Это были мы

I'm the voice inside your head You refuse to hear I'm the face that you have to face Mirrored in your stare

— Вы в порядке? Мистер… — водитель не знал, как обратиться и вероятно, чувствовал себя немного неловко. — Да, все нормально, — машинально отозвался Фенрис. — Уверены, что это правильный адрес? — мужчина скептически огляделся по сторонам. — Лес кругом. — Так точно, мне сюда. — Как знаете, — он вздохнул и принял протянутую купюру. — У меня нет сдачи… — Оставьте себе, — с этими словами Фенрис вышел из машины, оставив еще одного человека в полнейшем недоумении. Они все боятся тебя. Чувствуют, потому что ты отличаешься. Потому что ты пахнешь смертью. Он вспоминал лица людей, которых обнаружил в камерах клиники. Они испугались, едва Фенрис вошел и попрятались, словно тараканы от внезапно включенного света. Молили не убивать, стонали и плакали. Пришлось вытаскивать их силой. Персонал больницы пошел на сотрудничество лишь когда он поднял в лифте первых, наиболее адекватных мужчин и женщин. Тех, что были в состоянии ходить и отвечать на вопросы. Большинство медсестер увидели их впервые. Фенрис возвращался за следующими, и каждый раз ему приходилось сталкиваться с их страхом. Сковывающим, парализующим душу. Ведь эти несчастные уже не верили в спасение. Кто-то из них умер, едва увидел свет и оказался на улице. В одночасье, стены клиники заполнились монотонным, заунывным стенанием, словно какой-то хор затянул грустную песню. Охрана была мертва, все до единого. Фенрис перешагивал через их тела, выводя все новых и новых заключенных. Один из них судя по всему получил убойную дозу налкона накануне: он вдруг начал метаться, словно раненый зверь и тем самым сломал лифт. Пришлось связывать и тащить его на спине. Всё тело болело, схватка с охраной не прошла бесследно. Фенрис заметил, что способности, даваемые налконом оставляли в организме след. Пока что это заключалось лишь в покалывании в мышцах. Убедившись, что большинство из пациентов на улице и его помощь больше не требуется, он поспешил уйти. Его вырвало, когда он направился от клиники в сторону шоссе через лес. Наверное, бежал слишком быстро? Фенрис смотрел на ручеек, протекавший в овраге и слушал звуки полицейских сирен. На секунду в голову закралась надежда, что там могла быть Хоук. Чего ему стоило дождаться её? Данариус. Он питался этой мыслью. Она давала ему силы идти вперед, несмотря на усталость. Он должен был добраться до особняка. Вернуться в то место, чтобы покончить с болью раз и навсегда. Фенрис не задумывался о том, что ему скажет. Память, вернувшаяся после инъекции налкона и без того дала достаточно. Этот человек не заслуживает даже слова перед тем, как умрёт. Лес, за которым начиналась территория особняка жил своей собственной жизнью. Шумел ветер, в кронах деревьев пели птицы. Царившие здесь тишина и спокойствие сами наводили его на размышления. Сказать по правде, он не загадывал наперед, с тех самых пор, как увидел Мариан в стенах клиники. Но сейчас вдруг понял, что эта девушка каким-то поразительным образом влияла на все поворотные моменты в его жизни. Их с Хоук встреча была катализатором. Он хотел её, но теперь побоялся даже прикоснуться. Вспомнив прошлую жизнь, Фенрис почувствовал жгучее отвращение к собственному я. Тому самому я, которое было взращено в лаборатории, напитано приказами и ненавистью. Это был не он. Хороший Фенрис умер в лаборатории пятнадцать лет назад, теперь его место занимал кто-то другой. Он сам не до конца разобрался с чувствами по отношению к себе и к своей прошлой жизни. Ему хотелось перечеркнуть всё. Но для этого нужно было встретиться со своим главным страхом лицом к лицу. Территория особняка была окружена высоким забором, увенчанным колючей проволокой. Фенрис пошел вдоль, разглядывая замысловатый парковый ансамбль, начинающийся за ограждением. В конце концов, набрел на ворота. Камера наблюдения наверху была направлена чуть выше того места, где он стоял. Здесь были какие-то датчики движения, иначе не объяснить почему её черный глазок опустился, в то же мгновение нацелившись прямо на него. Приветливо засветился зеленый светодиод. Не придумав ничего