Astra inclinant, non necessitant. Звезды склоняют, а не принуждают. Audi, vide, sile. Слушай, смотри, молчи.
Музыка: Судный День — I.N.R.I. (Igne Natura Renovatur Integra) A Forest of Stars — Raven's Eye View
Неужели я проснулся? Но отчего вокруг так темно: всё ещё бродят тени, лишённые своих хозяев, и чувствуются настороженные взгляды? Я слегка разогнал тьму мысленным усилием, но мой сон плохо подчинялся мне, своевольно ставя меня в неудобное положение. Туман рассеялся — миг, и я стою посреди масштабного зала, огромного, как цех Атоммаша. Меня окружает полукругом дюжина высоких кресел необычной, как будто бы анатомической формы, и в то же время они одновременно угловаты, чрезмерно массивны. Хотя, возможно, это не кресла огромны, а я невелик на их фоне. Сидящих в них мне разглядеть не удаётся. Но могу ощутить заинтересованные взгляды, направленные на меня. Прямые и нет. Словно бы смотрящие не на меня, но в моём направлении. Сквозь и рядом. Нечто тяжёлое давит на мысли, становится тяжело связывать предыдущую секунду с последующей. Мышление вязнет, стопорится. Наступает необычное спокойствие, единение с чем-то большим. Я, какой уже я? Это странное чувство, когда ассоциируешь себя с чем-то больше… это верно?.. решительно нет! Меня обжигает нечто злобное, но я, чувствуя, насколько этот гнев справедлив, устремляю его на невидимых мне лиц, что пытались смешать меня с грязью, перемешать с однородной биомассой всего мира. Я кричу: «Я не все! Не вся жизнь! Только лишь малая песчинка, сосуд, бесполезно залитый потребностями и желаниями. Не они мои, а я их. Я не прикладывал руки к их созданию и не собираюсь, перемешавшись с всеобщими стремлениями и желаниями, отождествлять себя со всем миром! Я не в их власти! У вас нет надо мной власти!» И я падаю. Проваливаюсь вниз в невообразимом падении, в хаосе окружающих лиц и искажённых картин, настолько странных и быстро сменяющихся, что я не в состоянии их рассмотреть. И это начинает сводить меня с ума. Внезапно нахлынул мой вечный враг — страх смерти. Картины гибели, распада и разрушения. Тщеты и бесплодия пустого нарциссизма. Нет! Что же, если тщетна одна жизнь, то почему не тщетно её повторение в потомках? Что толку видеть своё продолжение в этой мешанине лиц и тел. Эй, едва ли у вас — кем бы вы ни были — на месте логика! Неужели из-за этого я должен войти в этот кругооборот вечно поедающего себя змея? Я опять чувствую жар, разливающийся по телу. Обречённость усиливается до предела: вижу, как уничтожаются народы, как без, казалось, видимых причин вымирают целые разумные виды, ничего после себя не оставив, уничтожаются библиотеки и люди с бесценными знаниями, как истлевают картины и забываются боги, как сгорают цивилизации под ударом астероидов и чудовищного по мощности оружия. И из-за глупости. Да, погибнет всё. И я, и вы. Всё рухнет в пыль. И с гибелью моей и последнего родившегося в сей миг человека исчезнет тот мир, в котором я существовал. Нет смысла в продолжении — это будет уже другой мир. Не важно, что ты для него делал. Я видел! Всё конечно: и ваш Орден, тех, кто скрывается от моего взгляда, хотя и недостаточно хорошо, и весь этот мир тоже ничто. Сказанное ясно, как день. Мне. Но становится легче. Падение продолжается, и теперь я падаю не в одиночестве, но вместе с тысячами людей. Они появляются новорожденными, растут, взрослеют и дряхлеют прямо на глазах, а внизу в конечной точке полета я вижу ощерившуюся зубами невообразимых чудовищ бездну. А со стороны смотрит ещё кто-то, чей взор не давит на меня, но видит абсолютно всё, заглядывая в каждый закоулок моей души. Злой и требовательный, но не пытающийся давать мне указы. Я собираю весь внутренний огонь, всю тлеющую ярость в одну точку — в руках у меня раскалённый клинок. Я падаю и встречаю чудовищ ударом и проваливаюсь в какую-то тьму. Я чувствую, как клыки раздирают моё тело на множество кусков. Там, в темноте, жар сменяет холод, и я слышу голос. Неукоснительный и мощный: «Твой страх смерти — он сметёт тебя с пути воли, растопчет, как нечто ничтожное, как дикий зверь, вооружённый не одними лишь клыками, но всё ещё остающийся зверем. Твоя воля не в тех потребностях, что являются частью тебя, как животного. Если подчинишь её им — она растает, заменённая волей твоего вида. Станешь подвластен стае, чья воля лишь в одном — жрать и размножаться. И не подчиняйся идолам и книгам, червяк, боящийся смерти! Ты сам творец своих стремлений и никто другой. Ах, да — да пребудет с тобой Воля, всегда!» (ситс.) — Как, как получить это? Где мне достать такую волю? (ситс.) И мне ответили. — Подчинить себе свои страсти, преодолеть низменную глупость. Ощутить, как жар энергий стремится по твоим жилам, и познать удовлетворение безо всякого сожаления. (ситс.) И я падаю дальше.* * *
