Темные желания

Я собиралась на работу и ждала Майкла, который должен был забрать Эстель. Я не знаю, что делала не так, но этот ребенок просто с ума сходил по своему отцу, и она практически не ела без него. Меня это злило и на самом деле еще больше разочаровывало. Я не понимала, почему она не смеется так часто со мной, как делает это с Майклом, и почему обыкновенный завтрак для них двоих был каким-то секретным ритуалом. В дверь позвонили, и я как раз обувала вторую туфлю. Открыв дверь, я молча качнула головой Майклу в знаке приветствия, и он, ответив «привет» направился к Эстель, которая держала в руках одну из своих игрушек. Как только он взял ее на руки, она начала выдавать разные звуки и улыбаться. Дочь смеялась лишь от того, что Майкл держал ее и целовал в пухлое личико. Черт, этот человек всегда знал, как о ней заботиться, и гораздо лучше справлялся с «обязанностями мамы», чем я. Кто-то сказал: «Быть женщиной очень трудно, потому что в основном приходиться иметь дело с мужчинами». На самом деле Майкла Вудса невозможно было назвать уродом, как бы не старался, во всех смыслах этого слова. Особенно, если учесть мнение самого Майкла, которое разумеется было несколько предвзятым. Он был слишком привлекательным мужчиной и знал об этом. Черные волосы, мужественные черты лица, рот, осанка и очарование, которое дано было ему от природы. И если добавить еще и костюм, который мог приобрести очень небольшой круг людей, в итоге каждая женщина, которая не любила своего мужа и не была лесбиянкой, становилась одной из его воздыхательниц. — Ты что-то хочешь мне сказать? — Не надо, Майкл, — перебила я его. — Правда. Я слишком понимающий человек, и у нас у обоих нет на это времени. Ты знаешь, кто я, и ты знаешь, что мое место не на кухне. — Да, и из-за этого ты стала слишком понимающим человеком, — прижал он сильнее к себе ребенка. — Ты принимаешь любую информацию, какой бы дерьмовой она не была. — Да, — вздохнула я, смотря ему в глаза. — Тебе просто надо было быть со мной честным. — Ты очень красива, Эс, — улыбнулся он, смотря на меня с тоской. Я уловила эту эмоцию в его глазах, но лишь на мгновение, а затем его взгляд снова стал непроницаемым. Я так скучала по нему, что порой задумывалась над тем, что держало меня на плаву на самом деле. Мы думаем, что знаем того, кого любим, но на самом деле у каждого есть свои секреты, и с каждой попыткой узнать их оказывается еще больше. Но у меня есть гораздо больше, чем у многих. У меня есть ребенок, а в жизни нет большего счастья, чем быть родителем. — Ты путаешь красоту и хороший макияж. Я начала собирать сумку, запихнув туда ноутбук и бумаги, которые необходимо было взять с собой. Майкл долгое время ничего не отвечал, и я уже думала, что, может быть, он ушел, не попрощавшись, пока не повернулась и не наткнулась на его сильное тело и синеву глаз, которая проникала в самое сердце. Мгновенно мой взгляд нашел нашего ребенка и снова вернулся к нему. — Я наломал дров, Эс, — смотрел он мне на меня с необходимостью поверить ему. — Ты дорога многим, и я понимаю, что мне нужно отпустить тебя. Не забирай у меня Эстель, — я качнула головой, и мою грудь сжало от странных эмоций. — Береги себя, Эс. — И ты, — сказала я тихо. Майкл осторожно наклонился ко мне, словно боясь спугнуть, и когда я не отступила, он припал поцелуем к моим губам. Я положила руки ему на грудь, и он притянул меня к себе. От Майкла пахло свежестью и лосьоном после бритья. Все его тело было напряжено и сжато, как пружина. Все произошло так быстро, что я даже не успела опомниться, и это каждый раз преследовало меня, когда я была рядом с ним. Вот-вот я собиралась на работу и должна была целых два дня провести без Эстель, и вдруг — раз — и очутилась в его объятьях. Одна рука Майкла легла мне на шею, а вторая обхватила талию и, казалось, намертво впечатала меня в его тело. Его твердость уперлась мне в живот, и я прервала поцелуй, делая шаг назад. — Не злись на меня, Эс, — слышала я и разочарование, и злость в его голосе. — Это глупо. Ты не можешь злиться на меня за то, что я не могу контролировать. — Я злюсь не на тебя, — направилась я к Эстель, пытаясь сбежать. — Я злюсь на себя. — Поцеловала я ее в носик и щечки. — Я люблю тебя, малыш. Звони, мне если что-то не так или если нужно будет...