«Как твои дела?»…
«Доделываю работу. Мой шеф – самый большой зануда в мире. Есть охота... А ты как?»«Любишь поесть? Почему шеф – зануда? Закончил свой второй рабочий день».
Из глаз брызнули слезы. Хоук прокручивала историю переписки, сообщение за сообщением, погружаясь в те давно забытые дни. Сколько прошло времени? Она боялась о нем спрашивать, хотя слышала, как шептались друзья. В больнице её навещала полиция, Авелин и Донник старались присутствовать на подобных встречах, чтобы иметь возможность поддержать. Все носились с ней, словно с писаной торбой, и Хоук это неимоверно раздражало. Она не считала, что нуждается в помощи и всей душой ненавидела встречи с психологами и врачами, которые почему-то сильно беспокоились за её эмоциональное здоровье. Мариан просыпалась по ночам в холодном поту от собственного крика. Иногда ей казалось, что она задыхается, а тело пробирает странный, подолгу не прекращающийся озноб. Но она по-прежнему была в состоянии дать всему происходящему оценку, и ей не нравилось, что эти люди могли думать, будто она сошла с ума. Варрик и Изабелла всегда были рядом, развлекали её, как могли, но старались не касаться в разговоре всего, что произошло в особняке. Они вообще не говорили о нем. Хоук вытерла слезы рукавом кофты. У нее не осталось ничего, кроме писем и музыки, которой они обменивались. Странно, что полиция не добралась до ее ноутбука. А может, добралась, и они сочли это ненужным? Для Мариан же эти письма представляли наивысшую ценность. Из новостей и газет она узнавала о судебных процессах. Организацию «Новый путь» прикрыли, день за днем сообщали об арестах её видных членов. Джеймс Джонс остался жив и находился под стражей. Опрос свидетелей и сбор доказательств продолжался вот уже около трех месяцев, в больнице об этом говорили даже пациенты. Некоторые из них догадывались, откуда взялась Хоук, ведь эту информацию не особенно скрывали. Мариан не переставала думать о Фенрисе. Он снился ей каждый день. В последнюю неделю перед выпиской из больницы Варрик с Изабеллой куда-то частенько отлучались. Из окна больничной палаты Хоук видела многочисленные полицейские автомобили. Но приходили не к ней. Это заставило насторожиться и замереть в ожидании, но спрашивать о том, здесь ли он, она не решалась. Она помнила последние слова Данариуса: из-за налкона в мозгу Фенриса должны были случиться необратимые изменения. И ей было стыдно признаться себе в том, что она боялась. До одури боялась увидеть его прикованным к больничной койке, или, что еще хуже, понять, что он не помнит её. Мариан увидела коробку с бантом на прикроватной тумбе. На бирке значилось: «Открой и перезвони». Хоук распаковала подарок и усмехнулась: Изабелла купила ей новый мобильник. ― Алло, ― Мариан набрала рабочий номер подруги. ― Эй, как ты там, пончик! ― радостно отозвалась та. ― Я люблю свой матрас больше всего на свете. На том конце провода звонко рассмеялись. ―Слушай, Бэлз… ― вдруг сказала Хоук. ― Давай сегодня сделаем попкорн, посмотрим пару старых добрых фильмов? Что скажешь? Откроем бутылку вина… Я так хочу выпить, боже, ты не представляешь… ― Хорошо, Хоук, ― Изабелла усмехнулась. ― Что-нибудь из коллекции наших любимых мелодрам? ― Угу, чтобы рыдать и смеяться в обнимку, ― Мариан закусила губу. ― Не забудь про свои упражнения! Приду и проверю, чтоб ты прыгала на одной ноге! ― Окей, дорогая, сделаю ради тебя сальто. Хоук зевнула и отложила мобильник. Затем встала и сделала пару неуверенных шагов, не используя костылей. У нее на удивление быстро зажила кость, врачи беспокоились только из-за боли. Хоук выписали какие-то таблетки, она принимала их строго утром и вечером. Изабелла вернулась с работы и помогла приготовить ужин, девушки болтали, как ни в чем не бывало, затем устроились в комнате Хоук и посмотрели несколько фильмов подряд. В ту ночь Мариан впервые спала без сновидений. На следующее