Стрелок на часах торопливый пульс. Слёзы на глазах душат. Ну, и пусть. Дышим, но не в такт, значит, вышло так.
— С каких пор вы стали жить раздельно? — Через неделю, как только поссорились. — Как к этому отнеслись ваши сожители? — Конечно же негативно, они очень вспыльчивые люди! — Вспыльчивые?.. То есть, мы можем допускать тот момент, что ваша жена ушла из-за них? — Нет, определённо нет. Она всех любит, понимаете?.. Дело только в нас, во мне. — Вы дарили ей подарки? Усыпали вниманием, комплиментами? — Да, я пытался быть всегда рядом с ней. — Она проявляла к вам свою любовь? — Да, в мой День рождения она была рядом со мной, подарила подарок. — Продемонстрируйте его, пожалуйста. Мужчина закатил рукава свитера и отпустил ремешок на запястье: — Это часы. Собеседник взял подарок пациента в руки, осмотрев полностью. — Они спешат, вы знали об этом? — Я не хочу переводить стрелки назад. Это все равно ничего не изменит. — Ладно, — мужчина с усталым вздохом снял очки с переносицы, — но вы разбирались в самом себе? В это проблеме? Вы можете искупить вину вашей ссоры? — Причина во мне. Я всё время остаюсь глупым взрослым человеком, который никак не может разобраться и жить в полную меру, радуясь всему, что есть, а не бояться новых ошибок и недостатков. Я не могу стать хозяином собственной семьи, которую построил тоже не сам, а с помощью каких-то посредников и случайных моментов. Я трус, который не может отдаться настоящим чувствам, забыть про разум. Я не могу продолжить спокойно жить, как только начинаю что-то новое. — Самокритично. Вы сами это поняли? — Нет, жена. — Ну вот, видите, ваша жена сама поставила вам нужный диагноз, — улыбнулся сеньор Де Роса, убирая со стола бумаги. — Так что мне делать? — с надеждой спросил мужчина напротив. Его карие глаза потускнели еще больше. — Как психолог, советую вам набраться побольше терпения, мужества и ждать того самого момента. Но будь я на вашем месте, я бы ходил за ней по пятам, если вы действительно её так любите, — доктор встал с кресла. — Я говорю это вам, как мужчина, сеньор Герман. Вы должны бороться за свою семью до конца, если вы хотите этого. — Спасибо. Я попытаюсь, — Кастильо сжал губы, встал со стула и пожал руку психологу, прежде чем выйти из кабинета.***
Солнечный день тускнел с каждым часом. Часы в кабинете пробили восемь. Герман стоял у окна, заложив руки за спину. Он опустил взгляд на стол, на котором лежали те самые часы. Это единственное, что угнетало и давало ему надежду, рвало душу на куски и заставляло горько улыбаться воспоминаниям. — С днём рождения, — улыбнулась Анхелес, протягивая ладошку. — Есть примета, что их нельзя дарить, но пускай они будут приносить тебе удачу. — Солнышко, спасибо, — расплылся в улыбке Герман, принимая подарок. — Это лучшее, что могло быть, — он протянул руки, и девушка рухнула в нежные объятия. — Я люблю тебя, — прошептала она, прижимаясь к его щеке. Гром грянул, заставляя дрожать тоненькие листья на деревьях. Небо превратилось в тёмно-фиолетовое, крупные капли дождя косо падали на землю. Мужчина все ещё стоял у окна, смотря на часы. Секунды бежали, спотыкались, пытались вырваться из плена времени, рвались и снова убегали. Внутри что-то сжималось, не желая отпускать и бросить. Просто что-то сжигало само себя, пытаясь привыкнуть к уже окружающей черноте. Просто ошибка, просто глупые часы, просто люди. Яркая вспышка осветила город. Белая молния коснулась его кабинета, заставляя замереть жизнь на несколько секунд. Его пальцы дрогнули, он глубоко вздохнул и затаил дыхание, словно проводя сквозь себя удары тока. Свет лёг на часы, освещая бежавшее впереди время. Снова громкий удар, который оглушил с ног до головы, заставляя зашелестеть страницами старую папку с графиками, лежавшую на столе. Снова вспышка, снова удар, грохот… Цифры вздрогнули вместе с ним. Он снова выдохнул, вцепился глазами в круглую поверхность времени, пытаясь уловить мгновение. Часы остановились. Он судорожно вдохнул в себя воздух, не зная, что делать. Растерянный взгляд медленно поднялся на улицу, где продолжал бушевать ливень. Молния сверкнула где-то в самом уголке города, словно её и не было — такой грозной и чужой. Герман снова опустил глаза на циферблат. Его ресницы дрогнули, губы на секундочку раскрылись. Часы продолжали идти, как ни в чём не бывало.Переулков шум, я пока дышу. Капли по стеклу, в улицы спешу. Время попрошу — может, я ещё прощу