— прервалась я на мгновение. — Что угодно, Майкл. Я приеду. Он перевел взгляд с моего лица на ноги, а затем скользнул повыше — к шее. Затем его взгляд остановился на моих губах, и я страшно захотела, чтобы он их поцеловал. Прямо тут и сейчас, когда у нас столько недосказанностей и никакого нахрен будущего, но я так хочу постоянно целовать его. Черт, я словно не взрослая женщина, а какой-то влюбленный подросток. Майкл Вудс был экспертом по части поцелуев. Его губы были твердыми, но при этом восхитительно нежными. Он не шел напролом, но ясно давал понять, что хочет и всегда готов был к продолжению. Когда я снова вернула свой взор к его лицу, оно уже было непроницаемым. Он взял на руки Эстель и сумку с ее вещами, и через несколько минут, я уже смотрела в зеркало заднего вида за их отъездом, находясь в машине. Потом положила голову на руль и вздохнула. Фрейд говорил, что у каждого человека есть желания, которые он не рассказывает другим, но есть и желание, в которых он не признается даже самому себе. Все было так сложно. Я любила смотреть в его глаза. Подолгу. Часами. Я подпускала Майкла к себе, и более того, мне нравилось это делать. В его глазах я всегда видела человека, который хотел быть героем для кого-то, но попросту боялся, а он в моих — маленькую девочку, которая не подпускала к себе никого так близко, как его. Джозеф Конрад сказал: «Вера в сверхъестественный источник зла не нужна. Люди сами вполне способны совершить любое зло». Сидя в своем кабинете, я смотрела на фотографию, которая не давала мне покоя. Все, кроме одного ветерана, были убиты, при чем зарезаны охотничьим ножом. Мужчина, который был последним, ничем не отличался от остальных по сути, но в этом и был парадокс — все убийцы в своем большинстве нормальны. Они выглядят как мы. Мужчина или женщина, или даже еще ребенок. У них не всегда есть ненависть или холод в глазах, и чаще всего у них обворожительная улыбка. Судя по следам ленты на глазах, убийца закрывал их своим жертвам, значит ему было стыдно. Внешне он должен быть неприметен, и я уверена, что он психопат, а не психотик. Психиатрический анализ указывает на паранойю, возможно, из-за травмы детства или смерти близкого человека. Убийство дает ему чувство силы, поэтому я смогу найти только то, что он захочет, чтобы я нашла. Такие как он, чаще всего внедряются в органы правопорядка, чтобы контролировать ситуацию. Черт, как я сразу не догадалась. Его уже допрашивали и это главная зацепка. Емерсон сказал: «Все загадка. И ключ к загадке — другая загадка». Так же я открыла папку с делом Виста. Там были фото с пожарами, и у него уже были подозреваемые. Мотивы по своей сути очень просты, и по своей системе все сводится к наслаждению. Вист не мог понять, почему он поджог именно последнюю комнату на втором этаже. Я взяла ключи и направилась на автостоянку, чтобы поехать на место преступления. Стоя на этаже жилого дома я смотрела на коричневые двери. Методы — разные, но питается он страхом. — Что ты думаешь? — услышала я голос Виста. — Откуда ты узнал? — Ты открыла мою папку, — стал он рядом. — Ты всегда берешь мои дела, когда свои не складываются. — Твой подозреваемый... — Не он, — перебил меня Вист, и мы направились к выходу. — Я допросил его, и он отвечал с юмором, но серьезно. Его хобби не взрывы. — Опять тупик, — выругалась я. — Ты пытался сложить бомбу? — Да, но мне не хватает деталей, — показал он мне фото на телефоне. Я посмотрела на фото и сделала вид, что понимаю его. У меня был подозреваемый, и, более того, я была уверена, что права. Получив несколько месяцев назад анализ из лаборатории по делу, в котором был замешан муж Долорес, я знала, что только он использует смесь нитрата аммиака, хлористый калий и порошок алюминия. Я направилась в свою машину, но не стала заводить. Я не могла допустить, чтобы он появился в жизни Долорес. Снова. Учитывая, скольких людей я потеряла, мои друзья — это моя семья. И я защищу их любой ценой, даже если придется убить самого родного человека для одной из них. Телефон зазвонил, и на экране появился незнакомый номер. Я сняла трубку и почувствовала влажные ладони. Интуиция подсказывала мне, что он знает. Он знал, что я иду за ним, и я знала, что он сделает следующий шаг. — Знаешь, реанимация помогает лишь в 7% случаев. И ты боролась, даже когда все перестали. Даже когда твоё сердце было в крови твоей матери. Я сделала несколько вдохов и слушала голос Джейса, который был острым и холодным, как нож. — Ты знаешь, что я слежу за тобой, и знаешь, что, если об этом узнает Долорес, она никогда не примет тебя, и это причинит тебе самую страшную боль, Джейс. Что бы ты ни говорил, все, что ты делаешь, это ради нее, — отвечала я спокойно. — Сначала, возможно, чтобы защитить, а потом, потому что тебе понравилось. Ты считаешь, что делаешь все в её имя, только правда в том, что ей плевать. — Заткнись, — крикнул он. — Думаешь, я не выдержу? — О, думаю выдержишь. Но нельзя быть одновременно двумя людьми. — Не рискуй, Стейси Фостер. У тебя есть дочь, и она еще слишком мала. Я бросила трубку, и как только собиралась свернуть и поехать к Майклу, зазвонил мой телефон, и я увидела имя Долорес на экране. Я сделала несколько вдохов и выдохов, чтобы успокоиться. — Приезжай ко мне, — всего лишь сказала она. — Срочно. Я уже была готова к крикам и ненависти с ее стороны, но она встретила меня с бокалом вина, и я уловила аромат духов Евы. Да, тут