лучше, Фенрис просто поднял вверх ладонь и помахал. Какая разница, что они подумают? Не расстреляют же на месте. К тому же, охраны вокруг не наблюдалось. Он не ошибся. Кто бы не смотрел на него сейчас с той стороны, хоть сам Данариус… Кто бы то ни был, он впустил его. Может они рассчитывали остановить его внутри? Фенрис улыбнулся этой мысли. Большая ошибка, думать, что жертва добровольно возвращается в расставленные тобой сети. Дорожка вела к главному входу в помпезное здание. Фасад венчала замысловатая лепнина, рамы окон и дверь напоминали о какой-нибудь забытой сказке, так и маня войти внутрь. В прошлый раз здесь бушевал сильный ливень, к тому же Фенрис был в неподобающем состоянии для созерцания окрестностей. К слову, он и сейчас не придавал значения пейзажам, сосредотачивая своё внимание на конечной цели. Ручки двери медленно повернулись, Фенрис остановился, не дойдя до крыльца и трех шагов. Охрана, вышедшая его встретить, была вооружена чем-то, отдаленно напоминающем электрошок. Как он и думал, они не собирались его убивать. Он был нужен живым. — Какое гостеприимство, — сухо заметил Фенрис. Большинство мужчин боялось, как он и ожидал. Каждый в душе надеялся оказаться подальше, и в глазах отчетливо читался протест. Слухи о произошедшем в клинике скорее всего, уже достигли этих мест. Они обходили его с обеих сторон, молча, не издавая ни звука. Мелкие камушки хрустели под ногами, у кого-то неожиданно зашипела рация. — Если вы хотите жить, — начал Фенрис. — Уходите отсюда, и я вас не трону. Охрана не ответила, несколько человек, возможно младших по званию, неуверенно переглянулись со старшими. Пауза длилась лишь мгновение. Затем они словно подобрались, нашли в глазах своих товарищей безмолвное согласие. Их спины распрямились, шаги зазвучали увереннее. — Как хотите, — Фенрис устало вздохнул и перешел к действию. Кости хрупче стекла. Хруст позвонков, как давно забытая мелодия. Крик, срывающийся на тонкий фальцет, и ощущение удовлетворения, подогреваемое налконом, который словно впрыскивался в мозг, резкими толчками продвигаясь по линиям вен. Он с трудом пришел в себя, оглядывая тела, в беспорядке лежащие вокруг. Когда-то у него была игрушка… Большой деревянный меч, — его помогли изготовить люди из общины. Он считал себя воином и устраивал шутливые поединки с соседскими детьми. Они умели издавать победные кличи, а при ударах стонали в точности, как и эти люди перед смертью. Разве что более жалобно. Но сейчас Фенрис уже не помнил, что такое жалость. Он вытер ладони об форму одного из убитых и, перешагнув через тело, устремился к ступеням крыльца. Камера наблюдения повернулась в его сторону, но в этот раз он не бросил на неё и взгляда. В коридоре навстречу уже бежали новые жертвы. Неужели у них не хватает ума остановиться? Неужели они не понимают, что бегут к собственной смерти? Он повторил для них все то же, что и на улице, но никто не слушал. Сколько смертей нужно, чтобы этот страшный эксперимент наконец закончился? Зачистив первый этаж он поднялся по лестнице. Камеры встречались на пути то тут, то там. Однако, реакции не было. Фенрис даже немного разозлился. Он подозревал, что Данариус здесь, но в последнее мгновение успел засомневаться. Возле двери в его кабинет никого не было. На секунду в разум закрался страх, что он войдет и увидит там Хоук… Что если его жизнь с самого начала была чьей-то умело поставленной пьесой? Разыгранной, как по нотам, со всеми сюжетными ходами и неожиданными поворотами. Чего ждал Данариус? Не верилось, чтобы этот человек мог просто ждать его в кабинете, размеренно потягивая чай. Фенрис потянулся к ручке двери и заметил, что его ладонь мелко дрожит. В комнате царил полумрак. Жалюзи на окнах были опущены, по всему помещению витал аромат свежезаваренного кофе. Стена с многочисленными мониторами оказалась выключенной, он сосчитал их непроизвольно: двенадцать штук в три ряда, по четыре в каждом. Но почему они не работали? Неужели он за ним не следил?! — Вот мы и встретились, мой мальчик, — голос донесся из другого угла, но через какие-то мгновения Фенрис все же разглядел там мужчину. Одетый в костюм с иголочки, застегнутый