Дом для нелюбимых

Song: Adam Lambert – Outlaws Of Love Куда бы мы ни шли мы всюду ищем солнце Нам негде состариться и мы всегда в бегах Они говорят, что мы сгниём в аду, я так не думаю Они уже достаточно навесили ярлыков на нас — изгнанников любви. (с)

      Его имя — Джинхван. Ким Джинхван. Ему почти девятнадцать, но он ощущает себя на все двадцать три с половиной, может, потому, что самый старший. Джинхван чувствует себя ответственным за остальных. Джинхван хочет, чтобы они улыбались чаще, потому что их улыбки — самое дорогое, что у него есть. Даже не так — это всё, что у него есть.       Жизнь похожа на шаткий подвесной мост с прогнившими досками. Налегке идти кажется проще, но подстраховать некому, и после того, как разобьешься, оплакивать никто не будет. Джинхвану почти девятнадцать, и скоро он должен покинуть это место, так решили взрослые. Он уже самостоятельный. Джинхван даже согласен, вот только боится. Ему не хватает пары сантиметров роста для самоуверенности и сил уйти насовсем. Что будет после, никто не говорит, и Джинхвана берёт злость. Он ещё не готов, ведь неправильно, когда хочется делать гадости и заставлять всех вокруг страдать. Не потому что он злой, а просто, чтобы почувствовали всю боль, какую он сам испытал, на собственной шкуре. Он слишком сильно ненавидит. Ненавидит так много, что кажется, вместо крови по венам течёт эта горячая чёрная ненависть ко всему миру и к его маленьким мелочам. Джинхван ненавидит богачей. Ненавидит людей, которые выбрасывают собак на улицу, и иностранные языки. Ненавидит столовскую еду, которой питается, кажется, всю свою сознательную жизнь. Ненавидит небо в облаках после солнечного утра. Ненавидит почтальона, который никогда не приносит ему письма. Ненавидит запах гари, что осенью пробирается сквозь форточку в общую комнату, когда дворники жгут сухие листья на территории приюта. Ненавидит галстуки и вообще официальную одежду, в которую их одевают, чтобы сделать снимок для газет. Газеты он тоже ненавидит. Джинхван ненавидит заполнять новую страницу в тетради, исписанную с другой стороны, холодные мурашки по телу после принятия душа и ещё тысячи тысяч вещей. Вообще, Джинхван не может сказать, любит ли он что-то. Он не уверен в правильности понимания слова «любовь», но есть вещи, без которых Джинхвану очень не по себе: штанина, закатанная только на одной ноге, шапка, съезжающая на бок во время прогулки, ладонь, от волнения прижатая к сердцу перед отчетным концертом их интерната на областном мероприятии, пристальный взгляд на губы во время разговора, недовольное ворчание во сне — Ханбин весь состоит из мелочей, едва заметных. Ханбин улыбается красиво. У Ханбина тоже нет родителей. Он младше, но взгляд у него взрослый, даже взрослее, чем у Джинхвана, который чувствует себя на двадцать три с хвостиком. Ханбин высокий, Джинхван дышит ему в подбородок, когда они стоят рядом и смотрят друг другу в глаза.       Увидев Бина впервые, Джинхван думает, что на Земле нет ребёнка печальнее. Замкнутый, необщительный мальчишка, дующий губы на воспитателей. Избитый, с глазами, полными боли. Джинхван до сих пор хочет зубами вгрызться в глотку тем, кто заставил Ханбина установить лимит на улыбку. Всерьёз Хван думает писать петицию, чтобы эту улыбку признали восьмым чудом света. Заговорить кажется трудно, но Джинхван чувствует необходимость, и всё получается. Неделей позже они уже дружат, и Хван с неподдельным энтузиазмом учит Ханбина плохому: воровать конфеты у вредной тётки Чон; напихав вместо себя игрушек под одеяло, сбегать после отбоя на прогулку в город; подглядывать за девчонками в раздевалке — но Ханбин просто ужасен. Он упрямый, и всё делает по-своему. И спизженными конфетами делится с другими, и погулять не сбегает, а отпрашивается. Даже когда они оба, пробравшись в раздевалку, укрываются в пустом шкафчике, сквозь щёлку дверей Ханбин за девчонками не подглядывает, вместо этого горячо дышит Хвану в щёку и прожигает глазами, странно помутневшими, чёрными. Ханбин любопытный, ему интересно всё на свете. Джинхван тратит все карманные сбережения, накопленные за годы пребывания в доме-интернате, и покупает ему книжки, дарит их просто так, без повода, наблюдает, как загораются удивлённые глаза, как в них пляшут озорные огоньки, а на щеках появляются заветные ямочки. Джинхван тоже счастлив в такие моменты. Никаких денег не жалко.       