Будь моей Венди

      Это был такой день, когда мы, как отлаженные механизмы, утром прыгаем с утеса сна в пучины океана злободневности, рутины и тревоги. Мы летим — и вот! — вместо встречи с обволакивающей, мягкой серостью мы вдруг разбиваемся вдребезги о камни. Жизнь ломается. Мы начинаем собирать ее вновь, проектировать заново, и перед нами предстает смутный образ будущего… Пугающий, однако полный таинственного огня, вселяющего надежду.       Это был день еще из таких, когда мы бродим в темноте, силясь понять, отчего не видно желаемого света. Тупое, безликое равнодушие давит со всех сторон, а в нем, словно драгоценные камни, переливаются темными огнями ненависть и зависть. Казалось, вера в то, что ночник в этом душащем мраке зажжется, уже иссякла; с губ срываются слова проклятия… и вот он — свет, такой желанный и уже нежданный, вновь зажигается в пустоте…        …Он уже забыл, когда приобрел странное умение разговаривать с самим собой. Это спасало его в те безнадежные моменты его жизни, когда уже не спасало ничего. Когда не было помощи, некому было поплакаться в жилетку или хотелось просто отвлечься, повеселиться.       «Нет это не шизофрения, совсем нет, — говорил он самому себе. — Просто я разговариваю с очень умным и понятливым собеседником, который и есть Я Сам.»       Хотя что-то страшное, совсем не похожее на него, дышало в спину, выходя иногда из дальних слоев психики…       Так, обычно он представлял, что сидит в кругу людей, как это бывает на психологических тренингах. Десяток размытых лиц с понимаем смотрели на него.«Клуб анонимных алкоголиков, » — со смехом у себя в голове провозгласил он. Встал с воображаемого стула в воображаемой комнате.       «Здравствуйте, меня зовут Энако, и я японский самурай, что истребил десять тысяч воинов… — по кругу людей прокатилось удивление и упало около него, громко звякнув напоследок, словно огромная монета. Он вытянулся, стал важно расхаживать по комнате, изредка кукарекая, как мальчишка… Вообще-то, он и был мальчишкой.       Психологический тренинг превратился уже в зрительский зал, где на сцене выступал один актер.       — Ах, нет… стойте! — остановился он, воздев палец к потолку. Улыбался он словно Чеширский Кот. — Я Тоби, тот самый Тоби, который имел в запасе столько знаний, сколько человек даже не может себе вообразить! ..       Возгласы еще громче, и словно волна, они омыли с ног до головы нашего актера. Он замахнулся еще выше, еще дальше, и вот — зрители уже не в театре, а в цирке, а наш мальчишка — это акробат, перепрыгивающей с планки на планку.       Он набрал в грудь побольше воздуха и громогласно провозгласил, словно взрослый муж:       — Я тот, кто осмелился украсть дочь султана и уйти от него живым. Имя моё — Рамин!       И с этими словами он спрыгнул вниз, звонко смеясь, голос его снова стал мальчишечьим, рассыпаясь на искры. Он уже готов был приземлиться на цирковой батут, отскочить и полететь к небу, словно орел. Но в тот самый момент, когда он был готов снова прыгнуть, яркий слепящий свет озарил все вокруг, и мальчик почувствовал, что ему сильно обожгло лицо.       Декорации воображения исчезли, актер нырнул в темноту, а жгущий луч света не отставал от него. Усилием воли мальчик прервал фантазию и вернулся в реальность…       Первое, что он увидел, огромные глаза, как у лемура, которые смотрели на него в упор и обожгли своим взглядом. Даже то, что мальчик прятался в собственной голове его не спасло. Всепроникающие карие глаза на маленьком кукольном лице девочки, сидящей на соседнем столике в школьной столовке…       «Опять ты! … — с гневом подумал мальчишка, чувствуя, как внутри возгорается гнев. Они уже встречались… глазами. Дети и учителя проходили мимо них, мелькали в области видимости, но они не сводили друг с друга глаз. Мальчик стал размышлять, что этой дрянной девчонке от него надо. — Ладно, ладно… Никакой я не воин и уже тем более не маг. Я Валера Ладин, ученик седьмого класса…»       — Катя, Катя! … — к девочке с глазами лемура обратилась сидящая рядом подружка. Она тоже посмотрела на Валеру, окинула презрительным взглядом, полным вражды, словно помоями. Шепнула на ухо Кате шутку, и Валера по губам ее прочитал свое имя, а также то, что он «снова занимается донкихотством в далеких мечтах». За многие годы Валера это умение выработал в совершенстве, терпя насмешки от сверстников.       Но Катя никак не отреагировала, продолжая изучать Валеру взглядом, словно пытаясь попасть в его сказочный, выдуманный мир. Как мы видели раньше, ей это отчасти удалось…       «Королева красоты, — с издевкой подумал Валера. Отвернулся, закрыв ладонью часть лица, словно защищаясь от надоедливого солнца. — Такая с виду идеальная, а как дело — слабая. Да побудь ты хоть один день в моей шкуре, в этом проклятом мраке, в этой грязи! .. Да с деньгами и я был бы принцем, а не лягушкой. Тоже мне, принцесска нашлась…»       Катя встрепенулась, словно укололась, перевела взгляд на друзей.       «Грубиян!» — подумала она, поджав губы. Столько вражды, столько злобы было в жесте Валеры, в его тяжелом взгляде, что Кате снова расхотелось наладить с ним контакт. Вообще-то Катя, как примерная ученица, презирала хулиганов и лентяев, кем и являлся Валера в глазах окружающих. Но что-то такое одухотворенное, волшебное промелькало в нем, когда он мечтал о воинах и магах, словно он сам становился одним из них…       Катя поправила прическу — роскошную косу, длиной уходящую до самого пояса. Не считая школьных оценок и полученных знаний, она особенно гордилась своими волосами.       «Хулиган и двоечник… — подумала отличница Катя о Валере. — Да побудь ты на моем месте хоть день! .. Выучил ли бы ты все параграфы и теоремы? Ходил бы за меня в музыкальную школу? А на танцы? А в выходной еще и в бассейн… Да нет, ни за что же на свете не продержался бы и часа!!! Еще и презирает меня. Нахал!»       Многочисленные друзья Кати, а по совместительству завистники - все, кто любил греться в лучах ее славы, начали травить шутки про Валеру. Они ухахатывались неизвестно над чем, раздувая абсолютное ничто до размеров слона. Смеялись до слез, с гаком и хрипом, словно диснеевские гиены. Валера, наблюдая за всей «Божественной Комедией. Часть первая — Ад», как он называл свое школьное бытие, поспешил удалиться. На столе, где обычно школьники оставляли свои тарелки и подносы, отобедав, лежали огромные кухонные ножницы. Валера затормозил. Он окинул взглядом столовую и как нельзя кстати увидел пожарную кнопку. План мщения родился в его голове в считанные секунды.       Пожарная кнопка находилась на кухне, в отделе, где моется посуда. Дверь была открыта, туда-сюда ходили поварихи и посудомойки. Валера сел рядом с кухней, выждал момент, когда в комнате никого не будет — все ушли убирать столы — и прошмыгнул туда… Уборщица, вытиравшая стол с подносами, не обнаружила ножниц, которые положила туда в начале перемены.       — Господи, грязное старье, и то сопрут! — ругалась она и понесла гору посуды на кухню. В этот миг раздался сигнал пожарной тревоги, и Валера успел выскочить в столовку, никем не замеченный, и смешаться в толпе.       Радостные школьники, пользуясь случаем, тотчас же выскочили на улицу с криками и свистом, не разбираясь в чем дело. Даже взрослые не могли их остановить, дети летели на свободу, словно необузданная река, прорвавшая плотину. Поварихи заругались на детей, на их очередную выходку с пожарной системой, — уже не ново, чтобы кто-то срывал так урок. Но Валера так сделал не для того, чтобы не пойти на ОБЖ…       Друзья Кати уже давно были на улице, оставив свой объект обожания, а она, как примерная ученица, не стала поддаваться «стадному инстинкту», и пока решила подождать, когда учителя вернут всех обратно.       Этого Валера и ожидал от нее.       Он как самый настоящий шпион из голливудских фильмов прокрался в тылу Кати и… в один «чик» огромных кухонных ножниц состриг ее роскошную косу.       То, что было дальше, Валера помнил смутно. Прошла, вроде, секунда — и время будто замедлилось — в столовку вбежал почти весь педсостав во главе с учителем ОБЖ, бывшим военным. Он не стеснялся в выражениях, сотрясая басом воздух, словно пытаясь у этого самого воздуха вызнать, кто виновник переполоха.       Оглушительный крик. Такой, казалось, что чуть стекла в окнах не лопнули. Педсостав, уборщицы, поварихи, даже вахтерши с охранником сбежались на крик Кати, лучшей ученицы школы. Уже вернулись дети. Все они ошеломлены и даже, казалось, испуганы. Даже учитель ОБЖ изменился в лице, — ему хотелось раздавить хулигана собственными руками.       Валера уж и позабыл, что так и стоял посреди столовой с косичкой отличницы в руках.       Что он испытывал в тот момент? Сначала, когда Валера только отрезал волосы Кате, его раздирал какой-то дьявольский смех, словно то, что накопилось в ходе долгих лет издевательств над ним, выплеснулось, вышло вон из души. Потом Валера почувствовал, будто какая-то глыба сдавила его голову, будто он — вовсе не он, и вдруг с сокрушением подумал: «А зачем я это сделал? …»       «Не нужно было, нет…» — промелькнула мысль в голове. А внутри, в самом сердце, словно змея засела и сдавила грудь, и всё смеялась, смеялась, смеялась! ..       Он еще раз позволил себе засмеяться: невыносимо было терпеть змеиную пытку, отголоски того, что сидело у него глубоко в подсознании, вскормленное издевательствами и злобой окружающего мира.       И Валера снова увидел девочку с глазами лемура среди многоликой толпы. Она смотрела прямо на него. Катя мужественно молчала, однако сотрясалась от плача, и слеза за слезой стекали по её щекам. Катя больше не могла терпеть вида изгоя школы, отобравшего у Кати ее гордость, ее красоту. Она закрыла лицо руками, и так пронзительно жаль стало хулигану девочку-отличницу, что он чуть было не бросился ее утешать, вмиг выбросив из головы, что он преступник.       Ругань, брань, кто-то треплет его за ухо, так сильно, что оно потом неделю болит; кто-то дергает за волосы. Несколько учителей во главе, опять же, с ОБЖечником, ведут хулигана к директору. Сверстники шли за ними, окружали, наблюдали за Валерой, выкрикивая всякий вздор, кто-то даже дерзнул, как гадюка, прошипеть что-то про его родителей, и, в особенности про мать, которая давно пропала…       Так сопровождают всякие зеваки, охотные до зрелищ, преступника, который восходит на эшафот. Но Валере было плевать, он не слышал и не вникал ни во что. Его поразил тот факт, что уставши все терпеть, он сорвался именно на Кате, которая никогда не издевалась над ним.       «Только вот сжигала взглядом, — думал он о ней в тот миг. — Но это ее, девчачьи заморочки… Зачем я с ней так?»       Но ответ не приходил — в голове было пусто.