Приглашение в замок

Приближались новогодние праздники. В человеческом мире это означало следующее: одна часть людей пребывала в радостном лихорадочном возбуждении, предвкушая, как напьётся до состояния инфузории-туфельки и забудет о работе и других малопривлекательных факторах, другая же часть — возможно, меньшая, но очень важная — должна будет обслуживать первую, а именно: врачи, которые с содроганием ждали визитов инфузорий-туфелек с самыми разными и диковинными «праздничными» травмами; служители правопорядка, пытающиеся немного сдержать не в меру радостные порывы веселящегося народа; работники ресторанов, которым в пожарном режиме нужно накормить ораву, и так далее. Эта часть людей люто ненавидела и Новый Год, и Рождество, и человечество в целом. Для мира Иных такая полярность эмоций была идеальной, тем самым ладно питая Сумрак и заставляя его весьма благостно влиять на своих главных паразитов — самих Иных. Кроме того, несмотря на то, что для таких старых магов, как главы Дозоров и им подобные, все эти праздники были абсолютно бессмысленны, чтя традиции страны, в которой они находились, а также поощряя собственных работников, Завулон и Гесер по умолчанию устанавливали на время масштабных праздников некий дружественный нейтралитет. Ни один из Дозоров не устраивал никаких диверсий, а сами сотрудники были предупреждены о самых суровых последствиях в случае подставы, в чём бы она ни заключалась. Так что неприятные инциденты если и происходили, то случались по вине гастролёров, а уж оба Дозора бдительно охраняли Москву и область от появления нежелательных гостей, с особым вниманием проверяя линии вероятностей на сей счёт. Таким образом, у дозорных появлялось редкое для них свободное время, которое можно было провести с семьями – тем, у кого они были — или же оторваться по полной одиночкам, как самым обычным людям. Городецкий радовался предстоящим праздникам и отдыху, однако радость эта была несколько отравлена желанием в Новый Год оказаться одновременно в нескольких местах. И провести его с двумя совершенно противоположными по своему… хм… мироощущению людьми. Которых нереально было совместить. Антон тяжело вздохнул. На самом деле, если уж быть честным до конца, чаша весов совершенно определённо перевешивалась в конкретную сторону, но он упорно давил в себе эти мысли, ибо ему было невероятно стыдно это признать. «Ну вот, без году неделя вместе, а я уже нахватался дурных привычек от Артура», — подумал Антон, изо всех сил подавляя в себе эгоизм. Его милая дочурка всего год как уехала в Прагу на учёбу — человеческую и магическую. Она была обычной студенткой философского факультета Карлового университета и необычной — специальных курсов Инквизиции. И если второе являлось обязательной программой, которую она не могла переизбрать, то выбор философии Антона удивил безмерно. Что это вообще за бесполезный предмет? Сплошная говорильня, занудные переливания из пустого в порожнее! Однако Завулон, когда Антон в очередной раз разорялся по поводу странного выбора дочери, заметил: — Твоя дочь, Городецкий, если не умнее, то уж точно мудрее тебя. Философия — мир живой мысли, а для Иного это фактическое воплощение жизни. Чтобы можно было мириться с нею, ибо, когда за плечами исчезает вторая-третья сотня лет, обычно чуждые философии бытия Иные сходят с ума. Антон удивлённо посмотрел на Завулона. — Я как-то даже и не задумывался об этом, — растерянно произнёс он. Всетемнейший хмыкнул. — Где уж тебе. Рановато для подобных мыслей. Кроме того, если так ратуешь за серьёзную профессию — что само по себе абсурд, ибо она Абсолютная волшебница, хоть сейчас и пытающаяся жить, как обычный человек, — подумай, что у неё будет вечность, чтобы получить сотню профессий и изучить миллионы наук. Антон поёжился. Отчего-то эта перспектива напугала, вместо того чтобы