В дом часто приходят незнакомые люди. Фальшивые мамы из раза в раз просят улыбаться мамам потенциальным, но Джинхван никогда не слушается. Их уже не усыновят, ради Бога, это же очевидно. Слишком большие, слишком испорченные этим местом, слишком пропитанные одиночеством и эгоизмом. От этой мысли Хвану уже не больно, и только Ханбин наивно верит в чудо. Из раза в раз после отбоя, когда шнырять по улицам не входит в построенные заранее планы, Джинхван забирается на верхний этаж двухъярусной кровати, словно маленький ночной хищник, быстро и беззвучно, не разбудив никого в общей комнате. Под чужим одеялом Джинхван обнимает вздрагивающего от неожиданности Ханбина холодными руками, греется и слушает его сонное ворчание, а спустя пару минут чувствует, как тёплые руки с силой прижимают к широкой груди. Ханбиново сердце бьётся успокаивающе размеренно. Из раза в раз они засыпают вместе. Хвану страшно, что когда-нибудь это закончится. За окнами летят дни, льют дожди, светит солнце, а потом приходит зима.       Бобби появляется вместе с первым снегом, внезапно, под Рождество. Джинхван думает, что этот лохматый парень в огромных сползающих штанах совершенно не такой, как Ханбин, как он сам, или как кто-то ещё, кто делит звание нелюбимого в доме-интернате. Бобби не то выделяется, не то выделывается, Хван не может понять. Он ему не нравится с самого первого дня, с тех самых пор, когда он нагло заявил: «У меня не одно, а аж два имени», и когда он, улыбаясь, стал предупреждать всех, с кем познакомился, о своём скором дне рождения: «Не забудьте поздравить». После смерти родителей опеку над Бобби оформила его тетка, потом и она скончалась, так он попал в интернат. Он нравится абсолютно всем взрослым: они называют его рождественским подарком, он нравится всем девочкам: они наперебой зовут его погулять, он нравится Ханбину, и это самая веская причина ненавидеть говнюка с акцентом почти так же сильно, как богачей, газеты и галстуки.       Джинхван злится, Бобби, в отличие от него, любить не то что просто умеет, он любовью дышит. Он любит шутить, порой даже пошло, любит лёгкую боль в мышцах живота после долгого смеха. Любит скользить в носках по паркету и тёплое молоко, что дают перед сном. Любит старые скрипучие качели на заднем дворе и девушек, собирающих волосы в высокий хвост. По утрам Бобби любит задирать хмурого, словно грозовая туча, Ханбина, а во время обедов и ужинов подкладывать ему еду из своей тарелки, потому что, на его взгляд, тот слишком худой. Джинхван ревностно смотрит на это, но молчит, копит. Думает, выскажет однажды. Ханбин всё видит и просит старшего не злиться, ведь ему Бобби нравится. Ханбин говорит, от него веет чем-то горячим, опьяняющим. «Он солнце, которое можно потрогать и даже обнять». Джинхван со сравнениями Ханбина не согласен и всё сверлит Бобби взглядом, когда тот, взмокший и взбудораженный, заваливается в комнату с мячом для того, чтобы утащить Ханбина в спортивный зал.       