Там, где кончаются грезы

      Она стояла, замерев у открытого настежь окна в человеческий рост, в которое то и дело врывались потоки ледяного ветра вперемежку со снегом, но совершенно не чувствовала холода. Её хрупкая точёная фигурка на фоне бушующей за окном снежной бури казалась одинокой свечой во мраке полутемного замкового коридора. Тишина и пустота за спиной. Она специально скрылась от чужих глаз в верхней галерее, ведущей к заколоченной несколько лет назад башне. Лишь здесь она могла побыть наедине со своим горем, здесь могла оплакать свою несчастную судьбу…       Но слез не было. Быть может потому, что молодая женщина уже выплакала их все за последний месяц. А ей было все так же больно. Невыносимо больно, там, глубоко внутри. Боль и воспоминания — единственное, что у нее осталось.  — Но почему? — в несчетный раз прошептали бледные девичьи губы.       В бездонных серых, как пасмурное зимнее утро, глазах отражалась глубокая тоска. Она смотрела вдаль, вглядываясь в темное низко нависшее небо, словно надеясь что-то разглядеть в бесконечном кружении снежного вихря. Мелкие острые снежинки застревали в длинных густых ресницах девушки и путались в волосах цвета воронова крыла, свитых в тугую длинную косу. Ветер отчаянно трепал подол и удлиненные рукава её верхнего платья цвета насыщенного бордо, холодными пальцами пробираясь под нижнюю льняную сорочку, но ей было абсолютно все равно. Отчасти ей даже хотелось этого. О, если бы только зимняя стужа могла навсегда поселиться в разбитом, истекающем кровью сердце или попросту превратить её в ледяную статую… Это всё, о чем она могла сейчас позволить себе мечтать.       И все же, как же замечательно было бы умереть. Прямо здесь, у этого окна, на этом колючем ветру. Пока еще свежа незаживающая рана, что осталась в груди. Ведь жизнь, что пророчит завтрашний день — и не жизнь вовсе. Тонкие изящные пальцы девушки до боли, что было силы, сжали хлопающую и протяжно скрипящую на ветру ставню. И плевать, что она еще так молода! Что проку в юности и красоте, если придется провести всю свою жизнь рядом с человеком, которого она ни капли не любит! .. Или уж скорее тогда в монастыре, ведь неизвестно, что произойдет, когда выплывет наружу её самая большая тайна.       Нет! Лучше уж пускай отец убьет её собственными руками за тот позор, что она навлекла на него, чем тихо увядать в монастыре среди каменных стен и торжественно-унылых сестер, что будут заставлять её денно и нощно замаливать свой грех! — Ни за что! — воскликнула графиня, до крови кусая губы. Но, несмотря на сильную резь в глазах, ни одной слезинки так и не скатилось по её щеке.       Все её мечты были разбиты вдребезги, но она продолжала идти босиком по их осколкам, зная, что лишь в этой боли обретает подобие жизни. Прежней своей жизни, что была напоена свободой и тёплым ветром, летящим навстречу разгоряченному коню. Её детство прошло вдали от этой холодной каменной твердыни, практически ставшей тюрьмой, где она вынуждена быть леди Изабелл де Клер, дочерью своего отца, разменной монетой в его интригах и земельных притязаниях. Она росла в маленьком замке среди Уэльских холмов, рядом с вдовствующей бабушкой, которая ласково называла её Белл и позволяла ей быть самой собой. Нет, не юной воспитанной графиней, а маленьким сорванцом с вечно растрепанной копной темных волос и порванным подолом платья, который с утра до ночи скакал верхом или возился с лошадьми на конюшне. Она была свободна, свободна и счастлива, засыпая поздно вечером под тихие рассказы бабушки у огромного камина в главном зале… Ровно до тех пор, пока этим летом отец не забрал её и не привез в родовой замок, объявив, что у нее теперь есть нареченный, и к концу года она выйдет замуж.       