А потом он всё равно вернулся.

Последняя неделя самым невероятным образом смогла наглядно продемонстрировать относительность течения времени. Она тянулась невыносимо медленно, буквально цепляясь за каждую минуту в страстном нежелании выпускать их из своих цепких когтей. И в тоже время умудрялась лететь, не разбирая дороги, сметая на своём пути часы и дни. Каждое утро Фонг просыпался ровно в четыре утра, борясь с собой. Вставать не хотелось ровно настолько, чтобы тратить целую вечность для изобретения предлога остаться в постели хотя бы ещё полчаса. Просто потому, что теперь рядом с ним жил не ершистый мальчик, а монстр в человеческом обличье, желавший сжить со света своего невольного соседа. Каждое утро Фонг вздрагивал, оглядываясь по сторонам, надеясь не увидеть ничего странного. И по дому передвигался перебежками, похожими скорее на столь любимое Колонелло скрытное проникновение на территорию врага. Всеми силами Фонг старался производить как можно меньше шума. А иначе откуда-нибудь появлялся Кёя, и начиналось странное. Надежда, что ему удалось ненадолго утихомирить разбушевавшегося парня, растаяла, словно хрупкая снежинка на ладони. Кёя выслушал всё, даже не пытаясь скрывать холодную ярость, вспыхнувшую в нём. Но хватило его ненадолго. Оказалось, что остывал Кёя так же быстро, как и закипал. Уже на следующее утро началось. А началось всё с того, что немного поразмыслив, Кёя решил, что ему собственно плевать. Жалость? Прекрасно, он выбьёт дурь из этой головы "Made in China". Сострадание? И от этого он избавится. Терпение? Выдавит, вытравит, выгрызет. И заставит принять его как равного. Заставит признать очевидное. Заставит полюбить себя. А нет, так ему же хуже, потому как Кёя не собирался никуда уходить. Конечно, сначала он хотел просто забить его до смерти. Буднично и банально, зато действенно. Вот только оказалось совершенно невозможным не видеть того, как Фонг с трудом заставляет себя проглотить едва ли четверть крохотной миски риса. Или как он ложится вечером спать, складывает руки на груди и не может уснуть, постоянно одёргивая руку, которая тянется к чёткам. А ещё упорно смотрит куда угодно, лишь бы не на него. Вопреки убеждению Хибари Кёя отлично разбирался не только в дисциплине, боевых искусствах и методах забивания до смерти. В человеческой психологии он тоже кое-что понимал. И как пользоваться чьим-то комплексом вины знал преотлично. В первый же день, когда они пошли на озеро, Кёя добросовестно пошёл ко дну – опять же молчком, без всяких ненужных спецэффектов. Наглотался воды – неожиданно мерзкой, с привкусом прелой травы. Зато с удовольствием наблюдал, как Фонг – совершенно белый, словно собственное кимоно, откачивает его, приговаривая на китайском «только не умирай». Это Кёя потом нагуглил в планшете, старательно воспроизводя фонетику. В отместку Фонг устроил ему забег с полной корзиной кирпичей на спине. Пять часов ада Кёя запомнил надолго. И, наверное, сдох бы где-нибудь посреди цветущих кустов гортензии, если бы не постоянная подпитка пламенем солнца и баранье упрямство. На второй день Фонг проводил сеанс массажа. Да только не такого как обычно – болезненного, долгого и убийственно медленного. Абсолютно новенькое что-то. С костяными скребками, круглыми камнями, нагретыми энергией солнца. Кёя и тут придумал способ надавить на нужные точки. Лежал себе и комментировал – голос почти до шёпота снизил и давай «ах, да…вот тут хорошоооо». Фонг вытерпел до самого конца. Только вот руки дрожать начали. Отыгрался Фонг вечером, заставляя разом присмиревшего парня скакать, словно стрекозёл по маковому лугу. И объяснял таким добрым-предобрым голосом, что цигун – это настолько древняя школа, что всякие каратэ и прочие дзюдо просто падают ниц и трепещут от ужаса. И Кёя верил, потому что у самого волосы на голове шевелились от всех этих «парящих ласточек» и «танцующих тигров». К середине недели они оба уже и забыли в чём вообще смысл этих их странных