***
К декабрю снег в Мюнхене так и не выпал. Уже минуло первое воскресенье адвента, но вместо зимы на улицах города наблюдалась затянувшаяся осень. Однако отсутствие снега не означало отсутствие рождественского настроения. Его можно было отыскать на ярмарках, выпив кружку согревающего глинтвейна или полюбовавшись на по-королевски украшенную ёлку, установленную на центральной площади. Можно было зайти в любой торговый центр, и на тебя сразу же накинулись бы продавцы самых разнообразных магазинов с одним-единственным вопросом: «А вы уже купили своим близким подарки на Рождество?» У Роберта Левандовски радости от предвкушения чуда не было никакой. Возможно, из-за того, что он давным-давно вырос и магия праздника рассеялась, возможно, отсутствие снега сыграло свою роль, возможно, мужчина был слишком загружен делами, живя по привычному для мегаполиса режиму "дом-работа-дом". Максимум, что напоминало о скором наступлении Рождества – яркая пуансеттия, принесенная в офис стажером Марио со словами: «Смотрите, какая красота!». Отсутствие «специального» настроения также обеспечивал тот факт, что Роберт был весьма одинок. Вся его семья состояла лишь из него да матери, которая постоянно проживала в Варшаве, да и друзей в Мюнхене у поляка было немного. Рождество же считалось не иначе, как светлым семейным праздником. Несостыковочка. Герр Левандовски был очень занят. До сдачи проекта нового развлекательного комплекса остался всего один день, а Роберт являлся его ответственным руководителем. Архитектурное бюро "Барселона" (у хозяина-испанца этой конторки была весьма своеобразная фантазия) не закрывалась до поздней ночи, Левандовски вносил последние поправки. Глаза болели, руки тряслись, но не сделать работу в срок было нельзя. Мужчина слишком дорожил своей должностью. Сам проект был смастерен в короткие сроки: слишком уж строгим и богатым оказался заказчик. Каждая прихоть, каждая сумасшедшая идея клиента была воплощена на бумаге и в объемных моделях – кто платит, тот и музыку заказывает. Особенно, если платит двойной тариф. Пробежавшись быстрым взглядом по трехмерной модели в последний раз, Левандовски нажал на кнопку «Сохранить» и откинулся на спинку стула. Хорошее здание должно получиться в итоге, приятное по виду, впишется в архитектуру всего района. Часы показывали без пятнадцати двенадцать, а в небольшом помещении офиса уже никого не осталось. А ехать на работу к десяти. В голове Роберта мелькнула мысль — а не заночевать ли здесь? Транспорт вечером ходил плохо, машину из ремонта забирать только завтра, а добираться не близкий свет, на такси нужно тратить лишние деньги... Диван в его кабинете имелся, правда, лечь на него можно было, лишь свернувшись калачиком. Дома в пустой квартире всё равно никто не ждёт. «Я законченный трудоголик». Левандовски встал со стула и подошел к окну – ночной Мюнхен был абсолютно серым. Ни снежинки, ни намека на зиму, одни голые деревья, качающиеся из-за сильного ветра. Тоска и апатия, здравствуйте. Убрав с рабочего стола пустые стаканчики из-под кофе – нужно же было чем-то поддерживать заряд бодрости в организме – Роберт выключил компьютер и отправился к дивану. Ночевать так ночевать.***
Утром Роберта разбудил Томас, его коллега и хороший друг по совместительству. Ровно в десять ноль-ноль в кабинете врубился свет. – Хэй-хэ-э-эй, лучший работник месяца, – громкий голос Мюллера может поднять кого угодно, – до скольки мучился на этот раз? Левандовски, открыв один глаз, примечает друга у окна и пытается потянуться на узком диване. Не получается. – До полуночи, – отвечает поляк, принимая вертикальное положение. – Как твой подчиненный, я не могу тебе приказывать, – Томас присаживается на диван рядом с Робертом, – но как твой друг я обязан дать тебе леща и отправить домой отсыпаться. – Завтра показ проекта, и… Томас любит перебивать. – Мы с Гётце не такие конченные раздолбаи, как ты думаешь. А ты уже который день выматываешь себя до ужасного состояния. Левандовски, прищурившись, смотрит на Мюллера, будто бы пытаясь проверить сказанное на правдивость. А затем широко зевает, напоминая самому себе, что за прошедшую ночь сон едва ли пришел к нему хоть на короткое время. – В отличие от тебя, я не нахожусь в приятельских отношениях со своим начальником, – замечает поляк, встав с дивана, – Мне всего лишь нужен крепкий кофе, и я приду в себя. – На несколько часов, а потом тебя срубит окончательно, и твоя голова упадет на клавиатуру. – Прекрати. Мюллер глубоко вздыхает. – Ну уж если ты не хочешь отдохнуть после сверхурочных часов… Мы с Марио наконец-то берем отпуск по графику, сдаём проект, получаем гонорар и уезжаем. Как ты смотришь на то, чтобы свалить с нами? Непроснувшийся мозг Левандовски плохо обрабатывает информацию. Да, про отпуск Мюллер раньше упоминал что-то, говорил вскользь, мол, пора бы и уехать куда-нибудь. Послезавтра, послезавтра... Вечность ещё до этого «послезавтра». – Всё уже забронировано, по цене весьма демократично, скидываемся же, да и ты только представь – Австрия, Альпы, горные склоны, снег, шикарные пейзажи за окном, теплые вечера у камина, прогулки по праздничным ярмаркам... Рождество же близко, в конце концов! Айда с нами! – Австрия? Чем тебе Бавария родная не нравится? – интересуется Левандовски, пытаясь навести порядок на рабочем столе после вечернего сидения. – Мы нашли отличное шале* недалеко от Инсбрука, лучший друг Марио отдыхал там в прошлом году с компанией, он нам всё и покажет. – Вообще я собирался на Рождество поехать к матери в Варшаву... – последний аргумент – и не аргумент вовсе. – Роб, посчитай дни – дом в нашем распоряжении с девятого декабря, плюс две недели – мы разъедемся двадцать третьего. Успеешь к маме приехать сто раз. Ну?.. Спустя несколько мгновений Роберт отвечает Томасу: – А каким составом мы едем? – «Мы»? Отлично! – Ты не ответил на мой вопрос. – Ах, да, Марио и Анн-Катрин, я и Лиза, Марко, ну и ты, естественно. В том домике как раз четыре спальни... Томас углубляется в рассказы о том, какой же хороший отдых их ждёт, а Роберт уже думает о том, как бы побыстрее привести в порядок проектную документацию. Нужно сегодня закончить пораньше… И съездить, наконец-то, за машиной в автомастерскую.***
Проект сдают вовремя. Конфетти из-под потолка не летят, да и фанфары не трубят, однако клиенту нравится показ «Барселоны». Всем работникам можно спокойно выдохнуть – с плеч рухнул ещё один камень. В их проектной команде Роберт был самым собранным и адекватным работником. Левандовски, профессионал своего дела, возможно, слишком щепетильно относился к деталям, но, в целом, вкладывал в свою работу частичку души. Да и нельзя в таком деле без души: архитектура – это один из видов искусства. Томас же в основном общался с заказчиками, расхваливая их «лучшую во всей Баварии мастерскую», но и архитектором был весьма неплохим, из любого чертежа делая конфетку. С Робертом он был знаком ещё с университета – парни учились в одной группе, там и сдружились. Мало кто понимал, как могли сосуществовать две противоположности – рациональность Левандовски странным образом уживалась с нелогичностью Мюллера. Марио, бывший стажёр из архитектурно-строительного университета и зацепившийся за рабочее место во время практики, идеально вписался в их компанию со своими креативными идеями. Помимо этого на него можно было всегда свалить черновую бумажную работу, которой не всегда успевал заниматься Левандовски. Кличка «стажёр» крепко приклеилась к Гётце, и коллеги продолжали называть его так даже после официального трудоустройства в мастерской. Поначалу Марио возмущался, однако со временем привык. – Предлагаю отметить это событие! – заявляет Томас, едва их офис покидает довольный клиент. – Я «за», – тут же отзывается Марио. Роберту достаточно лишь кивнуть головой, выражая свое согласие. Он крутится туда-сюда на кресле, сидя за рабочим столом, в то время как Гётце располагается на диване, а Мюллер меряет кабинет шагами. – Итак, мы имеем деньги c заказа, хорошее настроение, а также большое желание провести этот вечер за кружкой пива, нужно лишь выбрать подходящее место. В плане организации досуга Мюллеру, кажется, нет равных в этом городе. А может даже, и в стране. – Хэй, оставь немного на отпуск, не пропей всё! – в шутку грозится Левандовски, прекрасно понимая, что меру в любом веселье Томас знает. В баре они сидят до поздней ночи. А на следующее утро Роберт встает с тяжелой головой, смотрит на свое отражение в зеркале ванной и с облегчением вздыхает: на работу спешить не надо. Вообще никуда спешить не надо. Отпуск же.***
