Антипод

Серые декорации театра жизни сменяются на в точности такие же; позолоченные, с выгравированным ее именем меж одуванчиковых проплешин, не приносящие никакого нового уклада вещей, лишь вспухшие от рубцов ладони. Фрост, под стать своей фамилии, кажется студеным, промозглым героем в этой тупоугольной постановке, словно отчужденным от собственных мыслей, в разрез идущими с каждым самобытно произнесенным словом. Джаспер забывает Элеанор, его антипод идеальной принцессы в бархатных тонах королевского дворца, дефектным сбоем в программе; под «дефектным сбоем» Фрост понимает незыблемое утешение третьим сортом алкоголя, за пять вместо хотя бы тысячи фунтов, и перепихон с сахарной Офелией «из жалости». Нет, Офелия ему определенно нравится в полупрозрачных тонах ночного света, особенно, когда проникновенно ловит устоявшуюся тишину (хоть ножом нарезай и смотри в ультрамариновые глаза «а вам тоже надо, да?») или под ним взывает к бумажным городам Джона Грина*; ее любимая книга — единственное, что Джасперу удается узнать от периодически возникающего и исчезающего второстепенного персонажа Прайс. И все остальные, те, у которых вельвет поношенной любви свисает с абажура комнатных ламп тоже «возникающие и исчезающие»; единственное их отличие от Офелии в том, что Фрост, по иронии, по пресловутому стечению обстоятельств знает ее имя. — Из тебя вышла бы отличная королева, — монотонно припечатывает Джаспер, находясь в ежедневной прострации. Как жаль, что у него аллергия на принцесс.

***

Элеанор не любит теряться в пугающей неизвестности, забытой колыбели прошлого и протоптанных ее именем вечерах для одиноких; талый снег под ногами лаковых дизайнерских сапог превращается в подмёрзлую корку сугроба с практически бриллиантовыми кристаллами, глушенными бликами переливаясь на свету. Его антипод принцессы с персиковой кожей, прожжённой бычком от дорогих сигарет рубашкой стучит в шаткую дверь между новеньким ковриком «You are welcome» и захламленной от недавнего переезда квартирой; его обшарпанный порог каменной плиткой стелется перед ней «пожалуйста»**. Элеанор всегда играет в его постановках главные роли. — Может, дашь мне войти? — И по мальчишеской забытой привычке Джаспер впускает ее внутрь к себе (в идеале: в себя, но об этом выдуманные сказки умалчивают). Хенстридж виноградной лозой, той из которой делают ее любимой вино в изученном подвале королевского дворца, оплетает все его трезвые мысли и самого Джаспера заодно; Фрост рвано целует ее влажные губы с порога «соскучилась, да?». В конечном итоге, в этом театре жизни они сойдутся: им будет около тридцати, когда Джаспер наконец-то прозреет, а Элеанор протрезвеет; протрезветь бы им сейчас тоже не помешало, но кто будет спорить с литром мартини внутри? И с Элеанор не будет спорить; ну кто спорит со своим антиподом принцесс?