до последней пуговицы, с острой клиновидной бородкой, аккуратно уложенный, волосок к волоску. Фенрис молча вошел в комнату. Дверь закрылась за ним почти бесшумно. — Прежде чем мы вернемся к тому, с чего начали, дорогой, — он заговорил уверенно, почти без запинки, словно репетировал свою речь уже множество раз. — Пожалуйста, позволь сказать, что эта попытка хоть и вышла дольше, но выглядела куда изящнее. — Данариус отпил кофе. Его фигура все еще находилась в тени. — С чем я тебя и поздравляю. — О чем ты, черт возьми, говоришь… — сквозь зубы процедил Фенрис. Он опустил руки по швам, стараясь не нарушать хрупкий баланс из самообладания и какой-то странной подсознательной тревоги, незаметно перерастающей в страх. Что-то было не так… — Я мнил себя своего рода ученым, — начал Данариус. — А предметом моего изучения стал ты. Он сделал несколько шагов вперед, свет, падающий сквозь прикрытые жалюзи упал на его лицо. — Я исследователь, Фенрис. Эксперт. Но, неважно, кто я такой. Важно лишь, чтобы ты подумал хорошенько. Он поставил чашку на стол. — Вспомни свою жизнь. Уроки закончились. Время делать домашнее задание. — Данариус упер руки в стол и склонился над лежавшей там книгой. — Как газель, вырвавшаяся из рук охотника. Как птица, выпутавшаяся из силков птицелова. Освободи себя сам, — он поднял голову и посмотрел на Фенриса. В комнате было так тихо, что он слышал, как перемещается секундная стрелка часов. В соседнем зале потрескивал огонь в растопленном камине. В доме больше не осталось людей кроме них. — О чем ты говоришь?! — Не злись, — мужчина оторвался от созерцания книги. — Ты что-нибудь слышал о постгипнотическом внушении? Фенрис не мог понять, в чем дело. Его тело молило о том, чтобы закончить то, зачем он пришел одним молниеносным рывком. Но разум держал на месте, заставляя слушать каждое слово этого человека. Неужели он все еще поддавался влиянию? — Во время гипноза тебе что-то внушают. Информация остается в подсознании и выходит после того, как человек просыпается. — Ты пытался загипнотизировать меня, чтобы я убил Мариан? — Фенрис почувствовал, что слова дались с невероятным трудом. — Ты так и не понял? — Данариус печально усмехнулся. — А я надеялся, что ты сможешь разорвать этот порочный круг. Ведь Хоук вошла в него подобно грому и молнии посреди ясного неба. Эти эмоции, драма чувств, разыгравшаяся между мужчиной и женщиной… Мужчина обошел стол и направился к экранам мониторов. Каждый автоматически включался вслед за другим, и Фенрис непроизвольно следил за появляющимися видео. С каждой секундой он понимал, что его затылок сдавливает тупая, зудящая боль. — Сколько раз ты возвращался, мой мальчик? Вспомни, — Данариус щелкнул пальцем. Тут же заработали мониторы в следующем ряду. — Если не можешь ты, помогу я. Фенрис почувствовал, что его глаза стали горячими. Он видел самого себя на каждом из видео. — Ты был единственным, кто пытался жить иначе, чем остальные подопытные, — Данариус смотрел на изображения, мелькающие на втором ряду мониторов. — Поначалу, я не хотел давать тебе шансов, но… заметив твое рвение… Я позволил этому случиться. Первый раз ты вернулся ко мне после убийств врачей, которые собирались передать сведения о нашей организации властям. Я и подумать не мог, что убрать их окажется так просто именно с твоей помощью. Крики людей, молящих отпустить, звон разбитых стекол, визг шин по асфальту. У автомобиля не было ни малейшего шанса… — Но, к моему великому удивлению, ты снова предпринял попытки к побегу. Твоя память работала нестабильно, но, в отличие от остальных подопытных, твой мозг оставался цел. Я отпустил тебя снова. Ребенок смотрел на него, держа во рту палец. Капли крови стекали по руке прямо на белый ковер. В углу корчилась женщина. Она пыталась подползти к малышу, придерживая рукой живот. Внутренности волочились за ней, словно нитки. Заработал третий ряд мониторов. Фотографии были знакомы, Фенрис различил улицы Нью-Йорка, среди них были знакомые ему магазины и кафе. — Знаешь, третий раз я даже засомневался в правильности своего решения, — Данариус направил пульт на один из мониторов и нажал кнопку. На экране замерла фотография