– Мюллеры приедут позже нас, у них какие-то проблемы дома, – сообщает Марио, – только что Томас написал. – Как бы они раньше нас не успели... Они должны были давным-давно приехать, однако девушка Гётце слишком долго собирает чемодан. А пока она бегает по квартире в поисках очередной вещи, Марио и Роберт релаксируют в салоне машины. – Я поначалу очень бесился, а потом привык. Девушки – они все такие, ничего не поделаешь, мы же всё равно без них не можем. Левандовски пожимает плечами. С противоположным полом он перестал встречаться ещё в студенческие годы, а потом как отрезало. Только Марио об этом знать необязательно. Гётце — тот ещё хранитель секретов. Телефон Марио снова оживает. – Нужно помочь с чемоданами, сейчас вернусь. – Аллилуйя, – говорит Роберт тихо, чтобы Марио его не услышал. Вся дорога занимает около двух часов, на трассах почти нет пробок. В салоне приглушенно звучит музыка, что позволяет расслабить мозги. Анн-Катрин на заднем сидении периодически возмущается из-за тесного соседства с лыжами, которые еле поместились в машину. – Марко тоже сегодня приедет? – интересуется девушка. – Он на самолёте, рейс вроде бы в четыре часа прибывает. Вот кто-то, а Вудиньо сделает нам веселье. – Ты каждый день что-нибудь о нём рассказываешь. – Там, где Марко – там всё косячное, угарное и интересное. Да он сам человек-косяк. «Надеюсь, этот человек-косяк не испортит мне законный отдых». Гётце действительно много рассказывает о своем друге, в любой удобный момент вспоминая о каком-нибудь их случае из жизни. С его слов Роберт, к примеру, знает о том, что Марко живет в Дортмунде и работает полуночным ведущим на местном радио, что во время этих эфиров постоянно происходят какие-нибудь косяки, и что Марко, несмотря на них, в должности оставался. Болтал Марио и о множестве прочих деталей, которые в памяти Левандовски не откладывались. Ну а зачем, собственно? Курортное местечко Имст словно прячется между гор. Отвлекаться от дороги Роберт не любит, однако не взглянуть за окно машины – самое настоящее преступление. Вот где собралось всё новогоднее настроение, вот куда спрятался весь имеющийся снег – Альпы! Не зря всё же Томас настоял на своем, ох, не зря. – Нам налево, – указывает Марио проезд. «Домик, конечно, ребята выбрали на славу!», – думает Левандовски, глядя на свое временное жилище. Вдоль тропинки, ведущей к входной двери, высажены молодые ёлочки. Шале не такое огромное, как соседние, но по внешним данным им не уступает. Типичная тирольская архитектура, деревянная постройка, балкон на весь второй этаж... «Так, пора отключить рабочее мышление». – Стоп, – останавливает всех Гётце, – сначала нужно зарегистрироваться. У меня же нет ключей. Фейспалмить Роберту оказывается нечем.***
– Роберт, ты же на машине, съезди, пожалуйста, в аэропорт, нужно встретить Марко, он мне только что написал. Поляк едва ли успевает ступить на порог временного австрийского жилища. Только приехали, только чемоданы внутрь перенесли, заселиться не успели... – Марио, я даже не знаю, как он выглядит. Аргумент Левандовски неоспорим, однако выхода нет: в Инсбрук в любом случае отправится именно он – Гётце свою машину он не доверит. – Вы разве не виделись раньше? – искренне удивляется Гётце. – Странно, я думал, что... Так, ладно. Марко Ройс. Блондин, прическа, как у меня, и нос у него еще такой… В общем, не спутаешь. Я тебе сейчас кину фотографию. Пока Марио роется в телефоне в поисках фото, Роберт успевает смириться со своей участью. Телефон в кармане пальто оживает с новым сообщением. – Такси — совсем не вариант? Многозначительный взгляд Гётце действует вместо ответа. – Окей-окей, какой рейс? Самолёт из Дюссельдорфа задерживается. Нехило так задерживается, думает Роберт, сидя в зале прилётов и рассматривая присланную другом фотографию. Марио не мог выбрать другую, Марио должен был отправить именно эту, с рекламы радио-программы «Вестфальский полуночник», где Марко за работой и где у него весьма обаятельная улыбка. Гётце ничего не знает об истинных предпочтениях Роберта, однако у поляка иногда возникают подозрения насчет обратного. А время идет. Может быть, он вообще улетел не туда по своей косячности, кто его знает.***
Вестфальский полуночник появляется в зале прилётов спустя лишь час. Роберт замечает его практически сразу – на голове у Марко массивные наушники, он шагает уверенной поступью, жует жвачку и активно смотрит по сторонам. Завидев знакомое лицо, Ройс меняет своё направление. – Привет, – здоровается Левандовски слегка неловко, всё-таки, раньше друг о друге они были лишь наслышаны. Точнее, Роберт о Марко в большей степени. Только Роберт. – Привет! Я Марко, впрочем, ты это знаешь, так что пошли, – отрезает немец на одном дыхании, попутно мило улыбнувшись и подмигнув. Не останавливается ни на секунду, спеша к выходу. Поляка такая самоуверенность удивляет. Ничего не остается, как пойти следом. Мысли вроде: «Но ты же даже не знаешь, где припаркована машина, товарищ!» в голове не задерживаются. – Ты же зануда с карандашом, я ничего не путаю? – Вообще-то меня зовут Роберт. Марио так тебе меня представил? В голове поляк уже моделирует подобную реплику друга: «В горы поедем мы с тобой, весельчак Томас и зануда с карандашом». – Ладно-ладно, занудой он тебя не называл, намекал только. Хотя тебе больше подходит кличка «чёрный человек». Я надеюсь, ты не отвезешь меня на кладбище? «Было бы неплохо...» – думает Роберт, отвечая: – С чего вдруг «черный человек»? – Чёрные волосы, чёрное пальто, чёрный шарф, чёрные ботинки, чёрные джинсы, и зуб даю – чёрный свитер. Я не прав? Пропуская реплику Марко мимо ушей, Роберт укладывает багаж в машину. – Так я угадал? – спрашивает Ройс, когда они трогаются с места. – Почти. Свитер под пальто чёрно-серый. До их деревушки ехать от силы полчаса, но за это время Марко заставляет Роберта увериться в своих мыслях. «А на фотографии ты был не такой противный». Поляк даже не может узнать, как Ройс долетел, почему самолет задержали или же как у него настроение. Марко просто не дает и слова сказать. – Last Christmas I gave you my heart, – напевает Марко, качая головой в такт песне. Голоса у него нет, слуха тоже. Но рот закрывать он не собирается, словно пытаясь вывести Роберта из себя. – Может, помолчишь? – тактично замечает Левандовски, когда пение Ройса начинает ему серьёзно надоедать. Конкретно так надоедать. Марко игнорирует реплику водителя, а скорее всего, просто не слышит. «Пусть этот трек поскорей закончится», – думает Роберт и пытается сосредоточиться