Время не ждет

Жил-был человек. Жил он в маленькой комнате под самой крышей самого обычного дома. В комнате был старый деревянный стул со скрипящей спинкой, такой же старый письменный стол с большим выдвижным ящиком и паутинкой царапин, надписей, номеров и рисунков на столешнице; была скрипучая пружинистая раскладушка, тонкий матрас, пара одеял и подушка, большая лампа-торшер с неярким светом из-под разрисованного абажура. За стеллажами был отгорожен маленький кусочек пространства, где помещалась раковина с вечно подтекающим краном, газовая плита, две тумбы, четыре подвесных ящика над этим всем, горшок с фикусом и маленькая полочка, на которой стояли баночки со специями и травами. Ах да, еще в углу помещался старенький красный холодильник с приклеенной на дверцу таксой в накидке Шерлока Холмса. Иногда холодильник начинал трястись, громыхая какими-то своими деталями, и тогда человек смеялся, что у него снова проснулось его домашнее привидение. Помимо всего прочего в комнате была еще картонная коробка, в которой лежал старый шерстяной свитер, и две миски, сделанные из консервных банок(одна из-под вишневого компота, вторая – из-под персикового). А еще были толстые тетрадки в плотной кожаной обложке. Они все были исписаны немного корявым острым почерком, где-то перемежались картинками, сухими цветами и листьями; некоторые страницы были в пятнах от ягодного сока или свежей травы, некоторые пошли волнами на том месте, где на страницу упали капли дождя. Такие же тетради, только пустые, лежали стопками на верхних полках левого стеллажа. Наверху же стояли несколько картонных коробок, заваленных разными мелочами: камушками, монетками, ручками, брелками-безделушками, амулетами, бусинами, картами… Был там и маленький, будто настоящий, парусный кораблик, несколько игрушечных солдатиков, одна лошадка с обломанным ухом, потрепанная книжка в синей обложке с белыми буквами: «Территория», карманный фонарик, деревянный альпинист, лесовичок из шишки, струны для гитары, губная гармошка, порванные бусы – синие с искорками, авантюриновые, - необычная отполированная коряга, альбом с марками, часть из которых в него не влезала и валялась вперемешку со всем остальным, и еще много-много всего подобного. Вместе с человеком в комнате жили двое: непонятного серо-коричневого окраса, который человек называл бусым, мохнатый пес, похожий на помесь таксы с немецкой овчаркой, и большой бурый крыс. Пса звали Сталкером. Больше всех на свете он любил железные гайки, винтики, болты и вообще всякие железки, потом человека и крыса, и потом старый шерстяной свитер. Кроме коробки со свитером и консервных банок для воды и еды у Сталкера были еще кожаный ошейник с серебристой бляхой – гордость любой собаки, - и жилетка с кармашками. Специальная жилетка, в которой пес мог носить железяки, маленького плюшевого крокодила и какие-то полезные вещицы. По характеру он был очень гордым, рассудительным и независимым. Не признавал фамильярности и панибратского отношения от незнакомцев и чужаков. Кроме того он был личностью очень честной, непримиримой с притворством, обманом и ложью. Крыс был личностью не менее выдающейся. Имел он прописку в коробке Сталкера и на третьей снизу полке шкафа, между двумя стопками пустых тетрадей. По характеру и воспитанию был интеллигентом, любил классическую музыку, но не брезговал и походными песнями под гитару. Всегда вел себя очень сдержанно и прилично, уважительно по отношению к другим. Единственным, от чего крыс сходил с ума были мятные леденцы на деревянных палочках или в светло-зеленых в белую полоску обертках. Имя крыс имел такое же интеллигентное: Афонасий Никифырович. Да, именно АфО насий НикифЫрович. Коротко – Нафаня или Никифыч. А еще у человека был большой старый рюкзак. Когда-то он сшил его сам из плотного зеленого брезента, приделал ремешки из стропы, нашил боковые карманы и клапан. И в какое-то утро, а иногда вечер, человек бросал взгляд на стеллаж, потом переводил его на маленькое квадратное окно и говорил веселым хриплым голосом: - А не пора ли нам в путь? Время не ждет. Крыс и пёс согласно кивали, и человек быстро собирал в рюкзак ватный спальник, теплые вещи, моток проволоки, нож, кусачки, консервы, пару упаковок крупы, сухое молоко, мятные леденцы, сверху клал три-четыре пустых тетради, завернутые в плотный чехол, старенький фотоаппарат «Зенит», запас пленки, спички… На пояс он вешал небольшой кассетный плеер с обмотанными изолентой наушниками, надевал на пса его жилетку, загруженную разными нужными вещами, подсаживал в свободный карман Никифыча, и все трое уходили туда, куда несли их ноги или лапы. На триста лет назад или на сто вперед, в другой мир или в тот же… …Соседи с легким удивлением проходили мимо двери в квартиру на чердаке(если, конечно, их каким-то ветром заносило на самый верхний этаж), останавливались, перечитывали прикрепленную к ней записку: «Вернусь лет через двести. Журналы в почтовом ящике. Хозяин.», - усмехались и проходили дальше по своим делам. «Странный парень», «Ишь, шутник!», «Пф…» - думали они. А человек возвращался. Лет через двести вперед, а, быть может, назад, оглядывался, пытаясь узнать изменившийся двор, здоровался с новыми соседями. Потом, поправив лямку рюкзака, улыбался и уходил к лестнице на чердак, провожаемый удивленными взглядами. Вслед за ним уверенно и достойно шел Сталкер, везя на спине Нафаню. О человеке тут же забывали, а он, отперев скрипучую дверь, оглядывал родную комнату, гладил по голове пса и задумчиво говорил: - Вот ведь странное время – вновь оно нас не дождалось. Ну да ладно. А вечером человек сидел за письменным столом, засыпал в коробку новые безделушки и перелистывал новые исписанные тетради в толстой кожаной обложке… А время все так же бежало вперед, а быть может назад, и не ждало.