утро Хоук решилась на то, что так долго планировала. Ей стало смешно, ведь она собиралась вернуться в больницу, из которой только что выписалась… Но девушка не могла иначе. Ей нужно было к нему попасть. Увидеть своими глазами. Она приняла душ, привела себя в порядок и заказала такси. На ноге была фиксирующая повязка, Хоук взяла с собой один из костылей и очень долго спускалась по лестнице с пятого этажа, впервые в жизни подумав, что мечтает о лифте. На улице было жарко, стоял один из тех погожих летних деньков, в которые Хоук с друзьями частенько отправлялась в коттеджный домик Варрика. В холле больницы встретила знакомая медсестра и долго удивлялась её возвращению. Мариан сказала, что забыла какие-то вещи. На ресепшене она поинтересовалась о том, в какой палате находился Фенрис. Ей назвали крыло и этаж, но Хоук струсила и не решилась идти. Вместо этого она зашла в кафетерий, купила себе воды и вышла в сад, относящийся к территории больницы. Устроившись на лавочке под большим деревом, Мариан принялась разглядывать окна здания, проклиная себя за неуверенность. Так продолжалось в течение недели. Хоук дожидалась ухода Изабеллы на работу, вызывала такси, приезжала в госпиталь, и, едва зайдя на первый этаж, тут же сворачивала в кафетерий, а затем в парк. Однажды она видела Себастьяна и спряталась за автоматом с кофе. Ей хотелось увидеть Фенриса, но она не могла преодолеть страх. Не спрашивала у друзей и работников больницы, перестала смотреть новости. Брала с собой книжку и проводила дни в небольшом саду, изредка наблюдая окна госпиталя, пациентов и посетителей, гуляющих по территории. В один из подобных дней, она прервала чтение, заметив нависшую над книгой тень. ― Уступите место? ― голос прозвучал в голове, подобно разряду грома. Хоук быстро подняла голову и сощурилась от яркого солнечного света. Он стоял напротив, опираясь на трость. В обычной черной толстовке и черных спортивных штанах. Фенрис… Она молча подвинулась и снова углубилась в книгу. Хотя на самом деле не могла разобрать ни строчки. Боковым зрением увидела, что он поставил на скамейку какой-то черный пакет. Молчание длилось недолго. Он тоже смотрел на нее, украдкой. ― Вы здесь на лечении? ― спросил он, указывая на ее костыль. ― Нет-нет… Я приехала кое-кого навестить, ― заикаясь, пробормотала Хоук и прокляла собственный дрожащий голос. ― И где же он? ― Фенрис сложил руки на груди, уставившись на цветочную клумбу, раскинувшуюся перед лавочкой впереди. ― Д-должен прийти, ― ответила Хоук и отложила книгу. Она не могла не смотреть в его сторону. ― Я не стану вам мешать, просто посижу здесь, немного. Знаете ли… Свежий воздух… Я, кажется, слишком много провел в четырех стенах. Кстати, ― спохватился он. ― Фенрис. ― М-мариан, ― выдавила Хоук и закашлялась. ― С вами все нормально? ― Угу, просто… Нервничаю. ― Родственник? ― Что, простите? ― Здесь кто-то из ваших родных? ― Нет, друг… ― Парень? ― Фенрис усмехнулся, но Хоук не стала уточнять. Её сильно трясло. Она вцепилась в скамейку и не знала, как заставить голос звучать тверже. Фенрис выглядел нормально, даже… Лучше, чем прежде. Только седые волосы и усталый взгляд создавали странное впечатление. Но он не узнал её… А значит… Не помнил. К горлу подступили предательские слезы. Она была счастлива видеть его здоровым, но совершенно не готовилась к тому, что он мог обо всем забыть, подсознательно надеясь на чудо. ― Знаете, я тоже жду одну девушку, ― вдруг ни с того ни с сего начал Фенрис. ― Д-девушку? ― Хоук удивленно обернулась в его сторону. ― Ага. Впервые вышел прогуляться и почему-то решил, что она здесь. Глупое ощущение, но я будто чувствую, что она рядом. ― Быть может и правда так? ― робко заметила Хоук. ― У меня амнезия. Врачи говорят, что я начну вспоминать, если окажусь в привычной для себя среде, но… ― он вдруг тихо рассмеялся. ― Вы не смотрите новости? Хоук помотала