на дороге. – За декабрь я слышал эту песню около сотни раз. – И она тебе не надоела? – Эта классика, Бобек. Что-то вроде “Jingle Bells” или “Let it snow”, растиражированная для нового поколения... – Кхм... Роберт не то что бы не любил, когда его называли этим польским сокращением... Он этого не выносил. – Ладно-ладно, я больше не буду называть тебя Бобек, Бобек. Я буду называть тебя... Роберт... – Марко словно пробует имя на язык, и вдруг его осеняет:– Робот Левандовски! Хе-хе, действительно робот. Поляк крепче сжимает руль и старается дышать ровно. Всё же в порядке, ничего не случилось. Ну, пассажир попался весьма несдержанный. Подумаешь. Посмотри, какая красота за окном, как солнце за горы закатывается! Вот уже и домик показался… – И вообще, с чего ты такой угрюмый и холодный, робот, а? – Люди разные бывают, Марко. «И вообще, я не угрюмый, а просто спокойный», – додумывает в голове свою фразу Роберт. Припарковавшись недалеко от шале, Роберт замечает знакомый автомобиль – Томас с Лизой уже на месте. Левандовски даже не выходит, выскакивает из машины, пытаясь сбежать из общества Ройса, думая, что вся неловкость благодаря этому пропадет и проблемы решатся. Но проблемы на этом не кончаются. Проблемы только начинаются.***
– Спальня наверху моя! Леви не успевает подняться на второй этаж, как юркий немец проскакивает мимо него на лестнице и спешит в знакомую ему комнату. Роберт пожимает плечами – ему, в общем-то, всё равно, в какой комнате спать. В этой спальне всё весьма цивильно, всё аккуратно прибрано, пусть и видно, что горничные орудовали в комнате очень мало времени. Удивляет лишь одна деталь – разбитое окно. Довольно серьезно разбитое для того, чтобы помещение промерзло полностью. – Ребята, а у меня тут сюрприз... Вы это видели? В выстывшей напрочь комнате спать просто невозможно. Жить невозможно. «Какое отличное начало отпуска!» – думает Роберт о своем «везении». День сегодня такой особенный или проклял кто? – Нихера себе патихард! – только и может сказать Марко, заходя в комнату Левандовски. Ройс мгновенно съеживается, даже не решаясь подходить к окну. – Я бы на твоем месте вышел и поскорее запер дверь, чтобы холод не пошел дальше. «Надо же, первая умная мысль за день!». В столовой за ужином (спасибо хозяюшке Лизе) они звонят администратору курорта. Роберт включает громкую связь, делая участниками разговора всех постояльцем дома. – Извините, пожалуйста, у нас на Хааленвег, 4 возникла небольшая проблема. В одной из комнат разбито оконное стекло, мы даже не успели заехать, а тут... – К сожалению, она в непригодном состоянии, прошлые гости были весьма… веселыми, – быстро оправдывается девушка с ресепшена, – мы приносим вам извинения за неудобства, все остальные шале уже заняты, так что нельзя произвести замену… Мастера смогут произвести ремонт только завтра, сегодня уже слишком поздно. Мы обязательно выплатим всю неустойку… Барышня продолжает оправдываться, а Роберт уже прикидывает в мыслях, где бы сегодня переночевать. – Мы думали, что будут заселяться три пары, поэтому… – Ух ты, нас уже успели свести, – вырывается у Марко. Левандовски молчит, едва заметно прикладывая ладонь к лицу. Толерантная Европа, чёрт бы её побрал. – Мастер будет завтра с утра и вам вставят новое стекло, отель возместит ущерб... Услужливая девушка еще долго приносит извинения, будто бы разбитое окно – это её собственная провинность. Ужинают путешественники поздно: и слава богу, что ужинают вообще. Предусмотрительные Мюллеры заранее позаботились о наполнении холодильника. – Ладно уж, до завтра вместе поживем, – констатирует Марко, а Роберт в который раз за день удивляется его уверенности. Поправочка – самоуверенности. – Ничего, я в гостиной перекантуюсь, там диван... – Господи, ну что, одну ночь вместе на одной кровати не поспать? Мы же трахаться не собираемся. Роберт давится салатом. Томас же иронично посмеивается. – Да даже если бы ты оказался единственным человеком в этой стране, мы бы не трахнулись, Герр Траур. «Да даже если бы ты оказался последним человеком на земле, до этого бы не дошло, Марко Ройс». – Пожалуй, я всё же переночую на диване.***
Очень скоро Левандовски начинает жалеть о своем выборе. – Да! Боже, да!.. Стоны Анн-Катрин слышны на весь первый этаж. Левандовски смотрит в потолок, лежа на разобранном диване, и слушает, потому как больше ничего не остается. Уши подушками он уже закрывал – не помогло. Пойти и сделать замечание – слишком неудобно. Час ночи, чтоб их. Нет, не то, чтобы Роберта это выводит из себя, но спать под подобный саундтрек практически невозможно. И неизвестно еще, сколько эта ночь любви продлится. «Да уж, приятель, у тебя слишком громкая девушка». Ничего не остается, как оставить диван в гостиной и отправиться наверх делить кровать с Марко. Роберт подходит к двери, которая на удивление оказывается приоткрытой. – Можно к тебе? Марко к тому времени ещё бодрствует, смотрит фильм на ноутбуке. – Оу, и что же заставило Вас, мой новый друг, покинуть прекраснейший диван в королевской гостиной и посетить плебейскую комнату с нищенской кроватью кинг-сайз? – иронично произносит Ройс. – У Марио и Анн-Катрин любовный марафон на первом этаже, шумят так, что не уснуть, – бурчит Роберт, обходя кровать. – Гётце всегда такой траходром на отдыхе устраивает, это норма. Марко тянется за наушниками, лежащими на прикроватной тумбочке, и подключает их к ноутбуку – хоть в этом он проявляет чувство такта за сегодня. По обрывкам фраз Роберт догадывается, что за фильм смотрит Марко. Кажется, это тот же самый сериал, про который часто болтает Марио на работе, как же его... – «Игра престолов»? – вспоминает Леви. – Она самая, ты смотрел? – у Ройса тут же загораются глаза. Поляку приходится его разочаровывать: – Увы, ни одной серии. Я похож на того человека, который может отличить Старков от Ланнистеров? – Ну и зря. Это самый крутой сериал, который я когда-либо видел. – Смесь порно и гладиаторских боёв? Марко закатывает глаза – на спор в усталом состоянии у него нет сил. – А ты ещё... – начинает Левандовски. – Не обращай внимания, – перебивает его Ройс, – я ещё долго не усну. Побочный эффект энергетиков. – А зачем тебе гробить здоровье? Марко снова закатывает глаза. – Чтобы отработать вечерний эфир, нужно целый день прожить нормально, в восемь явиться на студию, подготовиться, отболтать три часа с сумасшедшими слушателями, которые звонят и говорят всевозможную поебень, изливая душу, а потом еще час ставить музыку в эфир, пока не приедет на смену звукорежиссёр. Редбулл окрыляет! – последнюю фразу Ройс произносит, повторяя рекламные интонации. – Спокойной ночи, человек-рэдбулл. – Спокойной ночи, Робот Левандовски. Зима близко. «Шутка не зашла», – думает поляк, поворачиваясь на бок и укладываясь поудобнее. Засыпает Роберт в два счёта.***