Нет, будущий супруг не был уродлив и старше был едва на десяток лет, но в нем было нечто, что в первую же секунду оттолкнуло молодую графиню. В его глазах была сталь, твердое намерение сломать, подчинить себе, смирить буйный гордый нрав, составлявший всю её суть. Этого она допустить не могла. Ведь потерять себя казалось тогда худшим из зол. А еще, это был совсем не «он»… Совсем не тот человек, что являлся ей иногда в полуночных грезах.       Еще в детстве бабушка как-то сказала ей, что все женщины в их семье обладали редким и уникальным даром «видеть» свою судьбу, который следовало беречь от посторонних и хранить в строжайшей тайне. И Изабелл верила ей, с ранних лет ища разгадки в своих необычных, ярких снах.       Её мир всегда состоял из грез. Во сне и наяву она жила своими мечтами и отчетливыми образами, пришедшими из глубины сновидений. Изабелл часто видела лицо матери, которой лишилась сразу после рождения. Порой её тревожили туманные образы далеких земель за морем, неизведанных и волнующих. Девичьи сны были легкими, как перышко, как облака в летний день, и таяли на рассвете, оставляя смутное предчувствие. Но холодными зимними ночами её неизменно посещал один и тот же сон, забыть который она была не в силах, до тех самых пор, пока он не повторялся вновь.       Последние два года она жила только этим сном, с нетерпением ожидая его прихода. И он стал сниться ей все чаще, а размытые образы обрели невероятную четкость и реалистичность, так что на утро она не могла отличить сон от яви. «Ну, где же ты?» — шептала графиня в предрассветной тиши, в очередной раз нехотя возвращаясь в реальность и неизменно тоскуя по «ночному гостю». Она не имела никакого представления о том, кто он и откуда. Но этот мужчина, несомненно, был её судьбой. Тот, чьи сильные руки раз за разом обнимали её, заставляя растворяться без остатка в неведомых юной девушке ощущениях и исчезать, сливаясь с ним в едином порыве. Тот, чьи губы она ощущала на своих губах, откуда-то точно зная, что он любит её. Графиня не могла и не хотела противиться ему, каждый раз желая всем сердцем его возвращения.       Но как бы сильно девушка не хотела узнать его имя, во сне её уста оставались недвижимы, она не могла произнести ни слова, утопая в глубокой зелени его глаз, и когда её веки предательски скользили вниз, она просыпалась.       Дни летели, а Изабелл все ждала. Что-то внутри безошибочно подсказывало ей, что он придет. Невидимая нить судьбы, что по какой-то неведомой причине связала их, непременно должна была привести его к ней. И встреча их была все ближе.       Но все вышло совсем не так, как она хотела. И то, чем девушка беспробудно грезила и о чем молила Бога бесконечно долгие дни, случилось слишком внезапно… и, к сожалению, слишком поздно. Единственная дочь графа де Клер была обещана другому и обручена, в стенах отцовского замка ожидая скорой свадьбы с тем, кого, она знала, никогда не сможет полюбить.       Был совершенно обычный хмурый и туманный осенний вечер, когда, заплутав в рано наступивших сумерках и спасаясь от мокрого снега с дождем, в замок пожаловали незваные гости. Она хорошо помнила, как служанка, одевавшая её в тот вечер к ужину, вскользь обмолвилась о том, что отец предложил кров и пищу рыцарям военно-монашеского ордена с несколькими слугами. Изабелл была немного наслышана о крестовых походах и о войне за Гроб Господень, однако крестоносцы появлялись в их землях не так часто, даже после недавнего окончания последней военной кампании в Палестине.       И каково же было её удивление, когда она, спустившись в главный зал, услышала иностранную речь. Рыцари были иноземцами, и лишь один из них свободно изъяснялся по-английски. Именно он рассказал о принадлежности его братьев к «Тевтонскому ордену Пресвятой Девы Иерусалимской» и о том, что они прибыли к английским берегам с важным поручением магистра, суть которого не надлежит разглашать.       