Отчаянная

На десятый день заключения Джоанна начала сходить с ума. Она знала в камере уже каждый угол, каждый штрих и все разводы на стене. Считала секунды, но сбивалась, доходя до тридцати тысяч; будто бы рубеж какой-то. Седьмая не могла долго сидеть на одном месте, ходила туда-сюда, лежала, закинув ноги на стену, или облокачивалась спиной на решетки. Первые дни были самыми тяжелыми, время, когда она смогла обдумать последние события и разглядеть свои ладони в крови. Она даже не могла уснуть – постоянно видела Арену, вспоминала мельчайшие детали раз за разом, пока просто не отключилась на четвертые сутки от бессилия. И во сне ей слышался давно забытый смех, обрывки старых лет и совсем далекие люди, которые погибли во имя победительницы Мейсон. Ее семья. Родители, сестры; она видела лес, озера, себя маленькую. Что-то такое нереально и невесомое, что Седьмая боялась проснуться. Ей бы остаться здесь навсегда, чтобы улыбки на лицах родных и прохладная вода озера. Открыв глаза через двадцать часов, Джоанна увидела очередного солдата Койн на обходе и несгибаемые прутья ее темницы. Ничего нового. И ни следа от недавнего счастья. День считался пройденным, когда выключали свет, и тюрьма Тринадцатого погружалась в непроглядный мрак, нарушаемый изредка голубоватым светом лампочек. Жуткая картина для того, кто боится ночных кошмаров. Седьмая засыпала мгновенно и во снах видела лишь пустоту. Такую же, как и за решетками камеры. Такую же, как и в ее жизни. Победительница ни о чем не жалеет. Она должна была сделать выбор, и поставила все на свою слабость. На надежду. Выбрала другую сторону. Китнисс Эвердин на ее месте придумала бы выход. Спасла бы ситуацию, жертвуя собой, как она это умеет. Или спалила бы весь Капитолий к чертям. Но она – не Китнисс. Она – Джоанна Мейсон, и не умеет действовать во благо всех. А дурацкой Сойке-Пересмешнице впору бы исчезнуть. С топором-то Седьмой в спине. На пятнадцатый день Джоанна увидела его. Измученного, с черными кругами под глазами и ненавистью во взгляде. Он стоял, словно под охмором, и был готов собственными руками задушить Мейсон. Благо, их отделяла стена из толстых прутьев, иначе на утро нашли бы уже тело. - Мне жаль, женишок. Пит молчал. Он смотрел, сжав кулаки. Стоял напротив камеры предательницы и пронзал ее взглядом. Джоанна боялась. Ведь когда у тебя отнимают самое дорогое, то ты готов на все. Самопожертвование зашкаливает, а чувство здравого смысла испаряется. Она отобрала у Мелларка его певчую птичку. И этого он ей никогда не простит. Мальчик-пекарь исчез в темноте также неожиданно, как и появился, а Мейсон до самого утра сидела и смотрела в пустоту, боясь вновь увидеть эти глаза, наполненные жаждой мести. Иллюзия или реальность? Финник пришел позже. И она не спрашивала, что задержало старого друга так надолго: его сомнения или ее предательство. О’дэйр вошел в камеру и просто сел рядом, смотря на проход, в котором изредка появлялись солдаты. - Энни у них? - Пока что. Он не собирался с ней это обсуждать. Джоанна повернулась к Четвертому и осторожно взяла за руку. Чтобы показать, что все будет хорошо, что она все еще рядом. Рядом до самого конца. Как всегда. - Тело Китнисс сожгут на главной площади Капитолия через три дня. Событие размахом с Квартальную Бойню. - А топор мой вернут? – усмехается Джоанна. - Не-е-ет, Сноу его повесит у себя в кабинете как главный трофей. Они тихо смеются и смотрят друг другу в глаза. Будто бы ничего не было. Будто бы они вновь встретились спустя год в Столице, чтобы убить невинных детей. - Кто еще остался в Капитолии? - Энобария. Она была слишком далеко, когда мы взлетали. Да, и в тот момент нас всех больше другой вопрос мучал, ты уж извини. Мейсон не хотелось, чтобы кто-то это видел. Но Финник оказался совсем близко, когда Эвердин взорвала Арену, и смог наблюдать за мастерством Седьмой: когда она одним метким броском потушила искру революции. Пока Джоанна смотрела, как иссиня-черные перья Сойки становятся красными, на поляне появились и Пит, и Бити, да и планолет подлетал. Мелларк тогда пытался разбудить Китнисс, что-то кричал ей и обнимал мертвое тело, а Джоанна и пошевелиться не могла. - Бити должное надо отдать. Если бы не он, то Пит бы задушил тебя только на пути к Тринадцатому. Седьмая кивает и снова вспоминает взгляд женишка. Может, он привиделся ей? Может, его не было на самом деле? Или это монстры-переродки ее воображения пугали победительницу? - Зачем ты убила ее, Джо? - Потому что так надо было. И это - единственный ответ, который способна дать девушка. Это – то, что она сказала Койн. Это – то, во что верит сама Джоанна. Финник молчит и совсем не верит Седьмой, он притягивает ее к себе, обнимает и заставляет положить голову на плечо. И так они сидят, осмысливая каждый свои рычаги давления. - В Капитолии еще осталась сопровождающая из Двенадцатого. Эффи, кажется, - внезапно произносит победитель. – Некоторых из команды Китнисс убили, двое тут, в Тринадцатом. Про сопровождающую ничего не слышно. Джоанна не отвечает. В столице осталась психопатка, клыкастая Вторая и, возможно, яркая кукла. И ей кажется, что Койн не будет их спасать. Революция и так подкосилась, когда зарубили символ. Дальнейшего коленопреклонства Президент не допустит. - Они все меня ненавидят, да? - Да. - Просто отвечает Финник, не желая приукрашивать правду. - Пускай. Мне наплевать. И это правда.