Глава 7
18 мая 2016 г., 20:18
— Нет ничего лучше утреннего кофе, — сказала я, проснувшись рядом с Майклом.
— Сейчас четыре часа дня, — засмеялся он, целуя мою ладонь.
— Нет ничего лучше утреннего кофе в четыре часа дня.
Ночью мы доехали до конечной станции, а потом обратно. После, гуляли по Нью-Йорку и разговаривали. Боже, мы столько разговаривали, и столько смеялись. У меня такое чувство, что я любила Майкла, даже когда не знала. Я знаю, что мы оба ушли, но лично я так хотела вернуться. Все это время я любила лишь единственного человека. Пусть были и другие, но я ни с кем так не смеялась. Ни с кем не чувствовала столько всего одновременно. Ни за кем не хотела наблюдать и не хотела, чтобы кто-то другой на меня смотрел. Не хотела, чтобы другие успокаивали. Не хотела, чтобы они держали или даже разбивали мне сердце. Всю жизнь все было против меня, и я тратила ее попусту со столькими людьми. А потом появился Майкл, и день за днем он собирал меня по крупицам заново. Мы любили и лишь насмехались друг с друга, наблюдая за глупыми попытками полюбить кого-то другого. Что бы я не делала, все это время во мне был лишь единственный человек.
— Знаешь, вчера я поняла кое-что, — смотрела я на Майкла. — Я вдруг поняла, что безумно рада, что ты есть у Эстель. Я знаю, что ты ее отец, но не у всех он есть, и, наверное, это глупо...
— Прости меня за мой кретинизм, — прервал он мой дурацкий лепет. — Я понимаю, что простить трудно, но попытайся, Эс. Просто попробуй. Я вел себя, как дурак, лишь потому, что боялся, а после потому, что думал, что мы так или иначе будем вместе. — Майкл легко дотронулся к моим губам, все еще не отводя взгляд. — И я тоже рад, что ты есть у нее.
— А теперь заткнись и просто дай мне поспать, — снова закрыла я глаза с улыбкой на лице.
— Ты теряешь время, а вместе с ним важные моменты жизни.
— Наслаждаясь сном?
— Именно. И чем раньше ты признаешься в этом, тем раньше поймешь, что это неизбежность жизни, а не слабость.
— Ага, — встаю я с постели, пока Майкл наблюдает за мной с улыбкой на лице. — Ты гребаный узурпатор.
— Я не забирал у тебя власть, — кричит он мне вдогонку, когда я направляюсь в кухню.
Я поставила варить смесь для Эстель и, открыв холодильник, уставилась на банку сока, словно в ней были все ответы на интересующие меня вопросы. Я слышала, как Майкл говорит что-то нашей дочери, а затем и услышала шаги его босых ног по полу.
Я иногда так быстро говорила, а порой молчала несколько дней подряд. Но Майкл был тем, кто понимал и мою болтовню, и мое молчание. Он смеялся, когда я смеялась, особенно когда мой смех становился истерическим из-за собственных шуток, которые на самом деле были невероятно глупы. Но из этого всего, что было в моей жизни, сильнее меня смешили лишь попытки полюбить кого-то другого, кроме него. Лучшим в мире был совершенно не его одеколон или улыбка, которая заставляла мое сердце трепетать. И не то, что он знал о моем предпочтении в розах и лошадях. И даже не то, что моя дочь будет похожа на своего отца. Лучшим в мире был именно Майкл, без всех дополнений и привилегий, которыми я пыталась оправдать то, что чувствую.
— Помнишь ты говорила о своем доме? — задал мне вопрос Майкл, на который я ничего не ответила, лишь посмотрев на него с непониманием. — Давай поедим сегодня?
— Судя по всему, ты утро начал не с кофе, а с виски. Или хлопья заливал водкой.
— Я думаю, ты не права.
— Мне плевать, что ты думаешь, — закрыла я холодильник, показывая ему средний палец.
— Это не правда. И ты можешь отрицать сколько угодно, но глубоко внутри ты знаешь, что в моих словах есть смысл.
— Возможно, — отдала я ему бутылочку с молоком для кормления Эстель. — Дай ее мне уже, я даже ударить тебя не могу.
— Думаешь, я этого не знаю? — усмехнулся он. — Почему ты не хочешь?
— Я боюсь потеряться, — прошептала я, собираясь уйти. — Я боюсь потеряться в себе.
— Я тебя никогда ни о чем не просил, Стейси. Но, пожалуйста, сделай это для меня. Сделай это для себя.
Не знаю, зачем я согласилась на все это, но он так смотрел на меня. Словно от ответа «да» зависела вся его жизнь. И мне захотелось сделать что-то для кого-то, кроме подруг, даже если это такая мелочь. Эстель осталась с Донной и Адамом, а мы отправились в Хэмптон.
Я не была в этом доме со времен своего детства. Я знала, что он мой, и помнила, где он, каждый вечер столько лет своей жизни слушая пустоту в нем. Знала, что можно вернуться и наконец-то встретиться с этими стенами. Но напоминать о себе и идти за тем, кто во мне никогда не нуждался — в этом искусстве я плоха.
Прежде чем открыть дверь машины и выйти во двор, я на мгновение закрыла глаза и вспомнила, сколько раз я говорила своей матери об отце и других мужчинах, которые приходили домой. И каждый раз она отвечала, что я никто, чтобы говорить ей, с кем она должна встречаться. Я действительно была никем. Лишь ребенком, который все время хотел уйти куда угодно, лишь бы не быть дома. Хотела семьи и нормального ужина. Хотя, я думаю, она считала, что делает все возможное для моего счастья.
— Расслабься, — открывает он дверцу машины. — Это просто дом.
— Ага, — бормочу я, когда он обходит ее и помогает выйти мне. — Спасибо, что напомнил.
Затем Майкл берет меня под руку, словно это самое естественное действие в мире. В этот момент я подумала, что, может быть, так и есть, особенно учитывая, сколько женщин было в его жизни, пусть он никогда и не озвучивал цифру.
Майкл достал ключи из кармана, и я даже не стала спрашивать. Этот дом научил меня быть одной. Я думаю, что вся моя жизнь раньше — это желание быть одной. Как я могла допустить, чтобы это случилось? Как я снова вернулась к нему и разрешила привести себя сюда? Как я столько времени злилась и ненавидела его, а теперь просыпалась в одной постели? Черт, это все так чертовски глупо.
— Держи меня за руку, — сжала я его сильнее. — Потому что, если ты меня отпустишь, мне кажется, я развалю этот дом.
Майкл открыл дверь, и как только я ступила на порог, то снова оказалась в своем детстве. В постоянных криках, которые начала воспринимать, как должное. В скандалах и нелюбви родителей. Как я могу быть хорошей женой, если никогда не видела нормальной семьи? Чем больше живу, тем больше понимаю, что меня нужно поместить в лабораторию. Я именно та женщина, которая убегает от семейной жизни и всех возможных зависимостей, начиная от сигарет и заканчивая любовью.
— Все возвращается, Эс, — прошептал Майкл. — Как добро добром, так и зло злом.
Несмотря на то, что желание Майкла стереть мои плохие воспоминания не имеют скрытого смысла, это причиняет боль. Я знаю, что имею право испытывать ее, но злюсь. Злюсь на себя за то, что спустя столько лет я все еще ее чувствую.
Но пройдя чуть дальше, я так же я вспомнила, как мама пекла мне блины и покупала мороженое. Как натягивала колготки, которые уже были малы, но все ровно делала это ради меня. Я вспомнила, как она будила меня в школу, и махала рукой на прощание. Ее еда всегда была самая вкусная. Она оставляла мне банку любимого клубничного повидла, а я после мыла ее, говоря с улыбкой, чтобы она налила в нее еще. Моя мать улыбалась мне и всегда понимала до определенного момента. Она говорила со мной, и когда умерла, тоже говорила. Я видела ее во сне. Она просила у меня прощение, говоря, что всегда думала, что знает, как обо мне заботиться. Или думала, что знала. Боже, я столько всего помнила.