Изабелл глядела во все глаза, с живым интересом изучая гостей. Все они носили одинаковые белые одеяния с черными крестами и плащи с капюшонами, под которыми виднелись кольчуги, широкие пояса и оружие в ножнах. Их имена звучали диковинно и необычно, так что запомнить их все совершенно не представлялось ей возможным. И лишь один из братьев, тот, до которого очередь дошла последним, стоял с низко надвинутым на глаза капюшоном и откинул его лишь тогда, когда было названо его имя — Рихард фон Мэйн. В тот миг её сердце, казалось, пропустило удар. Это был он! Его суровые, но такие знакомые черты, ставшие почти родными, она узнала бы из тысячи. Его волевой подбородок, тонкие, слегка поджатые губы, глубокие и задумчивые зеленые глаза и даже еле заметный шрам на левой щеке, покрытой легкой щетиной. Это за его широкие плечи, не желая ни на миг отпускать, она цеплялась раз за разом в своем сне, и в его темные с пепельным оттенком волосы зарывались её тонкие пальцы, лаская и притягивая ближе.       И стоило только их взглядам встретиться, как в глазах воина тоже мелькнула искра узнавания. Изабелл весь вечер с трудом заставляла себя отводить взор, зная, что в присутствии отца это было небезопасно, но взгляд, словно сам собой, устремлялся в противоположный конец стола, туда, где сидел в кругу собратьев по оружию её рыцарь, её нежданно обретенная судьба.       Все её существо отчаянно тянулось к нему. Такому близкому, но все еще далекому от нее. Невозможность прикоснуться, как и ощутить его прикосновения, после столь долгого ожидания была почти болезненной.       Их разделяла огромная пропасть, но для юной графини она и не существовала вовсе. Словно не было её обручения и предстоящей свадьбы, его священной войны с неверными на Востоке и строгого устава Тевтонского ордена с беспощадным целибатом, разницы культур и языка. Словно он не был старше её вдвое и не должен был в скором времени покинуть замок её отца. Изабелл знала лишь одно — этот мужчина был ниспослан ей. И неважно кем, небесами или, может быть, преисподней, она все равно была безмерно благодарна судьбе за такой подарок.       Ничто и никто не могли остановить её. Ни строгий отец, ни шныряющие по коридорам слуги, ни осознание того, что она совершает величайший грех в своей жизни.       Они впервые столкнулись в тот же вечер, когда графиня де Клер тайком выбралась из своей спальни в надежде разузнать, в какой части замка разместили гостей. Случайно налетев на нее в полутемном коридоре, Рихард что-то ей говорил приятным глубоким баритоном, но Изабелл почти его не понимала, лишь изредка разбирая отдельные слова на ломаном английском, которые он вставлял в надежде донести до нее смысл сказанного. Гораздо важнее для нее было ощущать его руку на своей талии, которая оказалась там ранее, упреждая её от падения.       Заворожено глядя ему в глаза, она потянулась навстречу и осторожно прикоснулась пальчиками к небритой щеке. Он замер на полуслове, тоже глядя на нее и никак не препятствуя её действиям. Он назвал её Леди де Клер, но она шепотом поправила его — Изабелл. Слова были совсем не важны и пусты, взгляды были куда красноречивее, и в целом мире, казалось, не существовало никого, кроме них двоих. Она все еще помнила, как он сжимал в своих больших теплых ладонях, покрытых мозолями от постоянного обращения с оружием, её хрупкие белые кисти. Непередаваемо, восхитительно, почти идеально…       Судьба, подарившая долгожданную встречу, была необычайно милостива к ним. Всю неделю графство мокло под непрекращающимся дождем и быстро тающим снегом, превратившим дороги в грязное месиво с глубокими труднопроходимыми лужами, напоминающими небольшие озера. Для тяжелых всадников такая погода совершенно не подходила, ибо риск потерять лошадь в дороге был чрезвычайно велик. И крестоносцы остались с разрешения хозяина, продолжая пользоваться его гостеприимством.       