Я проснулся. Всё ещё стояли созданные моим воображением, а возможно и не только им… или же им интерпретированные картины этих клыков и пастей. Воплощение голода и конца всего. Брр… А ощущения в теле от того, будто бы меня пережевали и выплюнули вовсе не были приятными. Одно радовало — я лежал в мягкой кровати. Воздух был свеж и прохладен. Открывать глаза не хотелось, но сны мне надоели — кошмары вообще не мой профиль. Шахматы, призраки, пустыня, теперь ещё и пасти с клыками. Не хотелось вставать, открывать глаза — я всё ещё опасался увидеть, что ничего ещё не закончилось. Наконец, медленно открыл глаза и увидел незнакомый серый потолок. Ко мне были подключены какие-то медицинские датчики, и только пара из них имела тонкие провода, тянущиеся к устройству рядом с кроватью. Рядом стояла капельница, но сейчас я не был к ней подключен. Голова была перевязана. Первой мыслью было то, что я попал в больницу, с чем и были связанны все эти навязчивые видения. Но я всё так же идеально чётко видел мир, а надписи на пакете, закреплённом на капельнице, были выполнены тем чудным шрифтом, который я видел на купюрах. Я ещё раз бросил взгляд на потолок. Гладкий. Непривычная конструкция. Тонкие металлические балки плавно изменяли свои сечения во имя равнопрочности, но подобная оптимизация несвойственна строениям и любым конструкциям, если только они не подымаются в воздух. Это окончательно убедило меня в том, что я вовсе не на Земле. Я громко и отчаянно застонал. Ничего из произошедшего мне не приснилось, всё было абсолютно реально, разве что за шахматную доску я бы ещё поспорил. Или дело в том, что я просто не способен был осознать происходящее и видел всё в известных мне образах и ассоциациях. Так же сказал недавно «Йорик»? В палату вошёл человек. Это был медик с аккуратно подстриженной седой бородой. Глаза неопределенного цвета затерялись среди сетки морщин. Левую щеку пересекал длинный и глубокий шрам, начинавшийся у виска и терявшийся в бороде. Человек был очень стар. Почему я решил, что он медик? То, что на нём было надето, можно было назвать только медицинским халатом, идеально белым и отглаженным. Он что-то участливо спросил на том языке, похожем на «English», что однажды использовал твилек. — Спасибо, но со мной всё в порядке, (русск.) — постарался успокоить его я. Я и в правду чувствовал себя много лучше. Медик присел рядом со мной, посмотрел показания подключённых ко мне приборов, быстро осмотрел меня. После чего поднёс к лицу браслет, который носил на левой руке, как часы, и сказал несколько слов. Зажглась синеватая голограмма. Через пару секунд ему ответили; он говорил со своим собеседником, используя браслет, как телефон. Закончив разговор, он вновь обратился ко мне ещё на одном, неизвестном мне, языке, не заметив в моих глазах искры понимания, он успокаивающе кивнул мне и вышел. Я попал в очень глупую ситуацию. Ни я никого не понимал, ни меня понять окружающие не могли. Не то чтобы это нечто для меня новое, но донести свои мысли до собеседника никогда не было так трудно. Возможно, мог помочь ускоренный языковой курс, прописанный мне призраком. Но я чуял одним местом, что это вызовет лишь ненужные вопросы, дать рациональные ответы на которые я был не в силах. Пока я сочинял легенду поубедительней, в комнату ко мне зашло сразу несколько человек. В «человеки» я уже стал записывать всех гуманоидов, чьи лица имели вполне человеческий вид. Вслед за ними, медленно и нелепо переваливаясь с ноги на ногу, проследовал протокольный дроид, дальний родственник C3PO. Всегда казались нелепыми эти роботы из звездных войн. Ладно, военные дроиды грубо нарушали все три закона робототехники, но они и это делали неэффективно. Протокольного дроида я установил бы на гусеничное шасси — так бы я поступил с большинством роботов. Вызывал симпатию только неунывающий астромех-ведроид R2D2, развивавший тревожащую для робота самостоятельность. Вошедшие сели. Стоять остался только дроид. С него уже облупилась половина краски, матовой и вовсе не золотой, оголяя металл корпуса. Похоже, его внешний вид никого не беспокоил. Среди вошедших был знакомый уже мне доктор, тот твилек, что затаскивал меня в машину, и презентабельно одетый человек, лет сорока на вид. Лицо его было абсолютно непримечательно, он смотрел на меня, как на пойманного в песках скорпиона. На нём, помимо наряда синего цвета, был бронежилет. Единственный здесь он носил оружие. Из кобуры торчала рукоять пистолета, но он также носил и длинный меч, или же шпагу, но сквозь ножны я видеть не умел. В руках у него была трость, увенчанная матовой костяной фигуркой вставшего на задние лапы чудища, напоминающего гориллу. Первым ко мне обратился дроид, он начал говорить мне различные фразы на разных языках, иногда он сопровождал их сложными жестами. Даже приседал. Судя по всему, в антропоморфности дроида, запрограммированного на культурное общение и поддержку переговоров, был некий смысл. Я решил не тянуть кота за хвост и обратился к нему сам. — Тебе известен этот язык? (русск.) — медленно