— Ты был прав. Я скучаю по матери, — посмотрела я на Майкла с глазами, полными слез.
— А по отцу?
— Нет. Она не всегда была плохой, просто моя память запомнила слишком мало счастливых моментов. Она учила меня рисовать и любовь к природе у меня от нее. Она была очень красивой, — сжала я руки в кулаки.
Все стояло на своих местах. Так, как я это помнила. Я поднялась на второй этаж и открыла дверь в свою комнату. Есть те, которых мы всегда будем защищать только из-за того, что чувство их безопасности приносит нам безграничную радость. Это желание должно быть у матери. Оно может со временем поблекнуть, но не исчезнуть. И все же я думала, что боль притихнет, думала, что со всем справлюсь. Но воспоминания и раненое сердце сильнее. Я справилась, но так и не оправилась. Я стала сталью, но, в конце концов, с каждым новым вдохом в этом доме я утопала в воспоминаниях, которые оставили лишь раны.
— Привет, мам, — почувствовала я слезы на щеках. — Знаешь, теперь у меня тоже есть дочь. Ее зовут Эстель, и я стала такой непостижимо счастливой с ее рождением. Я люблю смотреть на ее улыбку и утопаю в ее глазах, когда она смотрит на меня. Мы словно в одном ритме. Я чувствую ее, мам. Знаю, возможно, ты подумаешь, что я сумасшедшая, но это правда.
Столько всего вспоминаешь, появляясь в месте, где была трагедия. Я вспоминаю момент, когда моей матери не стало. Все очень расплывчато, но я помню, как высокая женщина сообщила мне о ее смерти, и я тогда просидела во дворе несколько часов, не проронив ни слезы. Сейчас я пытаюсь дышать, превозмогая боль, но не могу. Не могу перестать вспоминать ту картину и взгляд ее последних дней, словно она смотрела сквозь меня, а не на меня.
Я вырвалась из воспоминаний, услышав шаги Майкла, и одернула руку от фотографии. Мое сердце билось с бешеным ритмом, и, посмотрев в его глаза, я заметила, как его брови сошлись на переносице, выражая обеспокоенность. Он прошелся взглядом по моему телу, и остановился на лице, мокром от слез.
— Знаешь, предполагалось, что ты сможешь простить.
— Ты хоть раз лгал кому-то о чем-то важном? — спросила я, игнорируя его слова.
— Конечно, лгал.
— И жалел?
— О том, что люблю тебя? Никогда.
Я осознала, что предпочту, чтобы Майкл был в моей жизни в любом виде. Лучше пусть он будет хоть так неопределенно, чем чтобы его не было совсем. Я выдохнула, смотря на него с надеждой и даже благодарностью. Я не просто влюбилась в отца своего ребенка, а привязалась к нему. Он часто приводил меня в ступор и озадачивал. И мне нравилось, как он наблюдал за мной, когда думал, что я не вижу. Все внутри разрывалось. Я родилась копом. Я всегда ищу правду и ненавижу ложь. И теперь, как никогда ранее я понимала, что у меня нет больше права на ошибку.
— Поцелуй меня, — сказала я, шепотом. — Пожалуйста, поцелуй меня.
Майкл так и сделал. Следующее, что я осознаю, это то, что нахожусь в его руках, и он целует меня так сильно, и его язык переплетается с моим. Мне нравились его сильные руки и хриплый голос, когда он был возбужден. Я любила его задумчивым и даже злым. Прикусывая, а затем сладко облизывая мои губы, я погибала. Я растворялась в нем и терялась во времени. Мне нравилась такая погибель.
Я любила его. Я так сильно любила его. Он подарил мне надежду на сердце, на мою душу и на любовь. Майкл поднял меня в воздух, хватая за талию, а я обхватила ногами его бедра. Он делал меня такой восприимчивой и невероятно женственной.
— Где в этом доме чертова кровать?
— Нет, Майкл, — положила я руку ему на грудь. — Только не кровать.
Майкл сел на пол и посадил меня на свои колени. Убрав прядь волос с моего мокрого лица, он поцеловал мои щеки, а затем отклонился, не двигаясь. Майкл просто смотрел, а я изнемогала от желания дотронуться к нему.
— Что? — шепчу я, чувствуя, как неожиданно стянуло мою грудь.
Я даже не могу вспомнить, когда хоть кто-нибудь смотрел на меня так. Словно я — единственное, что важно, и самый главный приз. Мне нужно, чтобы он продолжал прикасаться ко мне и целовал меня. Не хочу, чтобы Майкл когда-либо останавливался. И я не помню, чтобы когда-либо была такой отчаянно нуждающейся в мужчине.
Я дотянулась к его поясу и медленно расстегнула его. Майкл снимает мою обувь и целует щиколотки по очереди, а затем прочь летит юбка и трусики. Он снова впивается в мои губы, и пока снимает с меня одежду, не прерывает поцелуй. Я нащупываю пуговицы на его рубашке, чтобы расстегнуть их. И расстегивая последнюю, скольжу по его твердой груди, снимая рубашку с плеч. Сжимая его бедра своими руками до собственной боли, Майкл хватает их, заводя мне их за спину, и сжимает запястья, заставляя задыхаться от желания. Было такое впечатление, что моя кожа горела, и ощущения настолько опьяняющие и дразнящие, что я почти схожу с ума.
— Отпусти меня, Майкл, — молю я. — Просто сделай уже то...
Он заставляет меня замолчать проводя рукой по своему члену, который уже твердый. И когда я медленно опускаюсь на него, чувствую что-то близкое к блаженству, и Майкл не сдерживается, двигаясь быстро, словно я его воздух, и он не может остановиться. А он и есть мой глоток воды после долгой засухи.
— Время держать себя в руках подошло к концу, Эс, — прорычал он. — Я собираюсь оттрахать тебя как следует.
Затем он снова обрушивается своим ртом на мой, самым возбуждающим и ненасытным поцелуем. Издавая низкий стон, пальцами я цепляюсь за его волосы на затылке, сжимая их в кулаке. Он берет в рот мой сосок, кусая его до боли, и я закрываю глаза от наслаждения, вскрикивая. Я люблю свою жизнь в такие моменты. В моменты, когда счастлива и могу быть сумасшедшей. Абсолютная жажда. Она проносится сквозь мое тело, и я принадлежу ему, чтобы он ни делал со мной. Вокруг все исчезло, и я хочу лишь его. Еще никогда в жизни я не нуждалась в прикосновениях и поцелуях другого человека.
Я открываю глаза и вижу, что Майкл прожигает меня взглядом голубых глаз, пристально смотря и разрушая все барьеры. Я задыхаюсь, понимая, что день за днем становлюсь все ближе к нему. Он резко покидает мое тело и закидывает мои ноги себе на плечи. Когда его горячий язык скользит по моим складочкам, я со вздохом погружаюсь пальцами в его волосы и теснее прижимаюсь к его рту.
— Майкл, — бормочу я, сдавливая его плечи и откидывая голову назад.
Я разлеталась на мелкие осколки множество раз за эту ночь, и каждый раз после, чувствовала себя освобожденной. Я люблю его. Боже, как я люблю этого человека. Но не могу ему сказать об этом. Ведь как только я признаюсь, все станет реальным, и я потеряю его. Потеряю себя.
Я закрываю глаза и отталкиваю все мысли, фокусируясь на ощущениях, которые он дарит мне прямо сейчас.
— Почему ты не можешь пустить меня, Эс?
— Не важно.
— Важно, — берет он меня за руку. — И само собой, мне не все равно. Ты... — он обрывает себя, потирая лоб запястьем свободной руки.
— Слушай, ты мой любовник, Майкл, но мы больше не друзья, помнишь? Хоть я и хочу, чтобы ты был в моей жизни.
— Это не ответ, Эс. И причина того, что ты не можешь ответить, потому, что просто боишься. Ты чувствуешь и где-то внутри души любишь меня, но просто не даешь себе возможности прочувствовать что либо до конца по-настоящему.