Изабелл всецело отдалась чувствам, используя любую удобную возможность побыть наедине со своим долгожданным возлюбленным. Графиня де Клер, которой совсем недавно исполнилось шестнадцать, казалась маленькой и хрупкой, а на фоне Рихарда, бывшего достаточно крупным тридцатилетним мужчиной, выглядела совершенным ребенком, но это ничуть её не останавливало. Они встречались украдкой, таясь, словно воры, в укромных уголках замка. Когда челядь и господа отходили ко сну, двое грешников сжимали друг друга в объятьях, что-то судорожно шепча в вожделенные губы сквозь страстные поцелуи, крадущие почти весь воздух, а днем, с неизменной тоской обмениваясь долгими взглядами и мимолетными прикосновениями, если таковые представлялись возможными.       Изабелл знала, что сильно рискует, ставя свою честь и репутацию отца под сомнение, но ей проще было умереть, чем отказаться от встреч с Рихардом. И крестоносец со всем жаром отвечал ей взаимностью, хотя над ним все ниже нависал дамоклов меч кодекса духовно-рыцарского ордена, карающего смертью содомитов.       Память о той ночи, навеки соединившей их, никогда уже не сотрется, покуда в ней теплится жизнь. Она сама этого хотела и потому нашла способ незаметно провести Рихарда в свои покои, сославшись на дурное самочувствие и пораньше отослав служанок.       Забыв про стыд, Изабелл льнула к нему, с упоением внимая его умелым губам, целующим её, выпрашивая все новые и новые поцелуи, скользя дрожащими от волнения пальцами по сильному телу, скрытому туникой. Она хотела быть с ним, как была когда-то в том самом сне, но совершенно не знала, что нужно делать. Он же прижимал её к себе, что-то невнятно бормоча на родном языке и не позволяя рукам девушки искать лазейки в его одежде. Но вскоре рыцарь сдался, уступив её искреннему желанию принадлежать ему. Его пальцы, на редкость умело, расправились со шнуровкой на её блио, а затем за верхним платьем последовала и тонкая нижняя сорочка. Жестом он попросил её распустить волосы, и молодая графиня, краснея от стыда, принялась расплетать косу. И когда её черные как смоль локоны, достающие до поясницы, рассыпались по белоснежным плечам, он мягко прикоснулся к ним, пропуская между пальцами длинную шелковистую прядь. Вдоволь насладившись открывшимся зрелищем, крестоносец провел ладонью по едва сформировавшейся небольшой груди, прикоснулся к тонкой талии, затем погладил покатое бедро. Все это время она замирала от каждого его прикосновения, не слыша ничего, кроме гулких ударов собственного сердца. Её тела еще никогда не касалась мужская рука, но ощущения казались такими знакомыми и оттого еще более желанными. Иначе быть просто не могло, ведь он тот, кого она так долго ждала.       В неверном свете тлеющего камина Изабелл наблюдала за тем, как к ногам рыцаря упали плащ и туника с символикой ордена. Черные кресты, прошитые серебряной нитью на белом фоне, были немым укором их чувствам, укором тому, что они собирались совершить, укором самой судьбе, предопределившей их встречу. И графиня предпочла не смотреть на них, дабы не думать о том, в какой смертный грех она вводит воина Гроба Господня.       