военных действий. Просто получали удовольствие от процесса. Хотя каждый про себя закатывал глаза, вздыхал и чертыхался. Кёю раздражало, что мужчина почти не выныривает из своих грёбанных медитаций. Ему казалось, что там Фонг пытается спрятаться от него. И это у него отлично получалось. Пролезть к нему в подсознание никак не удавалось. На пятый день Кёя успокоился. Совсем. Теперь многочасовые пробежки снова стали для него чем-то простым и необременительным. Он всё время пропадает в лесах, окружающих дом. Каждое движение, как и раньше – это удовольствие. Тонфа льнут к рукам, словно заскучавшие домашние любимцы. Кёя не пытается начать разговор первым, не зная, как штурмовать стену, которой нет. Фонг так же приветлив, как раньше. Так же радушен и заботлив. Так же добр. Вот только всё это демонстративное и напоказ. И чем ближе конец отведённого срока, тем легче становится. Фонг сделал просто невозможное, своими безупречными стараниями он просто подтвердил все подозрения Кёи. Утро воскресенья опять наполнено шумом. Тихим журчанием голоса Фонга с улицы и чуть хриплым баритоном Реборна. Кёю раздражает, что он проснулся позже всех, позволив двум этим секретничать друг с другом. Кёя выскальзывает на улицу, в голове роятся сотни ехидных реплик, так что ему есть из чего выбирать. Но весь его задор сразу же пропадает, как только он замечает свой чемодан возле машины. Фонг улыбается Реборну. Улыбается искренне, уж фальшь Кёя в нём увидел бы сразу. - Ну и здоров же ты дрыхнуть, Хибари! – Реборн усмехается, просто лучась отличным настроением человека с чистой совестью, которая хранится в сейфе за ненадобностью. - Не забывай делать разминку, Кёя, - интонация в голосе Фонга напоминала больше «прощай», чем обычную рекомендацию врача. Фонг кланяется – сначала Реборну, потом Кёе. И уходит по дорожке в дом, снова той самой невесомой походкой, которая так ему нравится. Но дверь за собой закрыть не успевает. - Но я же теперь вылечился, - будто это всё объясняет, говорит Кёя, вклиниваясь в дверной проём. Он говорил ровным, ничего не выражающим голосом. Словно не впихнули ему в руки чемодан минуту назад и не выставили за дверь. Он вообще выглядел очень спокойным, как будто заранее знал исход разговора. - И ты решил, что дело в твоём недуге? - опять улыбнулся Фонг, опуская глаза. Боль рвётся изнутри, заставляя торопиться, а значит, ошибаться. – Разве мы не обсудили все твои заблуждения? Кёя промолчал, уткнувшись взглядом в пол. А как тут противоречить, если он действительно так думал. Его рука ещё крепче сжала косяк, мешая закрыть дверь. Он не думал, что могут быть какие-то другие причины. Окинув долгим взглядом мужчину, Кёя не увидел решительно ничего, чтобы противоречило его желаниям, планам и целям. Вот только оказалось, что у Фонга есть свои желания, планы и цели. - Мне уже сто восемь, - Фонг в первый раз смеётся громко, не сдерживаясь, словно это действительно смешная шутка. Ему хотелось объяснить как-то понятнее. - Проклятье страшная вещь. Но благодаря нему я видел в жизни многое, Кёя. А ты ещё совсем ничего. Так откуда же тебе знать, что это именно любовь? Ты испытываешь ко мне благодарность, это и понятно. Но не торопись с выводами. Просто поезжай туда, где тебе рады, где твоё место. К сожалению, я не могу больше тратить на тебя своё время. - Опять усложняешь, - ухмыльнулся Кёя, понимая, что теперь-то он попался. - Но раз так, то не имеет смысла спорить. Кёя развернулся, подхватил свой чемодан, который зачем-то снова принёс от машины, и шагнул на лицу. Фонг отступил от двери и скрестил руки на груди, надеясь, что сил хватит до самого конца. И снова, как уже бывало, Кёя осел на землю, не пройдя и двух шагов - без единого звука, рухнув, как подрубленное дерево. Фонг оказался рядом в ту же секунду, требовательно обнял, приподнимая с травы. Он обеспокоенно шептал что-то по-китайски, очевидно забывая, что Кёя его не понимает. Мужчина встревожено гладил его по спине, одновременно