Я хочу уйти, но Майкл прижимает меня к себе сильнее, и я поднимаю на него взгляд. Как я должна отвечать? Рядом с ним мне всегда сложно сконцентрироваться, и его запах наполняет мою голову, и все мое здравомыслие катится к чертям.
Мы погрузились в тишину. Это кошмарная тишина делает все еще сложнее, чем уже есть. С момента знакомства у нас с Майклом никогда не возникало проблем с общением, но как только он затрагивает эту тему, у меня ступор. Я не знаю, что говорить и как себя вести.
— Боюсь — не то слово. Я в ужасе от того, что могу стать полностью открытой перед кем-то, кто может причинить мне боль, — наконец отвечаю я. — Я боюсь того, что это будет значить, и к чему приведет. И если ты будешь так давить на меня, я или разозлюсь и отдалюсь, или не буду отходить с каждым твоим шагом навстречу, по причине того, что просто не захочу.
— Мне нравилось раньше не спать по утрам. Рассвет слишком красив.
Я чувствовала теплоту его дыхания и стук сердца в его груди. Майкл все еще держал меня за руку, обжигая прикосновениями снаружи и проникая этим глубоко внутрь моего сердца. Мне было необходимо, чтобы он никогда не прекращал трогать меня, но в то же время порой я хотела, чтобы он перестал находиться даже рядом со мной.
— Я знаю, — ответила я. — Я с тобой потому, что жизнь слишком коротка, чтобы отказываться от ежедневного оргазма.
Майкл засмеялся, и я усмехнулась в ответ. У нас всегда была страсть, но такого сумасшедшего голода — никогда. Я вырвала свои запястья держа его за плечи, а Майкл обнял меня за талию, прижимая еще ближе к себе. И когда на этот раз я попыталась встать, он разрешил мне это. Так странно. Рядом с ним я не чувствую себя агентом, а просто женщиной, которая далеко не самая сильная, и порой даже слабее, чем все остальные.
Я помню, как соблазнила Майкла впервые. Мне это не стоило особых усилий, ведь я так делала всегда. До него. С ним что-то изменилось. Я не вступаю в отношения с кем-либо, ведь не могу посвятить себя всю, даже ненадолго. Я не могу уделить Майклу даже часть своего сердца до конца, и я не подходящий для него человек. Но. Боже, всегда это чертово «но». Мне стыдно, какой слабой я становлюсь рядом с ним. Как я хочу иногда быть с ним рядом, и понимание этого доводит меня практически до высшего предела паники.
— О чем ты думаешь?
— Я думаю, что, наверное, ты в моем вкусе.
— Единственные, кто всегда был в твоем вкусе, Майкл, — встала я с его колен. — Это блондинки с вагиной.
— Да, — поднялся он также. — Но теперь я уверен, что единственный человек в моем вкусе это — Стейси Фостер.
Он усмехается, и мне приходится сильно постараться, чтобы на моих губах не появилась улыбка. Нужно это прекратить. Все это в любом случае бессмысленно. Мы — другие. И просто не сможем быть вместе. Никогда.
— Я пришла в этот дом, чтобы вспомнить и отпустить ту часть души. И в эту дверь ты точно не приглашен.
— Просто расслабься, — чуть слышно прошептал он.
— Я хочу, чтобы наш ребенок был сейчас тут, — склоняю я голову набок, проведя кончиками пальцев по его щеке.
Майкл закрывает глаза, а когда открывает, убирает прядь моих волос с лица и легко касается своими губам моих. Я лишь мгновение смотрю на него, а потом обнимаю. Сильно сжимаю шею, а он держит меня в своих руках. Я молча говорила ему «спасибо» за то, что он сделал для меня. За то, что он заставил проглотить меня свою дурацкую обиду и гордость, которая к черту никому не нужна. Даже мне.
— Я сам привезу ее сюда. Я могу тебе доверять?
— Ты достал мне чудеса, Майкл.
Я стараюсь не напрягаться, но его близость и прикосновения сводят с ума. В нервных окончаниях нейроны активизируются, словно выстреливающие пули, пробуждая пожар, который не должен полыхать для него.
— Расслабься, Эс, — снова говорит он тихо, и это вызывает во мне лишь более сильную дрожь.
После того, как Майкл уехал, я открыла окно. Впервые за долгое время мне стало так легко дышать. Иногда у меня такое чувство, что мама наблюдает за мной. Что, несмотря на то, что она не проявляла эту любовь при жизни последние года, она защищала меня множество раз после самой смерти.
Я включила музыку и выкинула прочь все дверные замки. Я ходила босиком по старому дому, пол которого скрипел, и словно по взмаху руки уничтожала все плохие воспоминания, а вместе с ними расставалась понемногу с темными желаниями. Самое худшее — не знать, где правда, а где ложь. В этом доме я нашла старые альбомы и мои детские игрушки. Достав фотографии, я вышла во двор и села на садовые качели, просматривая свою историю. Каждую мою фотографию мама подписывала. «Сколько звезд в твоих руках», или «Нет больше таких же глаз». Я скучаю по ней. Я так хочу почувствовать ее тепло и услышать ее голос еще хотя бы раз.
— Надеюсь, я правильно поступила, что приехала сюда, мама.
— Ты прислушалась к своему сердцу, Стейси. Это всегда правильно.
Я могла поклясться, что слышала ее голос. Что встречала ее раньше, но просто не заметила. Мне всегда нравилась полная луна. Казалось, словно только она одна знает, о чем я молчу. Я скучаю, мама. По твоим глазам и возможности дотронуться. Я столько лет жила в обиде и ненависти, но, как только родилась Эстель, начала понимать, скольким она жертвовала ради меня. Хоть моя мать и убила во мне все счастье на многие годы, но именно она оставила мне самое нужное наследство — характер.
— Он иногда бывает тут, если ты все еще думаешь, что я приведение, — повернув голову, я увидела женщину лет сорока. — Твой отец. Я много лет жду тебя девочка, и сердца твоих родителей всегда были в твоих руках.
— Кто вы?
— Когда-нибудь ты откроешь его, и он многое скажет тебе, если ты верно его прочтешь. — Я взяла с ее рук конверт, все еще находясь в замешательстве. — Семья заботилась о тебе, а не о том, что ты могла сделать для нее. Семья всегда с тобой, в счастье и в горечи. Всегда. Она поддерживает тебя. Даже если тяжело.
Я закрыла глаза, отложив фотоальбом и конверт, и постаралась не думать больше ни о чем. Затем последовала тишина, которой я наслаждалась.
Раньше меня часто спрашивали, почему я задерживаюсь на работе, на что я отвечала, что дома меня никто не ждет. Я всегда была свободной, и все знали о моей независимости. Теперь мое сердце занято Майклом, но клеймо осталось. Что и сколько раз я должна потерять, чтобы оно осталось в моей жизни навсегда? Чтобы не было пропасти между мной и счастьем? Чтобы чувство, что земля уходит из-под ног, не прекращалось, и от понимания этого вырастали крылья? В этот момент я понимала Эмили, Донну и Долорес. Мы все семья, но есть и мужчина, жизнь женщины без которого никогда не будет полноценной. Я не верю в моногамию. Нет, не потому что сама не могу быть постоянной, а потому что знаю реальность и побывала в самой жизни. Но даже если мы с Майклом снова перестанем засыпать в одной кровати, я всегда вернусь к нему. Эстель связала нас на все жизни во всех мирах.
Я увидела, как Майкл брал на руки из машины нашу дочь и целовал ее в носик. Впервые я задумалась о замужестве. В нем много недостатков, но он лучший отец, которого может хотеть женщина для своего ребенка. Я думала о домике на пляже, о семейном ужине, взрослении Эстель и словах «я согласна». Он также хороший мужчина и верный друг. Он любит меня, и я сегодня абсолютно точно, как никогда ранее, хотела сказать ему то же.
— Это лучшая ночь. Даже стыдно в этом признаваться, — улыбнулась я, забирая Эстель на руки.
— Мама, — сказал мой ребенок.
