Откровенно

—Шарли в который раз покраснела до ушей и нерешительно протянула руку к возбуждению маршала, почти невесомо коснулась пальцами… И тут произошло то, чего любовники никак не ожидали — девушку согнуло пополам и очень неестественно затрясло, её лицо теперь не было видно под волосами, а через несколько мгновений перед Лиэлем сидел его же офицер… Монотонный, как у ментора, голос будто споткнулся о царящую вокруг тишину и постепенно стих. Полковник Придд оторвал уже порядком уставшие глаза от книги, скользнул взглядом по пушистым, но в полумраке уже почти не различимым ворсинкам на ковре и поднял голову. Угли в камине едва тлели, практически не давая нового тепла и уже совершенно не даря света. Валентин повернул голову и чуть заметно улыбнулся, с нежностью оглядывая невероятно милое зрелище: Савиньяк не выдержал заунывного чтения романтической истории вслух и уснул прям так… В полураздетом состоянии. Стоя. Лишь прислонившись спиной к стене. Его голова была опущена, будто тот извинялся за свою слабость и потребность спать по ночам. Да кто бы возражал? Валентин поднялся и потянулся, разминая затёкшие плечи, после чего тихонько подошёл к задремавшему Сэ. Осторожно, чтоб не разбудить, поднял оленёнка на руки и, скользнув взглядом по лицу, сдавленно вздохнул, едва не заскулив от умиления — Арно во сне был слишком очаровательным. Умиротворённо вздыхал, как-то по-детски приоткрыв губы; еле слышно посапывал, хотя дыхание всё же обрывками долетало до кожи полковника мягким касанием, которое можно было сравнить лишь с летним ветерком; ресницы чуть подрагивали при каждом вздохе — казалось, вот-вот проснётся и посмотрит сонно и удивлённо своими невыносимо чёрными глазами, мягко виновато улыбнётся и будет извиняться за то, что уснул. Полковник не помнил, с чего вообще посреди довольно горячих милований пришла идея читать вслух какие-то эро-истории, которые были мало того, что за авторством современного гайифского писателя, так ещё и со страшным словом «мистика», стоящим в жанрах. Мистика, к слову, заключалась в том, что за одну постельную сцену герои меняли свой пол по несколько раз… И лучше бы они во время любовных утех меняли напольное покрытие — даже это не выглядело бы таким извращением. Уже через четверть часа чтения младший Савиньяк растерял свой пыл, через полчаса не слушал, через три четверти часа даже не пытался изображать на мордашке заинтересованность, а через час очевидно клевал носом. Валентин же наоборот — приободрился. Сложно воспринимать на слух, и хорошо, что оленёнок только слушал, потому что гайифский засранец откровенно неуклюже, откровенно пошло и вообще откровенно очернил графа Савиньяка и его пристрастия. Если бы Арно это понял, бесталанного автора книги, вероятно, уже не было бы в живых. Были ли эти самые пристрастия общеизвестными, или же этот самый автор нагло всё выдумал? Это, к счастью, оставалось загадкой. Подробности личной жизни Лионеля мало волновали герцога Придда, подробности личной жизни среднего из братьев никем не скрывались и были известны всем, а подробности личной жизни младшего, ещё не успевшего дослужиться до маршала исключительно в силу возраста, были известны Валентину и так — неожиданно, стремительно и не так уж давно он попросту сам стал личной жизнью Арно… И был счастлив. Уже вполне обоснованно и вместе бояться сурового дядю Райнштайнера было не в пример веселее, чем без видимой на то причины и по одиночке. Оленёнок был успешно устроен на кровати и плотно укутан одеялом. Валентин задумчиво коснулся мягких волос, в причудливом беспорядке разбросанных по подушке. И почему Савиньяки такие чарующе красивые? Сам герцог Придд не был предрасположен к тому, чтобы хотеть прикоснуться и что-то потрогать — ему было больше по душе наблюдать, однако с Арно так можно было лишь… До первого прикосновения. Стоило дотронуться один раз, как теперь, будто одержимый, полковник искал для этого любой повод, отдавая себе в этом отчёт разве что на подсознательном уровне. От Савиньяка за десять шагов чувствовалось тепло, он излучал свет, он был схож с пламенем костра, к которому так и тянуло подойти погреться. Сначала — давно, когда ещё сам ничего не осознавал, — как бы случайно соприкоснуться рукавами. Сделать неосторожное движение, чтобы под предлогом удержания равновесия вцепиться в плечо, а если повезёт — взять за руку. В моменты, когда ненароком кружилась голова, пошатнуться, на мгновение приблизившись губами к уху и жадно втягивая запах волос, и навеки отпечатывая в памяти эти мгновения. Позже, когда уже можно было не скрывать хотя бы от самого себя, — стоя рядом, дотронуться до руки, подушечками пальцев погладив костяшки, словить удивлённый взгляд чёрных глаз, отвести собственный, чтобы скрыть довольство произошедшим. На тренировках продумывать всё не так, чтобы непременно задеть и победить, а так, чтобы неминуемо споткнуться самому, рухнув в растерянные объятия Савиньяка, или заставить споткнуться Арно, чтобы подхватить на руки и скрыть нежность за ехидными комментариями. Только подобное столкновение, без которого не обходился в итоге ни один раз, могло воодушевить на дальнейшую тренировку, ставя новой целью победу и оттачивание навыков. В какой-то момент Арно это понял. И, хитро сверкнув своими бесконечно чёрными глазами, сам вынудил Валентина упасть… Теперь, когда они к обоюдному удовольствию оставались наедине, — коснуться носом щеки, губами ловя горячее дыхание. Провести ладонью по шее, чувствуя, как по всей руке расползается удивительное тепло. Погладить по волосам, пропуская светлые кудряшки сквозь пальцы, после отделяя каждый завиток… Находясь рядом, Валентин совершенно терял самообладание и тихо сходил с ума. Впрочем, хотя он и мог засматриваться на Сэ часами, засиживаться над спящим полковник не любил, начиная чувствовать себя совершенно потерянным и борясь с нестерпимым желанием разбудить, чтобы заглянуть в глаза. Савиньяку в этом было проще — он почти всегда засыпал раньше. И очень переживал, когда Придд засиживался допоздна. Или до утра. Валентин как-то обречённо вздохнул и отвёл взгляд, сам не замечая своей улыбки. Поставив горящую свечу на прикроватную тумбочку так, чтобы свет не мешал спящему, и устроившись рядом с ним, прижимаясь к тёплому боку, Валентин вновь взял в руки книгу с упрямым намерением дочитать этот невыносимый бред, хотя и оставалось ещё больше половины. Всё-таки подобное вероломное вмешательство со стороны Гайифы было возмутительным. Хоть бы имена подделали, как следует… Шифром, что ли… Да, сам бы он сделал намного лучше, тоньше, изощрённей. В голове загорелась и тут же погасла идейная мысль. Писать эротические провокационные рассказы про самую сексуально либеральную в Золотых Землях страну было совсем не оригинально. Возможно, им бы даже понравилось… Валентина передёрнуло, стоило лишь представить, как на какой-нибудь его рассказ капает слюнями гайифский извращенец. Но что-нибудь он придумает. В конце концов от имени Сузы-Музы напишет о своей литературной находке непосредственно Лионелю. И тогда что-нибудь придумает уже сам граф Савиньяк, если вообще придаст хоть какое-нибудь значение подобным провокациям. Так просто оставлять это он не собирался. Главное — успеть дочитать, пока не рассвело. *** Под боком сонно и недовольно зашевелились. Валентин невольно отбросил мысли о книге и посмотрел в окно, мир за которым беспощадно атаковал рассвет. Не успел. —Пожалуйста, Вальхен, скажи, что ты уже проснулся…