определённо был девичник, и совсем никакой драмы, как я себе представляла. — Внутри тебя мой ребенок, — услышала я голос Адама. — Непривычно? — засмеялась Донна. — Да. Он шевельнулся. Ребенок шевельнулся. — Дай мне руку. — Ты уверена? — осторожно сделал он, как сказала его невеста. — Он пока что не кусается. — Боже, это невероятно. Адам смотрел на нее с обожанием, и, встав в дверях, я увидела всех членов семьи. Я увидела свою дочь, и она, словно почувствовав меня, сказала «мама». Все радовались и праздновали, и, просканировав помещение, я поняла, что Адам и Донна поженились. Боже, они поженились, а я и не знала. Эмили также беременна, а я ни разу ей не перезвонила. Мой ребенок, моя дочь, ждёт отца, который, несмотря на свои недостатки, был лучшим отцом, которого можно желать. А я была лишь агентом ФБР, ужасной семьей и матерью. Боже, я настолько зациклена на мире криминалистики, что теряю собственную жизнь. — Ну здравствуйте, мисс Фостер, — сказала Эбби. — Не ожидали? — Я поздравляю вас, — подошла я к Донне и Адаму, обнимая их. — Поздравляю дважды. — Спасибо, — ответили они в унисон. — Рада, что ты тут. Затем я подошла к своей дочери и сильно сжала в объятьях. Мой ребенок. Боже, как она пахла. Ее вещи пахли такой нежностью и любовью. Она положила ручки мне на грудь, и я поцеловала их. Как я ее любила. Кто-то сказал, что нас может многое изменить, но наше начало и конец в семье. Только теперь я начала понимать, во скольких вещах я виновата, и что за все наши грехи страдают наши дети. Я больше не верила, что все случается по воли судьбы. Ничего не происходит просто так. Все — наш выбор. Точнее, неправильный выбор. — Привет, моя радость, — целовала я ее личико. — Ты так подросла. — Ты не видела ее всего день, — сказал Майкл. — Но она все равно подросла. Я смотрела на свою семью и понимала, что день ото дня я снова возвращаюсь в пропасть. Меня словно засасывает, и я чувствую страх. Да, всю жизнь я чувствовала злость, ненависть, обиду, презрение и жажду жить, а теперь все, что поглощает меня — страх. И он поглощает меня без остатка. И даже, когда я отключаю голову, чтобы просто почувствовать, то чувствую себя лишь идиотом, и ничего не выходит за границы этого. — Теперь футбол будет лишь в следующем году, — сказал Майкл. — И я снова буду проводить время с Эс. Я посмотрела на него, и все засмеялись. — Я что-то не то сказал? — Не важно, — все еще смеялся Адам. — Просто извинись и скажи, что тебе жаль. — А потом помой посуду, — добавил Брайан, целуя Эмили в висок. — Вы знаете, что я люблю вас всех, — сделала я безразличный вид. — Но прямо сейчас мне хочется любить вас издалека и на огромном расстоянии. — Тяжелый день? — сочувственно спросила Эмили. — Тяжелая жизнь. Расслабиться у меня так и не вышло, но я была первоклассным лгуном и притворщиком, так что сделала то, что умела лучше всего — играла роль. Никто ничего не замечал, или все просто устали пытаться спасать меня от самой себя. Я понимала их. Я бы тоже устала и, честно, уже не хотела, чтобы меня спасали. Хотела лишь, чтобы помогли моему ребенку, и это сделает меня счастливой, несмотря на все остальное. Может, просто пора сосредоточиться на том, что можно измениться? Остальное встанет на свои места. Или если нет, можно сделать вид сумасшедшего, и многое уладится само собой. — Ты будешь пить? — Да, — ответила я Еве. — У меня нет молока, и я не кормлю. — Эс... — Я в порядке, Ева. Просто такое бывает. — Знаешь, все изменилось. — Что ты имеешь ввиду? — нахмурилась я. — Просто раньше мы защищали друг друга и отмечали праздники. А теперь мы тоже защищаем, но всегда при этом причиняя друг другу боль. — Я видела ее разочарование, и это было неприятно, учитывая весь такт этой женщины. — Каждый хочет знать, что он кому-то важен. А мы перестали испытывать это по отношению друг к другу. «Все дело в мгновении. Оно определяет жизнь». Франц Кафка. Это был обычный ужин, ничем не отличающийся. Донна и Адам давно были женаты, пусть и не на земле. У них было трое детей, и они ожидали четвёртого малыша. И вся их жизнь не крутилась вокруг убийств и прошлого. И я задавалась вопросом, как они смогли? Иногда ты просто хочешь сфотографировать момент. Сфотографировать при свете дня и выслать. И хочешь, чтобы кто-то этого ждал. Но не ночью. Ночью все по-настоящему. Лишено цензуры и дневной искусственности. Но потом, когда ты видишь фото, где все настолько по-настоящему, не хочешь больше на них смотреть. Хочешь жизни и всей фотопленки наяву. Ты уже не можешь спать один, и вся жизнь в том, чтобы другой не был против. Вскоре, мужчины пошли курить сигары, а я отправилась на кухню, чтобы приготовить смесь и покормить ребёнка. Я почувствовала присутствие еще одного человека, и это был не Майкл. — Ты в порядке? — спросила Долорес. — А ты? — повернулась я к ней. — Я думаю о нем так часто, что ты даже представить