— Боже, боже, Майкл, ты слышал? Она сказала мое имя? — засмеялась я. — Она сказала мое имя.
Майкл не сводил с меня взгляд, улыбаясь. Когда наступил тот момент, когда я окунулась в него? Когда я поняла, что ему нет замены даже с понимаем того, что там есть множество других, с точки зрения науки, гораздо безопасней для моего сердца. Когда смотришь на улыбку этого мужчины, все расцветает внутри, и такое чувство, что он все время обнимает нас за плечи своими сильными руками.
Я впилась губами в его губы, жалея, что сбежала. Голова шла кругом от нежности прикосновений. Он ворвался в мою жизнь не в баре, а в палате больницы, и я захотела, чтобы он остался навсегда. Я дышу им. Я так благодарна небу. Он стал моим спасеньем с самого начала. Начиная с Эстель, и заканчивая подведением черты прошлой жизни. Музыка играла, и на улице не было никого кроме нас. Я смеялась, а Майкл не сводил с меня глаз.
— Тебя не так зовут, дорогая, — сказал он.
— Так. Для нее мое имя всегда будет именно таким, как она сказала.
Мы сидели на террасе, и когда начался дождь, я сильнее прижала к себе своего спящего ребенка, укутывая в одеяло. На улице стояла теплая погода, и было слышно голоса птиц. Я бы хотела жить именно в доме. Пентхаус или просто большая квартира не для меня. Я бы хотела собаку и клумбы цветов, которые нужно было поливать в такой жаркий день несколько раз.
— Расскажи о своей работе, — сказал Майкл, смотря на меня.
Он сидел в брюках и расстегнутой рубашке. Летние ночи — лучшее, что может даровать нам природа. Дождь, который говорит, что даже небо способно быть слабым. Мне всегда нравилось смотреть на ночное небо. У каждой звезды своя человеческая судьба.
— Что ты хочешь знать? — спросила я шепотом, целуя Эстель.
— Что ты чувствуешь?
— Мне интересно, сколько в жизни я видела лиц. Знаешь, я всегда работала только с особо опасными преступниками, и не было никого, кого бы я посадила за решетку, кроме единственного человека.
— Что ты с ними делала?
— Убивала.
— Тогда у тебя совсем нет врагов.
— У меня их больше, чем ты думаешь. Ведь у них остались люди, которые их любили.
— Ты в порядке?
— Я в порядке.
— Эс, перестань говорить, что все в порядке, когда хочешь кричать от боли. Перестань отворачиваться от меня и своих друзей. Мы не будем вонзать в тебя нож, что бы не случилось. Чего ты хочешь?
— Я хочу быть с тобой, — взглянула я на мгновение на Майкла. — Но иногда я хочу быть одна.
Это был как удар молнии. Вот вчера я знала, что Эстель подрастет и я уйду, а сегодня, проснувшись, поняла, что хочу остаться. За год он стал мне гораздо ближе остальных.
Рассудок и здравый смысл — это хорошо, но не всегда полезно. Иногда лучше выпасть из реальности или просто плыть по течению. Я впервые, наверное, ничего не контролировала, а подчинялась контролю и планам мира, с которым не была знакома.
— Трудно найти человека, который будет любить тебя, несмотря ни на что, а просто за то, что ты есть. А у тебя таких людей больше, чем можно желать.
— Ты, конечно, можешь попытаться зайти еще дальше в мое сердце, но тогда присядь и доставай деньги.
Он лишь засмеялся и обнял меня за плечи, прижимая к себе. Кажется, в эту секунду я была влюблена в свое собственное сердце. Я часто думаю, что жизнь, она где-то там. Она яркая и настоящая. Но на самом деле она тут и сейчас. Люди все время ищут, сами не зная чего, а нужно просто увидеть в сердце весну и понять, что все это зря.
— Мне передали конверт, пока я ждала вас.
— Кто?
— Какая-то женщина. Сказала, что если когда-нибудь я захочу узнать правду, то нужно просто правильно прочесть письмо.
— Теперь ты будешь ее преследовать? — усмехнулся он.
— Ты хоть знаешь, как трудно бегать на каблуках? — толкнула я его, смеясь. — Особенно по песку.
— Обычно ты клином выбиваешь клин. Мне стоит переживать?
— Нет, но ты же все равно не перестанешь этого делать.
— Вы — центр моей жизни, Эс. Самая главная девушка для меня — Эстель, но ты — центр моего мировоззрения. Люди хранят тайны. Это не случайно, просто иногда лучше не знать.
— Ты будешь так же думать, если я стану слабой?
— Ты самый сильный человек, которого я знаю, Стейси. А я знаком со многими.
Я ничего не ответила и продолжала смотреть куда-то в даль. Конечно, сейчас не так хорошо, как хотелось бы, но точно не настолько плохо, как могло бы быть. Я столько времени суетилась, но все равно промахнулась. Да, пускай «мой выстрел» попал не в того зверя, но это моя добыча, и может быть, если попробовать по достоинству оценить ее, все будет менее ужасным.
Майкл забрал у меня Эстель, и, войдя в дом, я сделала на диване для нее самодельную кроватку из одеял. После, направились на кухню, и достав пакеты из той же шуфляды, в которой они лежали много лет назад, выбрасывала то, что больше не пригодится. Я оставляла лишь хорошие вещи, или очень памятные, но их количество было слишком маленьким, так что оставлять особо было нечего. Мамин фартук желтого цвета, и также я нашла еще одну банку варенья, которое выбросила, но прежде снова вспомнила его вкус, который был таким родным.
Когда кухня была убрана, Майкл сел на пол и улыбался.
— Черт возьми, никогда не думал, что мне может такое понравится.
— Что ты имеешь ввиду?
— Смотреть, как ты что-то делаешь и устаешь. Мне нравится это.
— Ты скотина, Вудс, — засмеялась я.
Я подошла ближе к нему и села верхом на его колени. Впившись поцелуем в мои губы, Майкл сильно прижал меня к себе, сжимая до сладкой боли мои ягодицы. Мы целовали друг друга до истязания губ, и я получала такое наслаждение, вися на волоске, чтобы не потерять сознание.
Мне не читали сказки перед сном, и я не знала, что такое волшебство. До Майкла. По большому счету, все вопросы, которые я теперь задавала, были связаны с ним. И все же, каждый раз он молча давал мне ответ, убеждая в том, что он лучший из лучших. Майкл Вудс был источником моего удовольствия.
— Ты белоснежна снаружи, лакомый кусочек. Но внутри скала, — прошептал он, прикусывая мою губу. — Ты и сама знаешь об этом.
Его рука коснулась мокрой ткани моих кружевных трусиков, и я выгнула спину, поедая его взглядом. Что же он делает со мной? Как так случилось, что прелюдия и глаза в глаза мне нравится больше, чем сам секс?
— Я хочу, чтобы каждый раз, когда ты захочешь поговорить или поцеловаться, все дороги вели тебя ко мне. Чтобы я была единственной, кто был в твоей голове и сердце, — провела я рукой по его выпуклым брюкам и укусила за мочку уха. — Будешь хотеть меня так, как никого в этом мире. И когда ты придешь, я буду тебя ждать.
— Я всегда буду хотеть тебя, Стейси Фостер. Ты всегда будешь громче любого крика и ярче любой звезды, которая будет на небесах или за столиком рядом.
Затем Майкл разорвал мою блузку, давая мне то, чего я хотела. Кто бы что не говорил, а Нью-Йорк романтичный город. Столько людей приезжает сюда получить билет в жизнь, встретить любовь или вылететь из реальности. Этот город питается идеями и желаниями людей, а разве это не романтично?
Мы все думаем, что не способны на что-то, пока не сделаем это. Я начала прощать свою мать. Нет, я простила ее. Я нашла в себе свет, потому что в определенный момент поняла, что ненависть просто сведет меня с ума.