обрадовать. Он посмотрел на Артура, впервые задумываясь о той немыслимой, чудовищной разнице в возрасте, которая была между ними. Не года и даже не века. Тысячелетия. — Антоша, если ты своим выражением лица задался целью развить у меня комплекс неполноценности — напрасные усилия, мой мальчик. Это «мой мальчик» прозвучало особенно неприятно в контексте мыслей Антона, а также того факта, что Завулону доподлинно были известны мысли, которые вертелись у него в голове. Несмотря на развод со Светланой — весьма мирный, кстати говоря, — у Антона с дочерью была традиция: они вместе праздновали Новый Год. А теперь, когда он редко видел дочку из-за её учёбы, думать о том, что ему бы больше хотелось провести этот праздник с новоиспечённым любовником, казалось и вовсе кощунством. Любовников могут быть сотни, а дочь у него одна, думал он, и, несмотря на то, что у них впереди ещё тьма веков, каждый подобный пропущенный праздник приравнивался для него к маленькому предательству. Именно так успокаивал себя Антон, когда ходил по магазину, наполняя тележку. Он решил, что сходит к Завулону и проведёт с ним некоторое время, а потом поедет и встретит Надю в аэропорту. Поэтому, забросив часть пакетов домой, он направился в квартиру Всетемнейшего. Глава Дневного Дозора имел скромное пятикомнатное жильё в Вознесенском переулке. Аккурат возле милой его сердцу резиденции Тёмных. Такой себе тихий центр — мило и со вкусом. Антон даже представить боялся, сколько могла стоить квартира Завулона. Не то чтобы он считал чужие деньги, просто его всегда удивляла подобная тяга к роскоши. Хотя, если подумать, такие, как Гесер и Завулон, наверняка в своё время имели замки, и теперь существование в квартирах должно было казаться им несколько… странным. У Гесера был дом, а не квартира, и пусть он находился не в центре, всё же у Антона язык не поворачивался назвать его скромным. Своеобразным – да, очень своеобразным, ибо восточный стиль какой-нибудь крымской чайханы был прямо осязаем. Это понятно — все мы родом из детства. Но как Ольга могла ощущать себя комфортно в этой почти шахерезадовской сказке? Погружённый в эти мысли, он не заметил, как пришёл. На улице лежал снег и было ощутимо холодно. К тому же он забыл дома перчатки, так что пакеты, оттягивающие руки, да ещё и меленький снежок с пронизывающим ветром, превратили его пальцы в сосульки. Он поднял руку, чтобы постучать, но пакеты шлёпнули по двери. Тогда он развернулся и ударил в дверь ногой. Заходить через Сумрак не решился, не зная, всю ли защиту деактивировал Завулон. Спустя некоторое время — Артур явно не бежал открывать, роняя тапки! — дверь всё же открылась, и в проёме показалась ехидная физиономия Всетемнейшего: — Кто ломится? О, Снегурочка пожаловала! Антон раздражённо фыркнул, намереваясь зайти, но радушный хозяин не сдвинулся с места. — Что, милая, даже колядку не споёшь? — Артур, не желаешь отойти и позволить мне войти? Третий этаж, едва не отмороженные пальцы и тяжёлые пакеты не слишком-то располагают к песням, — раздраженно буркнул Антон. — О, Городецкий, я говорил о колядках, а не о сказках. Ты же Иной, поэтому вряд ли надорвёшься от пары несчастных пакетиков. Ну так что там с песнями, хм? — сияя белозубой улыбкой, почти промурлыкал Завулон, глядя на Антона. Тот смотрелся феерично: на покрасневших ушах, воротнике, взъерошенных волосах и даже ресницах таяли маленькие хлопья снега. Насупленное выражение лица делало его похожим на ребёнка. Оттого и возникало такое безудержное желание его подразнить. В своей ужасной зелёной куртке Антон напоминал засыпанную снегом ёлку. А блестящее конфетти, которое он непонятно где поймал, сверкающее в волосах и на воротнике, делало это сходство ещё более явным. — Ладно. Вечно с тобой всё наперекосяк. Ты пришёл к моей двери в праздник и не поёшь колядки. Тогда, Снегуронька, тебе спою я. O Tannenbaum, o Tannenbaum, Du kannst mir sehr gefallen! Wie oft hat nicht zur Weihnachtszeit Ein Baum von dir mich hoch erfreut! O Tannenbaum, o Tannenbaum, Du kannst mir sehr gefallen!