не можешь, — грустно улыбнулась она. — И я знаю, что ты иногда говоришь с ним, и ты видела его, в отличии от меня. Но я не делаю этого и держу свои эмоции под столькими замками, что уже сомневаюсь, бьется ли моё сердце на самом деле, — подходила она ко мне все ближе, и я видела, что подруга на пределе. — Я записалась на тренировки. — Какие? — Учусь защищаться. Мыслить по-другому и... — Убивать, — сказала я жестко. — Это не поможет тебе, Долорес. Боль не дает ничего, кроме боли, и... — Не воспитывай меня, Эс, — перебила она меня. — Каждый справляется, как умеет, и я справляюсь так. Долорес замолчала, и мы смотрели друг на друга несколько секунд, не отводя взгляд. Затем я сделала еще несколько шагов к ней на встречу и обняла. Долорес несколько секунд была все еще напряжена, а затем ответила на объятья, и я почувствовала капли слез на своих плечах. — Просто бывают моменты, когда мне абсолютно безразлично, ошибаюсь я или нет, — прошептала она тихо. — Я хочу наконец-то успокоиться, но не могу. — А меня пугает мое резкое безразличие к людям, — отклонилась я, держа ее за плечи. — Но ты не причиняешь боль другим, и это более важная часть тебя, чем гипотетический домысел ошибки. — Знаешь, Эс, — вытерла она щеки, мокрые от слез. — То, что ты не осознаешь, какой ты на самом деле замечательный человек, одна из вещей, которые я люблю в тебе. Пусть ты и выглядишь почему-то несчастной. — Потому, что я несчастна, — ответила я, и во взгляде Долорес появилось понимание. — И дело всегда не в других людях, а именно во мне. Я пытаюсь делать все правильно, но все равно в конце терплю поражение. — Мне нужно вам кое-что сказать, — услышали мы Еву. — Что произошло? — спросила Эбби. — Кажется, у меня есть чувства к твоему брату. — О боже, нет, — не подумав ответила она, и я услышала смешки Донны и Эмили. — В смысле, как интересно. Хочешь поговорить? — Она хочет спросить, что ей делать, Эбс. Она не хочет портить с ним дружбу, и это так похоже на Еву, — поставила я бутылочку в холодную воду. — В отличии от меня. Я всегда все порчу, даже дружбу. И нашу пытаюсь с тех пор, как мы познакомились. Все засмеялись, и я взглянула на Еву. Она боялась того, что чувствовала, и боялась все испортить. Я думаю, что Ева на самом деле никогда ничего серьезного ни к кому не испытывала, и когда это наконец-то произошло, она боится, что может все потерять. Так странно. Каждый из нас воевал за все, кроме мужчин, которые могли бы стать важными. — Когда вы проводили время вместе? — Несколько дней назад, — улыбнулась она. — Вы очень разные. — Я люблю своего брата, — вздохнула Эбс. — Но дело в том, что он одиночка. Да, он душа компании, но если ему вдруг станет скучно, он встанет и уйдет. Джаспер никогда не будет извиняться и просто испарится очередной раз, когда снова поймет, что он не на своем месте. В мире просто нет женщины, которая смогла бы остановить его. Он ненавидит Нью-Йорк, и каждый, кто с ним общается, проигрывает вербально. — Кроме тебя, — усмехнулась Эм. — И, по-моему, ты недооцениваешь своего брата. Мне кажется, он потрясающий. Он умный, веселый, добрый, харизматичный... — И влюблен в тебя, — перебила его Эбби. — Эм, это видят все, кроме тебя. Мой брат глаз не сводит с тебя с тех самых пор, как вы познакомились. И приносил он кофе тебе лишь потому, что ему было не все равно. Ты была для него не просто другом, а женщиной, которую он хотел видеть рядом. Все смотрели с удивлением и изумлением, и я видела, что Ева была не в своей тарелке. Да. Обычно так и бывает. Ты можешь уходить от отношений, и встречать моральных уродов без чувства юмора и мозга. И все они будут без ума от тебя, считая центром своего мировоззрения. Но как только нам встречается что-нибудь стоящее, оказывается, что у него уже вся жизнь за плечами, и в лучшем случае, просто ребенок от другой. Потому что гораздо хуже быть влюбленным в Эмили Прайсон. — Я знала об этом, — прошептала Эм. — Просто думала, что, если это игнорировать, все пройдет. — Так вот оно никуда не ушло, — открыла холодильник Эбс. — Боже, я поправилась на 5 фунтов за 2 недели. Если так и дальше пойдет, я рожу головореза. — Как ты? — спросила Ева, явно скрывая свои эмоции. — Я одинокая тридцатилетняя женщина, которая беременна, и не знает, что чувствует. С одной стороны, я не желаю своему ребенку такого детства, как у меня с братом, но с другой — я перестану быть одинокой. — Ты не одинока, Эбс, — вмешалась Долорес. — Одинока. Все мы одиноки, пока у нас не будет ребенка или хотя бы мужа. Как бы вы не любили меня, вы не будете ждать после тяжелого рабочего дня. И как бы я не любила вас и не хотела вашего счастья, ваша улыбка по-настоящему не сделает мой день. — Эстель — лучшее что случилось со мной, — наконец заговорила я, сглотнув ком в горле. — И я люблю ее так сильно. Но все вы знаете о Джейсе, — избегала я смотреть Долорес в