– Итак, – начинает Марко, – что у нас здесь есть? Главного проводника по Австрии перед этим усаживают во главе стола – все с интересом наблюдают за Ройсом. Ничего, что у всех уже обед, а у него только завтрак, ничего, что мастер уже пришёл, вставил новое стекло и ушёл, ничего, что они бы могли отправиться кататься гораздо раньше – пока гид спит, группа сидит на месте. – Прямо у нас под боком отличные трассы, даже ехать никуда не надо, в прошлый раз мы пешком ходили, десять минут – и ты на месте, вся инфраструктура, аренда оборудования, обслуживание. Проблема номер один – спусков для начинающих почти нет, всего две синих трассы, проблема номер два – нет разделения на горнолыжников и сноубордистов. Чуть подальше от нас есть трассы Сант-Антона, но там обычно тусуются сливки общества, очень дорого и шумно. Потусоваться в самый раз, но кататься – места на всех не хватает. Обязательно нужно смотаться в Инсбрук на рождественскую ярмарку – там очень миленько, а ещё продают вкусный глинтвейн. Кхм... что ещё... Есть недалеко смотровая площадка с ресторанчиком, романтичное местечко, красивый вид на Альпы. Ах да... Когда немец заканчивает вещать, Левандовски иронично посмеивается. – Я что-то не то сказал? – реагирует Марко. – Да нет, ты просто произнес такую длинную речь и даже не сматерился. Бранных словечек в обычном лексиконе Ройса имелось предостаточно, и чтобы это понять, Роберту потребовался всего лишь один день. – Забыл добавить: охеренный курорт, друзья! Ну что, проверим трассы?***
На склоне морозно. На склоне красиво. На склоне тихо. Роберт любуется красотой окружных вершин и кайфует от раскинувшейся здесь зимы. Высота и пугает, и завораживает одновременно. Вот не зря говорят, что лучше гор могут быть только горы. Да и людей на красной трассе не так много – все в основном осваивают технику на соседней простецкой синей. Поляк давненько не стоял на горных лыжах – несколько лет назад он уже как-то совершал вылазку в баварские Альпы вместе с другом детства Войцехом. На того горы не произвели особенного впечатления, а вот Роберт влюбился. – Не зависай, робот! – произносит Ройс, появляясь рядом будто бы из ниоткуда и резко отправляясь по трассе вниз. Марко оказывается сноубордистом и, как отмечает для себя Левандовски, неплохим. Шальным и рисковым, правда, и в этом деле Ройс проявляет свой характер. Ещё немного постояв на вершине, Роберт отправляется вслед за ним. Поначалу поляку трудно, однако мышечная память работает на ура. Тело знает, тело помнит, куда наклониться и как повернуть корпус, чтобы сохранить равновесие. Скорость всё больше. По сути, под ногами снег, но, кажется, оторваться от земли так просто. Поляк летит – и в этом полёте он наконец-то чувствует свободу. – Всё равно сноуборд лучше лыж! – фыркает Марко, едва Роберт тормозит внизу склона рядом с ним. – Ты ждал, пока я спущусь, только чтоб сказать мне это? Марко отвечает лишь хитрой улыбкой. А пока они едут на подъёмнике, Ройс свой тезис доказывает: – Нет такого драйва на лыжах, нет такой оторванности от земли при взлете с трамплина, нет... риска, что ли. – Всё зависит от конкретной трассы, – парирует Роберт, – мы сейчас на одной красной катаемся, как ты видишь. Ясное дело, что на синей, где возятся Марио с Томасом, ничего интересного. – Одна доска дает гораздо больше возможностей, чем две расплющенных. – не слышит Ройс собеседника, продолжая гнуть свою линию. – Учиться проще и быстрее, кататься проще. Сколько разных трюков можно сделать!.. –... но не всем важны эти самые трюки. – Действительно, ты же у нас робот, тебе бы поближе к земле. У Левандовски одновременно возникает два желания: столкнуть с подъёмника Марко или же сброситься самому. Причем первое в его воображаемом голосовании побеждает с завидным преимуществом. На следующем спуске поляк выжидает, пока Марко отъедет на «безопасное» расстояние, ибо на продолжение вечного зимнего спора терпения у него не хватает. Трасса снабжена небольшими ответвленными трамплинами для наиболее рисковых, их Левандовски благополучно объезжает. Людей вокруг и вправду немного, забиты лишь склоны для начинающих. А опасность манит. И каким безбашенным не кажется Марко поляку, повторить пару его трюков хочется. Нужно лишь вспомнить технику, когда-то Левандовски этим занимался... Роберт взлетает в знакомом прыжке, срываясь с трамплина, но удержать фигуру в воздухе не удается. Мужчина валится на снег, подставляя вперед руки, дабы смягчить падение. Прокатившись несколько метров по трассе, он останавливается. «Так и знал, что не надо было рисковать. Слава Богу, хоть падать умею». Уже отстегнув одну лыжу, Левандовски успевает лишь повернуться на знакомый крик. «Вашу ж мать», – быстро мелькает мысль в его голове. Марко Ройс со злополучного трамплина летит прямо на него. – Блять, я живой! – только и может проорать Марко после того, как вместе с Левандовски он пролетел несколько метров по снегу. Поначалу ему не приходит в голову, что приземлился он на Роберта, и падение было отнюдь не мягким. – Слезь с меня, придурок, – выдавливает из себя Левандовски и чувствует сильную боль в руке, на которую опирался, – сейчас же! – Да как же я слезу, – ворчит Марко, всё сильнее придавливая Роберта собой. – Я тебе не подушка безопасности, – поляк начинает стонать, в мыслях заклиная «Только бы не вывих и не перелом, господи!». – Сейчас, подожди, сейчас… С трудом у Марко получается перекатиться влево. Роберт не находит в себе сил подняться. Одна лыжа всё ещё остается пристегнутой к ботинку. «Как она только надвое не раскололась?..», – мысленно вопрошает Леви. – Если бы кто-то не разлёживался на опасном участке трассы, мать твою... – бурчит Марко, отряхиваясь, – я серьезно тебя придавил? Левандовски усмехается, продолжая неподвижно лежать на снегу. «Моя правая рука считает, что да». – Просто заткнись и помоги мне встать, пожалуйста. И Марко помогает. Только хватается он за повреждённую конечность Роберта.***
После посещения пункта первой помощи, где поляку выполняют перевязку, Марко ведет его в ресторанчик близ основной курортной трассы. Ведет «извиниться», хоть и сам этого не признает. Местечко стилизовано под старинный тирольский трактир, посетителей довольно много, но свободный столик все же находится. Довольно долго Левандовски с угрюмым видом болтает ложкой в супе. В травмпункте его успокоили – ни перелома, ни вывиха не было, однако, с растяжением связок кисти придется помучиться. Не дерни этот белобрысый за руку... Боли было бы гораздо меньше, и зажили бы связки гораздо раньше. Марко молчит, уплетая свою порцию штруделя. По всем законам жанра он должен был извиниться, хотя бы как-нибудь, потупив глаза или же преодолевая собственную гордость. Марко молчит, совершенно здоровый и невредимый, и не считает себя виноватым ни на йоту. «Впрочем, хоть что-то заставило тебя замолчать», – думает Роберт, пытаясь искать плюсы в сложившейся ситуации. На салфетке написано лишь одно слово: «Сорян». – Красноречия тебе не занимать, – комментирует прочитанное поляк. Орудовать столовыми приборами неразвитой рукой очень неудобно. Ею вообще мало что можно сделать. Даже леща Ройсу отвесить не удается – Я могу покормить тебя с ложечки, – предложение Марко звучит в большей степени, как насмешка. – Спасибо, обойдусь.***
Пока все его друзья проводят время на трассах, Роберт высыпается. Ему немного обидно, что время отпуска проходит впустую, однако пассивный отдых – тоже отдых. Перевыполнив обыкновенную человеческую норму в восемь часов сна, Левандовски встает будто бы обновленным. Рука всё еще болит, однако на второй день поляк уже привыкает к ощущениям. Пустой просторный дом полностью в его распоряжении – твори, что хочешь! Но делать-то толком и нечего. На улицу не выйти, никуда не уехать, а в одиночестве убивать время за просмотром телевизора… Ради этого можно было и из Мюнхена не уезжать. Даже не порисуешь – правая рука перевязана. Один плюс – никто не давит на мозги и не провоцирует скандал. Тишина и одиночество тут же приобретают положительный оттенок. – Пока мы на склоне, можешь съездить в Инсбрук, погулять… – предлагает Гётце за обедом, когда друзья возвращаются с трасс. – Ну и как ты себе это представляешь? – в подтверждение слов Левандовски машет перевязанной рукой. – Я не смогу сесть за руль. Нет, могу, конечно, но аварии будет не избежать. – Ну вот виновник ситуации тебя и повезет! – предлагает Марио с улыбкой. Роберт надеется, что Марко сейчас даст задний ход, начнет бунтовать, отказываться, истерить (нужное подчеркнуть), однако, реакция Ройса оказывается обратной: – О, отлично! Я как раз за подарками собирался. Будем выводить робота в свет. «Только не это!» – думает поляк, но сказать «нет» он попросту не может. – Поедем прямо сегодня, вечером в старом городе слишком красиво. Ребят, а вы как? Остальные отнекиваются, ссылаясь на усталость. «А этот человек-косяк, значит, устать не успел». – У тебя права-то хоть есть? – Обижаешь, робот.***
