Мэйбл плачет совсем по-другому

Диппер иногда слышит, как плачет по ночам его сестра. Это не типичные девичьи рыдания, когда глаза опухшие и голос срывается. Не те плачи, что он когда-либо вообще слышал от девчонок — с надрывными визгами, с икотой и пробуждающейся истерикой. В него в таком случае часто летели первые попавшиеся под руку предметы, и он быстро захлопывал дверь. Нет, Мэйбл плачет совсем по-другому. Тихо скулит, забитая, кусает фаланги пальцев до крови. Не кричит о своих бедах, не делится болью, перед сном перематывая бинты. Она даже никогда не обращается к Дипперу за помощью, упорно твердит, что она справится. И идет за аптечкой. А Дипперу хочется выть. На столе после нее вечно остается гора мусора, но он нисколечко не сердится. Подходит к баку и молча выбрасывает окровавленную вату. Диппер знает, что она потом вновь полвечера будет корить себя за невнимательность и нечистоплотность, а он захочет ее обнять. Крепко-крепко, чтобы в ребрах щемило и дыхание обрывалось. Но он лишь выдавливает из себя измученную полуулыбку и старается сделать вид, что не замечает на ее глазах слезы. О, он бы многое отдал, чтобы услышать перезвоны ее смеха. Громкие, шумные, всеобъятные, как само ее существование. Но Мэйбл лишь безмолвно готовит завтрак и ковыряет вилкой кусочки недожаренной яичницы. Прикасается к плечам на мгновение и убегает в комнату, чтобы Диппер продолжал есть, не слыша ее пустых истерик. А Дипперу кусок в горло не лезет. Он сам меняет ей простыни, сам стирает их, стараясь избавиться от уже въевшихся алых пятен на белоснежной некогда ткани. Кровь повсюду. Лопатки Мэйбл кровоточат уже две недели, и Диппер понятия не имеет, сколько еще ей терпеть. Она не свыкнется с мыслью о ранах, и он никогда не услышит ее смеха. Дипперу сейчас действительно хочется умереть. Это один из двух моментов в жизни, когда ему больше всего на свете приятна эта мысль. Слишком сладко было бы скончаться от потери крови. Слишком подло было бы это делать, зная, что Мэйбл смогла вытерпеть. И Диппер сможет. Шатаясь из стороны в сторону, не разбирая дороги и не видя перед собой ничего, кроме разноцветных пятен. Мозг уже не реагирует на боль, все слишком нереально, чтобы быть правдой. Пальцы рук слиплись, он чувствует, как под серым бомбером сочится кровь. Лопатки будто сломаны в нескольких местах одновременно. Кости не собрать воедино, и крошево из осколков впиваются в кожу. Дипперу больно. Дипперу чертовски хочется закрыть глаза. Рюкзак на спине заметно потяжелел. Во рту застыл противный металлический вкус, и его мутит. В голове ни единой мысли, все сознание пропитано болью. Но он продолжает идти, разгоняя цветастые круги, мельтешащие в глазах. Отшатываясь от случайных прохожих. Стараясь дойти. Мэйбл не может понять, почему Диппер так испуган. До чертиков, до зеленых человечков и пляшущих огней. Забиться бы в угол и взвыть, но он лишь улыбается, слишком натянуто, как-то пугающе. Слишком наигранно. Неправильно и вовсе не к месту. Когда Мэйбл смотрит в открытый рюкзак, она впервые за две недели начинает плакать при брате. Именно так, как все остальные девчонки — с придыханием, икотой и опухшим красным носом. Дипперу почему-то даже смешно от этой мысли. Лишь бы на пол не упасть. А Мэйбл что-то пытается из себя выдавить, снимая с плеч Диппера пропитанный темной жидкостью бомбер, но лишь несуразные звуки вылетают из ее горла. Дипперу сейчас до чертиков смешно. Наверное, алкоголь начал действовать. И он интуитивно наклоняется к кроссовкам, чтобы развязать шнурки, но его останавливает Мэйбл, обхватив ладонями лицо и глядя прямо в раскосые глаза. Она неловко тянется к нему и обнимает, стараясь не дотрагиваться до перевязанной вокруг груди красной футболке. В воздухе витает тошнотворный запах, в голове все еще ни одной мысли. Диппер обнимает ее в ответ. Стараясь не задеть ее спину, перевязанную бинтами с противным аптечным запахом. А Мэйбл плачет, утыкаясь носом в плечо брата и закрывая глаза, чтобы не видеть торчащие из рюкзака окровавленные белые перья.