Я не могла уснуть в это доме и металась с угла в угол. Майкл услышал мои шаги ни свет ни заря, так что мы собрались и, сев в машину, направились домой. Я села на заднее сидение и хотела оставить хоть какой-то барьер между нами. Он посмотрел на меня с непониманием, но все же промолчал. Я почувствовала облегчение, хоть и не должна была чувствовать этого по отношению к Майклу.
— Я был таким идиотом, когда позволил тебе уйти? — спросил он спустя какое-то время молчания.
Слова были сказаны настолько глухо, что на миг я усомнилась были ли они действительно произнесены им.
— Ты уверен, что хочешь услышать честный ответ? — взглянул Майкл в окно заднего вида пристальным взглядом. — Майкл, если я узнаю, что ты был с другой, сразу уйду.
— Сможешь?
— Да. Ты только мой. Ты не будешь прикасаться к другой женщине, и не будешь любить другую.
— Ты ревнуешь?
— Нет.
— Нет?
— Нет.
Эстель начала плакать, и это был идеальный момент для ее слез. Я взяла ее на руки и повернулась, смотря на Майкла. Он не сводил с меня глаз, и было такое впечатление, что мы оба наконец-то поняли, что это по-настоящему. Что все это случилось, и мы вот-вот перестали летать с душой в неволе. Он стал чем-то, что бьется в моей груди.
Дни пролетали за днями, и недели за неделями. В очередную ночь я проснулась, посмотреть, как Эстель, и когда убедилась, что она мирно спала, подошла к окну ее комнаты. Дотронувшись к холодному стеклу, я смотрела на фонари, которые освещали ночную трассу. Сейчас три часа ночи, и Майкл спит в своей спальне, в которой я оставалась теперь каждую ночь. Но сейчас он спит, а я боюсь. Мои страхи растут все сильнее с каждым днем, и день ото дня я сражаюсь за сон. Я вымотана и истощена. Но не потому, что у меня дочь, а потому, что отношения с людьми в моей жизни настолько напряжены, что я словно каждый день кому-то что-то доказываю. Я делаю вид, что все хорошо, но каждый раз понимаю, что мы не выдержим долго. И однажды наступит такое мгновение, когда мы развалимся, и склеить нас будет некому.
Я не была в церкви, наверное, с момента собственного крещения, и на следующий день сделала первый шаг в холл храма. Я села на скамью и снова услышала голос мамы. Теперь я даже чаще видела мир ее глазами.
— Зачем ты смотришь на меня? — подняла я глаза к небу. — Я знаю, что со мной нелегко. Прости, что не уберегла свою душу, и, к сожалению, назад ничего вернуть уже не смогу.
— Сможешь, доченька, — ответил ее голос в моей голове, и я закрыла глаза. — Если бы знала, как тебя любят, не ограждала бы так себя от мира.
— Ты меня любила? — скатилась слеза по моей щеке.
— Больше всего на свете, Стейси.
— Я люблю тебя. Этого никогда от меня никто отнять не сможет. Пусть этого никто и не слышит по причине того, что так безопасней. Не зная слабостей, нельзя сделать слабым.
Я вытерла слезы и вышла из церкви, оглянувшись. Иногда нам нужен бог, даже если он просто молчит. Почему-то именно в храме мне больше всего захотелось рассказать о собственной боли. И вот он парадокс — просим у бога, но никогда не благодарим, когда он что-то дает нам из-за любви.
Мой телефон зазвонил, и я подняла трубку, проведя пальцем по экрану.
— Капитан Фостер.
— Я слушаю, Вист, — ответила я, садясь в машину.
— Рад тебя слышать.
— Звучит почти искренне.
— У меня для тебя новое дело.
— Я что, теперь агент по вызову?
— Убитое тело, адрес высылаю.
У меня складывалось такое впечатление, что он просто не хочет меня отпускать к Майклу. Вист пытался загрузить меня каждый раз, как только я выходила на работу, или в любой другой момент, когда просто не успевала послать его к черту.
Приехав на место преступление, я надела перчатки и склонилась над мертвым телом.
— Гематома на суставах, и крови немного. Нет орудия убийства, да и сама кровь не свернутая, — подошла ко мне женщина судмедэксперт.
— Первое, что я могу сказать, это то, что мужчина был мертв, когда в него выстрелили.
— Рана вдоль голени, а не ноги. Должно было быть большее количество крови и гематом, капитан Фостер.
— Как я и говорила, он был мертв, — сняла я перчатки.
— Что вы тут делаете? Чем обязаны?
— Сама не знаю, — посмотрела я на женщину. — Нужен анализ крови.
— Люблю работать с умными женщинами.
— Могу сказать то же, доктор, — улыбнулась я и направилась к машине.
Слова мужа Долорес не давали мне покоя, и он до сих пор со мной не связывался, так что я не переставала копать. Приехав к детективу, я снова вдыхала отвратительный запах. Смотрела на жизнь человека, который потерял своего сына, а потом и себя из-за меня. Такой, как я, прощение не светит.
— Ты хоть когда-нибудь тут убираешь?
— Я конечно бы сказал, что хочу поболтать, но я тебя ненавижу, — ответил старик. — Вот тебе информация, отдай мне моего сына.
Я взяла конверт, открывая его и смотря на фото Джейса. Джейс Марк Бекер. 39 лет, вторая группа крови, родился в штате Огайо. Дети — не существует. Семейное положение — женат.
— Ты что, мать твою, издеваешься? — засмеялась я неискренне. — Такую херню я и без тебя знаю.
— Да, но ты не знаешь того, сколько шрамов у него на теле. И как ты сказала, сколько ударов в минуту стучит его сердце. Что он следит за тобой и ночует на крыше Долорес, — подошел он ближе ко мне. — Еще ты не знаешь, почему умерла твоя мать, и где сейчас твой отец. И пока мой сын не будет стоять рядом, ты ничего не получишь.
Я схватила его за шею, и он начал смеяться. Я понимала его. Сама бы сделала все, чтобы защитить Эстель. Я выругалась сквозь зубы, и отпустила его. Когда я стала таким чудовищем? Как я докатилась до такой жизни? Хотя, наверное, я просто люблю кататься.
— Отдай мне информацию, и я освобожу твоего ребенка.
— Так не пойдет, Фостер. Я тебе не верю. Мой сын рядом — информация твоя, иначе делай грязную работу сама.
— Прибереги конверт для меня, — вышла из дома и направилась к Эмили.
Из всех, я знаю, что именно она меня не осудит. Может быть, я немного сумасшедшая, слишком прямолинейная, но я люблю своих друзей. Я люблю свою семью. И они единственные кого я боюсь потерять, не считая Эстель. И это на самом деле важно для меня. Ведь с момента, когда умерла моя мать, мне стало плевать на все, что я теряю.
Эмили была именно той, кто в своем роде показал мне, что быть собой — это не плохо. Что не нужно пытаться быть кем-то другим, и так уж случилось, что я, черт побери, согласилась с ней. Я написала ей смс, что скоро буду у нее, и она ответила «ок», хотя, уверена, в этот момент она поднималась с цокольного этажа, держа телефон в одной руке, а вещи, которые достала из прачечной — в другой.
— Да, выгляжу я не очень. Но как человек я еще хуже, — смотрела я на Эмили, стоя на ее пороге.
— Как всегда, — она улыбнулась и обняла меня. — Представь себе, что есть ключ, открывающий самые темные уголки наших душ и выпускающий то, что каждый из нас так тщательно скрывает, — открыла Эмили холодильник и достала бутылку содовой.
— Я не готова стать самой собой даже на чертово мгновение, Эм.
— Люди проявляют слабость, и ты отворачиваешься от них. Не все такие, как ты, Эс. Людям свойственно ошибаться.
— Я от них отворачиваюсь, даже когда они не делают ошибок.
— Но не от нас.
— А вы не просто люди.
— Что тебя мучает, Стейси?
— Я многих убила, Эмили. Я посадила ребенка за грехи его родителя. Я влюбилась снова в Майкла и преследую мужа нашей подруги. И теперь я хочу встретиться со своим отцом, и во мне столько гнева. Моя мать умерла из-за него.