и как можно чётче спросил я его. — Если тебе понятно то, что я говорю, скажи мне об этом. (русск.) Дроид замер и выдал фразу, ни слова из которой я не понял. Безрезультатно: русского языка он не знал. Остался один туз в рукаве, но пиковый. Впрочем, не распнут же меня за знания ситского, вдруг я археолог или историк? Отмечу, что первые археологи вышли из грабителей могил, развивших это дело до промышленных масштабов. — Может, мы сможем говорить на этом языке? (ситс.) — перешёл я на единственный язык Галактики, который был мне известен, стараясь не сломать язык на дифтонгах. — Ты знаешь язык ситов? Тебе ясно, что я тебе говорю? (ситс.) — Да, мне известен этот язык, моя программа обеспечивает прекрасное понимание этого языка (ситс.). — Произношение дроида было идеальным. Он продолжил с радостной интонацией: — Моя модель N2-PD, серийный номер 2387-45. Я рад, что смогу оказаться полезен для ведения переговоров. (ситс.) Было обидно, что дроид говорил намного чище и грамотнее, нежели я. Крайне продвинутый говорящий словарь, видимо именно в него эволюционирует «Google translate». Протокольный дроид уже заговорил с делегацией, сдав меня с потрохами. Полученная информация вызвала бурную реакцию, словно весть о приближающейся войне или налоговой инспекции. Затем через него мне стали задавать вопросы поочередно все представители делегации. — Это твой родной язык? — задал первый вопрос предводитель полевой тройки. Взгляд его серых глаз прозрачно намекал: начнешь юлить — и живо вернешься обратно в пески. — Нет, мой родной язык дроиду неизвестен. — Тот, на котором ты заговорил первый раз? — Да, это русский язык. Он громко фыркнул, явно скептично оценив сказанное мной. Прежде, чем переводить сказанное им, дроид экспрессивно что-то высказал. — Этому дроиду известны два миллиона языков и диалектов, о чем он не умолкает хвалиться, и ты продолжаешь утверждать, что твой язык неизвестен лингвистам АЛЦ(1)? Эти сумасшедшие присылают обновление программы этого старого хлама, — дроид сбился на этой фразе, — этого старого хлама еженедельно. Он знает языки дикарей из забытых всеми богами регионов, едва освоивших огонь, занимающихся каннибализмом и кровосмешением. И ты продолжаешь травить эту сказочку? — От себя добавлю, — закончив перевод, продолжил монотонно нудить робот, — что этот грубиян не обновлял мою программу четыре стандартных года и два месяца, возможно специалисты Альдераана уже открыли для себя ваш язык и внесли его в базы данных. Также не могу не уточнить, что мне известно не два миллио… — тут начальство прервало его короткой фразой, видимо означавшей что-то вроде: «заткнись уже». Я уже собирался застонать, как вдруг вздохнул с облегчением. На их месте я не только бы не обновлял его регулярно, но и не включал бы даже без лишней надобности. Красить точно бы не стал. Тут заговорил старик. — Меня зовут Нестор Фелл, и я главный медик на этой базе. Мальчик, прежде чем наш уважаемый законник продолжит твой допрос, я обязан уточнить состояние твоего здоровья. Сначала меня интересует твоя голова. Болит, кружится? Твоё зрение не пострадало? Тебя не тошнит? — участливо спросил он. Дроид переводил. Мальчик! Хотя он вправе звать так всех присутствующих в палате. Я вздохнул. — Олег, — представился я, затем, прикрыв глаза, продолжил: — Болит немного, но не кружится. А со зрением всё отлично и не тошнит вовсе, спасибо за помощь, кстати. — Не за что, это моя работа, — ответил он. — Тебя привезли в ужасном состоянии. Солнечные ожоги, тепловой удар, обезвоживание, потеря крови. Хорусет в самом зените едва не поджарил тебя, парень. Я решил, что ещё и сотрясение мозга, а я редко ошибаюсь насчёт такого. Я был уверен, что ещё пару дней ты даже не сможешь членораздельно говорить. Но ты уже практически здоров, — радостно рассказал он о моем феномене, затем участливо и с подколкой он спросил меня: — Ты человек… отчасти. Но к какому виду конкретно ты относишься? — Не знаю уже, — от неожиданности вырвалось у меня. Дроид послушно перевел мою сентенцию. Со мной заговорил законник, как его назвал Нестор, но не договорил — его перебил твилек. Дроид перевел оборванное. — Кто бы ты ни был, и откуда бы ты не явился, — он выдержал паузу, слова его падали тяжело, значимо. — В этом лагере я — закон. Здесь уважают правила приличия. Здесь не размахивают пушками и не стреляют друг-в-друга, нажравшись лума. Или той мочи сарлакка, которую гонят прямо на месте. Тут останавливаются честные контрабандисты и путешественники, докуется и всякое отребье с помоек, вроде Татуина или Джакку. Задерживается даже разная мразь с Внешнего кольца и, разумеется, с Нар-Шаддаа. Но мои законы уважают все. Ты — не исключение. Он видно думал, что его речь произведет на меня впечатление, но он ошибся. В вестернах речи возводили и пафоснее, а пушкой я размахивать не собирался за её отсутствием. После того, как переводчик завершил пересказ, твилек обратился