головой. ― И правильно делаете, ― Фенрис улыбнулся уголком губ. ― Я просто… Одним словом, у меня нет возможности вернутся в привычную среду… Но, все время, пока я был здесь, я знал, что я должен помнить какую-то девушку. ― Кто она? ― Я думаю – очень важный для меня человек. Хоук напряглась, боль в сросшейся лодыжке отстрелила в бедро. Она поморщилась. ― А что с вашей ногой? ― поинтересовался Фенрис. ― Сломала… Но уже все срослось. Иногда болит. ― А в меня дважды стреляли. Но, благодаря одному препарату я стал… чем-то вроде феномена. Врачи теперь не скоро отпустят… Да и идти мне вроде как некуда. ― У вас нет дома? Парень помотал головой. ― Иногда приходит друг, он служит священником в одном соборе неподалеку. ― Фенрис спохватился и взялся за черный пакет. ― Знаете, я же ходил в кафетерий! Глупо, наверное, ждать эту девушку, я ведь толком даже не знаю, где она. ― Что же вы купили? ― поинтересовалась Хоук. ― Я… не сочтите меня идиотом. Я помню, что она любила вот это, ― Фенрис извлек из пакета два бумажных стакана с широкими черными трубочками. ― Мариан, что с вами? Хоук поняла, что плачет. Ей захотелось броситься к нему на шею, но она сдержалась. Достала из сумочки платок, промокнула глаза. ― Простите, это нервное. Я тоже очень люблю шоколадный коктейль. С удовольствием угощусь, ― она приняла из его рук напиток. ― Мариан, а вы случайно не журналист? ― спросил вдруг Фенрис, прищурившись. ― А почему вы спрашиваете? ― Хоук отпила холодный коктейль. ― Просто… пришло в голову. ― Я работала в издательстве, в журнале для женщин за сорок. Писала статьи о здоровых детишках и о том, как удержать возле себя мужа. ― Скукотища, должно быть, ― Фенрис усмехнулся. ― Действительно, ― согласилась Хоук и вдруг рассмеялась. Парень отпил немного из стаканчика. Мимо них прошла какая-то пожилая пара. ― Как вы думаете, я смогу её вспомнить? ― спросил он. ― Обязательно, ― тут же ответила Хоук. ― Худшие дни моей жизни, все те, что я провел здесь. Это так странно, ничего не помнить, ― он почесал переносицу и откинул со лба прядь отросших волос. ― Если сегодня худший день, ― начала Хоук. ― Завтра будет лучший? ― удивлено закончил за нее Фенрис. ― Откуда вы знаете эту поговорку? Хоук улыбнулась. Фенрис посмотрел на нее и нахмурился. ― Что? ― Мариан, вы мне кого-то напоминаете, ― серьезно заметил он. ― Знаешь, что лучше всего? ― девушка не заметила, что обратилась к нему на «ты». ― Что? ― Фенрис тоже не обратил внимания. Он выглядел задумчивым. ― Музыка! ― радостно изрекла Мариан. ― Вот! ― она порылась в сумке и извлекла на свет собственный плеер. ― Послушаем? Они сидели на скамеечке, допивали коктейль и слушали песни. Хоук ставила их одну за другой намеренно, все те, что Фенрис когда-то отправлял ей. Она помнила наизусть каждое слово, губы тихонько шевелились, нога притоптывала в такт мелодии. Провод наушников был коротким, им пришлось сесть ближе, теперь их плечи касались друг друга. ― Я знаю эту! ― вдруг воскликнул Фенрис. Мариан вздрогнула и улыбнулась. ― Погоди, как же… там… ― парень попытался напеть пару строк. Вышло не очень похоже, и Хоук рассмеялась. ― Да, певец из меня неважный, ― смутившись, заметил Фенрис. ― Я слышал её в машине, но не помню, куда при этом ехал. И, кажется, я не умею водить… Они помолчали какое-то время. Песня подошла к концу, плейлист закончился, и Мариан вытащила наушник из уха. Ей хотелось узнать у него столь многое, но она молчала. Просто сидеть рядом, чувствуя его тепло; в этом было наивысшее счастье, и Хоук не хотела ничего другого. Фенрис обернулся в её сторону, его взгляд вдруг сделался таким пристальным, что Мариан даже слегка оторопела. ― Это были мы. ― Ч-что? ― В машине, ― быстро заговорил он. ― Это были мы. С куста, шумно чирикая, сорвалась стая воробьев. В груди Хоук похолодело, она выронила из рук стаканчик с коктейлем, и тот с шумом покатился по дорожке. ― Это были мы…