— Ты потеряла свою семью, будучи совсем ребенком. Ты хороший друг, Стейси, и хороший человек. Просто забудь о своей семье, ты не виновата.
— Ты бы забыла?
— Ты ведь и так знаешь ответ.
— Именно поэтому я пришла к тебе.
— Ты боишься собственной ненависти. Но мы не дадим тебе упасть, просто помни об этом. Что бы ни случилось, мы всегда рядом, и мы любим тебя, даже Долорес и даже сейчас.
— Эмили, ты нужна мне.
— Я с тобой.
— И сегодня ты мне нужна, как адвокат.
— Я сделаю все, что потребуется.
Возможно, мы и не заслуживаем оправдания, но каждый из нас заслуживает семью. Я наблюдала за подругой, и как она положила руку на живот и поглаживала его с легкой улыбкой на губах. Эмили была расслабленной, и даже когда мы говорили о совершенно посторонних вещах, она была сосредоточена на другом.
— Ты беременна.
— И сейчас ты права, — засмеялась Эмили. — Четвертый месяц.
— И ты все время молчала?
— Нет, просто ждала, пока ты наконец-то проявишь чудеса своей дедукции, и сама поймешь.
— И я это сделала.
— Как и всегда, — открыла она сок. — Как твоя работа?
— Я расследую несколько убийств, и каждый раз думаю теперь, прежде чем говорить. Я не хочу, чтобы Майкл разлюбил меня, и не хочу быть плохой матерью для Эстель. Она заслуживает лучшего.
— Есть хоть что-то, чего ты не умеешь? — склонила Эмили голову набок.
— Строить отношения.
Вскоре мы сели с Эмили в машину и отправились к судье. Я стояла на коридоре и ждала. Меня не особо волновала судьба этого парня, но меня волновала моя душа. Теперь волновала. Эмили взяла какие-то бумаги, и, выйдя из кабинета, мы направились в тюрьму.
— Я твой адвокат. А это значит, что я твоя семья, друзья и бог, — сказала подруга сыну детектива.
— Откуда ты знаешь моего отца?
—Я Стейси Фостер, — села я напротив. — А теперь напряги хоть раз свой мозг.
— Ты выйдешь от сюда. Уже вышел, — начала подруга.
— Как ты можешь защищать тех, кто убивал? —ворвался Вист в кабинет.
— Каждый имеет право на адвоката, — ответила Эмили.
— Заткнись, — сказала я своему боссу и посмотрела на парня. — И если ты будешь хоть в чем-то замешан, я посажу тебя в одиночную камеру, и выйдешь ты от туда только в гробу.
Я поднялась с кресла и открыла дверь. Батлер словил меня за руку, и я взглянула на него, предупреждая о собственной боли.
— Отпусти ее, — сказала Эмили, вырвав мою руку. — Не смей к ней прикасаться.
Вист смотрел на меня, и это был удар ниже пояса. Собственно, это и было то, к чему я стремилась. Только вот не была готова, что мне будет настолько паршиво видеть выражение боли на его лице. Я отступаю на шаг, создавая между нами расстояние, и понимаю, что мне пора уйти. Вскоре мне нужно уйти по причине того, что Вист заслуживает лучшего отношения и лучшего друга, чем я.
Мы вышли из кабинета втроем, а он остался сверлить нас взглядом.
— Я никогда не забуду этого, Эмили, — прошептала я, беря ее за руку.
— Конечно, ведь все хорошее мы всегда будем вспоминать.
Мы отправились к детективу, и Эмили не оставляла меня ни на минуту. Она была со мной и молчала, зная, как я люблю тишину.
— Я многое слышал о тебе, Фостер. И мне тебя даже жаль. У тебя нет семьи, а только дочь, которую ты уже оберегаешь с манией, — сказал детектив, когда мы вошли.
— То, что ты слышал обо мне, ничто по сравнению с правдой. Отдай мне конверт.
Он обнимал своего сына и плакал. Мне его стало жаль. Ведь я виновата в том, что он жил в собственном заключении. Он отдал мне конверт, и я забрала его, покинув дом. В конверте был только адрес. Я не успела ввести его в базу, как Вист снова позвонил мне.
— Фостер, мужчина, бродяга, рвота кофейной гущей, запах спиртного, кровь.
— Вист, ты хочешь, чтобы я занялась дохлым алкоголиком?
— У тебя новый напарник, — отмахнулся он. — Приступай.
Я чувствовала себя не агентом ФБР, а каким-то патрульным, только что получившим первое задание. Он относился ко мне так с тех пор, как я выпроводила его, а после сегодняшнего, уверена, что он устроит мне ад. Я поблагодарила Эмили и, сев в машину, направилась на место преступления. Я не считаю, что агент, который столько работал под прикрытием, сейчас может заниматься тем, кто просто не умел пить. Нет, конечно, я за то, чтобы все докапывались до сути, но только пусть каждый будет в своем мире. И я точно не была из этого.
— Привет, Эс.
— Черт возьми, что ты тут делаешь? — спросила я, увидев Адама.
— Ну я любил свою работу, а чем быстрее мы откроем дело душителя, тем скорее ты выйдешь замуж за моего друга и займешься своей дочерью.
— Слушай, теперь ты мой напарник, Майколсон. Кто-то нацелит на тебя пушку, я его прикончу. Полезешь в драку, я тебя прикрою. Еще раз скажешь, что я выйду замуж за твоего друга, и я тебя убью.
— Я соскучился по тебе, — обнял меня Адам.
— Добро пожаловать домой.
— Сейчас кое-что случится, — сказал Адам, когда мы увидели машину Долорес.
— Это платье ты наденешь завтра, — подошла к нам Ева, отдавая мне длинное красное платье.
— И это тебе поесть, — добавила Долорес.
— Боже, это чистый шелк, Ева, — наигранно улыбалась Эмили, и я заметила, что ко всем присоединилась Донна. — И вырез просто потрясающий.
— Так, заканчивайте ваше шоу моды, мне нужно работать, —разозлилась я, смотря на них. — И кто вас черт возьми сюда пустил?
— Ты забываешь, кто мой муж, — подняла бровь Эмили.
— И ты вообще знаешь, кто мой муж? — обняла Донна Адама.
— Отличная фраза для решения всех жизненных проблем, — сказала я тихо. — Адам, мне показалось наше с тобой первое дело очень интересным.
— Мы оставляем тебе платье, — крикнула мне вдогонку Ева, когда я направилась на место преступления.
— Он алкоголик, — сказал Адам, надевая перчатки. — Зачем мы тут?
— Да. Зачем мы тут, черт возьми? — посмотрела я на него в ответ.
— Поговорить с родителями и убедиться, что это не убийство, — подошла к нам судмедэксперт.
— Отлично. Теперь мы самое слабое звено, — покачала я головой. — Поехали к родителям.
Сев в машину, я завела мотор и сразу увидела на экране телефона звонок от Адама. Включив громкоговоритель, я с самого начала знала, что это затянется надолго.
— Почему ты не подпускаешь его?
— Отвали, Адам, — отвечаю я слишком резко.
— Ты хочешь с кем-то поговорить.
— Ты ошибаешься. Я могу свитер из шерсти белого медведя связать за ночь и сварить плов из гномьей жопы. Но дело в том, что мне это не надо, и я не хочу. И то же самое относится к откровенным разговорам.
— Ты помнишь, за что полюбила его? — продолжал Адам, и я начала искренне сочувствовать Донне.
— Я буду тебя игнорировать, Майколсон.
— В семейной жизни есть одна проблема, о которой говорить не принято, — делал он то же самое в ответ, настаивая на своем. — Женщины жалуются на то, что мужчина с годами стал менее мужественным. Что его ничего не интересует, и он пьет и лежит на диване. Ты помнишь, за что ты полюбила его?
— Я не люблю его, идиот, — выехала я за город и, посмотрев в зеркало заднего вида, увидела, что Адам следует за мной.