глаза. — Он убил нескольких ветеранов и угрожал моей дочери, если я и дальше буду лезть в это дело, — подняла я наконец глаза, останавливаясь на каждой подруге на мгновение. — А я буду в него лезть, так что хочу, чтобы вы уехали. Уехали вместе со своими животами и мужьями, забирая моего ребенка подальше отсюда, пока все это не закончится. — Я не дам убить его тебе, — сказала Долорес ледяным голосом. — Я не дам тебе этого сделать. — Долорес, он погубил множество жизней, — в непонимании смотрела на подругу Донна. — Ты ведь понимаешь это. — Мне плевать. Все могут исправиться, и я помогу ему это сделать. Я не стала ей говорить, что жажду убийства невозможно искоренить. В конце концов, ей и так слишком больно. — Чего ты хочешь, Эс? — спросила Эмили. — Мы умеем за себя постоять. — Да, но вы трое беременны. И кроме того, мне нужно, чтобы вы забрали мою дочь, — сказала я шепотом последние слова. — Я не хочу, чтобы... — Ты думаешь, Джейс бы тронул кого-то из нас? — повысила голос Долорес. — Слушай, Долорес, я люблю тебя, — вздохнула я.— Ты его не знаешь. Просто он уже не тот, кого ты помнишь, и я не позволю ему зацепить кого-то из вас, а тем более, моего ребёнка. — Мы сделаем это, — сказала Эмили громче, чем нужно было. — Мы сделаем так, как ты нас просишь, и заберем Эстель. — Я никуда не поеду, — возразила Долорес. — Если вы хоть немного... — Заткнись, — удивила меня Ева. — Правда. Ты любишь призрака, который убивает других людей. Как ты можешь вообще что-то чувствовать к нему, кроме омерзения? — Просто он каждую ночь снится мне, — заплакала она, сев на пол. — Каждую ночь я вижу его лицо. — И что ты видишь в своём сне? Что он говорит тебе? — спросила я. — Не важно, но я не хочу просыпаться. Чтобы вдохновить женщину, требуется делать то, что она внутренне желает. Чтобы вдохновить мужчину — интересно проживать свою жизнь и благоприятно влиять на жизни других людей. Энергия и амбиции влияют на людей, и они всегда следуют за своими увлечениями. По словам Долорес, Джейс заставлял ее чувствовать себя красивой, и она на самом деле стала красивой. Он не просто говорил ей это, но и смотрел и прикасался к ней так, что у нее не было поводов усомниться в этом хотя бы на секунду. Замечал любые изменения во внешнем виде, и даже в улыбке. Так странно. Раньше я всегда пыталась нравиться Майклу. Я следила за своим внешним видом и не позволяла увидеть ему меня в спортивных штанах. Но лишь со временем ты начинаешь понимать, что на самом деле внешний вид совсем не гарантия симпатии, счастья и тем более любви. Долорес знала, что совершенно не важно, в спортивных штанах она или в вечернем платье. Он просто любил ее, и все, что было связано с ней в тот момент. Когда она появлялась, все было прекрасным. Она чувствовала, что и она, и ее сердце в безопасности, и мне всегда было интересно, как это. Как это — признаться кому-то, что, несмотря на свою слабость, ты чувствуешь защищенность. Я поняла, что не важно, насколько мужчина привлекателен, веселый или сколько денег зарабатывает. Если женщина рядом с ним не может спокойно спать ночью, то когда-нибудь все, что вы построили, развалится к чертям. И конечно, в каждых отношениях есть проблемы. Но когда появляется недоверие, не поможет ни чтение мыслей, ни умение видеть желание по глазам о новой выставке, ни даже умение решать все проблемы. Все заключается в мелочах до тех пор, пока есть доверие. Перед тем как уйти, я решила поговорить с Майклом. Он имел право знать, и я так же отчаянно хотела защитить его, как и других. Может, даже больше, если быть совсем откровенной. Мы оба были ранены, и хоть я и не знала, что произошло с ним, но каким-то странным образом мы оба излечивали друг друга. — Майкл, — вошла я в гостиную. — Можно тебя на минуту? — Да, — направился он ко мне, и мы вышли на балкон, закрыв за собой дверь. — Знаешь, отчасти я рада, что не общаюсь с некоторыми людьми, и я говорила, что вернулся Джейс. — Эс... — Нужно, чтобы ты уехал и увез ее, — почувствовала я невыносимой холод. — Пожалуйста, просто увези нашу дочь. Я сжала руки в кулаки, и Майкл прижал меня к себе за плечи, смотря в глаза. Я не знаю, увидел ли он правду, но как только я оказалась в его объятьях — заплакала. Действительно зарыдала, держась за него, как за воздух. Я устала все время воевать и выживать. Я бы хотела жить обычной жизнью, воспитывать дочь и иметь обычную работу, которая не отбирала бы у меня собственную жизнь. — Пожалуйста, Майкл, — взяла я в ладони его лицо. — Увези её, иначе я просто не смогу никому помочь, защищая вас. — Почему он это делает? — снова прижал он меня к себе. — Ты говорила с ним? — Да, говорила, и да, у меня есть догадки. Но дело в том, что модели поведения никогда не бывают одинаковыми, как и мотивы. — Ты не думала, что у вас есть предатель? — Нет, — отклонилась я. — Но знаешь, работая в ФБР, я поняла, что