Рихард стянул с себя рубаху, предоставив её взору крепкие сильные мускулы на широкой груди и руках, пересеченные несколькими шрамами. Отсветы угасающего пламени мягкими бликами ложились на его кожу, вызывая непреодолимое желание коснуться, почувствовать то, что долгое время было лишь её полуночным бредом, но она робела. Дрожа от волнения и сквозняков, гуляющих по её покоям, Изабелл не смела шелохнуться, глядя в его зеленые глаза, затуманенные желанием. «Иди ко мне» — слова, что звучали тихо и отчетливо на незнакомом ей языке, но смысл их был очевиден. Девушка подалась ему навстречу, и рыцарь сомкнул объятья, совсем как в её снах, вкладывая в поцелуй всю свою страсть. Когда она знала лишь то, что он существует, она не могла ни на миг перестать думать о его любви. Даже когда ей казалось, что её любовь немыслимо далеко, она не сомневалась, что однажды наступит этот момент. И вот, юная леди была сполна вознаграждена за свое терпеливое ожидание и веру.       Она лежала на спине, в сонме мягких звериных шкур, наброшенных поверх постельного белья, чуть прикрыв глаза и с трепетом внимая жарким ласкам возлюбленного, в изобилии рассыпающихся по всему её телу. Он торопливо целовал её шею и ключицы, скользя горячими, чуть обветренными губами по тонкой сливочно-белой коже, нежно касался небольшой, но достаточно соблазнительной груди, уделяя особое внимание чувствительным соскам. Руки его блуждали по бедрам графини, слегка сжимая их и вынуждая все больше раскрываться, пока наконец пальцы мужчины не коснулись её лона. Ей следовало бы устыдиться, но Изабелл лишь замирала от наслаждения, растворяясь в тех небывалых ощущениях, что дарил ей возлюбленный. Первобытная греховная жажда слияния с мужчиной, пробужденная умелыми прикосновениями Рихарда, постепенно наполняла её тело, но девушка пока не осознавала собственных желаний. Она не понимала, что с ней происходит, и, силясь совладать со сбивающимся дыханием, выгибалась на постели, пытаясь найти успокоение в объятьях рыцаря. Обильно увлажнившаяся промежность слегка ныла и пульсировала, отдаваясь сладостным щемящим чувством где-то внизу живота. Пальцев, что ласкали её там, вдруг стало казаться недостаточно, и бедра Изабелл все теснее начали льнуть к руке крестоносца.       Внезапно Рихард прервал пьянящую ласку, и в следующий миг она почувствовала, как он ложится сверху, обхватывая руками девственные бедра и не давая свести в стыдливом порыве стройные ноги. Твердая и горячая мужская плоть осторожно раздвинула набухшие кровью влажные складки, скрывавшие её женскую сущность, стремясь погрузиться в жаркую тесноту девичьего тела. Изабелл крепко зажмурилась и мучительно закусила нижнюю губу, оплетая тонкими руками широкую спину склонившегося над ней рыцаря. Рихард крепко держал её, не давая отпрянуть и тем самым избежать странного чувства болезненного натяжения.       Боль же, ознаменовавшая слияние, была резкой и достаточно острой. Вместе с упругим мужским органом она медленно и беспощадно проникала вглубь, заполняя собой томительную пустоту внутри.       Ей все еще было больно, когда он начал неспешно двигаться промеж вздрагивающих бедер, но боль из острой плавно перетекла в ноющую, пусть и постоянную, но терпимую. Рихард был иссушающе нежен, жадно целуя искусанные губы девушки и шепча ей на ухо что-то успокаивающее.       Она и представить себе не могла, насколько приятными могут быть тепло, запах и тяжесть обнаженного мужского тела. Реальность оказалась гораздо удивительней, чем самый яркий сон, и боль была всего лишь необходимой малой платой за это бесценное знание. Пальцы Изабелл скользили по взмокшей спине любовника, покрытой многочисленными следами боевых ран. Крепкое и подтянутое тело воина, способное выдерживать тяготы и лишения долгих походов, вызывало у нее подспудное восхищение.       