— Зачем ты хочешь его приручить и воспитать, если и полюбила только благодаря его необузданности и непостоянству. Бесстрашию и, уверен, вдохновлялась бы его победам на кулачных боях. Тебе нравилась его жесткость, даже если твоя натура начинала внутри бунтовать. Ты чувствовала его силу изнутри и знала, что благодаря ей ты в безопасности.
— Ты думаешь, что каждая женщина ждет, что придет какой-то мужик и спасет ее от ответственности? — разозлилась я. — Майколсон, угомонись! Я не жду, что меня спасут, потому что меня не нужно спасать. Я не ребенок и сама справляюсь со всем много лет. Не надо взбудораживать мой ум, и я не жду рыцарских турниров в мое имя. Мне не нужно, чтобы он менялся, но ты прав, я не смогу быть с ним до конца, потому что не верю. Ты не знаешь и половины нашей истории, и, поверь, это те отношения, о которых детям не расскажешь.
— Но ты...
— Нет, — перебила я его. — Я не собираюсь пилить и подавлять Майкла, но провоцировать его у меня выходит как-то само, и я совру, если скажу, что не получаю от этого удовольствия. Мне нравится, какой он сейчас, но я знаю, что, когда все серьезно, все меняются. Я боюсь, какой могу стать я, и еще больше боюсь, каким может стать Майкл. Я не хочу, чтобы он прерывал отношения со своими друзьями, и не хочу, чтобы он чувствовал боязнь разбить меня. Но если он потеряет всю его страсть к тем вещам, которые нравятся мне, как женщине, и не нравятся, как матери, я не знаю, смогу ли дальше продолжать любить его. Если я поставлю ультиматум, он скорее всего согласится, чтобы не видеть слез моих и, самое главное, Эстель. Он сделает этот выбор. Трудный выбор для него, после которого будет глубоко несчастным. Тогда в чем смысл, Адам? Если мы не можем быть врозь и не можем быть вместе, как жить?
— Но он любит тебя, — сказал он тихо спустя несколько секунд молчания. — И ты полюбила его за что-то. Так не отнимай у него это «что-то», а просто добавь к своему.
— Я отталкиваю людей, Адам, — остановила я машину. — И изолирую себя от любви, потому что не хочу, чтобы кто-то ранил меня так, как это сделали мои родители.
Он ничего не ответил, и мы приехали в дом убитого парня. Адам постучал в двери, смотря на меня с опаской. Я знала Адама, и он был моим другом. Моей семьей. Но он не знал меня. Он знал лишь ту Стейси, которая защищает, а не делает больно.
Можно говорить так много всего, но в конечном итоге в словах совершенно нет смысла. Все, что с нами случается, так и должно быть. И все, что с нами происходит — опыт. Даже, когда все, что происходит — худшие вещи в жизни.
— Он совсем юный, — сказала я тихо.
— Да, ему всего девятнадцать.
Дверь открыл седой мужчина. Мы вошли внутрь и прошли в гостиную.
— Я выгнал его из дома. Спустя месяц он позвонил и сказал, что вернется. Я же ответил, что ему больше нет места в этом доме.
— Нельзя бросать детей, — смотрела я на фотографии девочек с родителями, не наблюдая ни одной фотографии сына.
— У вас есть дети, детектив.
— Откуда вы знаете? — задал вопрос Адам.
— Да у вас на лице написано. Ну так что, есть?
— У нас дочь, — не уточнила я, что у каждого своя.
— Вы ею гордитесь?
— Очень, — ответила я слишком грубо. — Она ведь мой ребенок.
— Так и должно быть. Но потом, когда ваш ребенок вырастает и разочаровывает вас, вы злитесь на него. Что бы сделали вы?
— Даже отдала собственную жизнь, чтобы спасти ее.
— Вы так думаете, пока молоды.
— Нет, — хотела я ударить его. — Я так думаю, пока я мать.
— Нам нужно, чтобы вы позвонили нам, если что-нибудь узнаете, — отдал Адам визитку мужчине, беря меня за руку и сжимая ее до боли, чтобы привести в чувство.
Мы молча покинули дом, и Адам все это время держал меня за руку. Для меня это было слишком сложно и болезненно. Мой отец меня бросил, мать отвернулась, и я презираю таких людей. Они не имеют права на жизнь, а тем более, на детей. Мы сели в машину, и я не смогла сразу тронуться с места.
— Знаешь, я не могу понять, как родители могут оставить своего ребенка, — прошептала я, смотря на Адама. — Я скучаю по Эстель, даже когда оставляю ее на пару часов с Майклом.
— Что у вас происходит?
— Ты хочешь говорить со мной о сексе?
— Нет, я хочу говорить с тобой о тебе.
— Я люблю его, Адам, но иногда он мне мешает. Ты меня понимаешь?
— Нет, но тебя бы точно поняла моя невеста. Я уверен, что тоже ей мешал, да и сейчас порой мешаю.
— Так вы выбрали дату? — улыбнулась я.
— Да. И ты бы знала об этом, если бы говорила со своей подругой.
— Ты пытаешься меня пристыдить?
— Нет, но тебе и так стыдно. Знаешь, когда-то мы станем другими. Мы станем старыми, и наши истории будут легендами. Мы станем родителями, затем бабушками и дедушками, но потом дети уйдут. И ты не сможешь всегда быть одна, Эс. Я люблю Донну со всеми ее недостатками. Вот смотрю на нее, люблю и жить охота. Она прекрасна. И она тоже часто хочет быть одна, и я даю ей эту возможность. Я чувствую ее. И когда она снова приходит ко мне, заставляет меня удивляться. Даже когда сейчас я видел труп, затем ненавистного отца, все равно думаю о ней. Я люблю ее больше всего на свете. И я знаю, что мы с Донной Картер — вечность. А какая вечность твоя, Стейси?
После, Адам вернулся в свою машину, а я еще какое-то время сидела в своей с заглушенным мотором. Я пытаюсь дышать, чтобы «отвести взгляд» от того, что вижу каждый день, но больше не могу. После рождения Эстель все изменилось. Я изменилась и не могу больше наблюдать за сценами, которые разворачиваются каждый день в жизнях других людей.
Я отправилась домой к своему ребенку и мужчине, по которому соскучилась. Может, Адам прав? Может, все устают друг от друга? Просто одним хватает ума уходить, и отдыхать, а потом возвращаться с улыбкой и душой, которая снова готова принять, а другие, каких большинство, терпят, считая это проявлением любви, сохнут от скуки и уходят уже навсегда без желания вернуться.
— Майкл, — крикнула я, когда вошла в дом. — Ты где?
— Мне нужна помощь с чертовым костюмом, любимая, — услышала я его голос. — Мы наверху.
Любимая. Одно слово, а сколько в нем чувств и привязанности. Слово «любимая» слишком сильно. Оно слишком глубоко. Мужчины не знают какую реакцию оно взывает у женщин. Мурашки идут по коже, и мы внутренне не можем скрыть изумление от самых себя, каждый раз слыша это. Просто однажды мы находим того, с кем хотим быть рядом. Нет, не всегда, конечно. Но мы хотим быть с ним утром и вечером, и чтобы только этот человек делал чай и кормил ребенка.
— Как я тебе? — спросил Майкл, поправляя галстук, когда я вошла в его спальню. — Идеален?
— Ужасно, — покачала я головой, беря на руки Эстель, которая улыбалась, держа в руках игрушку. — Ты всегда выглядел великолепно в костюме, но сегодня хуже не придумаешь.
— Что не так?
— Носить галстук под рубашку с короткими рукавами так же нелепо, как надевать бейсболку под пальто, — ответила я, одной рукой срывая с него галстук и помогая снять рубашку. — А замшевые туфли — часть только вечернего гардероба.
Я смотрела на Майкла, а он явно удивлялся моим словам. Женщины гораздо лучше разбираются в мужской гардеробе, нежели в своем. И каждый раз говоря им об этом, мужчины удивляются, как впервые.
— Никогда не думал, что ты разбираешься в мужских костюмах.
— Во-первых я не слепая, а во-вторых ты никогда не спрашивал.