ко мне, говоря на не очень музыкальном наречии. Звучало оно, как мычание и только местами напоминало нормальные слова. — Уважаемый Селдин Ранкор хочет сказать, чтобы ты вёл себя тут пай-мальчиком и не шалил. Но ты вроде понятливый и в этих его внушениях не сильно нуждаешься. Он сначала не хотел меня сюда пускать, но я был убедителен. — Он самодовольно усмехнулся. — Я спас тебе жизнь, в пространстве хаттов я бы мог продать тебя в рабство на законных основаниях. Но я честный контрабандист, а не презренный хатт-работорговец. Ты интересный «человек». Прошагал пол пустыни, прихватив с собой карты, деньги и ствол. Это очень правильный набор. У одного моего любимого киногероя был такой же. Он плохо кончил, но тебе повезло больше. Учитывая, как велеречиво говорил твилек, я выслушивал его целую вечность. Фраза про честную контрабанду вновь вызвала когнитивный диссонанс. — На каком языке вы говорите? — поймав паузу, я спросил его. — Это хаттез, язык жирных червяков. — Он улыбнулся. Зубы у него были слегка заостренные, я бы даже сказал, что заточенные. — Уважаемый Селдин Ранкор не знает его. Его это раздражает, а меня веселит. Мое имя Травер Последний, я капитан «Счастливой шлюхи». Если захочешь стать тут на ноги, то спроси меня в кантине, я поболтаюсь на этой помойке еще пару-тройку дней. У тебя есть удача и воля к жизни. Даже если у тебя больше нет ничего другого, это уже достаточно много. — А для чего эти карты? — спросил я, переваривая название его корабля. На его лице проступило изумление. Он был потрясён до глубины души. Случилось нечто невероятное. — Я просто обязан показать тебе, зачем. Заходи в кантину, как тебя отсюда выпустят, — заговорщически подмигнув мне, сказал он на уже нормальном языке. Он встал, кивнул мне на прощание и вышел. Я остался с доктором и Уважаемым Селдином Ранкором. — Что этот клоун сказал тебе? — спросил Селдин требовательно. — Сказал, что карты, деньги и ствол — неплохой набор. — Благодаря картам у тебя закончатся деньги, а потом тебя поджарят из бластера. Не слушай его, у него ветер в голове. — Что значит «честный контрабандист»? — Контрабанда занятие сомнительное, но это означает, что сам контрабандист честный. Это просто. Но вопросы задаю я. Откуда ты пришел? — Из развалин, что на холме недалеко отсюда, — ответил я. — Здесь нет развалин недалеко отсюда, — уверенно заявил он. — Ты перегрелся на солнце. Солнцем, или словом похожим по смыслу на это, тут называли просто ту звезду, вокруг которой повезло или не очень обращаться. Но он не убедил меня. Древние руины были абсолютно реальны. Насколько реальна сама "реальность". — С этого холма я заметил блеск металла, который привел меня сюда, — ответил я. — Здесь есть один холм. В сорока километрах отсюда, совсем недалеко. — Он усмехнулся и добавил: — Если ехать на спидере. Но там нет ничего кроме песка. В радиусе ста километров нет ничего кроме песка. — Так это или нет, я не поверю в это, пока не увижу сам. Я пришел с холма, — уперся я. — Это Коррибан(2). Здесь нет постоянных поселений. Есть несколько лагерей контрабандистов. В том числе мой, — попытался убедить меня он. — А тебя просто бросили умирать в пустыне, недалеко от него. Никто не прилетал и не улетал уже пару дней. Значит, тебя выкинули специально недалеко именно от моего лагеря, причём настолько недалеко, что в полдень ты смог дойти до него на своих двоих. Дело явно нечисто. Ты расскажешь мне все по порядку или никогда не выйдешь отсюда. Он сказал это как нечто неоспоримое. Этот Селдин в прошлой жизни был следователем. Или прокурором. Он подошел к тумбочке, стоявший недалеко от меня, и, выдвинув полукруглую полку, достал мои вещи. — Зайдем с другой стороны. Откуда у тебя это? — в руках он держал мой пистолет. — В какой антикварной лавке ты его приобрел? Или это реквизит для съемок исторического голофильма? — Этот реквизит стреляет, — возмутился я. Он странно посмотрел на меня, «рассказывай дальше мне свои классные истории» — читалось на его лице. — Допустим, но последний патрон для этой пушки произвели пятьсот сорок лет назад, не держи меня за дурака. Я бы даже заплатил пару сотен кредитов за этот раритет для своей коллекции. Он положил на тумбочку ствол, затем колоду карт, которую я забыл снять с пояса и тащил с собой по этому аду. Последними легли кошелек и пояс с ножом. — Эти карты для пазаака стоят безумных денег. Они почти так же стары, как и эта проклятая игра. Тут полная основная и боковая колода с хорошим выбором. Сорок карт. Они совместимы со стандартным столом, но я бы не стал ими играть. Травер великий почитатель этой «забавы», но оставил их тебе, хотя мог забрать себе. — Судя по тону, он на дух не переносил ни самого твилека, ни азартные игры. — Слово «рациональность» для него такая же химера, как и «удача» для меня. Общение через переводчика было затянутым, но давало время обдумать каждое слово, чтобы не сойти за безумца. Хотя я и знаю, что