Марко Ройс хочет скупить на рождественской ярмарке всё. Он снуёт между рядов, заглядываясь на прилавки, ломящиеся от разнообразных вкусностей и сувениров. Роберт едва ли за ним поспевает. Яблочный штрудель, конфеты разных сортов, пряники, жареные каштаны – всё это оказывается у Марко в пакете. – Господи, чувствую себя пятилетним мальчиком, – произносит немец, грызя полосатую карамельную трость. «Да неужели», – мысленно подмечает Роберт со скепсисом. Глаза Марко и вправду горят, как у ребенка. Это настроение передается и поляку. Невозможно, находясь в сказке, ходить с грустной миной и критиковать каждое действие Ройса. Вокруг воистину пахнет Рождеством – с одной стороны женщина предлагает попробовать горячий пунш, а с другой доносится аромат свежей выпечки. В центре площади стоит огромная праздничная ель, украшенная множеством гирлянд – зрелище невероятно красивое, а уж в вечерних сумерках и подавно. Дело доходит и до глинтвейна. В этот момент Роберт радуется, что сегодня он не за рулем. Горячее вино поначалу обжигает всё внутри, но потом расходится теплом по телу. Согревает каждую клетку тела. – Всего один глоток, ну ро-о-обот, – просит Марко капризным тоном. – Сегодня ты водишь мою машину, поэтому нет, – категорично отрезает поляк, дразня Ройса. В кой-то веки. Впрочем, совсем скоро Марко забывает и об этом мелком разочаровании. Он покупает несколько бутылок вина и всевозможные специи, чтобы дома сделать всё самому. – Знаешь, здесь ещё есть смотровая площадка на городской башне, весь Инсбрук видно, Леви, пошли-и-и! – Надо же, ты назвал меня не роботом, – ехидничает Роберт, – да ладно-ладно, пошли уже. Левандовски позволяет вести себя. Марко хватает его за руку – на этот раз за здоровую, – и тянет за собой сквозь толпу, посетителей на ярмарке собралось немерено. Петляющие узкие улочки старого города так и норовят запутать, но Ройс довольно-таки быстро находит искомую цель. Пока они поднимаются наверх, на улице совсем темнеет. На площадке почти никого нет, лишь в уголке обнимается парочка. Город и вправду как на ладони, а вдалеке виднеются заснеженные верхушки гор. Роберт подмечает, что обстановка вокруг донельзя романтическая. Сюда бы ещё музыку подходящую, и... «Прочь, мысли, не думать об этом, не думать», – встряхивает себя поляк, ощущая перебор чувств внутри. Да и действительно, ситуация двинулась не в то русло. Ерунда какая-то. – Ну что, робот, нравится тебе здесь? – задает Марко слишком очевидный вопрос, заставляя поляка улыбнуться. – Нравится-нравится, – отвечает Левандовски, пытаясь смотреть на здания не взглядом профессионала. В кой-то веки затея Ройса оборачивается чем-то хорошим.***
Водит Марко Ройс точно также, как и катается на доске. – И как ты только на права сдал?.. – жалуется Роберт вслух, закатывая глаза. – Ну сдал же. Смех Марко одновременно и накаляет, и разряжает обстановку. Внезапно на повороте машину заносит, немцу едва ли удается выправить автомобиль. – Прекращай лихачества, мать твою! – взрывается Левандовски. Скорость Ройс не сбавляет, несмотря на возмущающегося пассажира рядом. Здоровой рукой поляк хватает горе-водителя за предплечье. – По-хорошему прошу, Марко, это не смешно. Останови. Машину. Пожалуйста. Улыбка постепенно слезает с лица Ройса, и автомобиль потихоньку тормозит. Наконец, двигатель затихает полностью. Руку Роберт не убирает, лишь слегка ослабляет захват. – Ты помнишь, чья это машина? Марко молчит, как обиженный ребенок, которого за проступки лишили любимой игрушки. – Марко, это не шутки. Твои выкрутасы неуместны ни на вестфальских автобанах, ни, черт возьми, в горах. И если тебе плевать на собственную жизнь, мне, блять, не плевать на свою! Повисает напряженное молчание. Поначалу Левандовски думает, что перегнул палку, однако успокаивает себя тем, что другим способом Ройса было нельзя успокоить. – Отпусти, а то синяк останется, – только и может вымолвить немец, дергая плечом. «Не такая уж ты кисейная барышня, Марко Ройс, чтобы от пальцев синяки оставались». – Стоять-то мы стоим. Ты в меня вцепился. А домой мы как доедем? Пойдем пешком? Ты об этом не подумал? – Поведешь машину всё равно ты. Но если ты превысишь скорость хотя бы на пару пунктов от разрешённой... – То тогда я в полной мере узнаю на себе, что значит «зануда в гневе». Съешь яблочко и успокойся, – Ройс кивает на заднее сиденье, заваленное пакетами со сладостями. – О, снежок, – вдруг вырывается у Марко, вглядевшегося в вечерние сумерки. Роберт замечает, что у Марко много чего вырывается, да и чаще всего не вовремя. Однако, сейчас Левандовски мысленно ставит Ройсу плюс к карме. – Нужно поскорее вернуться в шале, обещали метель. За всю остальную дорогу Марко не произносит ни слова.***
К ночи и правда начинается метель. Стихия, до этого спавшая, показывает себя во всей красе. Ветер, холод, снег – полный комплект. Ураган потихоньку разрастается, достигая утром своего апогея. – Ну вашу ж мать, ну что это такое! – комментирует Марко творящийся за окном погодный беспредел. Мало того, что никакого катания – никакого выхода на улицу. – Скажи спасибо, что не глобальное потепление, – угрюмо подмечает Роберт, ему активный отдых сегодня изначально не светил. – Тебе бы, робот, глобальное потепление не помешало, – язвит Ройс. – Эм... Ты уж определись, робот я или замерзший во льдах, – отвечает ему Левандовски. – И то, и другое вместе. Кстати о потеплении. Я думаю, неплохо было бы приготовить глинтвейн. По телевизору показывают “Один дома”, Томас и Лиза лежат на диване в обнимку, Марио переписывается с кем-то в в вотс-апе, ожидая благоверную, а Роберт, удобно расположившись в соседнем кресле, читает книгу и не следит за действием на экране. – Я бы своего ребенка точно не забыла вот так, – говорит девушка с участием. С кухни приходит запах вина. – Кажись, у алко-хозяюшки что-то начало получаться, – не отрываясь от телефона, замечает Гётце. Роберт побаивается пробовать ройсовское варево. Если Марко готовит также, как и водит машину (а скорее всего, так и есть)... Он и коллекционное вино долгой выдержки с легкостью испортит. Анн-Катрин возвращается в зал с чашкой чая, присаживаясь к Марио. «Надо бы тоже сделать чайку», – думает Роберт и отправляется на кухню. Там поляк видит довольно забавную картину: Марко помешивает свой глинтвейн, пританцовывая под музыку в наушниках. «Опять этот раздолбай как-нибудь накосячит...» – предполагает Левандовски в мыслях. Отойдя подальше от Ройса, Роберт спокойно наливает себе кружку согревающего напитка, благо девушка Гётце заварила целый чайник. Отпив немного, Леви уже собирается ретироваться обратно в гостиную, но не тут-то было. В эту же секунду к нему разворачивается Ройс, держа в руках снятую с плиты довольно-таки тяжёлую кастрюлю. Провод от наушников, зацепившийся за ручку нижнего шкафчика, сделать ему этого не дает. Немец едва ли удерживает равновесие, но половина драгоценного содержимого кастрюли всё же оказывается на полу. «Винная волна» долетает и до Левандовски, серьезно пачкая его одежду и даже обжигая кожу. Поляк шарахается к стене, взвизгивая от боли. «Мысли, однако, материальны,» – думает Роберт в этот момент. Ройс матерится на чем свет стоит, ставя кастрюлю обратно. – Что стряслось? – на шум из гостиной прибегает Лиза, – Мама дорогая! Сильно обжёгся? – Ничего страшного, – выдавливает из себя Левандовски, снимая футболку, – просто кое-кто имеет слишком кривые руки и огромное желание меня угробить. Марко на какое-то мгновение выключается из ситуации, замолчав, а потом вставляет своё слово: – А какого хера ты тут терся на кухне у меня под рукой? – К твоему сведению, я в твою готовку не лез, мешать – не мешал, стоял на безопасном расстоянии, – распаляется Роберт. – Так, парни, сейчас не нужно ссориться, – встревает в спор девушка, – Марко, бери-ка тряпку, Леви, тебе точно не нужна помощь? – Да ерунда, – отмахивается Роберт, проводя пальцами по обожженной коже на животе и едва слышно стонет. Помощь ему всё-таки требуется.***