Они наконец-то принадлежали друг другу, единые духом и плотью. Их разгоряченные нагие тела тесно сплетались, словно ища в любовном соитии еще более тесного контакта. Изабелл готова была отдать ему всю себя до последней капли крови, слиться с ним навеки, раствориться в нем без остатка, как когда-то во сне. Может, даже умереть в его объятьях, только бы больше никогда не расставаться.       Вслушиваясь в тяжелое дыхание возлюбленного, графиня терпеливо сносила участившиеся всплески боли. Бедра Рихарда двигались сильно и быстро, почти порывисто, пока он с приглушенным стоном не вжался в нее, изливая семя в тесное женское нутро, впервые познавшее мужчину.       И Изабелл не жалела ни о чем, когда на утро старая служанка, бывшая когда-то её кормилицей, обнаружила свою госпожу обнаженной посреди разворошенной смятой постели с разметавшимися по подушкам темными локонами и кровью потерянной невинности на белых бедрах. Кормилица всегда была на её стороне, прекрасно зная бунтарский характер графини, и потому помогла избежать неминуемого позора. Злосчастная простыня и одна из шкур, запятнанные грехом прелюбодеяния рыцаря Гроба Господня с чужой невестой, незамедлительно полетели в камин. Никто так и не узнал о том, что произошло той ночью. Но сейчас это уже не имело никакого значения…       Окоченевшие на ледяном ветру пальцы Изабелл впились в нежные ладони. Прошло чуть больше месяца, а воспоминания были все так же свежи, как будто бы это было вчера. И с тех самых пор она больше не видела Рихарда фон Мэйна. Он вместе с остальными крестоносцами оставил замок её отца в тот же день, даже не простившись с ней. По слухам, дошедшим до замковой челяди от странствующих торговцев и ремесленников, рыцарей Тевтонского ордена видели в порту еще до новой луны, а это значит, что Рихард покинул Англию и, скорее всего, вернулся вместе со своими братьями в Палестину.       Снова война, такая бессмысленная и беспощадная в своем кровавом безумии. Она тысячами губила жизни крестоносцев независимо от духовного сана и положения в обществе. Изабелл не желала даже думать о том, что Рихард мог погибнуть, но в то же время понимала, что это может случиться в любой момент. Графиня знала, что братья-рыцари духовного ордена не принадлежат никому, кроме Господа, и даже жизнью своей не распоряжаются в полной мере, но все равно упорно продолжала повторять: «Он — мой!». Она даже злиться на него не могла, хоть он и исчез из её жизни так же внезапно, как и появился. О, только бы он был жив!..       Юная графиня чувствовала, как вокруг нее сгущается непроглядная тьма, давя своей отчаянной безысходностью. Она больше не видела снов, проваливаясь каждую ночь в бездонную черноту, наполненную безликими тенями, жаждущими поглотить саму её суть. Лишившись своего дара, она словно утратила часть себя. Мечты Изабелл снова увидеть Рихарда, хотя бы во сне, оставались лишь мечтами. Ей негде было искать ответы и утешение, поэтому она могла лишь молиться за своего рыцаря.       Но что же делать ей? Ведь завтра её свадьба, и на этот раз бесчестья уже не избежать. Как только настанет пора разделить с супругом ложе, её тайна перестанет быть таковой. Он сразу поймет, что она не целомудренна, но это лишь малая часть её беды.       Мысли о том, что её тела будет касаться не Рихард, а другой мужчина, были просто невыносимы. Стоило ей только представить, как будущий муж ложится между её бедер и почти силком берет её, графиню де Клер замутило.  — Это ужасно! — она всхлипнула и отшатнулась от окна. Голова внезапно закружилась, а перед глазами поплыли темные круги.       