Теперь они ночью спят раздельно. Днём, пока Бин где-то пропадает с Бобби, Джинхван собирает мозаику из тысячи пазлов, сидя на холодном полу, и много анализирует. Он всё не может понять, почему Бобби выглядит таким счастливым, ведь на свете всё ужасно и плохо, и поводов радоваться, в общем-то, нет. Как можно смеяться, когда ещё недавно скончался твой последний родной человек, а чужие люди запихнули в дом с отвратительными детьми наркоманов, алкоголиков, дебоширов и тех, кто так и не осмелился на аборт. Джинхван не находит ответа, пока он не приходит сам собой. Просто однажды Ханбин признается, ночью, в своей кровати, Дживон шмыгает носом чаще обычного. В тот же день, после отбоя, Джинхван специально прислушивается. Оказывается, действительно. Сильные люди всегда улыбаются, даже когда в груди открытая рана. Наверное, это непросто, вот так смеяться, когда хочется кричать. Джинхван осторожно присаживается на край кровати и кладёт руку на чужое плечо, утешительно гладит ладонью, кусает губы. Ему немного совестно и паршиво. Дживон не поворачивается, но старший чувствует, как он быстрым движением пальцев вытирает щёки и едва слышно выдыхает, пытаясь вновь взять себя в свои сильные руки. «Я посплю сегодня с тобой?» — тает в темноте той ночи и режет слух Ханбина острой бритвой. Кажется, всё меняется вновь.       Но, вопреки ожиданиям, на следующий день Ханбина никто не оставляет одного, ровно как и Дживона, ровно как и Джинхвана. Теперь они втроём. Бобби вновь заразительно смеётся, на лице не осталось даже следа от ночной слабости. Он шутит насчёт их тройной фамилии и распределяет обязанности в их Ким-семье, отчитывает Джинхвана за то, что он одевается слишком легко для февраля, и ругает Ханбина за то, что тот отказывается от предложенной Джинхваном шоколадки – и так кожа да кости. С появлением Бобби действительно становится светлее, упрямый Джинхван признаётся в этом только спустя пару счастливо прожитых месяцев. Они привыкают друг к другу так быстро, что Ханбину страшно. Как будто они единое целое, неделимое, как будто они действительно его семья.       Ханбин уступает верхний ярус кровати другому мальчишке, а сам занимает обычную кушетку. Всё сделано для того, чтобы после отбоя они могли сдвинуть кровати и уснуть втроём. Джинхван ложится посередине, утыкаясь Ханбину в шею, а Бин целует его в висок перед тем, как сказать «спокойной ночи». Бобби обычно приходит позже и нагло разрушает идиллию, перекидывая ногу и руку сразу через двоих. Прижимаясь к спине Джинхвана, он зарывает руку в мягких Ханбиновых волосах, а сам сопит старшему в макушку. На утро ноги, торчащие из-под одеяла, невозможно распутать взглядом, и всем троим как-то насрать, что остальные в интернате смотрят на них, как на нездоровых психически. Им просто хорошо, когда они втроём, ни больше, ни меньше, и всё шло более, чем прекрасно, до следующей осени.       В один пасмурный день дверь их дома открылась, впуская на порог октябрьский холод и уже не молодую пару, готовую усыновить ребенка постарше. Это была их заветная мечта — иметь сына, но маленького растить пара была не в состоянии, поэтому они искали уже подростка. Глупо было полагать, что Ханбин им не понравится, ведь, в отличие от Джинхвана, он улыбался гостям, когда тех водили по комнатам. Спустя день самый младший Ким следом за воспитателем заходит в стеклянные двери кабинета директора, Бобби провожает его растерянным взглядом, ничего не понимающим и озадаченным. Ханбин в ту минуту, признаться, ещё и сам не знает, зачем его ведут к незнакомым людям, которые днём ранее подозрительно много расспрашивали его обо всём, чем он увлекается. Бобби сжимает ладонь Джинхвана и всё повторяет: «Джинхванни-хён, он уйдёт? Уйдёт от нас?» Старший молчит, почти не замечая, как Бобби нервно мнёт его руку. Он сидит на табурете прямо напротив стекла, за которым ошарашенному Ханбину сообщают, что он теперь вовсе не Ким, а Пак, и что осталось только подписать бумаги, и у него появятся самые настоящие родители. Это не сон и не мечты, это реальность, вот только то, о чём Бин мечтал больше всего на свете, теперь кажется злой подставой. Он не уверен, что хочет уходить, он уже не уверен ни в чём.       