говорить абсурд — основной способ общения в этом, да и в моем, мире. Пазаак. Именно так называлось то, для чего они были предназначены. Я впервые слышал это слово, хотя смотрел, пожалуй, все, что связанно со Звездными войнами. Интересно. — Впервые слышу об этой игре, — заметил я. — Счастливчик, — фыркнул он. — Кредиты, — продолжил он разбирать мои вещи, — не удивлюсь, что выпущены республиканским банком в те же времена. Ты богат, на карманные расходы хватит. И республиканский штык-нож времен гиперпространственной(3), ему место в музее. Но сгодится в хозяйстве и сейчас. Много ножей не бывает. Где ты всё это взял? Медик Нестор, который все это время сидел рядом молча, поморщился, когда Селдин упомянул ножи. Он что-то изучал в планшете, который взял, пока мы общались с законником. — Снял с трупа одного неудачника, здесь, в пустыне. Во всяком случае, всё это не краденое, просто за него не заплатили. — Удача, верно, отвернулась от него очень давно, — заметил медик. — Тряпье, кстати, твое я выбросил, оставил только сапоги. Хоть и с мертвеца, но неплохи. Почистить не мешало бы только. И где ты, говоришь, его нашел? — На холме. — За весь разговор ты не солгал ни разу. До этих пор. Твои медицинские показатели выдают тебя. А у «доброго полицейского» в руках оказывается всего лишь детектор лжи! Доктор оказался совсем не прост. — Вы мне не поверите. — Рациональный Селдин точно не оценит мою историю. Да и панибратство с ситами тут не котируется. — Постарайся быть убедителен, — посоветовал он мне. — Я путешествовал между мирами с помощью доски для настольной игры, размером с планету или много более. Выбрался из гробницы ситов, используя световой меч, как рычаг. По пути обсудил круговорот обуви в природе с призраком. Совершил мародёрство над трупом мародёра, прошел сорок километров под солнцем в зените. Стрелял из раритетного пистолета возможно последними патронами этого калибра в галактике. И вот, я здесь — лежу в койке. Кстати, где у вас туалет? — я не смог сдержаться и рассмеялся. Знал бы хаттский, говорил бы на нем. По мере того, как Сорок Пятый переводил сказанное, лицо Уважаемого Селдина Ранкора вытягивалось и приобретало настолько непереводимое выражение, что я стал смеяться ещё сильнее. После того, как законник обсудил мой бред с доктором, они вышли, дроид проследовал за ними. Надеюсь, я не перестарался. И ведь не соврал ни разу! Боги свидетели. Минут через десять появился Нестор. За ним все так же нелепо ковылял протокольный дроид. Хотя походка и была странной, но я был уверен — он очень крепко стоит на земле. — Либо тебе все это привиделось в бреду, либо ты повредился в уме или просто дуришь нас уже целый час. Где бы ни была истина — это не важно до тех пор, пока ты мой пациент, — сказал он. Он отцепил от меня медицинские датчики. Я смог узнать, где здесь санузел и упросил оставить Сорок пятого для консультации по языковым вопросам. Нестор не был против, хотя я и не удивлялся тому, что он рад оставить соглядатая. Фаянсовый друг оказался совсем не из фаянса, а из серебристого металла. Сантехника от земной отличалась незначительно. Оставалось надеяться, что санузлы на звездолетах устроены иначе, чем на наших субмаринах. Зеркало подтвердило те подозрения, которые успели перерасти уже практически в уверенность. В нём отражался незнакомый мне «человек». Человек, ну, по большей части. Уже не плохо. Он был молод: ему с трудом можно было дать семнадцать-восемнадцать лет. Кожа имела красноватый оттенок и безобразно облезала после вчерашних солнечных ванн. Лоб закрывала повязка. Заглянув себе в глаза, я вздрогнул. Ярко-золотистая радужка, выдававшая адептов темной стороны, мерцала словно бы внутренним светом. Я был возмущен! Скайуокер вырезал целое племя тускенов и не заработал себе таких! Я ничего ещё не сделал, а был заочно записан в ситы. Тут я вспомнил давно прочитанное, что ситы — это не только очень ограниченная в численности секта, представителем которой был последний канцлер Республики, но и целый вид, родиной которому как раз служил Коррибан. Я оскалился. И сам себя слегка испугал. У меня было четыре лишних клыка на месте "четверок". А "тройки" — те, что являются наглядными напоминаниями о всеядной, местами хищной природе человека, смотрелись на их фоне очень даже угрожающе. Слишком крупные, как у хищного зверя. Переход к термической обработке мяса окончательно сделал их ненужными, но не в моём случае. Не было сомнений в том, что я был одной крови с «жителями» покинутой мною гробницы. Вернее, моё новое тело, так как я с трудом ассоциировал себя с этим угрожающе выглядящим типом в зеркале. Волосы были насыщенно-чёрного цвета, крайне не подходящего для прогулок по пустыне. В целом, неплохая тюрьма для разума. Мне стало понятно то недоверие, испытываемое ко мне Селдином, которое я так глупо подогрел своей последней выходкой. Тщательно осмотрев себя полностью, как после похода в лес в