Принцип неопределённости

      

Сотни воителей стоит один врачеватель искусный.       Гомер. Илиада

      

Музыка:       Para bellvm — Капли Крови       Пикник — Дом мой на двух ногах       Userdie — Не выходи из комнаты (Бродский feat Noisia)       Буготак — Северный зверь песец (It happens)

      Я невесомым шагом ступал по лунному мосту — затем по коридору с качающимися стенами, постепенно обретающими материальность, фактуру реальности. Я жив? Я мыслю, следовательно, существую! Неважно, правда, в какой форме. Душеводителя же не видно… Или я брожу бесплотной тенью, как тот призрак из музея? Вовсе нет: я прижал руку к груди — сердце билось. Где-то далеко, словно не здесь. Понял! — это была очередная «прогулка во сне», снохождение. Я уже перестал пугаться таких случаев — осторожно изучая это явления, ставил опыты и никогда не пренебрегал тем, что можно было узнать во время таких прогулок. Куда отправиться мне сейчас? Ах да, что там с капитаном? Я открыл возникшую из воздуха по взмаху моей руки дверь больничной палаты и уверенно вошёл к нему в гости.       Травер лежал в койке, нога его была надёжно зафиксирована в прозрачной ёмкости с кольто. Судя по антуражу — в каком-то медицинском заведении. Приглядевшись к стенам, несущим конструкциям и потолочным панелям, я признал, что они представляли собой ровно то же, что я видел на Коррибане. Перепутать в этой Галактике можно было даже планеты — тому виной доведённая до абсурда унификация.       Строительство здесь выглядело весьма просто и удобно — специалист, восседая в рабочем месте для использования специального САПРА(1) и не сжимая в руках ничего тяжелее пары манипуляторов, собирает здания и комнаты в 3D-модели из стандартных унифицированных элементов, производящихся по одним и тем же стандартам по всей Галактике. Этап двумерных чертежей ему не предшествует и даже из него не следует. Первый — из-за совершенства трёхмерных проекторов и программного обеспечения. Второй — по причине того, что работают на стройплощадке вовсе не люди.       Проект этот не распечатывают и не отдают строителям — его загружают в память строительных дроидов разного калибра — и они скручивают, собирают, сваривают и соединяют клеями и растворами эти элементы согласно цифровой модели. Большинство элементов зданий — это модули, панели и прочие элементы, стандартизированные на десятках тысяч планет. Если вам нужен дом, гараж, или целый город, то его создают в CAD-системе, затем его также автоматизировано возводят. С почти полным отсутствием людей на строительной площадке. Разве что контролёр в очках дополненной реальности сравнит возведённое с проектом. При необходимости здания также автоматизированно и разбирают — и эти элементы используют для повторного строительства где-нибудь на Внешнем кольце.       Плюсы очевидны — проекты проверены, удобны и, зачастую, их не требуется делать с нуля. Косяки и подоконники всегда проходят по своим вертикалям и горизонталям — дроиды не склонны ходить на перекур, пить и халтурить. Спать им тоже не нужно. Минусы также ясны — даже путешественников преследует безликое однообразие. Предельная глобализация! Можно играть с формой зданий, их окраской, интерьером, но сути это не меняет.       Но вряд ли Травера занимали такие вопросы — пусть и выглядел он неплохо, но явно не был доволен своим посетителем — рядом с ним на стуле сидел человек в серой форме с датападом в руках.       — Это вы выдавали себя за некоего Травера? — спросил он.       — Я и есть Травер! Капитан Травер Последний к вашим услугам, — возведя очи горе, ответил твилек. Он, похоже, уже устал от идиотских вопросов.       — Прекратите, — тоже устало сказал следователь. Судя по всему, это был он. Значки и форма принадлежали лицу официальному и при исполнении. — Ваша биометрия не совпадает. Одного внешнего сходства недостаточно, чтобы меня обмануть. Вы украли эти документы и присвоили себе чужую личность и собственность. Или подделали, что привлекает внимание специального отдела. Так ведь, не отпирайтесь. Это бессмысленно.       — Моя биометрия не совпадает, потому что мой штурман криво проложил курс. И если вы заглянете на мой корабль, то мигом поймёте, в чём дело. И вы там были, я знаю! И могли уяснить, что нас развернуло, как в зеркале, — сказал капитан. — Хаттова отрыжка! Даже я знаю химию достаточно, чтобы понять, почему моя биохимия не совпадает с данными из архива.       — Разумеется, мы были на корабле Травера. Жуткая помойка, я скажу!       — Это мой корабль! — рявкнул Травер. И едва не встал с койки, но не смог — он был надёжно закреплён. За ногу.       — Даже если он ваш. Предположим на минуту, что он ваш — как вы объясните недействительность документов, подтверждающих ваше им владение? Ведь это был уже другой корабль, чьё техническое описание не соответствует таковому в купчей, по которой вы его приобрели.       Пока же я вынужден считать, что вы ещё и украли чужой корабль, затем два дня назад проникли на него, нагло вынесли с него ценные медикаменты и зачем-то двухнедельный запас питания. Причём, совершили это в сговоре с группой медиков, что вообще ни в какие рамки не лезет. Они трясли какими-то анализами, и что невероятно! — оперативная группа, выехавшая на вызов, позволила забрать медикаменты, под ответственность медиков. Вы понимаете, сколько статей нарушили? И под что подвели тех бойцов? — напирал на него следователь.       — Если бы ваши кретины с дубинками соизволили выслушать медиков до конца, то ты не задавал бы таких идиотских вопросов, — проворчал Травер.       — Мы их выслушали. И главврач также уверял меня, что с документами всё в порядке — не в порядке сейчас для вас весь мир. Но с точки зрения закона вы украли тяжёлые наркотические препараты с чужого корабля. Даже если вас и признают «Травером», то на тот момент вы им не были. Вы не имели права проникать на чужой корабль.       — Слушай, тебе это самому бредом не кажется? Думаешь, я просто так с рассечённой ногой отказался от помощи неотложки и таскался к себе на корабль? В реале считаешь, что кому-то другому, кроме самого экипажа корабля, понадобилось бы забирать замороженные в карбоните пакеты с кровью? Их собственной кровью? Мой штурман сейчас, возможно, уже умер. А всё потому что ваши дуболомы так долго препятствовали врачам. И ты пытаешься меня чем-то попрекать? Ты идиот, или только придуриваешься? И мне плевать на то, что ты можешь счесть это угрозой и добавить в протокол, но знай — если он не выкарабкается, ты можешь пожалеть об этом, — вновь оторвал голову от подушки твилек.       Я слишком хорошо знал Травера, чтобы воспринять это как искреннюю заботу о моей жизни. Разумеется, он не был бездушной скотиной и был бы опечален моей смертью, но волновало его совсем иное. Он понимал всю тяжесть положения, в которую попал корабль, и знал, что кроме меня никто не сможет его исправить. Где они найдут ещё одного штурмана, который также как и все остальные члены команды имеет уникальное биохимическое строение? Любой иной, проведя корабль и вернув его в норму, сам попадёт в наше идиотское положение. Поэтому решить эту проблему мы могли только сами. Вернее даже, я сам. Мысли Травера читались вполне ясно — за эти месяцы я вдоволь натренировался копаться в его сознании. Постоянная практика на одном твилеке позволяла лучше понимать устремления хотя бы его одного. Я не видел в этом ничего зазорного — считая себя обязанным знать планы капитана. Поскольку всё ещё не доверял ему до конца после того, что прочитал о нём в тёмном голонете.       — Я не веду сейчас официального протокола и пропущу это мимо ушей, — успокоил капитана следак. — Вашей пиратской шайке хватило мозгов не заниматься мародёрством, а также заплатить все налоги, за груз металлов платиновой группы. Поэтому вы не в тюремном лазарете, а в больнице. И, кстати, штурман — тот, кто выдавал себя за Олега?       — Олег. Что с ним, кстати? Он был тяжело ранен, и мне ничего не говорят, что происходит с моими людьми. Как у них дела. Я не буду говорить с тобой до тех пор, пока ты этого не скажешь!       — Он сейчас в реанимации, но его жизни уже ничего не угрожает. Что само по себе чудо, как мне сообщил тот же главврач, — ответил следак. — Остальные в порядке.       Значит, я не умер и не летаю тут бестелесным духом. Ахерон подождёт. Неплохо в этом убедиться и с чужих слов.       — Хоть что-то хорошее, — сказал Травер. — Вот у него, как он очнётся, и поинтересуйтесь, что случилось, он вам подробно расскажет. А что с остальными?       — Они в прекрасном состоянии и отдыхают в комфортабельном СИЗО. Ещё вопросы?       — Поговори, хатт тебя возьми, с навигатором. Ты не заметил, что у меня сейчас сердце справа?       — Да, такое бывает, — невозмутимо ответил ему следователь. — И это сильно разнится с тем, где оно расположено у некоего Травера.       — Да что с тобой вообще?! — вышел из себя капитан. — Или ты в больнице не случайно? Лечиться не пробовал? Мне кажется, что с твоей головой не всё в порядке. Да включи ты, наконец, мозги и просто отзеркаль нашу биометрию! И отпечатки пальцев тоже.       — Весьма фантастичное утверждение, — скривился следователь. — Я такой же заложник официальных процедур, как и ты. Мои руки тоже связаны. Вздумай я записать в протоколе «Травер, гражданин номер такой-то», а не «Неустановленный гражданин, твилек-мужчина», тут же дам повод прокурорской проверке лишить меня годовой премии. Так что выздоравливай, «неизвестный твилек».       Я шагнул в открывшуюся дверь вслед за уходившим следователем.