* — смеющимся, но приятным баритоном пропел Завулон. — Колядки поют на Рождество, болван, — мрачно пробурчал Антон, однако не мог не улыбнуться, видя Артура в таком благостном расположении духа. — А теперь дай мне пройти! Завулон не только отошёл, он, ухватив Антона за воротник, сам втянул в квартиру и крепко поцеловал, ощущая, как тает на его губах снег, принесённый Городецким. — Du kannst mir sehr gefallen**! — пророкотал он, проведя большим пальцем по покрасневшей, холодной щеке Антона. — Я не говорю по-немецки и вообще терпеть не могу этот язык, — хрипло сказал Антон, всё ещё пытаясь удержать в руках пакеты, которые, словно живые, так и норовили выпасть. — Зря. Он едва ли не самый распространённый в мире и является родным почти половине мира. На нём писали и говорили многие гении. — С меня хватит английского, самого распространённого. А если уж совсем прижмёт — «Петров» мне в помощь. Завулон вздохнул. — Городецкий, давай уже свои пакеты, что ты в них как в родных вцепился? Прямо Дед Мороз, — сказал он, пытаясь разомкнуть мёртвую хватку Антона. — Ты уж определись, Дед Мороз я или Снегурочка, — рассмеялся Городецкий. Завулон фыркнул и направился на кухню вместе с пакетами. Антон только поднял ногу, чтобы пройти за ним, как услышал окрик: — Не вздумай запереться в грязной обуви! «Педант тошнотворный», — вздохнул про себя Антон и принялся разуваться. Когда он вошёл на кухню, Завулон уже вовсю хлопотал, разбирая продукты и внимательно рассматривая каждую банку и упаковку. — Зачем ты накупил это? Я всё равно приготовил для нас сюрприз на Новый Год, — сказал он. Антон замер. Он был уверен, что сообщал Артуру о том, что праздник проведёт с дочерью. Разве нет? — Правда? Артур, я ведь говорил — Надя приедет. Я не могу… — он осёкся, поймав взгляд Завулона. — Что значит «не могу»? Твоей дочери не пять лет, чтобы идти с ней на ёлку, уверен, ей есть с кем встретить этот праздник, помимо своего старого отца. — Старого?! Это я-то старый? — оскорбился Антон. — Да нет, что ты. Вечно молодой и довольно часто пьяный, — сказал Завулон, с громким шлепком бросая на стол пакет с сырной нарезкой. Антон вздохнул и подошёл к любовнику, обняв со спины и положив голову ему на плечо. — Послушай. Я правда не могу. Ребёнок ждал этого весь год, мы и так с ней почти не видимся… — А ты уверен, что ребёнок так жаждет встречи с тобой? Ей девятнадцать лет, она вырвалась из-под родительской опеки, ты и правда думаешь, будто… Договорить он не успел — у Антона зазвонил телефон. Завулон как-то странно улыбнулся и отвернулся. — Привет, доча! — откашлявшись, сказал Антон. — Аг`ой***, па, — послышался в трубке голос Нади. — Как ты? — Нормально. Вот готовлюсь к празднику. Ты, кстати, когда прилетаешь, а то у меня ещё есть кое-какие дела… — сказал Антон и сглотнул, поймав ироничный взгляд Завулона, который выразительно поднял бровь при слове «кое-какие». В трубке повисло молчание. — Надя? — позвал Антон. — Я… кхм, я тут, папа. Я хотела сказать, что… Словом, знаешь… Надя как-то странно мялась, и у Антона появились дурные предчувствия. — Что? Доча, ты в порядке? — Папа, тут такое дело… У меня возникли проблемы по учёбе, и нужно позаниматься, чтобы пересдать… — Не понял. Ты не сдала сессию? В университете или Инквизиторам? Ты собираешься в Новый Год зубрить науки? — удивлённо спросил Антон, мучительно стараясь задавить в себе всколыхнувшуюся в душе надежду. — Да нет. То есть да… В общем, у меня не закрыта сессия, и я просто жутко устала, разрываясь между двумя универами. И я… Я просто сплю на ходу. Ты не… Ты очень обидишься, если я не приеду? Из меня сейчас