энцефалитный период, я не заметил больше никаких странностей. Я был худ и невысок, впрочем, это было привычно и не сильно меня волновало: полковник Кольт давно уже уравнял всех людей… но никто бы тогда и не стал носить мечей, верно? Улыбка скрыла моё природное вооружение. Тонкие черты лица и острые скулы придали мне немного коварный и насмешливый вид. Я был молод, здоров, имел деньги и находился во вселенной звёздных войн. Неплохое начало новой жизни, а самое главное — мне не нужно, как многим персонажам читанных мною книжек, натужно исполнять роли других людей. Я сам решал, что мне делать и куда идти, огромный мир был открыт, тысячи мест, достойных того, чтобы быть увиденными, манили к себе. Оставалось решить этот вопрос, выбрав цель, или идти по пути, любезно предоставленному мне судьбой. Травер Последний частенько должен посещать такие места. К тому же не увидеть корабль с таким примечательным названием я считал преступлением. Впрочем, выбор — иллюзия. В мою палату зашла девушка и оставила поднос с едой. Она с интересом рассматривала меня минуту-другую, затем вышла. Пока она глазела на меня, я чувствовал себя в зоопарке, и вовсе не посетителем. Я съел всё без остатка, даже не задумавшись о происхождении пищи — настолько я был голоден. Если и были в пище насекомые или иные необычные продукты, то я нашел их питательными и вкусными. Насытившись, я начал поглощать информацию. Протокольный дроид был бесценным источником знаний и, пользуясь предоставленной возможностью, я узнал ответы на самые тревожившие меня вопросы. Главным языком общения в галактике был основной галактический язык, также именуемый просто основным, или галактиком. Алфавитом ему служил похожий на иврит аурубеш — именно его я видел на картах и деньгах. Символом местной валюты служила перечеркнутая буква "реш" (Р), писавшаяся, как перевернутая четверка(4). Что характерно: валюта получила обозначение в честь первой буквы слова «республика», что как бы намекает. Сам язык не был сложен и состоял из трёх блоков. Торгово-разговорный. Гуманитарно-политический. Научно-технический. Названия их говорили сами за себя. Язык не был искусственно создан, но многие тысячелетия его эволюции сделали его максимально удобным для торговли и ведения переговоров. Века утилитарного применения отшлифовали от него всё лишнее и неудобное, грамматика и произношение не менялись уже очень давно и не были сложны. Его относительно просто осваивали представители разных видов. Именно видов, а не рас! Человечество осваивало галактику уже десятки тысяч лет, и за это время жители многих изолированных колоний приспособились к условиям освоенных ими планет. Многие народы не пренебрегали генетическими модификациями. В подавляющем числе случаев они могли скрещиваться, давая жизнеспособное потомство. Были и отдельные противопоказания к таким действиям, поскольку это приводило к рождению больных или вовсе нежизнеспособных полукровок. Такие же виды, как твилеки, забраки и многие другие не скрещивались никак. Поскольку никакого отношения к человеку не имели, как это ни удивительно. Услышав вопрос про ситов, дроид сказал, что его лучше адресовать джедаям, поскольку тут замешана Сила. Кстати, он утверждал, что его программа не позволяет ему лгать. Так я ему и поверил. Разобравшись с цифрами и номиналом купюр, я насчитал у себя почти сорок пять тысяч кредитов. Уточнив местные цены, я понял, что это равноценно полумиллиону рублей. Хотя я мог и ошибаться — цены на многие товары были как непропорционально высокими, так и напротив — низкими. Первым делом надо сходить в оружейный магазин, до другого я могу и не успеть их донести. Надеюсь, Селдин Ранкор действительно поддерживал у себя порядок, иначе моё путешествие могло прерваться самым радикальным образом. Этому разговорчивому справочнику были известны и правила пазаака(5). Пока мародёр-родианец (я узнал у дроида вид несчастного) гнил в гробнице, эта продвинутая версия игры "в двадцать одно" захватила без боя уже полгалактики. На вопрос о моём виде он посоветовал обратиться к генетику, поскольку не может точно сказать, кто я. Наиболее близкими видами он счёл гибрид человека обыкновенного и, предположительно, сита-киссаи, представителя жреческой касты, образовавшейся после объединения ситов Коррибана с изгнанными темными джедаями. Я поугорал над «человеком обыкновенным», как на ситском научно звучало название жителей Земли или, вернее, Корусанта в этой галактике. Доктор заходил ещё раз, дав мне мазь от ожогов с консистенцией студня и взяв кровь из вены на анализы. Он хотел было поставить ещё одну капельницу, но передумал. — Вы можете ответить на пару вопросов? — воспользовался моментом я. — Давай, задавай свои вопросы, — ответил Нестор. — Но, пока Уважаемый Селдин Ранкор ещё не решил, что с тобой делать, я тоже хотел бы у тебя кое-что узнать. — Травер Последний, кто он? — Травер? Контрабандист и искатель приключений. Последний