***
— Пап? Щелчок — и резкий искусственный свет снова коснулся кабинета. Виолетта аккуратно взглянула на отца, он стоял с закрытыми глазами и… плакал? — Пап? Папа, папочка… — тихо, спокойно, боясь сломать что-то и без того уже разрушенное. Души этого дома сдвинулись с места, разбивая, царапая своим острием тонкие грани личного спокойствия каждого. Она это понимала. Герман повернул голову, увидел дочь. Он испуганно посмотрел по сторонам, возвращаясь в прежний мир, наполненный, увы, искусственным светом. — Да? Ты что-то хотела? — он спрятал часы под рукав. — Я… я хотела узнать, как ты, — ещё чуть-чуть, и из обеих пар глаз хлынут слёзы. Понимание того, что ничего не исправишь — вот, что так стягивает внутри. Герман не отвечал. Он снова сидел где-то у себя, во внутреннем уголке раненной души. Виолетта снова всё знала. Ноги почти подкосились, девушка успела схватиться за дверной косяк. Отец не заметил этого. Она понимающе кивнула, развернулась и хотела уйти… — Спасибо, — громкий шёпот отца заставил замереть её на месте. Виолетта осторожно обернулась и вздохнула от ужаса. Близкий ей человек стал неузнаваемым. Ещё немного, и он снова станет почти что чужим. — Ольга передала тебе чай. Она просит, чтобы ты выпил его до дна, — девушка протянула кружку. Её рука дрожала. Герман медленно потянулся к дочери за спасательным напитком. В горле сильно пересохло за последние дни. Пальцы Виолетты дрогнули. Непонятная колкость окутала её руки, стало слишком больно, горячо, невыносимо. Пальцы разжались сами по себе, кружка с горячей жидкостью растеклась по полу. Виолетта с ужасом взглянула на отца, ожидая хоть что-то привычное, родное: упрёк от папы, добрый смех, нежная рука, гладящая её волосы… Нет, ничего. Абсолютно ничего. Герман застыл на месте, горько глядя на капли чая, растекавшиеся по паркету. Они напомнили о чём-то давнем, близком, очень сильно родном и одновременно больном. Мужчина снова посмотрел на окно, на стёкла ложились прозрачные капли и медленно стекались вниз. — Дождь — это её слёзы, — прошептал он. — Слёзы, которые льются не переставая, — он посмотрел на дочь, которая сквозь слёзы с ужасом продолжала на него смотреть. В ушах эхом отразился горький плач. Он, не медля, снова схватился за часы, пытаясь найти в них что-то. И нашёл — в самом уголке, почти у начала кожаного ремешка появился небольшой скол.***
Даришь глазам моим свой одинокий дым.
В мире ненужных слов вдвоём молчим…
Прячешь усталый взгляд, сердце зовёт назад.
Но, вопреки всему, часы спешат.
Потеряла суть, только бы вздохнуть чуть-чуть… Стружкою из глаз побежала тушь. Пишет свой рассказ осень наших душ.
Его глаза медленно закрываются, открываются вновь. Это невыносимая пытка для обоих. Его рука затекла, он пытается переставить её, убрать с дверного косяка, но не получается. Причина снова неизвестна. Ещё немного, и её глаза не выдержат. Она сломается, разрушится, пропадёт. Она была неправа, это выше её сил. Резкий стук разбавляет тишину. Герман опускает взгляд, видит на полу разбитое стекло. Растерянность окутывает всё тело. Его глаза расширяются, он припадает взглядом к запястью, но не находит там часов. Разбитый циферблат валяется на полу. Стрелки нового механизма дорабатывают последний спешащий круг, а затем затухают. Тихо, не спеша, по-настоящему. Герман поднимает глаза. Разницу можно почувствовать — сейчас в них есть страх. Его губы дрожат, он в замешательстве пытается произнести её имя: — А… — шёпотом кричит он. Секунда, и она зажмуривается, слёзы градом катятся из закрытых глаз. Всё правильно. Она не смогла. Закрывая глаза руками, она словно падает, не замечая никого. Она убита, растерзана. Стрелки часов проткнули её душу. Раненную, как и его. Он прижимает её хрупкое тело к себе, ощущая холод. Родной холод. — Анджи, — он выговаривает её имя, прежде чем крепко прижаться к ней. Его глаза чуть не пропускают слёзы, но он может их сдержать. Кто виноват в этой истории? Действительно ли время? Часы, спешащие сильнее, чем мы.Даришь глазам моим свой одинокий дым. В мире ненужных слов вдвоём молчим… Прячешь усталый взгляд, сердце зовёт назад. Но, вопреки всему, часы спешат.