они лучшие в мире лгуны. — Нужно отправить нашего ребенка подальше и сделать то, что нужно. — Нет, Майкл. Нужно, чтобы ты также уехал. — Нет, Эс, — взялся он за поручни балкона. — Я никогда не оставлю тебя. — Учитывая выдержку, умение выживать и стрелять, из нашей семьи я могу доверять лишь Адаму и Брайану. Но дело в том, — повернулась я, смотря на город. — Что их жены сейчас беременны. Следовательно, я могу верить лишь себе. — У нас тоже есть дочь, — повысил он голос. — Я не могу.... — Можешь, — перебила я его. — Можешь и сделаешь. Потому что так будет лучше, и ты это знаешь. — Эс... — Пообещай мне кое-что, — взглянула я на него буквально на мгновение. — Пообещай, ладно? — Что ты хочешь? — Если со мной что-нибудь случится... — Блять... — Если со мной что-нибудь случится, — продолжила я, заметив боль в его глазах. — Говори ей, что я любила ее. Я любила ее больше всего на свете. И не делай такое лицо, — провела я ладонью по его щеке. — Это моя работа, и люди умирают каждый день. Я не хочу, чтобы она знала об этой моей стороне, и хочу, чтобы она росла с женщиной. Хорошей женщиной, и пусть она будет в безопасности. — Черт, — выругался он, стукнув кулаком по перилам. — У тебя вообще есть моральные ценности? — Нет. Я же отдаю свою дочь. — О твоем материнском инстинкте я не спрашиваю, — схватил он меня за руку. — Мне интересно, ценила ли ты хоть что-то в этом мире, кроме своей роботы и эго, обретенного на ней? — Я не помню, Майкл, — забрала я руку. — Я уже не помню, какой была. Рядом с тобой я отдыхала душевно и разрешала себе быть просто женщиной. Но это неправильно. Я привыкла к работе, и она не сможет без меня. — Такого не будет, — услышала я голос Брайана. — Если ты хочешь, чтобы Эмили отпустила меня, уехав из этой страны, она не оставит тебя без нашей защиты. — Брайан, ты знаешь, я ни за что... — Знает, — добавил Адам. — И мы можем сделать все это вместе. — Долорес, детишки, — хмыкнула я. — Пусть она ненавидит лишь меня. — Ты его посадишь, Эс, — смотрел на меня Майкл. — Она не будет ненавидеть тебя. — Ты забыл одну деталь, Майкл. Я не умею сажать, и, если мне придется нажать на курок и убить того, кого больше всего на свете любит Долорес, я сделаю это. И пусть она будет ненавидеть меня, но я сделаю все ради ее защиты. — В этом вся ты, Эс, — обнял меня за плечи Адам. — Твоя любовь, как и ненависть, всегда в десятикратном размере возвращается. И все, что связано с тобой, всегда чересчур. Майкл ударил кулаком об бетонную стену, и я знала, что говорить ему что-либо бессмысленно. Будь я на его месте, я бы реагировала так же, и это всегда трудно принять, если вообще возможно. Я не хочу умирать и совру, если скажу, что не боюсь смерти, но в конце концов я просто хочу быть готовой. — Держи себя в руках, — сказал Брайан. — Не говори мне, что делать, — не сдерживал Майкл свою злость. — Я всю жизнь пытался не быть, как ты. И все равно оказался в заднице. Ты стреляешь, как серийный убийца, — теперь говорил он мне. — Вычисляешь и смотришь на трупы, как на картины Боттичелли, зато покормить ребенка не в состоянии, — на последнем слове его голос сорвался. Брайан и Адам осуждали его. И хоть я знала, что он прав, слышать это все ровно было больно. Раньше я подшучивала, что женщина во время беременности передает свой мозг ребенку, а остатки уходят во время родов с плацентой. Потом, чтобы его восстановить, она начинает поедать мозг мужа, и если мужик умный, то за год они оба восстановятся, а если нет, то семья развалится. Я сделала два шага вперед, чтобы оказаться к Майклу впритык. — Во мне много недостатков, — ответила я слишком спокойно. — Но ты не смеешь мне говорить о нелюбви к моей дочери. Да, мы вынуждены отдать ее на какое-то время, но только чтобы защитить. Я всегда делаю все, чтобы защитить своих родных. Я знаю ее на 9 месяцев больше, чем знаешь ты. Я даже знаю другой вкус во рту, который появлялся во время беременности от ее злости, — показала я кавычки в воздухе. — Так что ещё раз... — Эс, прости... — Мне нахер не нужны твои извинения, — перебила я его в свою очередь. — Все, чего я хочу, это чтобы теперь ты пробыл ей родителем на 9 месяцев больше, чем я, и мы квиты. Вскоре мы с Майклом и Эстель ушли, попрощавшись перед этим со всеми. Я держала Эстель на руках, сильно прижимая к себе. Только теперь у меня было, что беречь, и я так боялась уйти, так и не увидев ее взросления. Так боялась, что не увижу первый класс и выпускной. Так далеко заглядываю, что аж смешно. Я ведь могу даже не услышать «я люблю тебя», учитывая, что отпускаю ее. Я настолько хотела заплакать, что с трудом сдерживалась, держа свою слабость и отчаянье при себе. Я знала, что моя дочь будет плакать без нас. Знала, что будет искать нас взглядом, и я буду держать ее вещи, не стирая их, чтобы те сохранили запах, присущий только ей. Мое сердце словно держали в ладонях