из вымирающего племени «честных» контрабандистов. После того бардака, что устроили джедаи с мандалорцами, галактику просто наводнили орды головорезов совсем без тормозов. — Джедаи? — удивился я. — Ага. Всю эту муть всколыхнули Улик и Экзар Кун. Послушай лучше старика, они скажут тебе, что это были ситы, но ситы были разбиты ещё в гиперпространственную. Исчезли, как дым. Джедаи пафосно зовут устроенное ими побоище «великая война ситов», — он тяжело вздохнул. — Мой вопрос. Ты из ситов? А он прямолинеен. — Не знаю, а это плохо? — Ты неймодианец, что ли, вопросом на вопрос отвечать? Я не видист(6), если что, и не сужу о тебе по твоему происхождению, — успокоил он меня. Встав со стула, он продолжил: — Но ситов не видели уже как тысячу лет, и легенды о них ходят одна жутче другой. Прежде чем Селдин устроил тут перевалочную базу, я немало прочитал про них. — Уверен, что многие из них — истинная правда. — Я видел, на что способны джедаи, ситы же ещё могущественней. Будь ты ситом и владей бы Силой, в этой ситуации ты бы не оказался. Твой ДНК содержит около полупроцента ситских цепочек. Более того, он вообще не однороден. Я не генетик, но это не только много, но ещё и очень странно, и ты вероятно чувствителен к Силе. С какой ты планеты? — Он не вёл допрос, как Селдин до него, а спрашивал скорее с интересом. Хотя, может, он просто продолжал играть «доброго» полицейского. — Земля. — Земли с названием «земля». Планеты с названием «планета». Племена с названием «племя». Такое характерно для отдалённых миров, заселённых аборигенами, не освоившими еще гиперпривод, или лежащими вдалеке от удобных маршрутов. Обычно на базовом их планеты имеют другое название, причём зачастую аборигены об этом не догадываются, — просветил Нестор меня. — Так из какой дыры и с какой окраины Галактики ты родом?.. Ты и сам не сможешь мне это сказать, но может тебе известны координаты или астронавигационный код твоей родины? — Мы не умеем путешествовать между звездами. Первый человек вышел в открытый космос пятьдесят лет назад. В основном мы запускаем спутники, используя ракеты с жидкими горючим и окислителем. Есть ещё одна обитаемая космическая станция. Но она очень маленькая, — постарался я охарактеризовать убогий, по местным меркам, уровень развития наших технологий. — Четвёртый технологический уровень развития, — оценил он достижения нашей цивилизации. Сказанное мной его удивило. — Если вы имели контакт с ситами и ваша цивилизация ещё не порабощена или не уничтожена, то это — чудо. — Мы не имели контакта с ситами, и я был человеком до того, как оказался здесь. В это трудно поверить, но это так, — я говорил тихо, и сам бы я себе не поверил. — Ты не похож на безумца. Но это Коррибан, и здесь возможно всё. Так это или нет, тебе всё равно никто другой не поверит, и я бы помалкивал о всяких странных противоестественных вещах. Особенно рядом с джедаями. Они само милосердие, но сейчас у них паранойя на тему «Тёмной стороны Силы», твои слова могут их заинтересовать, а их интерес тебе не понравится, — предупредил меня медик. — Миры наподобие твоего сейчас лёгкая мишень для мандалорских крестоносцев. Мы живём в неспокойное время. Сомнительно, что «Крестоносцы» исповедовали католичество, но ближайшая ассоциация ситского с русским была именно эта. Испорченный телефон двойного перевода. — У нас несколько тысяч термоядерных блоков, а может и больше. Это может помочь? — поинтересовался я невинным тоном. — Республика наложила мораторий на ядерное оружие уже как десять тысяч лет назад. И строго следит за его исполнением, — сообщил он. — Сенат Республики будет разъярен, когда узнает это. Вы очень воинственны. Зачем вам столько? — Ну, у нас на планете пара сотен разных государств. Десяток из них потрясает этими средствами устрашения для ведения внешней политики и самообороны от прочих потрясающих. К тому же это не так сложно, у нас неплохо развита ядерная энергетика и наработка плутония — дело, не доступное только ленивому, тупому или нищему. При условии того, что вы — независимое государство, — пояснил я. — У вас на планете сотни независимых государств, при этом вы умудрились дорасти до ядерного оружия и ракетных технологий. И вы используете ядерные реакторы для выработки энергии? Я правильно понял? И хотите в космос? — скептически переспросил он, вздёрнув правую бровь. — Действительно независимых пара десятков, но в целом да, — я пожал плечами. Что в этом такого? — Будь у меня возможность, я тщательно бы следил, чтобы вы никогда не открыли гиперпривод. Твой мир безумен. Вас нельзя выпускать в космос… для вашего же блага. — Его губы сурово сжались. Он смотрел на меня так осуждающе, что я уже было начал вспоминать свои прегрешения перед миром. Буквально нутром ощутив исходящее от него недовольство, закрыл глаза, но ощущение никуда не исчезло. Сила. — Я слышал, что галактика велика и есть миры побезумнее. И цивилизации более