* * *

      Воздух резко наполнил лёгкие одновременно кислородом и болью — я открыл глаза и тут же зажмурился от яркого света. Я постепенно приходил в себя, тяжело и натужно дыша. Я вернулся в своё тело, но был тому вовсе не рад. Оно болело. И, казалось, не только там, где меня проткнули или поцарапали — боль растеклась по каждой клеточке тела, по каждому нерву, как яд. Сильнее всего ныло в груди. Каждый вздох отдавался острой болью — но я не задыхался, кто-то или что-то упрямо наполняло мою грудь воздухом насильно, как мехи. Казалось, что кроме самой боли я ничего не чувствовал — даже не мог пошевелиться.       Боль! Боги! Как же глупо оказаться в этом положении!       С одной стороны, я был ей рад — она неплохой признак того, что я ещё жив. Как и мысли — корчи сознания.       Я был весь завязан и перевязан, во рту либо пересохло, либо, напротив, — было неудобно от скопившейся слюны. Мало того, что на лице была закреплена маска, так ещё и в рот была воткнута гибкая трубка — она уходила глубоко в горло, возможно, к лёгким — от её нахождения в горле подташнивало. Трубка эта подавала странно пахнувший воздух. Ещё одна была введена в весьма неудобное место, несколько датчиков были прилеплены прямо к голове. Рядом стояла медицинская аппаратура — фиксировала моё сбивчивое дыхание. Ясно: сама койка помогала мне дышать — преодолевая поле силы тяжести, или же помогая ему поднимать и опускать мою грудь. Хитрый репульсор.       И ведь попал сюда я по собственной вине — пренебрегая величайшим даром, каким обладал. Даром к предвидению. Причём я мог прогнозировать поведение систем сложных объектов — людей в обществе. Миллионы факторов и уникальные единицы этих систем не становились к тому преградой. Что с моей точки зрения куда более сильная «магия», чем любое иное внешнее проявление Силы.       Почему?       Посади за одну шахматную доску двух гроссмейстеров, и никто, повторюсь, никто не скажет, кто именно победит из них. Не скажет точно. Ведь почти каждый не стесняется высказывать необоснованные предположения. Но, даже имея на руках какие-либо основания, они всё равно остаются только предположениями — никто не может обладать стопроцентной уверенностью в чём-либо. Если он, разумеется, не слышит голоса в своей голове. Или не обманывает сам себя. Тяжелейший "грех" — самообман.       Связь с Силой отчасти похожа на такое умопомешательство, и я к нему уже привык. Но я не слышал никаких чётких приказов от Силы, никаких голосов. Не знаю, как джедаи получают от неё указания. Но я бы списал эти невнятные образы, возникающие в моей голове, на взаимодействие моего сознания с не имеющей собственного сознания Силой, с неким сложным механизмом.       Пусть я ещё только постепенно отходил от наркотиков, которыми меня накачали, но это я осознавал ясно, и чётко мог указать на принципиальную причину отсутствия не только детерминированных, но даже и стохастических оценок, которые не вызывали бы недоверия.       Кто же из двух игроков выйдет победителем, можно только предполагать. С какой-то вероятностью. Но если первоначальное предположение о победителе совпадёт с результатом партии, никто не сможет сказать, была ли та оценка близка к реальности... насколько близка. Было ли это действительно верное пророчество, результат точного расчёта или попросту удачная догадка. Никогда и никак(2). Поскольку это неверифицируемое утверждение — его нельзя проверить, а значит, сама возможность дать точное предсказание для сложной системы остаётся ничем не подкреплённой гипотезой. Вроде существования любого из сонма богов. Или наличия чайника, летающего на орбите Марса.       Хотя чисто теоретически, это можно было бы сделать двумя путями.       Первый заключается в создании полной и совершенно точной модели происходящего. Но ничего совершенного не существует — и уже это ставит крест на такой затее. Смоделировать надо всё: от устройства и формы каждого нейрона в головах игроков, до потоков воздуха из форточки, освежающих душное помещение в котором идёт напряжённая игра. Определиться с тем, что незадолго до игры ели игроки. Неисчислимое число факторов, и их общая модель стремится к бесконечной сложности — для этого надо воссоздать «реальность». Что бы под ней кто ни понимал.       Второй метод состоит в том, чтобы провести между этими гроссмейстерами несколько десятков, желательно, сотен партий подряд. Получить статистику, обработать её, и дать по ней предположение о наиболее вероятном исходе такого поединка. Так поступают учёные и инженеры. Но это работает только с одинаковыми, как на подбор, элементами. Атомами и электронами, условно — с задвижками, транзисторами и прочими валовыми штуковинами, слабо отличающимися друг от друга. И всё равно, предположения эти лишь приближены к истине. Поскольку всё из перечисленного, за исключением элементарных частиц, вовсе не одинаково. А для них верен принцип неопределённости.       Предсказание же насчёт шахматной партии никак нельзя признать точным. Потому что каждый новый поединок между гроссмейстерами будет отличаться от предыдущего — тот, первый и единственный, нельзя провести более одного раза. Он уникален. После него нейросети в их головах изменятся раз и навсегда. Безвозвратно.       Да, можно обучить искусственные нейронные сети на кремнии и проводить между ними сколь угодно много матчей — они могут быть и неизменными в своём постоянстве. Их можно стереть, записать заново — восстановив любое прежнее состояние. Но люди — вовсе не куски кремния. А уж большие группы людей — тем паче.       Кто-то скажет: если анализировать поведение похожих людей в сходных условиях достаточно долго, то можно строить предположения об их вероятном поведении и в будущем. Верно. Но для частых явлений. Или же неточно. Ведь даже «повторяющиеся» в человеческом обществе явления происходят снова и снова в слегка других, изменённых условиях — между ними никак нельзя провести знака равенства.       С какой вероятностью случится в следующем году, к примеру, третья мировая война? Любопытный вопрос. Который, по счастью, перестал меня волновать по причине удалённости от безумного шара по имени Земля. Я с него сошёл — чтобы попасть на ещё один аттракцион.       Но никто этого не скажет. Или же уверенно солжёт. Поскольку пророков на Земле нет: их всех или уже сожгли, или они благоразумно помалкивают. Нам же, людям науки, для прогнозирования надо, чтобы это уникальное событие случилось десяток-другой раз в совершенно одинаковых условиях. Уникальные события не случаются несколько раз подряд.       Бинарная логика хороша для решения моральных вопросов на войне, в стенах храма, но не в прогнозировании будущего.       Но вот загвоздка, Сила позволяет весьма точно предсказывать неимоверно сложные явления, будущее неимоверно сложных систем. Я помнил, как Реван сходу сказал, что ждёт одного совершенно незнакомого нам парня — на годы вперёд. Не делая никаких расчётов, не потратив на то и минуты.       И эта чудовищная вещь заставляет задуматься о самой сути Силы и окружающего мира как такового. О природе мироздания. О возможном и невозможным. Или же о том, что все эти неосуществимые явления всё же в некотором роде возможны.       И вместо того, чтобы сохранять себя для познания этих вопросов, я бездарно напился, удовлетворял свою похоть и опьянённый и самодовольный не предсказал этой встречи с убийцами заранее. Ведь её можно было попросту избежать.       — Вы очнулись? — неожиданно раздался приятный женский голос. Я бы подпрыгнул от неожиданности, но тело настолько затекло, что я едва шевелил пальцами. Рядом со мной никого не было — говорившая воспользовалась дистанционной связью.       — Да, — прошептал я в маску. В маске был или микрофон, или ларингофон, и меня услышали.       — Очень хорошо. Потерпите ещё минут пятнадцать, и к вам подойдёт доктор, — сказала она.       — Разумеется, куда же я денусь, — ответил я.       От нечего делать я натужно пытался восстановить цепочку событий, которые привели меня в реанимацию. Всё началось с простого и понятного желания получить много денег. Я не строил иллюзий по тому поводу, что, не будучи лицом значительным у себя дома, я тут ух как развернусь! Дом…       Чёрт! Так много людей, которых я никогда уже не увижу.       Одного интереса, чтобы начать заниматься контрабандой, было мало. Пусть и двигаться на новом месте по старым рельсам я не намеревался, но такой неоднозначный шаг был мною сделан совсем неспроста. Казалось, передо мной открыт весь мир и тысячи путей, но позже я убедился, что Травер был прав — вовсе не так просто попасть на борт звездолёта не как пассажир.       Даже со всеми нужными лицензиями — капитана и пилота, космический корабль всё равно оставался не просто средством передвижения, а роскошью, доступной немногим. Можно было отправиться постигать премудрости Силы, благо, организаций, её изучавших, были десятки, но все они, не скрывающиеся во мраке ночи, разумеется, были под крылом Ордена джедаев. Кроме того, там не учат даром, или же ожидают уважения к неким философским или этическим концепциям, от меня крайне удалённым.       Что бы я ни захотел сделать — всюду были потребны деньги. Зачастую очень большие. Власть давал капитал, обращённый в электронный сигнал.       Идти работать в корпорации или просто на чужого дядю мне не хотелось. Да, вероятно, используя Силу, я мог бы резво взлететь по карьерной лестнице, перескакивая через ступени и головы. Но достигать каких-то "вершин" в совершенно неинтересном мне деле, да ещё и оставаясь заложником корпоративных ограничений, соблюдая строгие правила своей страты, я не намеревался. Быть одновременно господином для одних и рабом для других мне не хотелось тоже. Зачем всё это? Я не Палпатин, мне неинтересна власть ради власти. И уж тем более я не обладаю всеми его талантами.       Учитывая то, как распределялась прибыль в нашей команде — каждый из нас работал на себя, и это нас устраивало.       К власти я не стремлюсь, точнее, к власти в уже сформированном социуме. Поскольку не считаю, будто бы правитель в современном обществе способен что-то действительно изменить — не советуясь ни с кем и не опасаясь потерять поддержку того правящего класса, интересы которого представляет. Как говорится — у режиссёра на съёмочной площадке власти больше, чем у президента. Кроме того, можно совершенно неожиданно пройти проверку на мидихлорианы, и все твои решения, указы и всё, что ты подписывал, признают постфактум недействительным. Как это бывает с решениями судьи за год до того, как он получает психиатрический диагноз.       Можно было обчищать казино, играть на бирже или заняться прочими сравнительно честными способами отъёма денег у населения. Но, боюсь, что они нисколько не безопаснее, чем занятие контрабандой. И они бы привлекли внимание джедаев — особенно попытка игры на бирже. Пусть я уже привлёк их внимание, и меня «поставили на учёт» — но делать что-либо, чтобы они занялись мной всерьёз, я не намеревался.       Через несколько минут, после того, как я окончательно пришёл в себя, в палату зашёл человек. Знание об этом давно уже капля за каплей конденсировалось из будущего, постепенно сгущаясь в едва различимый образ грядущего, и стало откровенно ясным за несколько секунд до того, как перед ним распахнулась раздвижная дверь. Лёгкая форма безумия — воспринимаемая мной уже как данность. Хотя само мышление начинало работать иначе с этим размазанным во времени ощущением реальности.       — Оставайся в покое, лучше не шевелись, — сказал участливый голос мне почти в ухо.       — Хорошо, — прошептал я в маску. Едва не ответил до заданного вопроса.       — Я твой лечащий врач, Эктон Тэйлор. Главный реаниматолог, но так вышло, твой случай я курирую лично. Он уникален, поэтому тобой помимо меня занимается целый консилиум биохимиков, хирургов и ксенобилогов. Если тебе важно знать, где ты и что с тобой, то сейчас ты находишься в торакальном отделении реанимации центральной клиники Космического города. Твоё состояние сейчас улучшается, и тебе ничего уже не угрожает. Что само по себе чудо. Как попал сюда, помнишь? А то ты вполне мог и не запомнить — учитывая, в каком состоянии тебя привезли.       — Помню. Повезло мне, — сказал я одними губами.       — Согласен. Вряд ли ещё бы где-то тебе помогли, учитывая твоё начальное состояние. Хотя теперь я уже в этом и сомневаюсь. У твоего организма поразительная живучесть.       — Неудобно, трубка эта, — невнятно пожаловался я.       — Это ненадолго. Сейчас подойдёт медсестра, и это уберут. Твои дыхательные мышцы уже сокращаются самостоятельно. А левое лёгкое практически расправилось. Весьма быстро, я не ожидал такой скорости. Такими темпами ты быстро поправишься. Тебя сегодня переведут из реанимации в стационар.       — Понятно.       — Когда тебя сюда привезли, я был очень удивлен тому, что ты ещё жив, — продолжил доктор. — Но я судил только по внешнему виду и потому ошибался. Тебе очень повезло, что у тех, кто вызвал неотложную помощь, была армейская аптечка, и что куда важнее — они умели ей пользоваться. Кровотечение умело остановили, воспользовавшись спреем-гемостатиком, а декомпрессию напряжённого пневмоторакса вообще провели мастерски. Сразу видно — люди с опытом. Учитывая, что у нас долго не было ни крови, ни подходящего заменителя — это и спасло тебе жизнь.       — И чем же вы были удивлены? — Он вполне меня слышал, несмотря, что я едва шептал в маску. Я потянулся к ней Силой и понял, что там установлен именно ларингофон, а вовсе не микрофон.       — Возможно, ты первый в истории пациент с биохимической транспозицией. Мы, немного посовещавшись, решили назвать этот феномен именно так. Сначала у тебя взяли анализ крови и сравнили с нормальными показателями и немного удивились. Нам уже передали о том злоключении, которое с тобой случилось, но всё оказалось ещё сложнее и необычнее. Даже с учётом того, что все молекулы органических веществ отобразились, такой состав крови для зелтрона был бы не совместим с жизнью, — увлечённо делился со мной подробностями доктор. — Но потом, проведя первичные реанимационные действия и достаточно быстро стабилизировав твоё состояние, решили, что для тебя это вполне нормально. Твои товарищи очень удачно привезли медикаменты, также подвергшиеся «зеркальному отображению», как они его назвали. Поэтому они на тебя подействовали.       Но сначала пришлось оказывать тебе помощь, используя только физиотерапию — наши собственные медикаменты ожидаемо на тебя не подействовали.       — Ожидаемо, — проговорил я одними губами.       — Тем более ты зачем-то принял так называемую "антиалкогольную таблетку". Никогда больше не принимай эту гадость! Страшный удар по всему организму. Этот препарат снимает только симптомы воздействия нейротоксина — этанола — на нервную ткань. Спирт легко растворим и мигом проникает через клеточные мембраны. А вот действительно расщепляющие его ферменты — нет. И мигом удалить его никакая хитрость не поможет. То, что ты молод, не повод принимать эту гадость — десяток таких таблеток и минус полгода жизни.       — Если бы я был пьян, меня бы проткнули ещё в нескольких местах, — пробурчал я.       — Не знаю даже, что было бы опаснее: усугублённое боевым антидотом отравление или лишняя дыра в организме... Потом, как я уже говорил, принесли кровь с борта судна — ты весьма разумно сделал запас. Немного, но хватило, чтобы стабилизировать твоё состояние и в лабораторных условиях синтезировать биологически совместимый кровезаменитель. А сколько понадобилось времени, чтобы разобрать, что же написано на упаковках с корабля... Радиочастотные метки и графические коды не считывались. На всё это ушло столько времени, что я уже было решил, что мы упустили шанс тебя спасти. Но ты продолжал удивлять нас всё сильнее и сильней с каждой минутой. В итоге не прошло и трёх дней, как ты достаточно сносно себя чувствуешь. Удивительно!       Я вспомнил о той крови, запас которой сформировал на борту. Такой был у всех членов экипажа — но мне не подходила ничья чужая кровь, и я сдавал её сам. Ведь найти ещё одного сита-полукровку в качестве донора в случае чего было бы нереально. Благо, замороженная в карбоните кровь могла храниться сколько угодно. Не зря я это делал.       — А Травер? — спросил я Эктона, вспомнив про ранение капитана.       — Твой капитан? Твилека-мужчину мы тут же уложили на операционный стол — он, оказывается, всё время скакал с серьёзным ранением ноги. Остановил кровотечение стазис-полем, рассечённые вены соединил самозатягивающимися мостиками и зажимами из аптечки. Ну и кольто, разумеется. Крепкий мужик.       — Понятно, — я сделал себе зарубку в памяти — Травер уже второй раз спасает мою жизнь. Хорошо, что я не вуки. Мне чужда их экстремально-собачья преданность, но с другой стороны их тоже можно понять: обладая столь продолжительной жизнью, невольно будешь считать её огромной ценностью. Особенно в сравнении с краткими жизнями людей и прочих существ.       Пришла медсестра, и меня начали освобождать от лишних подключённых датчиков и трубок. Я знал — в этой Галактике очень редко используют такие устройства. В обычных случаях все жизненные показатели без проблем снимаются дистанционно. Но здесь, судя по всему, решили перестраховаться. Я был без одежды и, возможно, даже наделал под себя — но на мне были "памперсы". Было немного стыдно, но я вытерпел переодевание. Руки и ноги были как деревянные и почти не шевелись — меня двигали, как куклу. Прежде чем меня на гравитационных носилках перенесли в палату, я жадно осушил стакан чистой воды. Через трубочку — трудно было поднять голову.       Почти день я провалялся, изредка дыша тем, что оказалось взвесью кольто — это оно так отвратительно пахло.       Меня бы могли и вообще погрузить в кольто-камеру, но она полезна при поверхностных ранениях, а в моём случае была даже противопоказана. Четыре отверстия во мне это слишком много — врачи опасались, что кольто попадёт внутрь лёгких. Два из них — от рапиры; сквозной прокол. Одно сделал Кейн — ликвидировав пневмоторакс. Ещё один дренаж — врачи.       Разрабатывал временами лёгкие — надувая нечто вроде воздушного шарика. Уколы, непонятного рода физиотерапия сменяли друг друга. Но врачи явно знали, что делали. Даже ввели в лёгкие, прямо через рот, дистанционно управляемый зонд — копались в них. Меня в этот момент зафиксировали и помогали металлическому зонду магнитными полями — точно управляя его положением внутри меня. Одновременно убирая гной, отмершую ткань, и подавая необходимые медикаменты прямо к внутреннему ранению. Не дожидаясь, пока с этим справятся естественные механизмы организма.       — И сложно лечить разумного, не зная, к какому виду он относится? — поинтересовался я у подошедшего врача. Игра в «произнеси вопрос вслух» мне надоела. Дожидаться исполнения ясного будущего надоедало.       — Нелегко, — раздумчиво ответил Эктон, так и не задавший вслух свой вопрос. — Нужно проводить анализ реакции на любой препарат, перед тем, как использовать его. А времени на это в такой ситуации никогда не будет — поэтому приходится использовать совершенно другие препараты. Я потратил на тебя так много времени, что когда услышал, что твой мозг проявляет неординарную активность, то поспешил в реанимацию. И не зря. Сейчас ты вообще очень быстро отходишь.       — Я и сам не скажу, к какому виду отношусь, если тебе, доктор, это так интересно, — солгал я.       — Жаль. У тебя очень устойчивый и крепкий организм. Столь высокое безразличие к такой потере крови — редкое явление. И то, что ты ещё жив, говорит о многом. Причём ты скорее сам выздоровел, чем мы тебя вылечили. Серьёзно.       — Что там со мной было? Когда меня привезли, — спросил я доктора.       Тот достал планшет и зачитал с экрана:       — Рваная рана на бедре, задеты мягкие ткани. Резаная рана на горле. Ни трахея, ни один из важных сосудов не задет. Повезло — рапира рубить не может, вот и только царапина. Рубленая рана левой руки. Задета локтевая кость, повреждены нервы и связки. Это было почти самое опасное, но хирург тебе их собрал, ты и не заметишь, что её почти отрубили, — поспешил успокоить меня доктор.       — Офигеть, — только и смог сказать я.       — Ещё несколько мелких царапин на лице, похоже от осколков оружия, — продолжил зачитывать доктор. — Парень, если и дальше собираешься ввязываться в такие неприятности — надо носить очки! А то так и глаз лишиться недолго. А искусственные дорогие.       — Эктон, а удар в грудь? — спросил я про самое главное.       — Сквозное колото-рваное проникающее ранение, пробито лёгкое. Раздроблено одно ребро. Обширные повреждения мягких тканей — виброоружие делает отбивную из плоти, окружающей раневой канал. И если бы не транспозиция внутренних органов, то клинок прошёлся точно через сердце, — рассказал он о том, насколько я был близок к гибели. — Кто-то хотел оборвать нить твоей жизни, но был плохо осведомлён об устройстве твоего организма. Хотя и этого было бы более чем достаточно, если бы ты не оказался столь живуч, а пневмоторакс и внутреннее кровотечение ликвидировали не так быстро.       — Удачно я это сделал, — заметил я.       — Что? — непонимающе спросил доктор.       — Рокировку с сердцем, — весело сказал я. — Подвинулось, как чуяло.       — Ваших несостоявшихся убийц тоже сюда привезли, причём по частям. В морг. Им никакая транспозиция бы не помогла. Там хирургия была бессильна, — поглумился он.       — Никто их не заставлял делиться, — я бы развёл руками, если мог, — на части, в смысле.       — Я, как твой врач, должен предоставить тебе дальнейшие варианты лечения. — Он вывел на экран передо мной нечто вроде презентации.       — У меня есть выбор? Занимательно! — Я, несмотря на всю безрадостность своего положения, был в отличном расположении духа.       — Разные затраты и разное время терапии. Самый простой, по обычной гражданской Республиканской страховке — ты такими темпами долечиваешься ещё неделю-другую и покидаешь нас.       — А в чём заключаются платные услуги?       — Полное восстановление повреждённой руки. Я не говорю, что ты не придёшь в норму обычным путем, но так будет, во-первых, быстрее, а во-вторых, не будет в дальнейшем преследовать болевой синдром. С высокой долей вероятности сможешь фехтовать так же, как и раньше. Думаю, для тебя это важно. Но в отличие от бакта-терапии, с дополнительной нервной стимуляцией или биомеханической нервной реконструкцией это гарантированно.       — Продолжайте.       — Касательно остальных твоих ранений, то это косметические операции. Хотя ты можешь и считать, что шрамы украшают мужчин. Но портить свой внешний вид таким шрамом? Выглядеть так, словно тебе пытались перерезать горло — на мой взгляд, не привлекательно. И весьма угрожающе. Тем более не у всех девочек стигматофилия(3), верно? Думаю, лучше это убрать.       — Это дорого? — Я не знал, что стало с моим горлом, но уверен, что ничего эстетичного.       — Не очень. Полный курс для всех повреждений обойдётся в двадцать тысяч кредитов и четыре недели. Это пластика.       — А можно быстрее? — Четыре недели это весьма долго. Для местной продвинутой медицины разумеется.       — Результат будет не таким идеальным, и это дороже.       — Сколько будет толково собрать мою руку и привести в порядок моё горло?       — Сорок восемь тысяч за реконструкцию нервных волокон и десять тысяч за пластику. Но шрам может остаться всё равно. И на всё это неделя. И, да, это расценки для людей. С тобой, возможно, придётся возиться дольше и заключать контракт по специальному прейскуранту.       — Мне это по карману, — сказал я уверено.       — Вот это под сомнением. Твои счета, как и всей прочей команды, сейчас заблокированы, — с явным разочарованием сказал Эктон. — Ты и так нас разорил. Радуйся, что главврач не подписал тебя, как неизвестную форму жизни, и дал разрешение на операцию и использование медикаментов с того корабля, выглядевшего, как гость из параллельной зазеркальной галактики. Хотя вообще-то тебе должны были оказать бюджетную услугу — по сути, муниципальную эвтаназию. Главврач не захотел портить безупречную репутацию заведения лишним трупом. Открытая статистика, все дела… Да и мне было интересно, что ты за организм.       — Главврач у вас добряк, — усмехнулся я. — И со мной наверняка захочет поговорить следователь. Скажи ему, что я готов общаться с ним в любое время. И что я тот навигатор, который ему всё объяснит. Это к вашей собственной выгоде.       — Я постараюсь. И ты не обязан получать платные услуги именно у нас, мы их не навязываем. Согласно закону.       — Да, да. Придерживайся протокола и дальше, — улыбнулся я доктору.       — Я люблю свою работу и не хочу её терять, — сказал мне врач на прощание. — Но я бы советовал это поправить. — Он провёл пальцем по своему горлу.       Ещё день я провалялся, питаясь разной очень полезной и питательной, но безвкусной пищей из сухпайков, принесённых с борта «Счастливой шлюхи», — единственной усваиваемой мной пищей. То, что ели несколько редких видов, основанных на других аминокислотах и белках, мне всё рано не подходило.       Пусть я и находился почти всё время в одном положении, но лёжа в койке можно было посмотреть или почитать новости — закрепив перед собой экран планшета на гибкой опоре. Но я не мог зайти здесь на необходимые мне голонет-ресурсы и это несколько расстраивало. Информационный голод терзал меня не слабее, чем обычный. Но организм активно себя восстанавливал, а я сам так и не смог узнать, кому и зачем было нужно нас прикончить.