Мариан. — Она появилась неожиданно и довольно сильно спутала карты. Удивительно, как у тебя хватило сил сопротивляться гипнозу, которому я подверг тебя в последний раз. — Я тебе не принадлежу… — Фенрис сглотнул застрявший в горле ком. — Вот как? — Данариус наклонил голову вбок, заинтересованно его разглядывая. — Но почему же ты вернулся, мальчик? — Чтобы покончить с этим. — Ты действовал как герой, даже разворошил одну из моих клиник недалеко от Портленда. Эти… убытки незначительны, но неприятны. — Довольно, Данариус. — Хочешь убить меня? — он усмехнулся. — А ты готов жить с тем, что натворил? Память больше не сотрут, милый, а с годами ты начнешь вспоминать всё больше. Крики тех, кому ты оборвал жизнь станут твоим персональным кошмаром. Фенрис не мог двинуться с места. Если этот человек говорил правду… На его руках слишком много смертей. От них нельзя отмыться. Никак не очиститься… Препарат больше не поможет забыть. — Это уничтожит тебя даже если меня не станет. К тому же… на этот раз у нас даже выпала возможность познакомить тебя с Вараньей. Я удивлен, что ты вспомнил её. — Данариус улыбнулся прикрыв глаза. — Хорошая девочка. Она позвонила мне пару часов назад. Сообщила, что умирает. Он тихонько рассмеялся. — Как странно слышать её ласковый голос спустя столько лет… Она сказала, что прощает меня. Фенрис с трудом оторвал голову от мониторов и уставился на паркет. Глаза горели огнем. — Варанья очередное звено в цепи событий, — подвел итог мужчина. — Ты настолько уверен в том, что я не смогу причинить тебе вреда? — Конечно, — Данариус открыл глаза, и их взгляды встретились. — Последний гипноз, который действовал до сих пор, не позволял тебе убить меня. Неужели, не помнишь? У тебя уже был шанс. Фенрис сделал шаг вперед, но Данариус не пошевелился, с любопытством наблюдая за его попыткой. Ногу пронзила острая боль. Думая о том, что хочет сжать свои ладони на его шее, Фенрис понимал, что его тело отказывается слушать даже приказ о передвижении. — Продолжай, мне право хочется посмотреть на то, что произойдет, — мужчина заулыбался, не скрывая победных ноток в голосе. — Знаешь, я всё думал, как у меня получилось вспомнить, — начал вдруг Фенрис. — Память была окутана туманом, а любые попытки сдвинуть эту завесу заканчивались болью. С этими словами он шагнул вперед еще. — Я вел дневник, в котором пытался рассказать о своих чувствах, но… его читали врачи. И мне не хотелось, чтобы мои личные записи видели посторонние. Поэтому я не стал писать туда ничего личного, сохраняя крупицы воспоминаний в голове, — Фенрис сделал паузу. — После того, как я встретил Хоук, один из врачей предложил мне написать ей письмо. Шаг дался не так тяжело, как предыдущие. Данариус отшатнулся назад. На мгновение Фенрис поймал в его глазах недоверчивый блеск. — Я писал о снах, впервые так откровенно, насколько мог, ведь надеялся, что это не прочитают. — Твое письмо лежит на моем столе, — самодовольно заметил мужчина. — Хоук даже не знает о его существовании. — А потом я получил в ответ рисунок, — Фенрис улыбнулся уголком губ. — Не имеет значения, что произошло, ведь всё равно ты вернулся! — настойчиво заметил Данариус. В его словах чувствовалась тревога. — Там была изображена скамейка на набережной. Та самая, где я познакомился с Мариан. — упрямо продолжал Фенрис. — Моё единственное воспоминание. Моё собственное решение. Их разделяло лишь несколько шагов. Он видел, как дернулся глаз Данариуса, наконец почувствовал его долгожданный страх. — Я нарисовал этот рисунок сам. — Т-ты не мог. — Я хотел помнить это. Фенрис подошел почти вплотную. В нос ударил терпкий запах одеколона. Очень знакомый и отвратительный аромат… — Я. Тебе. Не. Принадлежу, — четко выговаривая каждое слово, сказал он и приложил руку к его груди. Данариус задрожал. Кажется, он только сейчас осознал, что может произойти. Он запоздало рванул в сторону, но ладонь Фенриса оказалась быстрее, схватив его за пиджак. Рот мужчины издал странное «Кха…» — Не имеет значения, как я буду жить дальше, — продолжал он, заглядывая Данариусу прямо в глаза и с наслаждением замечая плясавшие в них огоньки ужаса. — Отныне — это будет моя жизнь.