– Пьём быстро, иначе остынет, наслаждаемся и хвалим медленно! А глинтвейн получился на славу, пускай и Марко пришлось готовить его два раза. К глинтвейну чуть позже добавляется и обычное вино, и другие напитки, найденные на кухне. Алкоголь не только согревает, но еще и расслабляет, так что атмосфера в компании устанавливается веселая. Дело начинается с карт. На фильм уже давно никто не обращает внимания. С покерных баталий переходят на «крокодила» — на угадывание слов уходит ещё часа полтора. К исходу дня фантазия на игры кончается. – А может, в бутылочку? – Марио, где потерялась твоя фантазия?.. Мы давно не студенты, тем более, все в компании знакомы. – Мафия? – Слишком мало игроков. – Тогда я без вариантов, – сдается Гётце. – «Правда или действие»? – Ну это хоть еще куда ни шло. Все возможные «действия», на которые только хватает воображения, в игре каждый пишет на бумажках, которые благополучно складываются в шапку. Круг начинается с Марко. За первый раунд откровенничают Марио и его благоверная, Томас, стоя на голове, читает наизусть отрывок из Гёте, Лиза ест лимон, а Роберту приходится раздеваться под музыку. Проклиная всех и вся, не без доли стеснения он задание выполняет, зарекаясь больше не выбирать "действие". – Правда или действие? – Правда. Лучше уж сказать и быстро отмучиться, чем выполнять задание из шапки – попадется же по закону подлости очередная подстава от Марко. – Милый, ты срываешься на всех подряд, у тебя давно не было девушки? – деланно высоким голоском интересуется немец и сам же смеётся от своего вопроса. – Марко, ты перегибаешь палку, – Роберту явно не хочется отвечать, – и вообще, срываюсь я исключительно на тебя. – Не отвечаешь, вытягивай действие. – Ладно-ладно... Девушки не было давно, доволен? – Ну, а рассказать? – На вопрос я ответил, тема закрыта. – Итак, – Марко читает про себя содержание записки и меняется в лице: – «Накрасить ярко-красной помадой губы и поцеловать человека справа»... Ну и какой... кхем, хороший человек до этого додумался? Лиза тихонько посмеивается, отправляясь за косметичкой. – Твою мать, – реагирует Роберт, понимая, что целовать Марко придется именно его. – Робот, иди сюда! – Марко, я тебя ударю... Но бежать и рукоприкладствовать поздно: немец оставляет на щеке поляка яркий отпечаток красных губ. – В щёку поцеловать, – объясняет задание Ройс, – а ты о чём подумал? Левандовски предпочитает промолчать. Марио врубает музыку в колонках, давая старт импровизированной дискотеке. Роберт теряет счёт времени, играть они перестают, но веселье не прекращается. Концовку вечера поляк не помнит. Помнит лишь то, что было шумно и весело, а также то, что он не ненавидел Марко целых несколько часов.***
– Марио, он всегда такой? – Ну да. То есть, не всегда, конечно, он нормальный вообще, веселый парень. Иногда только крышу сносит, а... – Как сейчас, например? Они ссорятся каждый день. Ссорятся по поводу и без, ссорятся утром, днём и вечером. Самые небольшие разногласия перерастают в громкие споры. Что дарить на Рождество – «Марко, всё-таки я лучше знаю, что любит моя мама!», что надевать – «Ну и что за непонятый мешок у тебя на голове?», как готовить еду – «Роберт, да тебя нельзя к плите подпускать!», как разговаривать – «Боже, Марко, а без мата никак?» и многие другие темы не получается обойти стороной. Они постоянно находятся вместе, хотя логичнее было бы избегать друг друга после первого же конфликта, дабы не приводить к последующим. Очередная трапеза проходит в пререканиях: Марко предлагает поехать кататься ночью, а Роберт аргументировано доказывает абсурдность сей идеи. Без перехода на личности не обходится. – Зануда! – Клоун! – Трудоголик! – Лентяй! – Ребят, а вы тут не одни, – подмечает Томас. – Они так мило препираются, – говорит Лиза мужу, улыбаясь. На девушку тут же устремляются два уничтожающих взгляда. – А что я такого сказала? – Ребята, успокойтесь, скоро Рождество, мы дружной компанией приехали отдыхать, давайте не будем ссориться? Парни затихают, понимая, что снова раскричались зря. Апогеем всего становится выходка Марко в торговом центре, находящемся непосредственно неподалеку от курорта, куда эти двое приезжают за рождественскими подарками. Ройс специально выбирает момент, подводит Левандовски к Санта-Клаусу и аки ребенок загадывает желание. – Дорогой Санта, подари моему другу на Рождество девушку, пожалуйста, иначе он переключится на меня! Мужчина, одетый в классическую ярко-красную шубу, издает фирменное клаусовское «Йохохо», хотя видно, что он хочет в голос засмеяться. Одного фейспалма Роберту не хватает. Когда они остаются наедине в салоне машины, Левандовски не выдерживает: – Марко, чёрт возьми, не нужно было устраивать этот балаган, не нужно было позорить меня перед всеми! В тебе нет банального чувства такта? Хотя почему же я спрашиваю... Если у меня нет женщины, значит, мне она не требуется, не в данный момент времени, а в принципе не требуется! Только договорив фразу, Левандовски понимает, что в порыве сказал лишнего. Пауза затягивается. – Если ты по мальчикам, так бы сразу и сказал, – выпаливает Ройс. Роберт хочет возразить, но Марко добавляет: – Да я ж не осуждаю, я только «за». После такого и сказать-то, в общем, нечего. За отпуск у Роберта складывается такое ощущение, что их ссоры успел лицезреть весь Тироль.***
– Кто со мной в Сант-Антон на первые соревнования этого сезона по сноуборду? – вопрошает Марко накануне вечером, когда вся компания собирается за ужином. Лиза и Томас отрицательно кивают головой, Марио, пережевывая салат, мямлит едва различимое «Я уста-а-ал», его девушку подобные мероприятия не интересуют, и Роберт понимает, что снова придется выдерживать общество Ройса одному. На открытие сезона поехать-то хочется... – Здесь так людно... – А ты думал, это состязание по умножению семизначных чисел в уме на скорость? Это открытие сезона! Смотреть хаф-пайп из задних рядов вообще не вариант, никогда не увидишь полной картины. – Всё потому что некоторым надо было раньше вставать, а не в кровати валяться, – возмущается поляк. Толпа на соревнованиях собирается знатная. Марко пробивается к бортику, таща за собой Роберта. Наконец, он выходит в первый ряд, несмотря на возмущения других зрителей, пришедших немного раньше. Левандовски буквально вжимается в Ройса сзади, потому что со всех сторон давит толпа. Марко ёрзает задницей, облокачиваясь на бортик и устраиваясь поудобнее, от чего Роберту хочется пристрелить его прямо на месте. То ли