Джинхван смотрит пристально, его сердце обливается кровью, ему плохо душевно, ему плохо физически. Бобби рядом переминается с ноги на ногу и хриплым голосом что-то твердит, старший не слышит его, точнее, не понимает. Все мысли с Ханбином и теми людьми, что в ту самую секунду ломают хрупкую постройку, которую они втроём называли счастьем. «Если он уйдёт… Я не знаю. Я не переживу…» — обрывок Дживоновской речи Хван всё-таки ловит, но вновь не отвечает, только закусывает губу, глотая ком, застрявший в горле, не позволяющий дышать свободно. Он тоже не переживёт, тоже. Только вот они связаны по рукам и ногам, ничего невозможно изменить… Или возможно? Джинхван отчаянно роется в своих мыслях, ищет идею, за которую можно зацепиться, от которой можно оттолкнуться, пытается найти способ не дать этим людям отнять у них с Дживоном самое дорогое, но Бобби светлая мысль озаряет куда быстрее. Он отпускает руку старшего и срывается с места, бежит, громко топает, заставляет Джинхвана вскочить и наблюдать за собой издалека, обеспокоенно теребя пальцами края мешковатой толстовки. Бобби врывается в кабинет, собрав на себе целую массу вопросительных взглядов. «Дживон, кажется?» — только и успевает выдать директор их интерната, прежде чем заорать в голос, когда Бобби, обойдя кресло, на котором сидит Ханбин, ладонью ловит его лицо и впивается в приоткрытые от удивления губы глубоким поцелуем. Бин отвечает сразу же, уговаривать его не надо, в ход идут язык и руки, что мгновенно обнимают Дживона за плечи и притягивают ближе. Где-то в коридоре Джинхван шумно выдыхает и немного расслабляется, а потом на его лице появляется усмешка. Судя по лицам новых Ханбиновых «опекунов», договор можно считать недействительным.       Позже, в ванной комнате, Джинхван так же засосет Ханбина в порыве показать, как сильно он испугался, а вечером, проигрывая эту ситуацию, Бобби проделает такой же трюк с губами старшего, чтобы в точности передать, сколько он вложил в тот поцелуй, решивший за них все вопросы.       Жизнь похожа на шаткий подвесной мост с прогнившими досками. Налегке идти кажется проще, но Джинхвану не нужно проще, потому что он идёт не один. Бобби держит его за левую, Ханбин за правую – это и есть счастье. И если один из тройки оступится, его обязательно подстрахуют, и если кто-то один сорвётся, остальные последуют за ним. Неважно, в пропасть, в бедность или в забвение, Джинхван знает, они всегда будут вместе. Ему вчера исполнилось двадцать, он должен покинуть интернат. Не он так придумал, просто таковы правила. Он уже самостоятельный. Джинхван не согласен, но спорить не будет, потому что уже не боится. Он совсем не большого роста, но самоуверенности в нём хоть отбавляй! У него огромные планы на будущее: найти работу, накопить денег, забрать Дживона и Ханбина к себе и жить так, как не описывали ещё ни в одной сказке. Джинхван знает, у него хватит сил на всё. Он будет стараться. За день до отъезда старший покупает две мягкие игрушки: Микки Мауса для Ханбина и Винни-Пуха для Бобби. Младшие смеются над подарком, мол, хён, мы взрослые, но Джинхван видит, что они рады, а ещё он видит, как дрожат губы, и как слёзы стоят в глазах. Когда начинается снегопад, пространство вокруг будто расширяется.       Обнявшись, они долго стоят на пороге дома для нелюбимых. Зажатый между младшими Джинхван улыбается. Они будто нарочно вымахали выше него на голову. Ханбин недовольно ворчит, что хватит уже телячьих нежностей, ему не хватает воздуха, Бобби хрипло смеётся и стискивает ещё сильнее. «Я больше этой хуёвой жизни вас люблю» — застывает на губах. С неба лениво падают холодные белые мухи. Хаотично кружась в воздухе, они заполняют собой всё вокруг и невесомо, очень мягко ложатся на землю.