совсем невесёлая компания, профессора все соки выжали. Голос у дочери был тихий и очень уставший. И несчастный. Антон прямо кожей ощущал её жуткое, всепоглощающее чувство вины. — Нет… Нет, что ты, милая. Я… Всё в порядке. Не нужно заставлять себя, отдохни. Мы можем повидаться на Рождество. — Правда? Но ты ведь будешь один. Нет, давай я всё же приеду и… Я так не могу, — окрепшим голосом сказала она, но вдруг в трубке раздались какие-то странные звуки и возня. — Надя? Алло? Что случилось? — обеспокоенно спросил отец, про себя уже представляя едва ли не то, что его крошка падает в обморок от истощения. — Я… Всё в порядке, — хрипло и слегка запыхавшись, проговорила Надя. — Просто телефон выронила случайно. — Я говорю, что всё хорошо. Не насилуй себя. Я не буду один. Может, пойду к парням… — он замолчал и послал Завулону злобный взгляд, когда тот хохотнул. — То есть, я хотел сказать, Семён собирает целую компанию… В трубке раздался совершенно откровенный вздох облегчения. — Точно? Мне бы не хотелось, чтобы ты чувствовал себя брошенным. Мама вон уехала в Тайланд с Вацлавом, а ты всё никак не… — Всё хорошо, — быстро выпалил Антон. — Мне… мне всего хватает. Конечно же, рассказывать Наде об изменениях, произошедших в его личной жизни, он не собирался, хотя и не знал, как долго ещё сможет скрывать свой «грязный» секрет. Мало того что Завулон был мужчиной, так ещё и его фактическим врагом. Он и себе не знал, как это объяснить, и пока старался вообще не задумываться о происходящем, ибо его невероятно заклинивало всякий раз, как он вспоминал о своём иррациональном поведении. Он почувствовал, как руки Артура обнимают его, а горячий язык касается ушной раковины. — Конечно, хватает, — услышал он почти невесомый выдох на ухо, которое было свободно от телефона. Волоски на шее встали дыбом, дрожь удовольствия прокатилась по телу. Он нервно облизнул губы, молясь всем богам, чтобы его весьма одарённая дочка не поняла, что же сейчас происходит на этом конце виртуального провода с её папашей. — Ну ладно. Тогда… с наступающим тебя, папочка. Увидимся в новом году! — прочирикала Надя. Хотя в её тоне всё ещё проскальзывали напряжённые нотки, явно говорящие о чувстве вины. На душе Антона потеплело. Он правильно воспитал её. Она любит его и скучает, искренне сожалея, что не может провести с ним праздник. Его светлый лучик. Со своей же стороны Городецкий ощущал себя последней сволочью. Потому что в груди жгло от счастья. Этот Новый Год он проведёт с Артуром. Их первый праздник. — И тебя, моя хорошая. С наступающим Новым Годом! Надя отключилась, и он повернул голову, встретив тёплые губы любовника. — Я настоящий козёл, — изрёк Антон, когда поцелуй закончился. — Я слишком обрадовался тому, что моя дочь, упахавшаяся на учёбе, проспит весь праздник, пока я буду весело проводить время с главой Дневного Дозора. Это всё твоя вина. Завулон фыркнул и рассмеялся. — Ну разумеется, чья же ещё. Тёмные в принципе у вас, мягких и пушистых сеятелей добра, всегда во всём виноваты, отчего бы сейчас не спихнуть всё на меня? Ну, не стесняйся, Городецкий, у меня крепкие плечи, выдержу. Антон отстранился и растерянно посмотрел на гору продуктов, выложенных на столе. — Так что мы будем делать? Завулон снова подошёл к нему. — Ну сначала выясним, всего ли тебе хватает, а потом отправимся праздновать этот нелепый праздник, — пророкотал он, многообещающе улыбнувшись. — Отправимся? То есть мы не останемся дома? — Нет, Городецкий. Это ведь праздник, чего дома сидеть? Предаться разврату можно в любом месте, кстати говоря, а посмотреть на тебя в условиях моего подарка… — голос Завулона перешёл на таинственный шёпот. — Да… Я… согласен. На всё, — выдохнул Антон. А зря. Когда имеешь дело с Тёмным, стоит контролировать речевой аппарат. Но тогда в самом деле ночь обещала стать удивительной.