Марко делает это специально, то ли по наитию – результат в остатке один. Левандовски прошибает. Сильная внезапная волна возбуждения накрывает поляка с головой, так что поляк даже пошатывается. Вероятно, сказывается продолжительное отсутствие сексуальных контактов, вероятно, хорошая погода и свежий воздух сделали свое дело – организм во всех отношениях проснулся, вероятно... Третий вариант поляк отметает, даже не подумав над ним, хоть и скорее всего, он – единственно верный. Всё дело именно в Марко, и прижмись Роберт к кому-то другому – казус бы не случился. – Не толкайся ты, мешаешь же, – возмущается Марко, реагируя на перемещения Леви. Поляку хочется провалиться под землю, в более неловкую ситуацию он едва ли попадал раньше. – Из-за тебя ничего не видно, – хмуро озвучивает отговорку Роберт, мечтая о том, чтобы все эти соревнования поскорее закончились. Ему неудобно, ему неприятно, ему стыдно, в конце концов, за собственную физиологию. «Мама дорогая, да тут на лицо недотрах!», – сказал бы Ройс, если заметил. Смотреть на невероятные пируэты и трюки мастеров доски уже совершенно не хочется. Левандовски закрывает глаза, пытаясь отвлечься, но ему лишь становится хуже – картинки воображение рисует самые что ни на есть неутешительные. – Что с тобой? – интересуется Ройс вполне серьезным тоном. – Не люблю большие скопления народа, – поляк старается отвечать как можно честнее: толпы он и вправду не любит, однако это сейчас волнует его в последнюю очередь. – Я буду ждать тебя у машины, – бросает Роберт и спешит покинуть толпу, когда выступления участников едва ли переваливают за половину. Марко ухода поляка даже не замечает, заглядевшись на взлетевшего в прыжке сноубордиста. Снимая напряжение в туалетной кабинке, Левандовски ощущает себя самым настоящим подростком, впервые познающим донельзя странные реакции своего организма.***
Карандаш быстро скользит по бумаге, оставляя после себя новые линии. Роберт почти не делает поправок в наброске – он попросту не ошибается в движениях. Он рисует в альбоме, закрывшись в своей спальне вечером. Здесь чуть-чуть потолще, здесь растереть, а с краю наоборот убрать всё лишнее... Роберт воссоздает картинку по памяти, изредка обращаясь к телефону, чтобы точно отобразить детали. Левандовски не рисовал в порыве давным-давно, ему совсем непривычно проводить время вот так. К своему альбому он не возвращался довольно долго, в университете все силы отбирали чертежи и проекты, которые нужно было сдавать в короткие сроки в большом количестве. На работе режим слегка претерпел изменения, все действия за день были уложены в строгое расписание – подъем, сборы, дорога, работа, перерыв на обед, снова работа, по вторникам и четвергам спортзал, дорога, сон. Творчество же лежало в долгом ящике. Графикой Роберт владеет лучше всего – без цвета, как такового, можно передать всё чёткой линией, практически любой тонкий нюанс. «Сбой программы, сбой программы!» – сигнализирует подсознание Роберта. Механизм вышел из-под контроля. Пара завершающих штрихов – и готово. «Твою мать, что со мной происходит», – недоумевает Левандовски, глядя на получившееся творение. Из-под его карандаша за час времени выходит не кто иной как Марко Ройс.***
Едва ли Левандовски успевает закончить, в дверь его спальни стучатся. – Открывай, робот! Поляк закрывает альбом, пряча его в тумбочку, и открывает дверь. «Только тебя сейчас не хватало...». Удивляясь такому внезапному визиту, Роберт всё же впускает парня. – Во-первых, завтра мы едем отрываться в Сант-Антон, – начинает Марко с места в карьер, – как ты на это смотришь? Ройс, совершенно не стесняясь, плюхается на кровать Левандовски, поляк же, скрестив руки, облокачивается на стену. – Эм… Никак. – В смысле? – Я никуда не поеду, Марко. – Поедешь, ещё как поедешь! «Началось...» – с этой мыслью Левандовски закатывает глаза и начинает жалеть, что открыл Ройсу дверь. Помимо тысячу раз повторенных тезисов вроде «Да ты и расслабляться нормально не умеешь!», Марко бросает взгляд на приоткрытый шкаф поляка и принимается исследовать его содержимое. Вскоре Ройс приходит к неутешительному выводу: – Боже, да тебе даже и надеть нечего! Даже костюм зачем-то взял, а ничего нормального… Роберт слушает Марко вполуха, чтобы в очередной раз не сорваться, но Марко говорит, говорит и говорит. – Может уже хватит критиковать всё, что со мной связано? – не выдерживает Левандовски. – Я тебе помогаю. Да на такого зажатого и серого парня ни одна баба не поведется! Ой, прости-прости, запамятовал – ни один мужик. Эта фраза становится последней каплей для Роберта. Левандовски хватает Ройса за запястье и толкает его на кровать, нависая над ним. – Дорогой, тебе не хватает моей открытости? Тебе не хватает огня в глазах? – шепчет Роберт Марко на ухо, обжигая его своим дыханием, – Ты хочешь, чтобы я возбудил всю толпу на этой вечеринке? Или конкретно тебя? Раз тебе так не нравится моя одежда, может быть, мне вообще обнаженным ходить, а? Левандовски спускается чуть ниже, невесомо касаясь губами светлой кожи шеи. – Вот так нравится? Сойдет? Поляк поднимает глаза на Марко, устанавливая зрительный контакт. Парень выглядит, словно жертва хищника перед гибелью. Видно, что он растерян, надо же, Марко Ройс – обладатель молниеносной реакции, выпутывающийся из любой ситуации, готовый ко всему – растерян. Но взгляд он выдерживает, глаз не отводит. – Весьма неплохо, – выдавливает Марко, когда Роберт встает с кровати, прекращая свой мини-спектакль, – ещё чуть больше решительности на последней стадии и будет совсем хорошо. Хотя… У тебя всё равно до неё не дойдёт. Поляк молчит в ответ, выходя из комнаты. О том, что после сего эмоционального выброса у него нехило так стоит, Роберт предпочитает не думать.***
Роберт не любит клубы. Он задает себе вопрос, что же он тут делает? – а ответить на него не получается. Не то, чтобы толпа танцующих и веселящихся людей вызывает у него приступ социофобии, но комфорта в такой обстановке Левандовски явно не чувствует. Искать свободный столик бесполезно, они и так явились совсем не к началу. А вот местечко у барной стойки находится. Томаса и Лизу Леви практически сразу теряет из виду, Марио и его благоверная танцуют в обнимку не так далеко от бара, их не заметить сложно. Марко же кружит в танце какую-то распутную брюнетку, девушка змеёй извивается вокруг него. Кажется, Роберт видел её несколько дней назад среди зрителей на соревнованиях. Левандовски поворачивается обратно к бару и залпом допивает коктейль. Он не знает, это так обжигает нутро ром или беспричинная ревность. – Отчего скучаем? – симпатичная девушка-бармен обращает на поляка внимание. – Не слишком люблю шумные сборища, – оправдывается Роберт, – друзья притащили. Вечеринка вроде бы называлась рождественской, однако о грядущем празднике напоминает разве что украшение стойки. Левандовски снова обращает взгляд на танцпол, но Марко нигде нет, будто бы испарился. С мыслью: «Видимо уже пошёл уединяться», Роберт расплачивается и под шумок спешит покинуть клуб. – Роберт? Встреча с Ройсом у выхода из клуба выходит уж слишком неожиданной. Уйти по-английски не получается. – Вот уж никогда бы не подумал, что ты куришь. Левандовски оборачивается и всё понимает – в руке Марко дымится сигарета. – Внутри душно просто… воздухом подышать вышел. После вранья убираться восвояси Роберту становится попросту неудобно. – А мне уж показалось, съебаться решил, – роняет Ройс фразу, посмеиваясь, – чего такой угрюмый? Курящий Марко – это самое настоящее произведение искусства, приходит Роберту на