тренировки» высоко бы оценил Намджун, но встречаюсь я не с ним, так что Рэпмон в пролете. — Сколько я уже отжался? — Ты думаешь, я умею считать и читать одновременно? Я прямо слышу, как он зло сжимает зубы, но ничего не говорит. Эдакий плюшевый медвежонок, который пытается на меня злиться и всем видом это показать, но получается у него не очень. Любить меня у него получается лучше намного. Пока он отжимается, я продолжаю читать, но уже в тишине. Она прерывается только его тяжелыми вдохами и выдохами. И это услада для моих ушей. Когда мне надоедает читать, я закрываю книгу и кидаю ее на диван, а сама изловчаюсь, чтобы перевернуться и обнять его всеми конечностями. Чимину нравится, когда я так делаю. Со стороны похоже, будто одна коала повисла на второй коале чуть покрупней и посильней, и они обе занимаются хрен поймешь чем. Я целую его в уголок между розовыми волосами и левым ухом. Чимин скидывает меня со спины неожиданно. Я охаю, когда он переворачивает меня лицом к себе, ставит руки по бокам и повисает надо мной. Вообще это моя любимая часть. Он начинает отжиматься и — о боги — целует меня каждый раз, когда опускается. Мое сознание начинает плыть, и сама я больше не отдаю отчет своим действиям. Его лицо в нескольких сантиметрах от меня и такие желанные, любимые губы. Я конкретно подвисаю, а Чимин использует запрещенные приемы. В общем-то в этом и состоит способ к примирению. Никаких извинений, подарков, банального жаркого секса, после чего вы готовы все простить друг другу, но на самом деле это не особо работает. Мы просто каждый день выполняем свои упражнения, и все заканчивается на поцелуях. Пожалуй, целовать его вот так — мое любимое времяпровождение. — С днем рождения, малышка, — он хохочет, когда я свожу брови и намереваюсь шлепнуть его по щеке. Он уворачивается и целует меня требовательнее и настойчивее, чтобы у меня не было шансов что-то возразить и выругаться. Обычный вечерок перетекает в полночь на семнадцатое, и вот мне уже девятнадцать, и он по праву может этим пользоваться: в Корее я становлюсь совершеннолетней. Он знает, как я не люблю свои дни рождения, постоянно парюсь о том, что взрослею (читайте: старею), и ему, что старше меня на три года, просто смешно. Однако лучшее, что он дарит мне в мои дни рождения, — себя, и вне всяких сомнений это мой лучший подарок. — Давай, скажи это. — Забирай меня скорей, увози за сто морей, и целуй меня везде, девятнадцать мне уже! — скорее пою, чем говорю я, и он победно вскидывает брови, разражаясь смехом и падая рядом со мной. Эту фишку придумали парни, когда впервые услышали песню «Руки вверх», переделывая ее под каждый день рождения кого-то из нас. Если впереди меня ждет еще куча таких же потрясающих дней рождений, где Чимин становится моим утром, завтраком, днем и вообще смыслом существования, то стареть не так уж обидно. — Я люблю тебя. — Какое «люблю»?! Раздевайтесь, сеньорита, я ждал это слишком долго! — Ну ты и пошляк! — Чья б корова мычала! Да, кстати, ненавижу тот факт, что читая, учу его всяким русским фразочкам, которыми он потом вооружается против меня. Но это еще не самое худшее. Однажды Юнги запомнил, как я матерюсь… и это уже совсем другая история. — Еще двадцать отжиманий и идем резать торт! И не думай, что отвяжешься от меня ночью! С днем рождения, сладкая!