* * *

      — Я вас ждал, — сказал я вошедшему следователю. Его заставили переодеться в антисептическую робу — консилиум врачей всё ещё спорил насчёт того, насколько опасны для меня хирально обратные микроорганизмы и микрочастицы. Или мои собственные для окружающих.       — Правда? — удивился он.       — Конечно. Вы ещё не прочитали, что такое «Зеркальный переход с разворотом»? Весьма занимательное явление, я замечу.       — Прочитал, но с точки зрения закона вы обязаны сообщить об изменениях в биометрии, делающих ваши документы ничтожными в течение недельного срока. Минус время, проведённое в гиперпространстве.       — И где же прошло время более недели? Или я провёл его, изображая пробитый бурдюк на этой койке? Так вроде нет, мы ещё ничего не нарушили, так какие претензии? — спросил я его, ожидая подвоха.       — Это не так, — безразлично сказал он. — Существует протокол, и по нему это было не изменение биометрических данных, а использование поддельных документов. Нет ни одного намека, что это хоть каким-то боком ваши документы.       — Правда? Вы в этом уверены? — издевательски спросил я у него.       — Существует официально утверждённая программа сверки, — так же монотонно сказал он. — И она не думает, что это так. Я, как представитель власти, должен сообщить, что вы и ваши товарищи подозреваетесь в убийстве десяти человек, а также краже личности и использовании поддельных документов. Хорошо ещё, что не в неуплате налогов. Выдвинутые вам обвинения весьма серьёзны. И поэтому, когда ты придёшь в лучшее состояние, то тебя переведут в тюремный лазарет.       — Замечательно, — откомментировал я «радостные» известия. — Однако я могу возразить, что состава преступления нет, так как биометрия была изменена под действием факторов неодолимой силы, чему есть доказательства. А что касательно тех десяти идиотов, то они сами напросились. Это была чистейшая самооборона. — Я вспомнил выражение лица несчастного, которому я отрубил руки. Я был бы не прочь повторить опыт с его конечностями. — Они сами напросились.       — В коридор вошли две группы лиц, — хмыкнул офицер. — Вышла одна, и никаких свидетельств того, кто начал резню первым, у нас не имеется.       — А презумпция невиновности? — поинтересовался я у следователя. — Тут же не пространство хаттов, в конце концов? Это ж самая святая штуковина в Республике?       Действительно, в законах всех субъектов Республики было общее правило — никто, к примеру, не мог посадить вас за то, что подозревают в никак не размеченном пространстве рандомных данных зашифрованный блок информации. Это не доказуемо, а потому стеганографию(4) надёжно покрывала от всяких посягательств презумпция невиновности.       — Расскажешь это на суде, — посоветовал он мне. — Там вас, скорее всего, оправдают. Так как довольно ясно, кто кому устроил засаду. Но это всё равно было убийство, и только суд может постановить, что это была самооборона. А что касается вашей идентификации личности, то просто нет никаких юридических способов установить, что вы — это вы. Тут даже установленный порядок перерегистрации при смене генокода не подходит.       — Задокументированный прыжок и то, что биометрия всей команды идеально совпадает с требуемой, за исключением её зеркальности, не считаются? — застонал я. Я уже начал уставать от бюрократических проволочек.       — Возможно, это сойдет за доказательство и как «обстоятельство неодолимой силы» против иных претензий, но для этого мне нужны эти данные.       — Вы обыскали корабль? — спросил я его.       — Само собой. Сразу же, как выписали ордер. У вас там редкая помойка. — Среди его мыслей, глубоко запрятавшихся в его черепной коробке, на миг всплыло отвращение. Он страстно любил порядок — будучи из тех, кто раскладывает карандаши согласно их длине или цвету. Неудивительно, что такого человека как он мог хватить шок, лишь только он сделал первый шаг по опущенной аппарели, ведущей на корабль Травера. Прочие же эмоции у него были притуплены, или хорошо скрывались им среди тёмных закоулков сознания. Помимо этих тесных закоулков, в его черепе я нашёл множество сложных металлических и не очень предметов. Они, несомненно, несли множество информации и были важны для него не менее чем природный мозговой студень.       — Чип данных с биркой, где от руки написано «зеркало» не находили?       Он заглянул в свой планшет. Провёл поиск по инвентаризованному списку. Я был бы рад его у него скинуть, так как такового не было и у нас самих. Хотя, казалось, чего стоило вносить в базу выгружаемые и загружаемые предметы? А по многим нормам нам ещё и требовалось указывать не только что на борту, но и где и когда на него пронесено. Хорошо, что такой бред придумали много позже принятия верхнего судового кодекса.       — В списке есть такой, — подтвердил он. — И данные на нем защищены криптографической защитой.       — Естественно! Они представляют коммерческую ценность. И я бы не стал ими с вами делиться, если бы вы не были столь недоверчивы.       — Вы сообщите, как можно считать с него информацию?       — А вы обязуетесь не использовать её для получения прибыли и удалить после того, как удостоверитесь в том, что мы не банты?       — Мы не используем судебно-следственные материалы для извлечения прибыли, — ответил казённой фразой следователь.       — Можно узнать ваше имя? Хочу знать того, кто будет ответственен за нарушение этого правила.       — Окшот Эспли, — сказал он так, словно эти слова не значили совсем ничего. В Силе едва промелькнул некий смысл, пустой стакан забытый и долгие годы лениво собирающий пыль.       Все люди ощущаются в Силе по-своему и к каждому можно найти свой, подходящий ему образ. Но не стоит переоценивать людей — многие весьма однообразны, что я уже давно подметил. Но оттенки, оттенки — разные. Этот же следователь мне очень сильно не нравился. Хотя и старался сохранять видимый нейтралитет.       — Я тебе не верю. Информация, выпущенная из рук единожды, обратно не вернется, — но, проглотив свою гордость, я продолжил: — Но ты не оставляешь мне выбора, поэтому можешь записать код.       На всякий случай я скинул эту инфу на сетевое хранилище, тоже в зашифрованном виде. Так надёжнее. Но придётся разменивать её за свободу.       — Записывайте код, — сказал я. — «Какое слово ты скажешь, такое в ответ и услышишь», всё слитно и маленькими буквами. Номер каждой буквы в аурубеше возвести в степень, ему же равную. Вот из этого и составьте пароль. Протокол шифрования КДТ-12. Полагаю, что вы найдёте достаточно квалифицированных штурманов для анализа.       — Специальный следственный комитет разберётся, — заверил он меня. Записывать пароль куда-либо он не стал — у него прямо в голове был подходящий для этого органчик.       Этот следователь был из тех немногих, кто с трудом находился в Силе. После того, как он ушёл, я его совсем «потерял». Такие люди почему-то мне не нравились. Почему? Не знаю.