С трудом преодолев приступ подкатившей к самому горлу дурноты, Изабелл ощутила, как по щекам потекли горячие слезы. Руки молодой женщины сами собой легли на пока еще плоский девичий живот. Она лишь несколько дней назад узнала, что носит в своем чреве плод их с Рихардом греха. Кормилица буквально умоляла её принять снадобье, способное убить нерожденное дитя, дабы не губить их обеих, но Изабелл была не в силах расстаться с тем единственным, что осталось от Рихарда. Маленькая жизнь внутри нее хоть и не имела право на существование, но была ей очень дорога. Жаль лишь, что её рыцарь никогда не узнает об этом.       Она ничего не могла сделать ни для себя, ни для своего малыша. Наверняка зная, что за судьба её ждет: гнев отца, клеймо позора и монашеский постриг. Как только она разрешится от бремени, у нее отнимут ребенка, и она проведет остаток своих дней в отдаленном монастыре. И её отпрыску, зачатому в великом грехе, уготована не лучшая участь. Малыш, что никогда не узнает материнской любви и ласки, будет ютиться на задворках, отданный на воспитание чужим людям лишь потому, что его родители не должны были быть вместе. В любом случае, имя Рихарда должно оставаться тайной, ведь если весть об этом каким-либо образом дойдет до магистра Тевтонского ордена, его, скорее всего, казнят.       Беззвучно рыдая, графиня медленно осела на стылые каменные плиты пола. Объятая своей невыносимой горечью и душевной болью, она не видела более смысла жить. Что же стало с той гордой, сильной и смелой девушкой, что поклялась никогда не сдаваться и жить вопреки всему? Её больше не существовало, а то несчастное, залитое слезами беззащитное создание, носящее под сердцем новую жизнь, было вовсе не похоже на нее прежнюю. Судьба, в которую она так верила, обошлась с ней невероятно жестоко. Изабелл знала, что им с Рихардом больше не суждено встретиться, но от этого было лишь еще больнее.       Одиночество, холодное и неподвижное, словно гладь застывшего подо льдом озера, сковывало её по рукам и ногам. Воспоминания резали по живому острой сталью. Ей никогда не забыть, как в гаснущих отсветах камина они еще долго лежали обнявшись, в таком уютном молчании, просто прикасаясь друг к другу. Наверное, это и было счастье.       На улице окончательно стемнело. Изабелл, слегка пошатнувшись, встала на ноги и вновь выглянула в окно, подставив лицо порывам ледяного ветра. Жгучие слезы медленно остывали на её щеках, но боль утраты все так же горела адским пламенем у нее внутри.       Вдалеке, за замковыми стенами, светились тусклые огоньки крестьянских домов, занесенных снегом. В небольших окошках теплились свечи, и люди, что там жили, были по-своему счастливы. Да, большинство из них бедствовали и порой едва сводили концы с концами, но они могли позволить себе простые человеческие радости. Юная графиня могла лишь завидовать влюбленным, что засыпали сейчас вдвоем, слушая вой метели.       О, как бы она хотела сама решать свою судьбу!.. Но она графиня де Клер — раба своего знатного происхождения и отцовских амбиций, а Рихард — иноземец, член духовного братства, связанный кодексом своего ордена, которому в этой жизни не суждено познать радости супружества и отцовства. И он сейчас далеко. Так далеко, что Изабелл даже представить не могла, под каким солнцем он ходит и вспоминает ли о ней, глядя в вечернее небо.  — Только бы ты был жив! — повторила она уже вслух, вытянув руку навстречу хлещущему в лицо ветру и снегу. — Я все еще жду тебя здесь, хоть ты и никогда не придешь… Я всегда буду ждать тебя!       На миг, краткий миг, ей вдруг показалось, что она видит в вихрящихся снежных клубах знакомый до боли, но несколько размытый силуэт, облаченный в белый плащ с черным крестом. Он словно звал её к себе, а завывающий в каменных зубцах башен ветер эхом повторял слова: «Я жду только тебя».  — Прошу, не умирай раньше меня! .. — прошептала молодая графиня и шагнула ему навстречу, к самому краю узкого парапета, отделявшего темную замковую галерею от беснующейся за окном природной стихии…