Пока горит его свеча

Долина Завершения. Четыре года назад Толща воды между ними растет, и крики Наруто, доносящиеся по другую сторону, становятся приглушенными и едва различимыми. Саске, конечно, почти уверен, что тот в отчаянии выкрикивает его имя вперемешку с несбыточными обещаниями вернуть в деревню и избить еще раз, если ненормальному Учихе вздумается утонуть. Разобрать остальное по губам становится сложно, когда загорелое широкое лицо крикуна окончательно расплывается в подрагивающей водной глади озера. Саске успевает прочесть в этом лице отпечаток неистовой надежды. Наруто предсказуемо ждет, что после этого позорного поражения в Долине Завершения все вернется на круги своя: седьмая команда воссоединится вновь, они смогут, как в прежние времена, проходить миссии по поимке бездарно-слабых ниндзя-отступников и играть в приятелей. И на этот счет, конечно, заблуждается. «Как прежде» больше не будет никогда», - с горечью повторяет себе он. Все решилось в тот момент, когда новая техника Узумаки ослабила и поглотила его усиленное проклятой печатью Чидори; когда Саске отшвырнуло прочь на добрую сотню метров, переломав часть ребер, и на его теле возникла эта уродливая деформация от расенгана, обильно кровоточащая теперь в воде. Наруто по-прежнему смотрит на него сквозь призму голубого стекла и видит в нем того, кто проиграл в этой, когда-то казавшейся смешной, битве. Он осуждает человека, над которым смыкаются волны; уходящего на дно под весом тяжелой амуниции и собственного безвольного тела. Слабость сковывает прочнее пут, и единственное желание, которому Учиха верен, - закончить все прямо сейчас. «Шиноби не может утонуть, пока в нем есть хоть немного чакры», - сказал бы Ирука-сенсей, знай он о том, как именно Саске прямо сейчас готовится положить всему конец. Метка Орочимару, словно скрывающийся внутри паразит, бесконтрольно тянет из его резерва остатки сил, пользуясь безволием и смятением носителя. Её он почти ненавидит, как боль в груди, как свою просыпающуюся нерешительность. «Не о чем сожалеть. Обычная смерть шиноби в бою, при том не самая мучительная», - уговаривает себя он, провожая взглядом недосягаемые лучи солнца. И сожалеть действительно не о чем. Деревня не смогла сделать его достаточно сильным, чтобы противостоять собственной ненависти. Орочимару оказался не в силах гарантировать ему победу в бою с тем, кого он привык недооценивать. Когда-то Итачи сказал, что без тех невероятных глаз он не сможет одержать над ним победу. Неужели, все, что Саске может сделать сейчас, - это умереть, не доставив ему удовольствия своей бессильной злобой и пустой местью? Итачи. «Мы вернемся в деревню, научимся новым крутым техникам и надерем ему задницу вместе», - заверил бы его Наруто, оттопырив вперед большой палец и ухмыляясь во весь рот. «Прости его, забудь, начни жизнь с начала», - попросила бы Сакура, глядя с мольбой ему в глаза. Простить нельзя. О том, чтобы забыть, не может быть и речи. Пока в душе тлеют отголоски той страшной ночи; пока жива память о величайшем из кланов, - нельзя. Да и деревня не даст забыть о свершенной расправе. Пускай Третий хорошо позаботился о квартале Учиха – камня на камне не оставил, остается еще Академия, узкие улочки Конохи, по которым когда-то доводилось ступать Саске. Все вокруг дышит воспоминаниями, подернуто дымкой прошлого. Люди знают то, что Саске хотел бы спрятать ото всех и не вспоминать никогда. И на пропускном пункте Изумо и Котецу из года в год вывешивают страницы из книги Бинго. Саске знает, что в первых рядах разыскиваемых преступников всегда с легкостью отыщет то самое ненавистное лицо, которое так похоже на его собственное. Наруто никогда не понять, каково это, когда выгораешь от ненависти дотла, до сухого пепла. Ведь так ненавидеть может только Учиха. А он не Учиха. Безродный, одинокий, жалкий Удзумаки. Все, на что способен, так это на громкие речи о дружбе и пути ниндзя. Такому как он никогда не понять, что чувствуешь, когда тебя предает родной брат, оплот надежности и доброты. Да, Саске помнил, каково это – иметь брата. С нетерпением ждать его после занятий, сидя на скрипучих качелях, и думать, думать о том, чтобы с ним было все в порядке. Итачи всегда давали сложные миссии. Уходя, он каждый раз просил его не бояться, обещал вернуться