* * *

      Ещё через день мне вернули документы, а капитану его судно. Судя по всему, прокуратуре самой было неудобно вести расследование в отношении «неизвестных лиц». Но мы всё равно были под следствием и попасть на борт судна не могли.       Но в СИЗО меня пока так и не перевели, так, как я продолжал получать платную медицинскую помощь, которую в той больнице мне предоставить не могли, а, соответственно, по закону и заставить прервать лечение не могли. Существовало столько способов избежать досудебного заключения, что их можно было свести в толстенный том. Но за мной, разумеется, следили, чтобы я не сорвался и не убежал из палаты.       Заходил, оживляя моё одиночество, государственный адвокат. Он устало задал десяток вопросов, уточнив характер произошедшего в злополучном коридоре, и пообещал, что команде не грозит обвинительный вердикт. Я был за сегодня не первым его клиентом — человек работал на износ. Он заикнулся было о совершенно надёжном способе избежать заключения — пройти допрос под местным продвинутым полиграфом, построенным по принципу сверхточного стационарного нейроинтерфейса. Но был вежливо послан, когда я узнал, что могу отказаться отвечать на любые вопросы вообще, не то что заключённый в такую штуковину. Даже то, что список вопросов оговаривается заранее и мне не смогут задать ничего лишнего, меня в этом виде допроса не устроило. Я никому не позволю залезать мне в голову.       Хотя и сам адвокат был не уверен в том, что нам ничего не грозит, но успокаивая и заверяя меня, он боролся со своим собственным воображением, грозившим в будущем ударом по его репутации. И я, и он понимали, что опасения беспочвенны, но волнение за то, что ещё не свершилось, но при этом не зависит от нас, — часть нашей природы, переживающей всякий раз, когда вероятности неопределенны. Случайность, как и Хаос, лежат за границами нашего сознания.       Даже не зная квантовой физики, небесной механики глобального мироустройства и не стараясь описать окружающий мир строгой математикой, не подозревая вовсе о волновых функциях для всего, мы подспудно понимаем, что возможно вообще, что угодно. Оно только маловероятно. Но возможно. И вовсе без нашего на то желания или участия. И это напрягает, если задумываться.       Как говорил устами своего героя Булгаков: «печально, что человек смертен, но это было бы ещё полбеды. Плохо то, что он иногда внезапно смертен, вот в чём фокус!» Мы не только не можем сказать, что будет через лет, скажем, тысячу, а не можем ручаться даже за свой собственный завтрашний день.       И то, что мне хоть и через замочную скважину, но под силу было заглянуть в этот туман неопределённого будущего, приводило меня в состояние эйфории и вместе с тем страха. Страха того, что вот я, вижу, смотрю, понимаю, но… полная картина ускользает от меня. Я осознаю лишь тень или отблеск грядущего. И иду не как полный слепец, но как страдающий катарактой инвалид. И если незрячий осознает тот риск, что связан с переходом дороги, то почти слепой может решить, что он что-то видит, и рискнёт её перейти. Я был таким слабовидящим, абсолютно необоснованно посчитавшим, что у него стоочковое зрение. Расслабившимся. И поплатившимся за это.       За операцией на моей руке я наблюдал с интересом, что, по словам доктора, делают редко. Мало кому нравится наблюдать, когда в него втыкают сверхтонкие, едва видимые глазу нити для работы с внутренними повреждениями. Если не применять нервно-дезактивирующее поле, работающее, как обезболивающее, делающее из тебя локальный холодец, то возникнет такое чувство, что внутри копаются раскаленными щипцами. Но я его так и не познал — медики не были садистами.       Спустя три таких процедуры я прошёл двигательный тест, показавший полное восстановление функций правой, вернее, бывшей левой до «оборота», руки и высокую скорость реакции. Она после такого вмешательства могла даже и повыситься. Но совсем не намного.       Я знаю, что всякий раз, когда учишься делать новое движение, совершаешь сложные осознанные манипуляция своими членами, по нервам туда и обратно беспрестанно снуют сигналы. Мышце подаётся сигнал о действии, от неё обратно поступает сигнал-доклад о результате действия, затем идет корректировка, и так непрерывно — иначе говоря, мышца движется под постоянным контролем. Как сервомотор. И на эти обмены командами и докладами требуется много времени. От различных областей мозжечка и ещё каких-то частей головного мозга и до мышцы — затем обратно. А скорость импульса, идущего по нервным волокнам не такая уж и огромная. Поэтому неотработанное и одновременно с тем сложное движение так же неторопливо, как бюрократический аппарат, — и по тем же самым причинам.       Другое дело — отточенные часами и сутками упорных тренировок движения, осуществляемые на уровне условных рефлексов. Разумеется, ни о какой "мышечной памяти" и речи не идёт: управление любым движением осуществляется исключительно головным мозгом. Но сознание — процесс медленный, а потому за твёрдым намерением, должен следовать обмен импульсами в оптимизированной сети аксонов и нейронов, в работу которых не вмешивается ничего лишнего. Вроде рефлексии.       Не зря в азиатских боевых искусствах, где ценят скорость, часами, как заведенные машинки отрабатывают, ката. Меня за недолгое время натренировали умело падать, двигаться с клинком в руках и даже научили десятку-другому наиболее универсальных защит и атак. Но я понятия не имел, что делать, встретившись с рапирой. Придумывать на ходу было летально долго, и всё что я смог — продержаться достаточно, чтобы Кейн достал моего противника.       Сила — великий, могущественный союзник. Всегда подскажет, какой поступок верен, на чёрном или белом остановится шарик рулетки. Шепнёт на ухо о том, какая игральная карта из руки будет к месту. Но что толку от Неё, если и руки и даже рукава пусты? Когда выбирать не из чего. Сила не даст и знания о том, о чём никогда не слышал. Я давно понял — что если в чём-то неплохо разбираешься, понимая суть явления, то и Сила будет в этом вопросе куда более доходчива. И, наоборот, — трудно понять, как же поступать в совершенно незнакомой ситуации. Равно как и Сила в ней плохой советчик.       Также обстоит дело и в фехтовании. Нельзя стать искусным фехтовальщиком без значительных усилий, и далеко до удачливого бретёра тому, кто не потратил значительную часть жизни на тренировки — их не заменит ничто иное. Не помогла мне и Сила — мне не хватило собственно опыта, который Она не подменяет.       Да, разборки не всегда решаются холодным оружием и, зачастую, эти, полученные большим трудом навыки бесполезны — проще иметь под рукой бластер. Но большой глупостью будет нарываться на неприятности и полагаться только на большую пушку. Бластеры, разумеется, тоже важны. Но куда страшнее тот враг, все члены команды которого готовы идти врукопашную. Одинокий «герой», рискнувший решить вопрос мечом против толпы с бластерами, долго не протянет — щит такого человека не сдержит концентрированный групповой огонь. Группа же с мечами дойдёт — и с лёгкостью вырежет стрелков. Умение фехтовать потому ценится среди авантюристов куда больше, чем навыки стрельбы. И это-то в век звездолётов! Причудливы изгибы истории.       Но военщина и Кейн в частности всё равно считают стрелковое оружие нисколько не менее важным, чем холодное. На войне редки встречи один на один. И даже десяток на десяток — стреляют, как правило, многие сотни, и такой концентрированный огонь легко протыкает личные щиты отдельных храбрецов. Поэтому наступление пехоты и выглядит столь странно по земным меркам — в полный рост и большими толпами. Но это только выглядит глупо — тот, кто заляжет и будет экономно отстреливаться, неизбежно проиграет — ведь главенствующую роль играют слаженность и плотность огня. Наши предки тоже наступали плотным строем с мушкетами в руках далеко не по дурости — стоит рассредоточиться и такой строй тебя сметёт — попросту из-за плотности огня. Или затопчут кавалеристы. Тут место неточности гладкоствольных фузей занимал тот факт, что для вывода из строя бойца противника в него надо было не просто один раз попасть — а стрелять, и очень много.       Те, кто подстроил нам засаду, полагали, что мы пьяны, и поэтому не постеснялся сойтись лицом к лицу, решив не рисковать и не устраивать перестрелку. Но мы уже не были пьяны. Воды Стикса! Можно было предсказать эту встречу заранее и вовсе её избежать. Похоже, алкоголь притупляет чувствительность к Силе. Должно быть, и как всякий любой депрессант — психоактивные вещество, угнетающее центральную нервную систему человека. И я начинаю понимать джедаев-трезвенников. Интересно, а как на этом деле отразится приём растормаживающих и галлюциногенных веществ? Усилит ли возможности? Изменит ли их? Любопытно.       Через недельку, когда я совсем отошёл после того, как надо мной провели последнюю операцию, состоялся суд. До этого я всё же успел погостить в СИЗО. Весьма комфортное одиночное жильё, но удобства были мне не милы — я всё также находился в информационной блокаде. Толку от головизора и урезанной версии голонета было мало.       Ознакомившись с материалами дела, более чем на половину состоящими из анализа брызг крови и наших коротких показаний, я отдал должное тому, кто вычислял тригонометрию потоков артериальной и венозной крови, рассчитал траектории кровавых капель, слетавших с оружия, и воссоздал по ним картину боя. Трёхмерная модель настолько точно повторяла мои действия, что я узнал в ней каждый свой шаг, каждый взмах клинком.       Беспокоило меня только то, что, по мнению экспертов, одна дорожка ускорения и след артериального кровотечения(5) с царапиной на полу ясно показывали, что один из убитых был добит, а вернее, ему снесли голову уже после того, как он был тяжело ранен и находился на земле. Это могло пойти, как превышение самообороны. Но только, если он оставался последним поверженным нападающим. Поэтому то, что на первичном допросе я сказал, что не видел, чтобы кого-либо добивали, было правильным решением. Я вообще сказал, что был занят только своими оппонентами и даже не соврал.       Для явки в суд мне даже дали на прокат приличный официальный костюм. Отчасти такая щедрость была связана с тем, что простая одежда стоила совсем недорого — "копейки" по сравнению с другими товарами. Отчасти и потому, что моя одежда мало того, что была проколота шпагой, так ещё и пропитавшись кровью служила материальным доказательством.       Так как дело было коллективное, то вся команда «Счастливой шлюхи», доселе разлучённая, встретились на скамье подсудимых. Правда, находясь в отдельных, закрытых полем ячейках, так, что даже на суде мы не могли общаться друг с другом.       Большую часть времени, пока обвинитель, эксперты и адвокат демонстрировали в полупустом зале своё красноречие перед группой лиц, бывших знакомыми накрошенной в салат шантрапы, я разглядывал, несомненно, впечатляющее помещение суда. Мозаика на потолке и интерьер была подобрана со вкусом, создавая деловую атмосферу, сочетая строгость линий и изящество витых источников света.       — Подсудимый Олег! — отвлёк от этого занятия меня судья. — Хотите ли вы что-либо добавить к оглашённому?       Судья носил необычную маску, закрывающую почти всё его лицо, тёмные стекла скрывали выражение глаз, а силовое поле или вокодер так обезличивали голос, что разобрать хоть какие-то эмоции не представлялось возможным. Без Силы. Адвокат, обвинитель и все прочие официальные лица носили такие же. Поэтому их диалог напоминал диалог протокольных дроидов.       — Потолок тут симпатичный. И колонны оригинальные, — от моего красноречия ничего не зависело, но я высказал вслух, о чём думал в данный момент.       — Это всё, что вы хотите сказать? — бесстрастно переспросил судья. Сила выдала его лёгкое раздражение.       — Всё.       После чего почти тоже самое ответили и прочие члены команды за исключением капитана. Тот встал, сделал издевательский реверанс в сторону суда и начал свою речь.       — Я, как законопослушный гражданин, был глубоко оскорблён тем, что в этом прекрасном городе возможен столь возмутительный акт агрессии. Нападение на честного торговца — это не то, что я ожидал встретить в этом гостеприимном месте. Более того, этот суд лишь тратит моё время ради ненужного крючкотворства, вместо того, чтобы осудить покушавшихся на мою жизнь.       — У вас есть, что сказать по существу дела? — оборвал его судья.       — А это не по существу? — картинно удивился капитан.       — Нет, — сухо оборвал его судья. — Садитесь.       — Подсудимый Олег? — Я встал.       — Имели ли вы намерение лишить жизни пострадавших с целью получить так называемую «награду за голову»? Или по иной причине? — спросил меня обвинитель.       — Нет, я не имел никакого представления об их существовании до того, как они не совершили на нас нападение.       Опросив Кейна и Нейлу, он добрался до капитана.       — Не превысили вы пределы необходимой обороны, добив упавшего, на что указывает криминологическая экспертиза? Он был тяжело ранен, и вы убили уже не представляющего угрозу вашей жизни гражданина, — напирал на него обвинитель.       — Протестую, — вклинился адвокат. — В условиях угрозы жизни обвиняемый не обязан задумываться о том, чтобы причинить нападающим минимальный урон. Более того, он имел право обезопасить себя, поскольку развернулся спиной к лежавшему нападающему, и угроза его жизни со стороны иных лиц ещё не исчезла.       — Подсудимый Травер, так ли это было, как говорит ваш адвокат?       — Да, именно так, — кивнул капитан.       — То есть вы в упор выстрелили ему из бластерного пистолета Е-54 в грудь, причём на полной мощности, а после это отрубили голову упавшему? Замечу, что выстрел пробил затем ещё и половое межуровневое перекрытие.       — Именно так, — по-людоедски улыбнулся капитан. — Мне было некогда выяснять, был ли пробит его щит, и был ли на нём надет… нет, именно одет бронежилет. В это время на мою команду всё ещё наседали, поэтому я поступил единственно верным, на мой взгляд, образом, — ответил он. Судя по всему, адвокат с ним общался по этому вопросу.       — Вы не знали о характере нанесённых выстрелом повреждений? — уточнил адвокат.       — Нет, кровь залила мне глаза, и я плохо видел, — ответил он тут же. И вопрос, и ответ были отрепетированы заранее.       — Как видите, обвиняемый действовал вполне корректно, — заявил перед судом адвокат.       — При условии, что это была самооборона, — заметил обвинитель. — Это всё ещё не доказано.       — Как и обратное — тоже, — сказал вежливо, но с довольной, невидимой никому, кроме меня, ухмылкой, адвокат. — И при угрозе жизни или имуществу в случае вооружённого нападения понятие «чрезмерное насилие» не применимо. Угроза жизни исчезает только с тем, кто ей угрожает.       — Вы всё ещё покрываете убийц, покусившихся на жизнь добропорядочных граждан и уважаемых жителей Города? — патетично воскликнул обвинитель. Маска стёрла эмоции из его голоса, но не до конца.       — Потерпевшие не являются никакими добропорядочными жителями. Они многократно судимы, в том числе и по тяжким обвинениям. И обстоятельства их встречи ясно говорят о том, кто на кого напал. Во всяком случае, они оставляют достаточно сомнений, чтобы даже самый строгий суд вынужден был трактовать их в сторону обвиняемых.       — Пострадавшие могли искать встречи с обвиняемыми, но цель этого не очевидна, — возразил обвинитель.       Так из пустого в порожнее переливали ещё полчаса, изображая работу суда. После чего суд удалился на недолгое совещание, где вынес вердикт.       — Суд признаёт всех фигурантов дела не виновными во всех выдвинутых обвинениях. — Судья церемониально заверил заключение своей электронной подписью. — Подсудимые подлежат немедленному освобождению из-под стражи в зале суда.       Поле погасло, я поздравил своих товарищей со свободой. На нас с неудовольствием смотрели дружки порубленной гоп-компании.       Нам вернули всё имущество, с корабля сняли арест — свобода!       Выходя на улицу, я непременно брал с собой целый арсенал оружия, но, хотя делал это не так долго, уже начинал понимать, что это значит: «чувствовать себя голым без оружия». Оно придаёт и чувства безопасности. И некоего странного пьянящего чувства свободы, уверенности, граничащей с наглостью. Начинал понимать те привилегированные классы, которые исторически не расставались с колюще-рубящим инструментарием.       Клинок моего кривого меча, выщербленный и покрытый засохшей кровью, никто и не подумал очистить, более того, с вещественным доказательством нельзя было так поступать. Куртка и вовсе пришла в негодность, плотный волокнистый материал пропитался теперь уже засохшей кровью. Хотя химчистка, как уверял меня Травер, могла мне помочь. К рваным отверстиям в полах куртки-плаща добавились звездообразные проколы на груди и спине. Как от крупной трёхлучевой звездочки "Мерседеса", лишённой своего обруча. Хотя куртка и дискредитировала себя, как защитное снаряжение, я её всё же забрал.       Служащий склада с улыбкой отдал нам ещё один тяжёлый ящик. Сказав, что подобное принято отдавать в такой ситуации. Могли бы и утилизировать, как он сказал, но оно было выкуплено в нашу сторону по местной общественной традиции благодарными жителями. Поскольку мы избавили Город от весьма неприятных лиц. Я, как самый целый и здоровый в компании, "потащил" за собой этот ящик. Репульсоры, встроенные в контейнер, поднимали его над полом и позволяли толкать его перед собой, как тележку.       Как только за нами закрылась аппарель «Шлюхи», капитан пошёл проверять свой корабль.       Всё имущество на нём было перебрано, сложено в ящики или даже осталось на месте. Список для проверки прилагался. Капитан был рад ему, как ребёнок, да и мне он понравился — хоть какая-то польза от обысков. Я поставил ящик на пол, отключив репульсоры; тяжёлый контейнер плавно опустился на пол.       — Слышал я про эту традицию, — сказал Кейн, с интересом осматривая ящик, — и если это то, о чём я думаю, то на корабле скоро кончится свободное место под оружие.       Я открыл ящик. Как я и чувствовал, в него был сложен весь инструментарий нападавших. Оружие, и не только. Трофеи.       Первым делом я достал из него длиннющую рапиру(6), которую не узнать не мог — ведь именно ей меня и проткнули. Выдернул её из широких направляющих воздушных ножен, державших прямой клинок, как дистанционирующая решетка — касаясь его вдоль трёх линий. При этом "ножны" были существенно короче самого клинка.       Метр двадцать пять. От гарды до кончика клинка, почему-то заканчивающегося не остриём, а резьбой. Достаточно тяжёлая, считай, один кило, если и не больше, но вес совершенно не чувствовался, поскольку был весь сосредоточен у рукояти. Баланс был странноват — я ещё раз посмотрел на кончик с резьбой.       — Это ищешь? — сказала Нейла, принеся коробку наподобие патронташа с несколькими острыми предметами в нём.       — Остриё накручивается? — удивился я. Затем быстро навернул на рапиру жуткий наконечник, выглядевший, как трёхгранное зазубренное остриё. Он напоминал мне наконечник современной охотничьей стрелы. Которая, попав в жертву, заставляет истечь кровью за пару минут даже самое крупное копытное животное.       Я невольно нащупал звездообразный шрам на груди. Везение! Но не стоит на него в дальнейшем опираться.       Клинок рапиры имел переменное сечение: круглый в самом основании, он обзаводился тремя гранями-лезвиями ближе к острию. Чтобы за него было нельзя схватиться ладонью. Оружие было относительно лёгким, но зрительно казалось немного тяжеловесным, — клинок был очень объёмным. Изнутри он был полым, что придавало ему одновременно жёсткость и прочность. В рукояти, надёжно укрытой громоздкой витой гардой с несколькими глубокими засечками, находился сам УЗГ — ультразвуковой генератор. Массивная энергоячейка вкручивалась в противовес — для баланса. Само оружие было затёрто и заполировано, но следов от моих ударов я на нём практически не обнаружил. Простая рукоять и узкий последний локоть лезвия из твёрдого сплава с кортозисом говорили, что это далеко не дешёвая игрушка или обычное городское оружие самообороны. Это был серьёзный профессиональный инструмент.       — Точно, сменное, на него виброгенератор и действует, — сказала Нейла. — Можно прикрутить тренировочное. — Она дала мне закруглённый упругий башмак с разъёмом под ключ в основании.       — Лучше бы тогда на нём было оно, — усмехнулся я.       — Вот это, бронебойное? — Она взвесила в руке коническое, как винтовочная пуля, остриё.       Кончик его был слегка притуплен — как у бронебойных танковых снарядов — чтобы лучше закусываться с броней.       — Это тоже неплохой вариант.       — Но было другое. Для охоты на крупную дичь... без брони, — сказал Кейн, рассматривая отточенные грани, — накрутил именно то, что было нужно. Я столько гемостатика в тебе распылил именно из-за этой гадости. С такой насадкой на дуэль никто не пустит, но вот заколоть кого-нибудь в тёмном коридорчике — самое то.       — А где Травер? — Я не нашёл его копающимся среди железяк. Он убежал по своим делам, как всегда, не интересуясь холодным оружием.       — Проверяет, всё ли ценное на месте, — сказала Нейла. — Кредиты, немного электрума и ракушек. Хаттские деньги, другие ценности.       — Ясно. — Я с сожалением осмотрел клинок моего оружия: его лезвие выглядело, как лист дерева, облюбованный гусеницами — с объеденными и выщербленными краями. Со значительной части лезвия навсегда была сколота пологая заточка. Вдобавок эти выбоины сильно ослабляли клинок, делая его дальнейшее использование по назначению опасным. Судьба меча была понятна — в утиль.       — Нужно новый покупать. — Рядом присела Нейла, вертя его в руках. С большим сожалением рассматривая искалеченную полосу. — Это никуда не годится.       — Он что, одноразовый? — спросил я её.       — Если бить с такой силой как ты, клинок в клинок — то да. Прочные клинки стоят дороже этого ширпотреба.       — И где его сделали? — Мне стало интересно, на что я выкинул деньги. Хотя я и понимал что за те гроши, которые я отдал за него на Коррибане, надёжное оружие не приобрести.       — На какой-то помойке. Вырезали полосу из чего-нибудь более прочного, чем простая дюрасталь марки МГ(7), лазером отгравировали, покрасили на станке и прикрутили серийные звуковые генераторы. Выглядит красиво, и только. Предмет престижа с однократной возможностью блеснуть, как оружие. Если ты думаешь, что большинству нужно что-то другое, то ошибаешься. Но тебе сейчас нужно не идеальное оружие, это ничего не даст, — сказала она, но я продолжил за неё:       — А надо научиться пользоваться хотя бы этим. Только оно коротковато оказалось! — обиженно сказал я. Ко встрече с рапирой меня никто не готовил.       — Это не так сложно, если на тебе кираса и латные перчатки, — небрежно сказал Кейн, — или рукопашный щит, как у Травера. Но это хрупкая игрушка, может, он её неделю назад спалил, не знаю. Короче говоря, купи что-нибудь практичнее.       — А твой меч? — Я посмотрел, как он чистит от засохшей крови меч щёткой, наподобие зубной. Только если сунуть её в рот, вся эмаль с них слетит в минуту.       — В отличном состоянии. Хорошее оружие, только непонятно, где Травер его выкопал. Гарда архаичная, как в голофильме о древних эпохах. Клинок блестящий, не зачернён. Заточка не пологая, что правильно для армейского оружия. Но при этом всё оформлено, как гражданка. Я бы сменил на что-то более мне привычное.       — А эта рапира? — Я сделал выпад в воздух.       — Это страхолюдное оружие для убийства в тёмном переулке, почти армейское, хотя и не такое популярное среди гражданских, как костюмная шпажка. Но, в отличие от нормального меча, за её клинок можно схватиться рукой или как-то иначе отвести в сторону. Если получится, то легко можно провести удар, такой, какой тебе бы не дали бы сделать с рубящим оружием.       — У меня это не вышло, — грустно сказал я.       — Мало практики, — констатировал он факт. — И зря ты пытался разрубить эту спицу саблей. Из-за того, что генератор приводит одно только остриё, он дохленький. В отличие от обычного оружия, где он прилагает усилие ко всему клинку, он мало весит, да и ещё ни хатта не колет в действительности.       — Не колет?       — Твои ребра не очень прочная штука по-настоящему. Даже плохому оружию ничего не стоило проткнуть тебя, как пакет с окорочками. А вот была бы на тебе кираса…       — Мало весит? — Я ещё раз взмахнул непомерно длинным для меня оружием. Затем передал рапиру Кейну. — Я бы не сказал.       — Только наконечник — то, что приводит в действие УЗГ. В итоге весь её вес, — он взял её в руки, — весьма нормальный такой, ушёл на то, что бы сделать её прочной. Так что это бесполезно. Во всяком случае, твоей крашеной сабелькой. Я бы, честно говоря, её выкинул и купил нормальное оружие. Пусть этим мусором твилеки бьются, а не люди.       — Это традиционное оружие моей родины, — встала в позу Нейла. — И имеет многотысячелетнюю историю, и всё это время оно считалось эффективным. Никому и не придёт в голову, что оно не эффективно. Ты просто не умеешь им пользоваться и не понимаешь, о чём говоришь.       — Только потому, что на Рилот не прилетали на разборки со шпагами, — сказал Кейн. — Или с более адекватным оружием. Вроде палашей. И там точно не видели, как работает штурмовая группа. Иначе бы побросали этот мусор на помойку и купили нормальное оружие. Скажи ещё, почему твой муж не пользуется сам твилекской саблей?       — У нас холодное оружие использовали и до того, как придумали личные щиты. Может быть, это должно что-то значить? — Я залюбовался возмущённой твилечкой, вставшей в оскорблённую позу. Хоть что-то красивое есть на корабле.       — Что говорит о дикости Рилота, — насмешливо сказал отставной сержант.       — А что используют в армии? — спросил я Кейна, стараясь охладить спорщиков.       — Да всё, что угодно. Но в десантном наряде очень хорош палаш или сабля. Обычно холодное оружие покупают за свой счет — поэтому выбор очень широкий.       — Я думаю, что нам надо сходить и купить более приличное оружие, — предложил я.       — И присмотреть доспехи, — сказал мне Кейн, указывая взглядом на рапиру. На её наконечнике ещё была кровь. Моя.       — Я бы тоже сходила, — сказала Нейла.       — Это безопасно? — спросил я её.       — Вот с этого и стоило начать — с безопасности, — вошёл мрачный капитан. — Пока вы лежали по больницам или сидели в СИЗО, я сумел кое-что разузнать. Через адвоката. Куан таки вывесил награды за наши головы. Сто тысяч кредитов за твою, Нейла, и за твою, Кейн, столько же. И двести пятьдесят за мою. Итого за мою голову суммарно уже почти полмиллиона. А это совсем немало.       — А я? — тут же спросил я.       — Твоё имя, судя по всему, когда переводил средства, начальник шахты не знал. Но не волнуйся, после того, как опубликуют решение суда, ждать останется недолго, — «успокоил» меня Травер. — Что важно, награда вывешена с возможностью отмены. Куану не нужны наши жизни — ему нужны наши деньги. Много денег — он требует компенсацию. Очень много денег.       — И что ты предлагаешь делать? — спросил его Кейн.       — В любом случае, сейчас у нас такого количества денег нет. И напоминаю, что должны мы в известной пропорции. Все.       — То есть я не должен, коль скоро меня лишили доли в том предприятии? — лукаво спросил я.       — Это мы обсудим позже! Особенно с учётом, что именно ты посадил «Шлюху» на Апатрос, — губы твилека сжались в ниточку.       — Так сколько? — спросил Кейн.       — У нас столько нет. Вернее будет, если продать мой корабль, но я скорее использую его, как снаряд против его офиса, чем это сделаю.       — Значит, нам нужно срочно их где-то достать, — я пожал плечами.       — Теперь. Ещё один важнейший вопрос. Олег. Насчёт тебя. Ты придумал, что сделать с нашим положением? Я про зеркала и всё такое, — жестко спросил капитан.       — Пока сидел в СИЗО — просчитал. Пара суток в гипере — и всё придёт в норму. Не в любом месте пространства, но близко от Города, — ответил я.       Я не сказал, что такой точности ещё раз не достичь без использования Силы — любой навикомп выдаст ошибку или исказит корабль так, что мы тому будем не рады. Но с помощью Силы я рассчитал, что мы достигнем нужной точности перемещений по координатам. Хотя и даже с Её помощью это скорее будет чудом, чем оправданным с точки зрения безопасности манёвром.       — Хорошо.       — Мы могли бы поднять на этой манипуляции круглую сумму, — сказал я.       — Я уже думал об этом, — ответил Травер. — И даже договорился о том грузе, цена которого вырастет на порядки после такого отображения. И нашёл партнёра, который профинансирует закупку груза. К сожалению, большая часть прибыли по реализации ставших уникальными товаров достанется не нам, но наша доля прибыли будет большой. Очень большой.       — Этого не хватит, чтобы рассчитаться с Куаном? — спросила Нейла.       — К сожалению, нет. Нужно будет ещё столько же. Но у меня есть на примете дело с такой же нормой прибыли. Не хотелось бы опять этим заниматься, но, похоже, придётся вернуться, так сказать, к корням.       — Слушайте, — сказал непонимающе Кейн. — А чего вы так дружно стали обсуждать, как мы отдадим этому гнусному потомку анзатов наши деньги?       — Потому что если мы этого не сделаем, то он увеличит награду за наши головы. Если ты думаешь, что это положительно скажется на твоём качестве жизни, то ты ошибаешься. Сэкономленные деньги тебе могут и не пригодиться, — попытался урезонить его капитан.       — И что, Травер, — любой ублюдок может просто шантажировать тебя и требовать с тебя кредиты, как с какого-то базарного торгаша?! — воскликнул Кейн.       — Куан — не любой ублюдок. У него во власти целое поселение во Внешнем Кольце. У него на нас есть информация, которая сделает нас разыскиваемыми в половине Галактике. Лучшей её половине, к сожалению. Кортозис — стратегический ресурс. Его где попало просто так не купишь. И не продашь.       — Но ведь и мы имеем на него кое-что? — спросил я капитана.       — И что ты с этой информацией сделаешь? Придёшь с повинной в Республиканскую юстицию? Или к каким местным правоохранителям? Думаешь, на нас распространяется программа защиты свидетелей? Конечно, распространится! — распалился Травер. — После того, как нас закроют за контрабанду, конфискуют корабль, а мы отсидим свой грёбаный срок, нас выпустят. Затем, да, нам сошьют новые личности и документы! Думаешь, часто на это идут — дублирование на одну биометрию новой личности? Республика этого очень не любит — на это должны быть веские основания. Боюсь, что при этом нас расколют под полиграфом. Откалибруют на невинном разговоре. Даже и не заметишь, как тебя прочитают, словно открытый документ. Ты можешь даже молчать и не отвечать на их разговоры — из тебя и так смогут вытянуть почти всё. Субвокализацию(8) и импульсы мозга не отменял ещё никто. Это ёбаные законы физики, а не электорат — их не напаяешь.       — Я понял, — примирительно сказал я. — Мы не добропорядочные граждане и такого себе позволить не можем. Я только высказал предположение.       — Значит, нам нужно заработать много денег. Очень много денег, возможно, взяться за что-то рискованное, — сказала Нейла.       — Именно так. Куан требует деньги прямо сейчас, но я думаю, он потерпит — не настолько же он туп, — сказал капитан. — Я сообщил ему тот срок, который вижу разумным, он, конечно, строил из себя крутого — надо же ему держать марку перед своими шестёрками, но я уверен, что он потерпит.       — Охуеть, теперь! — Кейн. — Мы собираемся работать на эту гниду. Ну, нахуй! Я сваливаю.       — Постой, голубчик, минутку. Включи-ка мозги и остынь, — резко изменившимся тоном сказал капитан. Острые зубы сверкнули, рука капитана легла на эфес. Я вспомнил о том, что на борту корабля только он носит оружие, и подвинулся в сторону. — Ты можешь свалить. Разумеется, — вкрадчиво сказал Травер, — мы расплатимся с ним и без тебя. После чего ты будешь должен уже мне. Столько, сколько никогда не заработаешь в жизни в одиночку, учитывая твои дурные манеры. Не забывай, кто вытащил тебя из того анала, в котором ты находился. Помнишь?       — И что? — Кейн сжал кулаки.       — Вряд ли ты сможешь протянуть с той наградой, которую, в таком случае, за твою голову вывешу я сам. Конечно, ты сможешь забиться в самую глубокую дыру, какую найдёшь во Внешнем Кольце. Но всё равно будешь помнить, как много есть лиц, желающих твоей смерти в Галактике. Ты участвовал в том, что привело нас в это положение, и, как и все мы, будешь отвечать за это.       — Я не просил меня выкупать! — рявкнул Кейн.       — Ты мог отказаться и вернуться на шахту. Ты сделал свой выбор, — развёл руками капитан.       — Что бы мы ни были вынуждены делать, — сказал я, — это будет всё равно лучшей альтернативой работе в шахте. Учитывая твой срок.       — Ладно. Убедили. — Кейн сел на своё место. — Мы должны поднять кучу кредитов. За которую можно купить твой корабль. И как мы это сделаем?       — Сначала мы загрузим корабль доверху всяким хламом, который, по мнению моего партнёра, резко подорожает, как только пройдёт ту же процедуру, что и мы сами. Десяток миллионов кредитов на этом мы поднимем. Такой товар станет не просто редким. Он станет уникальным и единственным в своём роде во всей Галактике, — сказал капитан.       — Оставшиеся деньги? — спросил я.       — Да, где ещё взять такие же деньги? Что для этого надо перевезти? — спросила Нейла.       — Спайс. — Травер потёр пальцы друг о друга. — Тонн двадцать — тридцать за раз. Мимо загребущих хаттских и неймодианских рук. Есть у меня друг на Рилоте, готовый на такое, и готовый только по той причине, что абсолютно мне доверяет. Если сделаем это в тайне — деньги наши.       — Мимо хаттов. А если они пронюхают? — спросил Кейн.       — То раздавят моего знакомого, а не меня. Я только перевозчик, какой с меня спрос? А после того, как избавимся от этого груза, опасаться нам будет нечего — вся тяжесть этого поступка ляжет только на него, — ответил капитан. — У хаттов весьма специфичные представления о вине, и я хорошо с ними знаком.       — Поёшь ты складно, — сказал Кейн.       После этого напряжённого разговора мы перегнали «Счастливую шлюху» в док, где доверху набили её контейнерами с тысячами самых разнообразных штуковин. От каких-то химикатов и деталей, до детских игрушек и сувениров. Партнёром Травера оказался ушлый кубаз, который накупил всего на свете, свято уверенный, что этот масштабный груз, претерпев зеркальные эволюции, станет на порядки дороже. Мне до этого не было дела — рисковали тут вовсе не мы.       