ум. Он незаметно для себя засматривается на парня, завороженно наблюдая за тем, как тот неторопливо делает затяжку и изящно выпускает дым в вечернюю темноту, затем аккуратно стряхивая пепел на снег. Вопроса поляк не слышит, а потому переспрашивает: – Эм, что? – С одного стакана развезло что ли? Я тебя спросил, ты чего такой угрюмый? «Да вы сговорились все что ли?..» – Левандовски закатывает глаза. – Я уже говорил, что совсем не любитель подобных способов отдыха. – Ничего, я научу тебя расслабляться, робот. Сигарета улетает тушиться в сугроб, а Роберт, в который раз принимающий на себя роль ведомого, следует за Марко обратно в клуб. А потом начинается марафон под общим девизом «Градус не понижать». После третьего коктейля Роберт перестает считать количество выпитого. Алкоголь позволяет отпустить себя, освободиться от оков, которые Левандовски обыкновенно сдерживают. Марко же чувствует себя на танцполе, как рыба в воде. Это его стихия, его стезя, если можно так выразиться. Он пропускает ритм через себя, он будто бы сам им становится, он закрывает глаза отдается музыке без остатка. Роберта к нему тянет будто бы магнитом. Поляк постоянно чувствует присутствие Ройса, тот задевает его то рукой, то плечом. В мозгу Левандовски всё смешивается – люди, выпивка, музыка, смех. Грани стираются. А потом Марко – случайно, не может быть, чтоб специально, думает Роберт, – проводит рукой по телу поляка, ловя во взгляде реакцию на свои действия. Левандовски чувствует, что в него (посреди зимы, да ещё и в помещении) ударяет самая настоящая молния. Поляк нервно сглатывает и видит в свете разноцветных огней, как Ройс улыбается. Значит, это тоже часть веселья. Роберт смутно помнит всё, что происходит после. Помнит лишь вызов такси, опрокинутый на футболку коктейль и кривую хитроватую улыбку Марко Ройса.***
Вся дорога проходит в напряжённом молчании. Заводить бессмысленный разговор, о котором они через пару часов и не вспомнят, Роберт не считает нужным. Из машины они в буквальном смысле вываливаются. Неровной походкой поляк направляется к дому, как внезапно чувствует холод по спине. Думать долго не приходится – за воротом снег! Марко за его спиной в голос смеётся, радуясь удачной шалости. Левандовски не стоит больших усилий повалить того в сугроб прямо перед домом. – Ах ты... – Роберт не может придумать, как же обозвать Ройса, пока они возятся в снегу, толкаясь и пихаясь. – Ты опять сломаешь мне руку? – Я подумаю, – Марко хитро улыбается, пьяно посмеивается, – и вообще, я тебе ничего не ломал. Роберт не отвечает. Кажется, вот он, момент, когда нужно переходить черту и падать в омут, вот она, идеальная секунда. – Мы так и будем валяться в сугробе? Я сейчас себе всё отморожу! – наигранно возмущается Марко заплетающимся языком. Левандовски смотрит на губы Ройса и... в который раз сдерживается. Желание становится невыносимым, терпение кончается, а их валяние на снегу затягивается. И вроде бы пути назад нет, но... Роберт поднимается и протягивает руку Марко, превращая этот момент в самый неловкий за всю свою жизнь. Помогая Ройсу встать, он тут же ретируется в сторону дома. Взглянуть Марко в глаза – теперь одна из труднейших задач во вселенной. Они медленно раздеваются в прихожей, то и дело задевая друг друга, пошатываясь. Напряженное молчание нарушает Ройс. – Робот, ты меня даже поцеловать не смог, – ехидно подмечает он. В одно мгновение у Роберта Левандовски слетают все предохранители.***
Роберт обрушивается на Марко, как с гор лавина, вцепляясь в его плечи что есть сил. Он целует его долго, страстно и самозабвенно. Так, что приходится лишний раз отрываться, чтобы вздохнуть. От Марко пахнет ромом и сигаретами, и в данный момент поляка это не отталкивает – это притягивает со страшной силой. – Не смог, да? – Целуй уже давай, – перехватывает инициативу Марко, забираясь Роберту под футболку и водя по туловищу руками. От прикосновений холодных пальцев по коже бегут мурашки. Перемещаться по темному дому невероятно трудно, парням приходится это делать на ощупь. На лестнице они притормаживают, подниматься по ступенькам в пьяном состоянии не очень-то удобно. – «Мы же трахаться не собираемся», ага, конечно, – припоминает Марко фразу первого дня, отчего Роберту становится смешно. Они лежат на ступеньках, неуклюже раздевают друг друга и понемногу сходят с ума. Левандовски беспорядочно целует лицо Ройса, постепенно переходя на шею, оставляя на коже темные отметины. – Давай уже доберемся до... – Если что, моя ближе. – Мысли читаешь. Роберт не помнит, как они доходят до спальни, он будто бы находится в состоянии транса. Чёрные от желания глаза Марко гипнотизируют его. Левандовски думает, что всё происходящее – только кажется, только очередная фантазия, пьяная галлюцинация, не может же быть так, что Марко так покорно под него ложится, так легко заводится от его прикосновений, так сам выпрашивает первого проникновения. Тот, с кем он последние две недели только и делал, что ссорился – стонет в его объятьях и просит ускориться. Тот, кто только и делал, что провоцировал скандалы – умоляет крепче обнимать и не отпускать больше. Их в действительности накрывает лавиной, только немного другого толка. А потом Марко укладывается Роберту на грудь, пытаясь отдышаться. Проходит несколько минут тишины, прежде чем он подает голос: – Охереть. – Согласен, – шепчет Роберт в ответ, изучая рассеянным взглядом потолок. В голову не приходит ни одной толковой мысли, кроме: «Хоть в чём-то мы нашли компромисс».***
Роберт очень долго не может открыть глаза. Проснувшись, он начинает отчётливо различать чьи-то шаги за закрытой дверью, вой ветра за окном. В памяти всплывают вчерашние вечер и ночь, Левандовски улыбается. Во всем теле ощущается расслабленность, давно поляк себя так хорошо не чувствовал. Однако стоит лишь оторвать голову от подушки, и появляется в жизни Роберта такая вещь, как похмелье. Встать поляку не удается: рука Марко лежит на его животе. Переместишь – разбудишь. А чёрт его знает, что Ройс начнет творить, проснувшись... Но подниматься-то надо в любом случае. Уезжать через несколько часов. – Доброе утро, – сопит Марко, переворачиваясь на спину, – нужно сказать, это было весьма неплохо. – Доброе, ночью-то ты говорил совсем по-другому, – прищурившись, отвечает Роберт. – Ну я же пьяный был. Даже после жаркой ночи желание огреть Ройса по голове чем-нибудь тяжёлым никуда не исчезает. – Я тебя сейчас подушкой изобью. – Ой, боюсь-боюсь... Куда ты? – Не знаю, как тебе, а мне бы не помешал бы хороший кофе. После вчерашнего голова раскалывается... С протяжным стоном Марко всё-таки заставляет себя встать с кровати и последовать за поляком. На кухне двое гулён встречают Марио, тот после вчерашнего вечера поправляет здоровье минералкой. Пока Левандовски возится с кофе-машиной, повисает неловкая пауза. – Роберт, а вы это... Вчера, ну... – подбирает слова Гётце. – Не сейчас, Марио, – хором отвечают парни. «Зачем спрашивать, если ты и сам всё прекрасно понял?». Роберт опирается на кухонную тумбу и допивает остатки кофе, провожая взглядом прихрамывающего Марко в сторону ванной. Он пока не знает, что делать дальше, да и как ему теперь дальше быть с Ройсом, значит ли что-то их секс или нет... Он знает лишь одно – без надоедливого и неуклюжего провокатора его жизнь будет слишком скучной. Выпросить бы ещё у этого чуда номер, чтобы пересечься после Рождества... А глобальное потепление – это всё-таки не так уж и плохо, думает поляк. Если, конечно, происходит оно не на всём земном шаре, а в душе конкретного человека.