агрессивные, нежели наша, — оправдывался я. — За всеми кретинами, до которых можно дотянуться, присматривают, для этого есть Республика и Орден джедаев. — Он был уверен в сказанном. — Не так хорошо, как хотелось бы мне, но это работает. За исключением Внешнего кольца, но оно никому и не нужно. Он вновь сел и молчал, размышляя о чём-то. Складки морщин избороздили его лоб, ладони сложены замком. Он улыбнулся. — Траверу всегда нужны люди, поскольку команда долго у него не задерживается. Он умеет влипать в неприятности, но совершенно не умеет зарабатывать кредиты, правда ему хватает мозгов не занимать их у хаттов. На твоём месте я бы воспользовался его предложением. — Доктор знал больше, чем казалось. Я ещё раз зарекся считать его эдаким «добрым» дедушкой. — И да, забудь всё, что рассказывал мне сегодня, и не говори больше никому. И никогда. Выздоравливай пока, — сказал он и оставил меня наедине с дроидом. Чтобы не маяться бездельем, я стал изучать самые простые разговорные фразы базового языка. Он походил на английский, но его грамматические правила не имели исключений: склонения и времена образовывались однообразными приставками и окончаниями, что было невероятно удобно. И довольно странно. На нём можно было ясно выражать мысли, но он был слишком пресен. Проще было запустить Окна Мелкомягких на перфокартах, чем перевести на него Гомера или Шекспира. Заодно я узнал, как называется всё то, что я собирался завтра приобрести. Пока я практиковался в языках, начало темнеть. Я подошёл к окну, изготовленному из единого прозрачного монолита, лишенного и намека на форточку или даже раму. Мрак накрывал Коррибан огромной тенью. Темнело буквально на глазах: не прошло и минуты, как тьма воцарилась в мире. Зажглись огни поселения, яркие точки звёзд загорелись причудливой гирляндой. Планета медленно умирала среди этого великолепия далеко не в полном одиночестве. Пять лун отражали свет Хорусета на безмолвные пески Коррибана, послушно провожая хозяина в последний путь. Последний луч звезды погас. Я заворожённо смотрел на ночное небо чуждого мира. За спиной раздались шаги, я не обернулся, не ощущая угрозы и не отрывая глаз от открывшейся мне картины. — Любуешься? — это был Селдин. — Ночью температура опускается до значительных отрицательных значений. Коррибан убивает ни о чём не подозревающих путников в любое время суток. Ему доставляло удовольствие разрушать хрупкие иллюзии. — Всё равно красиво. — Тебе нравятся смертельно опасные предметы. — Селдин не спрашивал, он утверждал. — Мало столь красивых вещей, как оружие. И чем оно совершеннее, тем смертоноснее. Этот мир тоже красив. Это не строгое правило, но обычно это так. — Всё оружие уродливо, как и любая смерть в бою. Ты глупый, не обстрелянный романтик. Немало таких эстетов передохло, не успев добраться до госпиталя. Те счастливчики, чей рейс на тот свет задержался благодаря помощи Нестора, как правило, излечивались и от твоего заблуждения, — его задело сказанное мной. — Ты скажешь, что я зануден. Но я живой зануда. — И всё равно красиво. Красота самоценна… что вы решили насчет меня? — спросил я прямо. — Травер должен мне услугу. Он заберёт тебя с собой, когда улетит отсюда. — Зачем вам помогать мне? — поинтересовался я. Я не верил в его альтруизм. — Ты привлекаешь внимание, тебя видела половина лагеря, а Травер не умеет держать язык за зубами... если дело не касается его самого, разумеется. И его делишек. Сейчас о тебе поползут всякие нелепые слухи, а ничто не распространяется по галактике быстрее, чем слухи. Мне не нужны гости со световыми мечами. Они, в числе прочего, не одобряют контрабанду, — объяснил он мне. Человек, похожий на сита, пришедший из пустыни и говорящий только на ситском. И всё это на Корибане. Выглядит, как утка и крякает, как утка… Мое появление угрожало разрушить его бизнес. Он мог бы прикончить меня и прикопать недалеко в пустыне, но собирался помочь мне. Как сказали бы ситы — милосердие погубит его. Я не стал говорить ему это, только поблагодарил за помощь. Я ещё немного пообщался с дроидом, но сон быстро сморил меня. 1) Альдеранский лингвистический центр. 2) Кстати. Слово "Коррибан" взято из иврита, являясь изменённым словом "Korban", означающее древнее жертвоприношение Богу, иногда при этом жертва сжигалась на костре. Не заживо, не целиком, и это не обязательно человек, не надо быть такими кровожадными, дорогие читатели (я не читаю ваши мысли, делает жест рукой). 3) Великой Гиперпространственной войны разумеется, вы же говорите просто Великая Отечественная? А то и просто Война. 4) С языка обетованной «Реш» переводится как солнце, или движущая сила. И «Р» на иврите тоже Реш. Изучив алфавит Далекой и Обетованной, можно найти немало сходных черт. 5) Для тех, кто не играл в KOTOR, правила тут http://ru.starwars.wikia.com/wiki/Пазаак 6) Аналогично расизму. Но в отношении видов. Что звучит ещё более антинаучно, среди прочего.