вовремя. Саске слишком хорошо знал цену подобным обещаниям уже в том возрасте, но с нетерпением смотрел вдаль в надежде на то, что вдруг из-за угла выйдет знакомая темная фигура. Чаще за ним приходила мама, реже – отец. И лишь несколько раз Итачи. Как же счастлив он был в такие дни! Смеялся как дитя, тянул его на раскинувшийся рядом полигон, чтобы показать новые техники, болтал без умолку. К горлу Саске подкатил ком тошноты при мысли об этом. Неужели Итачи знает его таким - глупым, доверчивым, безмятежным? «Глупый братишка», - подсказала долгая память. Эту фразу иронично обронил Итачи в гостинице в присутствии своего ужасающего напарника, вызывая море воспоминаний из детства, замещая их новыми, наполненными болью и страхом. Даже без помощи шарингана Саске видел, что брат силен. От этого понимания стыла кровь в венах, сводило судорогой пальцы. Но вызов уже был брошен. Пути назад отрезаны. Красочные картины вспыхнули перед глазами, возвращая мальчика в тот день. Удар. Еще удар. Итачи целенаправленно бил в одно и то же место - так больнее. Кисаме издали наблюдал за его унизительным избиением, обнажая в усмешке акулий оскал. Ему совершенно очевидно нравился ломкий хруст чужих костей и редкие болезненные вскрики, нравилось издалека наблюдать с голодным видом за действиями напарника. "Не слишком ли жестко вы обходитесь со своим младшим братом, Итачи-сан?" - лениво посетовал он, когда тот впечатал Саске с невообразимой силой в стену, пуская ему первую кровь. Нарочно сказал. Саске кажется, что колкое замечание больше похоже на провокацию, но ответа за ней не следует. Пытка приостанавливается. На щеке словно осторожным прикосновением застывает чужое прохладное дыхание. Сквозь подрагивающие веки штрих за штрихом прорисовывается знакомый абрис лица, стрелки ресниц, пристальные глаза. Губы так близко, что с них можно считывать слова. Впору подумать, что за этим последует разглашение какой-то тайны. Смена воспоминаний происходит так непоследовательно, что Саске верится, будто брат предложит ему закончить с тренировкой и вернуться домой, как сделал бы это его "настоящий" нии-сан. И слова, наконец, достигают его ушей. «Саске, поторопись! Скорее!» Глаза распахиваются в неверии. Нет. Это не гостиница. На лице сама собой растягивается улыбка. Воздух наполняется шумом древесных крон и родными запахами. Академия. Саске кажется, что голос доносится словно откуда-то извне. Не в его голове. За его спиной распахивается дверь академии. «Саске, давай же!» Он срывается с места и бежит,выбиваясь из сил, повинуясь воле говорящего. Земля серой пылью выбивается из-под ног. Все цвета, лица, образы сливаются в один поток и закручиваются у его ног в воронку, в которую Саске с криком проваливается. Кто-то продолжает отчаянно звать его, и он хочет верить, что узнаёт этот приятный голос. "Итачи..." - шепчет он, с несвойственным прежде спокойствием принимая мысль, что умирает с именем врага на губах. Склеенные без воздуха легкие болезненно принимают в себя воду, и Саске терпеливо ждет, пока заполошные удары сердца в ушах стихнут. Он ждет, когда его грудь перестанет сжимать стальной обруч, и последние почти связные мысли покинут голову, в которой алыми цветами распускается боль. На подкорке подсознания задерживается мысль, что кто-то с силой тянет его наверх, обхватив теплыми пальцами заледеневшие запястья. Слепящий солнечный свет пробивается сквозь веки все настойчивее. - Живой! - голос Наруто звучит настолько близко, что в нем можно различить всхлипывания. Саске приоткрывает глаза и медленно, словно заново учась, произносит слова: - Из-за меня? Наруто вытирает краем грязного рукава скупую слезу и огрызается: - Из-за кого же ещё, Идиот! Солнце слепит глаза настолько, что нет сил их снова открыть. Закрытыми держать глаза гораздо проще, не оглядываясь в давнее тёмное прошлое и столь же монохромное будущее. Сейчас, потеряв силы двигаться и сражаться, Саске к собственному удивлению близок к тому состоянию, что называют спокойствием.

***

Кисаме словно дворовый пес, заметивший чужое присутствие рядом сквозь сон, открывает глаза. На его лице расползается довольная улыбка. - Самехада чувствует вашу чакру, Итачи-сан. Надеюсь однажды заслужить ваше доверие и узнать, что именно вы делаете, стоит мне провалиться в сон.