пытаясь зажечь своё кольцо, хотя прекрасно знает, что пламени в нём совсем не осталось. Ведь за неделю он истратил почти всё до капли. В его голосе столько нежности, столько печали. Все эмоции, которые он так тщательно прятал и сдерживал, вдруг хлынули наружу под натиском беспокойства. Ему так хотелось разделить эту боль на двоих. А ещё лучше, забрать всю её себе. - Кёя, - Фонг тормошит его своими изящными, тонкими руками, оказавшимися ужасно сильными. - Вот теперь я точно уверен, - спокойно проговорил Кёя, поднимая глаза. И только сейчас Фонг заметил, что они не карие, как ему всегда казалось, а серые. Нотки торжества в его голосе настораживают. Ведь секунду назад корчился от боли, а сейчас спокоен. Фонг разжал объятия мгновенно, опуская глаза в надежде, что Кёя всё же не успел рассмотреть там ту самую скрытую правду. Только что его обвели вокруг пальца. И как выкручиваться на этот раз, он не представляет. Хотя тонкий голосок в душе предательски радуется, что возможно, теперь не удастся его вот так просто выгнать. И эта мысль такая сладкая, такая невероятно эгоистичная, что Фонг невольно задержал дыхание, пытаясь если не бороться, то хотя бы не потакать ей. Кёя молча встаёт с колен и так же молча уходит. Реборн, конечно же, никуда и не уезжал, продолжая наблюдать за спектаклем из-под вечной тени своей шляпы, которая скрывает вспыхнувший огонёк в его глазах. Он курит сигары, которые ему подарил недавно Тсуна. Колонелло тогда ещё поддел, мол "фаллические намёки". И откуда такого нахватался? Реборн мысленно выругался, когда Кёя высвободился из рук Фонга и как ни в чём не бывало вернулся к машине. И нет в нём ни тени печали. Скорее уж воодушевление. Неужели ошибся старый лис Реборн? - Поехали, - бросает Хибари, усаживаясь на переднее сиденье и захлопывая дверцу. – Быстрее. Реборн с трудом сдерживается, чтобы не отвесить Хибари подзатыльник, в точности как он всегда делает с Тсуной. Но здесь уже вряд ли поможет. Разве что пришибить паршивца. Фонг слушает шелест камешков, выпрыгивающих из-под колёс. А потом остаётся только тишина. И вроде бы надо радоваться, что снова взяла верх мудрость над глупым, старым сердцем. Но не получается. Хочется распотрошить собранную недавно коноплю, закурить – возможно тогда, Фонг снова сможет поверить, что теперь-то всё будет хорошо. Кёя отсутствовал месяц. А потом он всё равно вернулся. Потому что в шестнадцать нет мудрости, которая подскажет, как правильно. Зато есть то, что иной раз гораздо лучше. В шестнадцать ты не боишься ошибаться, не боишься жить и "неправильно" для тебя совсем не причина не быть счастливым. А ещё тебе плевать, что скажут и что подумают. Ведь можно просто цыкнуть «камикорос» и прыгнуть в омут с головой. Фонг во все глаза смотрит на Кёю, который как-то странно выглядит в кожаной куртке и джинсах. В руках у него мотоциклетный шлем и чемодан. А на плече жёлтая канарейка. - Древняя китайская пословица гласит: 'Невидимой красной нитью соединены те, кому суждено встретиться, несмотря на Время, Место и Обстоятельства. Нить может растянуться или спутаться, но никогда не порвется.' Я не очень-то верю в такие расплывчатые определения, - сообщил Кёя вместо приветствия. Пинком он пропихнул чемодан в комнату, явно не желая сейчас возиться с багажом. Шлем неожиданно аккуратно поставил сверху. Ощупав себя по карманам, Кёя извлёк наручники, заставив глаза Фонга ещё больше округлиться. - Так что я обзавёлся чем-то посущественнее какой-то там нити, - заключил Кёя, захлопывая за собой дверь. Фонг неожиданно для самого себя краснеет, возводя глаза к небу. Он внезапно для самого себя падает на спину и разводит руки в стороны. Сдавленно смеясь, Фонг почти стонет, понимая, что уж теперь-то точно не выкрутится: - Простите, но я не говорю по-японски. Кёя хищно скалится и проходит в комнату. Он присаживается на корточки и произносит с ужасным акцентом, но вполне разборчиво: - Это тебе не поможет. Я выучил китайский.