и сжимали, не чувствуя ко мне жалости. Мы ехали в полной тишине, и я, не удержавшись, сказала вслух то, что так долго держала в себе. — Я отдаю ее, и она, возможно, начнет ходить без меня и, нарисовав первый шедевр, покажет его не мне. — Ты не доверяешь Донне, Эбби и Эмили? — спросил Майкл. — Я не доверяю никому до конца, Майкл. И дело не в других людях. — Знаешь, — остановились мы на светофоре. — Я понимаю. Правда. Ты не доверяешь, потому что каждый раз, когда что-то случалось, ты все проходила в одиночку. Ты не признаешься, что тебе больно, и даже будешь до конца отрицать, что способна чувствовать боль. Но я хочу, чтобы ты знала, — снова тронулся он с места. — Ты можешь доверять мне. Во всем, Стейси. Каким бы ужасным человеком ты меня не считала, и что бы ни думала о всех остальных, я просто хочу, чтобы ты знала и помнила, что всегда можешь довериться мне, и я не подведу. Я ничего не ответила, но, Боже, все внутри меня сжалось. Я так хочу и правда поверить в эти слова, и мне так нужно хоть кому-то наконец-то довериться до конца. И как бы мы с Майклом не ругались и на каком расстоянии не находились, он был мне самым близким человеком на всем белом свете. И он знал, что я всегда буду с ним в каком-то смысле. Что бы ни случилось, я буду защищать его и оставаться рядом до конца, хоть и сохраняя свое сердце при себе. Я никогда не смогу уйти или разлюбить его. Он нужен мне, и важен настолько, что я готова отпустить, чтобы просто защитить. Приехав в квартиру Майкла, я знала, что сплю последнюю ночь за длительный период времени со своим ребенком. Я почти не сомкнула глаз, смотря на нее все время, проливая слезы, как будто они что-то бы изменили. Я понимала, что, как мать, должна всегда быть со своим ребенком, а выходит, что я ничем не лучше своих родителей. Я тоже бросаю ее, и обстоятельства не имеют значения. Мать не должна никогда причинять боль своему ребенку, будь то ментально, эмоционально или физически, но дело в том, что я не хороший человек. Хороший человек по определению никогда не позволит себе жестокое отношение к окружающим его людям. Когда появляется ребенок, то ему нужно дарить любовь и заботу. И не существует никаких отговорок или обстоятельств. Будут как хорошие времена, так и не очень. Будут возникать проблемы и неожиданные ситуации. Но родители всегда должны быть рядом. Таков закон, и мы не вправе его менять. — Ты гораздо сильнее нас с твоим папой, малышка, — шептала я тихо. — Ты лучше. На самом деле ты не похожа на нас совсем. Ты сама себя вырастишь, если мы не сможем, и вырастишь во многих отношениях. Всего сама добьешься, как это сделали мы. В тебе есть свое собственное чудо. И каждый допускает ошибки, но ты не будешь Эстель. Прости, что я отпускаю тебя, и прости, что не знаю, смогу ли вырастить и сказать, какая ты потрясающая. Прости, что так и не дам возможности тебе полюбить свою мать. В конце концов, я сомкнула глаза лишь на несколько часов, все время просыпаясь, целуя головку своего ребенка. Я приняла душ, когда было всего пять утра. Сделала кофе, покормила Эстель, которая плакала последние полчаса, не переставая, и в конечном итоге бонусом разбудила Майкла. Спустя час войдя в его спальню, я смотрела как он собирал вещи и о чем-то думал. Я видела это по его взгляду, и Майкл словно не был в этой комнате, находясь в своих мыслях. Я поехала на работу, пообещав вернуться до их отлета, чтобы не сделать то, о чем потом буду жалеть. — Что такое, Вист? — услышала я звук открывающей двери без стука, как только села за рабочий стол. — Я видел отчет по трем последним осужденным, Эс, — бросил он мне папку на стол. — Педофилов, которых мы поймали на прошлой неделе. — И что? — Только ты одна знаешь, что там произошло, и я принял то, что они убиты сокамерниками, но я давно работаю и замечаю напряжение. — Не все вокруг преступники, и я не... — Будешь, — повысил он голос. — И пойдешь. Иначе ты знаешь, что будет. Он знал правду, но я бы никогда не признала этого вслух. Вист знал, что они не были убиты сокамерниками, и знал, что моей вины никто не докажет. — Это он, — бросил он мне вторую папку на стол. — Вчера мне в голову пришла мысль о том, что он слишком долго живет, и я взял ордер и обыскал его дом. Я нашел нож и выбил из него признание. Я смотрела на фото мертвых ветеранов и увидела мужчину. Единственного живого из всех них. — Это не он. — Откуда ты знаешь? — Просто знаю, — чувствовала я злость. — Верь мне. — Я не могу верить тому, кто постоянно чего-то не договаривает. «На месте преступления есть улики, которые по самой их природе нельзя забрать и изучить, как собрать любовь, ярость, ненависть, страх». Джеймс Риз. Приехав к Майклу, я увидела всех друзей. Они были готовы улетать, и я не спрашивала, куда именно. Я не хотела знать в случае, если меня попробуют вынудить говорить. Майкл держал Эстель, и Брайан с