— Ладно, как на счет белой рубашки, синего костюма, лаковых туфлей и заколки на галстук? — расстегнул он пояс, и снял туфли.
— Заколка на галстуке выглядит старомодно, Майкл, — открыла я его шкаф, смотря на цвета рубашек. — Но ты можешь положить платок в карман пиджака, который всегда будет выглядеть сентиментально и по-мужски в то же время.
— Давай я куплю тебе что то, Эс? — схватил он мое запястье. — Самое дорогое платье или колье? Набор бриллиантов...
— Расслабь мне запястье, Вудс, — забрала я руку. — Меня не впечатляют дорогие платья или колье. Если ты хочешь, чтобы я улыбнулась, расскажи мне о любимой книге или почему ты ушел из дома. Расскажи мне, где ты был и когда последний раз путешествовал. Поговори со мной о друзьях и о том, что ты любишь. Дай мне узнать именно тебя. Не надо учить меня по запаху узнавать размер твоего кошелька.
— Я снова в тебя влюбился, — взял он в свои ладони мое лицо, легко прикоснувшись к моим губам, и поцеловал в щечку Эстель у меня на руках. — Дашь совет на прощание?
— Следи за осанкой.
— Ты долго будешь издеваться? — засмеялся он.
— У меня сегодня много чувства юмора, — пожала я плечами.
Время знало, о чем я думаю, и я больше не прятала руки, и закрывала глаза, когда целовала Майкла. Сомнения со временем разрушаются, даже если некоторые вещи остаются недосказанными.
Майкл ушел, и мне как раз нужно было уйти без лишних вопросов. Я одела свою дочь, села в машину и поехала по адресу, который был в конверте. Я проехала четыре квартала. Взяла Эстель на руки и направилась к дому. Затем постучала в дверь и вздохнула. Я словно слышала голос матери и чувствовала запах ее духов. Дверь открыл мужчина лет шестидесяти и застыл, смотря мне в глаза.
— Стейси.
— Отец, — прошептала я. — При нашей последней встрече ты назвал меня дьяволом.
— Я в своей жизни только и делал, что ошибался, — отошел он в сторону. — Зайдешь?
— Нет. Я тут ради мамы.
— Я ничего не знаю, — покачал он головой.
— Врешь. Я всегда узнаю, когда ты врешь.
— Кто ты?
— Не задавай лишних вопросов.
— Не буду. Обещаю.
— Почему она умерла?
— Я не знаю.
Я покачала головой, с презрением смотря на него, а затем направилась к своей машине. На моих руках была Эстель, которая сидела на удивление тихо. Зачем я сюда приехала? Он оставил меня. Оставил мою мать, и все время жил тут, смотря, как она убила себя, и убила во мне ребенка.
— Стейси, стой! — крикнул он, подбегая ко мне. — Она отдала жизнь за тебя.
— Что? — сильнее прижала я к себе дочь.
— У нее твои глаза, дочка, — прошептал он, смотря на Эстель. — Ты помнишь, какой она была?
— Умной, красивой и немного грустной, — потекли слезы по моим щекам. — Я помню, как она улыбалась мне и учила рисовать. Но также я помню, как она кричала на меня, когда ты приходил поздно, или как она изменилась, когда ты ушел. И я ненавижу тебя за ее смерть.
— Я ушел от вас, чтобы не видеть смерть твоей матери, Стейси, — ответил он, когда слезы текли с его глаз. — Мать должна оберегать дитя от боли, а не говорить о ней. И Лейла любила тебя. И мне жаль, что ты помнишь ее такой.
— Что она сделала, черт тебя дери? — закричала я, кладя Эстель в машину.
— Ты родилась с пороком сердца, и в четыре года тебе поставили диагноз. Мы ездили с тобой по врачам, но каждый раз нам говорили одно и то же, — затих он на мгновение. — Ты была обречена. И когда нам сказали, что нужна пересадка сердца, Лейла сказала, что не позволит, чтобы у ее дочери было сердце другого человека. Поэтому в твоей груди бьется сердце твоей матери.
Мои ноги подкосились, и я села на землю проливая слезы и крича от боли. Я совсем ничего не знала. Как я могла не помнить? Мне было десять, когда я оказалась в детском доме. И с тех пор я ненавидела каждое мгновение своей жизни. Почему моя память помнит так мало счастливых моментов? И почему я совсем не помню больницы? Чем больше я живу, тем больше вопросов у меня появляется о собственной жизни. Тем больше я понимаю, что меньше всего на свете знаю именно себя.
— Помнишь, что она говорила тебе?
— Будь дикой и беззаботной, — сжала я руки в кулаки. — Иногда немного странной. Помни, что твои странности — это твое очарование.
— Я хотел застрелиться, но револьвер дал осечку.
Я вытерла лицо и взглянула на него. В этот момент я подумала о Майкле. Мы столько времени провели вместе, но по большому счету, я и о нем ничего не знаю. Например, в каких женщин он влюблялся, и почему отношения заканчивались? Какие у него отношения с братом, и как звали его первую собаку?
— Знаешь, что странно? — прошептала я.
— Что?
— Пистолеты дают осечку, а револьверы — никогда. Дашь совет на прощание? — села я в машину, закрывая окно.
— Избегай любви, Стейси. Чего бы это не стоило.
Родители дают нам жизнь, но свой характер мы создаем сами. Просто однажды наступает момент, когда ты понимаешь, что все эти клубы, вечеринки и громкая музыка ничто в сравнении с человеком, который заберет тебя с работы и увезет. Увезет на ужин или домой, укроет теплым одеялом, включит любимый фильм, и вы уснете в сумерках утра.
Я не успокоилась, а еще больше запуталась. По пути домой я заехала в супермаркет и накупила продуктов, которыми, скорее всего, не воспользуюсь. Также я прикупила несколько новых вещей для Эстель, посетила отдел женской косметики и декора для дома. Вернувшись домой, посадила Эстель в ее стульчик и взялась готовить смесь. Я не верю в это. Я помню только плохое, а мать, которая отдала жизнь за своего ребенка, не могла быть плохой. Я не останавливала слезы, пока они текли, и мне хотелось плакать и кричать от безысходности. Я взяла Эстель и села с ней на качалку, начиная кормить.
— Я давно выбрала тебя, малышка, — шептала я.— И я не оставлю тебя. Я порву на части каждого, кто попытается причинить тебе боль.
Знаете, когда вы по-настоящему доверяете мужчине? Когда можете плакать при нем. При Майкле я не могла плакать и не могла ему всего этого рассказать. Мужчина, которого я любила, не был похож на остальных. Он не был непредсказуем, как Адам. Не такой откровенный, как Брайан. Далеко не Бог руководства, как Стивен. Не романтик, как Джаспер, и не умел влюбить в себя женщину при помощи одного приложения из пяти слов, как Кристофер. Майкл был хозяином. Сам себе хозяином. Он замечательный. Слегка грубый, но в то же время в нем присущи и откровенность, и сентиментальность, и способность удивлять. Майкл Вудс ставит перед собой цели, принимает решения и гарантирует лучший результат. Но при всем этом я хочу тонуть в себе, и никак не в мужчине. Даже будь он мной любим.
После, мы приняли ванную, и я закрыла дверь изнутри, понимая, что Майкл скорее всего вернется под утро. Я не звонила ему и знала, что этот барьер нам не преодолеть. Мы не задаем друг другу такие вопросы по причине того, что мы не принадлежим друг другу. И так будет всегда. Но лишь на мгновение сегодня я поняла, что, наверное, не прочь принадлежать ему хотя бы час в неделю. Душевно.
— Знаешь, ты единственная, с кем я хочу сейчас быть, — обняла я свою дочь, целуя ее. — Моя мать знала, что для меня хорошо, и я похожа на нее. Как и ты на меня. И твой папа будет рядом, Эстель. Но я всегда постараюсь быть ближе. Гораздо ближе к тебе и твоему сердцу. Я знаю, что ты не понимаешь меня еще, — засмеялась я, вытирая слезы. — Но ты обязательно поймешь, обещаю.