Адамом носили сумки. — Дай я с ней попрощаюсь, — сказала я, протянув руки к дочери. — Заботься о ней. Если что-то нужно будет, проси помощи у Донны или Эмили. И Майкл... — я заметила, что все стали суетиться или просто отводить взгляд. — Что не так? — Давай ее мне, — взял ее на руки Адам. — Вам нужно поговорить, и мы скоро придем. — Я никуда не еду, — сказал Майкл, когда друзья покинули дом. — Я остаюсь с тобой, и мы будем разбираться с этим вместе. — Нет. — Да. — Нет, Майкл. Тебе грозит опасность... — Почему? — разозлился он. — Почему ты думаешь, что я вообще ему нужен? — Потому что ты важен мне. Потому что он знает, что ты моя ахиллесова пята, а ты, дурак не понимаешь этого. Я сказала все на одном дыхании, и мне вдруг стало очень холодно. Он знал это и просто хотел услышать эти чертовы слова, из-з которых я, произнося вслух, чувствовала отвратительную слабость и беспомощность. — Идем попрощаемся с нашим ребенком, — взял он меня за руку. — Нам предстоит много работы. Мужчины о чем-то разговаривали, а я сильно прижала к себе свою дочь. Честно говоря, я не надеялась, что они уедут, пусть и не все. Но была несказанно этому рада. — Эс, — услышала я голос Эмили. — Запомни, каждый может быть рядом в солнечную погоду. Но настоящим испытанием на верность в вашей жизни станут дни шторма. — У нас с Майклом не бывает ничего, кроме шторма. — Он сможет стать твоей опорой Стейси, — добавила Донна. — Но только если ты дашь ему шанс. В свою очередь не пренебрегай им, не лги и не дурачь его. Не предавай его доверие в надежде, что он будет рядом, несмотря ни на что. — И в конце концов, — приобняла меня Ева. — Если он старается быть лучше с тобой и для тебя, то дай ему знать, как сильно ты это ценишь. Для вас обоих выражать свои эмоции, признавать страхи и рассказывать о самых сокровенных желаниях — тяжело. Но если ты покажешь ему, что согласна идти на компромисс, ему открывать эти двери будет намного проще. — Я не поняла, — все еще целовала я личико Эстель. — У нас тут прощание или бесплатный сеанс психоанализа? — Комфорт в отношениях начинается со способности быть откровенным и честным со своим партнёром, — улыбалась Эбби. — А эта способность в свою очередь начинается с понимания, что тебя не осудят. С ним ты всегда самая подлинная версия себя. — Я люблю тебя, малышка, — не ответила я подругам, смотря лишь на своего ребенка. — Я люблю тебя так сильно, что попытаюсь сделать все, что в моих силах, чтобы ты вернулась домой. Я надеюсь, что это будет в близком будущем, и ты будешь жить в безопасности, имея рядом лишь семью, которая будет любить тебя, несмотря ни на что. — Эстель начала плакать, и я отдала ее Донне. — Я люблю тебя, милая. — Они начали уходить к машине, и мой голос сорвался. — Я люблю тебя больше всего на свете. «Материнство, конечно, дает невыразимое счастье, но это счастье в любви или браке надо выкупать такой ценой, что я бы никому этого не посоветовала». Жорж Санд. После того, как все отправились в аэропорт, я поняла, что ближайшее время мы будем жить впятером —Адам, Брайан, Долорес, Майкл и я. Это были те, кто просто не мог уехать, и я приняла это, пусть и не сразу. Я включила воду в ванной и закрыла двери. Долорес искала что-то в интернете, сидя в своей комнате, а Адам и Брайан ушли во двор жарить барбекю на ужин. Я не плакала по своему ребенку, но это был худший день моей жизни. Я словно чувствовала физическую боль от ее отсутствия и не хотела делать ничего. Даже дышать. Когда прошло какое-то время, я надеялась лечь в постель и пролежать так сто лет, как минимум. Майкл открыл дверь и, закрыв ее за собой, смотрел на меня. Он был измучен, и, смотря на мое тело сейчас, у него не было желания. Впервые, наверное, его глаза видели во мне человека, а не объект желания. Мы не отводили взгляд друг от друга, и он, сняв с себя рубашку, прикрыл мою наготу. Гораздо легче обнажать тело, чем душу. Почему я стала такой? Черствость, тело без души и неумение проявлять слабость стали моими вечными попутчиками. Я наклонила его к себе, и нашла губами его губы. — Эс... — Ты хочешь меня, — прошептала я. — А я хочу тебя. Я хотела поцеловать его. Чем больше я сдерживалась, тем сильнее мне этого хотелось. Майкл каким-то образом стал мне настолько близким, что я уже и не представляла, как жила без него ранее. Как я встречала стольких людей с которыми смеялась, и не встречала его? И самое главное — с появлением этого мужчины я поняла, почему ни с кем ранее ничего не получалось. Кто-то сказал, что, если долго всматриваешься в пропасть, она начинает всматриваться в тебя. Впившись грубым поцелуем, Майкл рывком подхватил меня за бедра и прижал к себе. Я застонала, и ногти вонзились ему в спину. Острая боль почище любой ласки подтверждала силу нашего влечения. И я просто надеялась забыться, или еще хуже — вспомнить все, что было до начала темных желаний.