Едва последний ящик был закреплён, мы вылетели в ту сторону, откуда сюда явились — только там можно было совершить такую перестройку. Расчёт гиперпрыжка с новым «разворотом» заставил сойти с меня семь потов, но всё прошло так, как и было задумано — мы вернулись в Космический город с изрядно подорожавшим грузом. И тут же получили свои деньги. После чего мы отправились на один из десяти крупнейших рынков оружия в Галактике. Нам было нужно время, чтобы заработать все эти деньги, — и мы должны были всё это время отпугивать от себя стаи шакалов, готовых напасть на нас ради назначенной награды. А выщербленные сабли, как и выпавшие зубы больного животного, — совсем не помогают отгонять хищников.       Вдобавок за мою буйную, как и предполагал капитан, после суда возникла награда. Тоже сотня килокредитов. Меньше пары месяцев, и такой результат… что я делаю не так?       — Это безопасно? — спросил я Травера, после того, как мы вышли с корабля. — То, что мы ходим по месту, где стали так знамениты?       О нас писали в газетах и даже показали репортаж по головидению — журналисты не упустили возможности удивить зрителей очередной сенсацией. И их нисколько не интересовало наше на то согласие. Более того, ушлый твилек, сидя в СИЗО, дал не менее десяти интервью местным СМИ — не бесплатно, разумеется. Он и не думал скрываться от них, разумно полагая, что если он не даст комментариев о произошедшем сам, то акулы пера придумают их заочно — без его участия.       — Если не ходить где попало, то да, — пожал плечами Кейн. — За такие деньги никто не рискнёт напасть на нас в Городе. Особенно в таком хорошо просматриваемом месте. — Мы шли по людному коридору, в котором хватало голокамер. — После такого неизбежно присядешь на десяток-другой лет. А вот капитан может и опасаться… полмиллиона кредитов очень приличная сумма.       — Всё равно нам нужен новый двигатель, — сказал Травер, запирая за нами аппарель. — Если будем двигаться плотной группой, а штурман настроит свой прибор, то опасаться нам нечего. У меня сожгли рукопашный щит, и меч тоже не мешало бы заменить. И нам нужно хотя бы выглядеть более угрожающе, если мы хотим отпугивать большинство охотников за наградой.       — Муха, притворяющаяся осой? — припомнила Нейла.       — Лучше бы нам стать той осой, а не притворяться ей, — сказал я.       В итоге мы добрались до самого крупного магазина оружия в этом Городе. Да и в звёздном секторе тоже. Колоссальные площади, занятые стойками с оружием, средствами индивидуальной бронезащиты, силовыми, энергетическими и личными щитами самых разных типов... Все они были отсортированы по производителю или по типу. Бесконечные стеллажи и уровни связывали скоростные эскалаторы и лифты — слишком огромны были площади. Консультанты в своих фирменных ливреях, как рыбы среди кораллов, ловко сновали между покупателями, приглашая проверить баланс оружия и примерить бронежилеты на специально отведённых площадках. Поля подавляли шум: несмотря на многолюдность, было тихо — не играла никакая идиотская музыка, лишь изредка звучала реклама крупных производителей вооружений.       Ровные ряды, забитые тысячами тонн отточенного металла, металлокерамики и самых причудливых композитов. Через некоторое время я понял, что просто брожу среди всего этого великолепия, забыв о цели визита. А она была простой — купить очень хорошее снаряжение. Капитан, несмотря на проблемы с деньгами, советовал не экономить — а брать лучшее. Сейчас это было важно, как никогда.       Тысячи рапир, чьи клинки, рукояти и гарды со всей электроникой и механизацией могли собрать прямо на месте точь-в-точь по заказу до грамма и миллиметра. Вплоть до изготовления по индивидуальному заказу ортопедической пистолетной рукояти. Преобладали тонкие прутики невесомого оружия, нисколько не напоминавшие то, чем меня прокололи. Я потёр тонкую нитку шрама под подбородком. Этот едва заметный след остался, несмотря на все оплаченные старания врачей.       Таким оружием не пробить брони: сделать такое можно только тяжёлой рапирой с бронебойным наконечником. Вроде той, с которой познакомился слишком тесно. Лежали штабелями шпаги и зачернённые армейские палаши. Последними клинками, грубыми, но внушающими одним своим видом чувство уверенности, можно было вооружить небольшую армию. В прозрачных витринах, на стойках и столиках ждало своих покупателей самое причудливое оружие неожиданных фантастических форм, таких, что и не понятно было, где за него можно ухватиться. Копья и складные алебарды. Древковое оружие, как оказалось, в основном складывалось, как в кино про «хищников». Занятно.       Я, влекомый Силой и любопытством, двигался к клинку своей мечты.       Складывались и многие рапиры для самообороны, облегчая их ношение. Но серьёзное оружие было только монолитным. Я примерился к армейскому палашу. Несмотря на вес, он было отлично сбалансирован. Прямое лезвие с односторонней заточкой, хорошо управляемый клинок, удобный для того, чтобы делать точные выпады. Но изрядный вес и УЗГ позволяли также и рубить с немалым успехом, и при этом не бояться сломать его в бою.       Затем я ещё прошёлся по рядам и, кажется, нашёл то, что искал. Длинный, тяжёлый и немного изогнутый меч с одним лезвием. Хотя нет — заточка полуторная — обратная сторона клинка тоже была смертельно опасна примерно на четверть.       Не очень сложная гарда, хотя и неплохо прикрывающая от соскальзывающих ударов, длиннющие штыри крестовины. Рукоять в три моих кулака. Гросс-мессер или даже криг-мессер(9) был бы наиболее близким земным аналогом. Хотя это оружие было длиннее и имело более развитую защиту рук. В Силе он чем-то неуловимо выделялся из череды безликого оружия. Возможно, это «что-то» имело смысл только для меня. Сначала я хотел присмотреться к длинному мечу, но, учитывая тренировки Нейлы, склонился к компромиссному варианту.       Я поднял его и понял, что он тяжелее, чем я предполагал. Хотя я физически и сильнее любого человека моей комплекции, потому для меня он всё равно был весьма лёгким и отлично управляемым. Зубчатая пламенеющая форма лезвия и нарочито грубые формы отделки не шли ни в какое сравнение с обтекаемыми формами матовых клинков, лежащими рядом с ним в этом же отделе. Я поднял голову и прочитал:       «Клинковое: тяжёлые и длинные сабли, двуручные кривые мечи».       При этом цена в сорок тысяч кредитов внушала уважение и вызывала интерес. Я щёлкнул по панели и вывел голографическое описание. Вес — 2.1 кг, длина клинка — 109 см, полная — 140. Мощность УЗГ — 120 КВт пиковая. В моих руках он смотрелся вполне себе двуручным мечом. Благо, рельса эта не была заточена до бритвенной остроты и потому безопасно носилась в простом кольце-защёлке, разомкнув которое, её можно было оперативно извлечь. Отцепив сторону, а не протаскивая весь длиннющий клинок через это кольцо. Ножен в комплекте не было.       — Интересное оружие, — вкрадчиво сказал подошедший консультант.       — И чем же оно столь примечательно?       — Производитель малоизвестен, подбор материалов вообще уникален. Кромка лезвия изготовлена из какого-то «бескара», как указанно в описании. Но я не слышал о том, чтобы материал с таким названием использовали в холодном оружии. На него нет спецификации, сертификаты качества есть, но весьма непонятного происхождения.       — Ты хочешь отпугнуть меня от него? — поинтересовался я с улыбкой.       Оружие сразу пришлось мне по душе, его не хотелось выпускать из рук. Грубые формы внушали ощущение надёжности, а вовсе не говорили о бездарной работе.       — Нет, дело твоё, что покупать. Но к вот этому, — он извлёк из стойки с каким-то лейблом идеально смотрящееся оружие, гладкое, как неведомая рыбина, — я присмотрелся бы с куда большим интересом. Если, конечно, тебя интересуют эти варварские тесаки.       — И чем они плохи? — усмехнулся я, небрежно взяв предложенное оружие в руки. Ещё легче, в моих руках совсем как перышко. За прошедшую пару месяцев я немного подкачался, упражняясь с пятикилограммовым титановым ломом из корабельного ЗИПа, неожиданно лёгкими тренировочными клинками, хотя к окончанию тренировок и ощущавшимися в руках, как тот лом, и различными корабельными тяжестями.       — С твоей комплекцией довольно нелепо браться за эти двуручные мечи, — сказал он мне. — Тебе нужна шпага или рапира, лучше с дагой, баклером(10) или рукопашным щитом(11) в комплекте. Если денег на энергетический щит, конечно, хватит. Только они уравнивают людей разной весовой категории.       Я, отойдя в сторону, вместо ответа сделал пару выпадов на скорость и крутанул «восьмёрку» этим выглаженным клинком. Зрелищно, хотя и прямой практической пользы не имеет, кроме как для развития связок, мышц ладоней и чувства клинка.       — Эй-эй! — остановил меня консультант. — Если у тебя биомеханическое усиление мышц или генетическая модификация мускулатуры, так бы сразу и сказал. И если ещё захочешь примериться к оружию, то лучше оценивать клинки в проверочном зале. В выставочном зале это делать нельзя, по соображениям безопасности. Такой штукой и без генератора убить несложно!       — Так что ещё не так с эти клинком? — Я опять примерился к первому мной замеченному оружию. Грубому на вид. Основание рукояти венчал тяжёлый противовес, скрывавший в себе энергоячейку. В округлое навершие можно было упереться рукой, или размозжить им чью-нибудь голову.       — Толковые фирмы приводят записи испытаний оружия на прочность и демонстрируют режущие возможности, а к этому нет никаких материалов. Фелинкс в мешке. Цена ещё неоправданно высокая.       — А цена вот этого красавца? — Я указал на ценник на соседнем стеллаже. — Пятьдесят пять тысяч кредитов. Она оправданно высокая?       — Это один из лучших производителей оружия в Галактике, — стал расхваливать его сотрудник магазина. Он, судя по отпечатку в Силе, был уверен в том, что говорил. Или очень сильно хотел убедить меня в этом и отменно лицемерил. — И цена на «Клинки Раксуса» вполне оправданна. А то бронебойное чудище не имеет никаких свидетельств и сведений о сравнительных испытаниях. Лезвие выполнено так, словно им собрались перепиливать чей-то боевой экзоскелет. Или с целью убить кого-либо как можно более кровавым способом.       — Это мне подходит. Есть ещё что-то из «бескара»? — Я отлично знал, что так называлось и почему столько стоило.       — Есть, — он вывел список, — совсем недавно появился на рынке.       — Хочу подобрать что-нибудь в пару. Полегче и покороче.       Найдя подходящий кинжал с мощной гардой, в моих руках смотревшийся, как короткий меч, я добавил его в корзину к первому мечу. Таскать с собой покупки я не стал — их должны были доставить к выбранной мною зоне примерки.       Ха! Про бескар они не слышали! Даже я, знакомый на родине со «вселенной звёздных войн» только по шести фильмам и читавший пару статей про световые мечи, знал, что это один из нескольких материалов, способных сопротивляться световому мечу. Удивительные люди. Сила подсказывала, что я сделал весьма правильный выбор оружия.       Связавшись по комлинку с Кейном, я пошёл в зал с защитным снаряжением. Дешёвые коммуникаторы, похожие на мобильные телефоны, не использовали гиперсвязи: оснащённые СВЧ передатчиками, они связывались с гражданскими сотовыми ретрансляторами. Комлинк же, который я таскал на поясе, можно было сравнивать с хорошей военной рацией. И по цене тоже. Важный элемент профессии.       Тут же можно было купить всё, начиная от бронежилета и заканчивая военным экзоскелетом — и это в одном относительно небольшом отделе для частных лиц. Но в этой Галактике достаточно лёгкие доспехи из дорогих материалов защищали не хуже, движения экзоскелет не ускорял, но зато в нём даже на Внешнем Кольце не всюду пускают. Да и пах с подмышками танковой броней не прикроешь... Поэтому ни широкой, ни даже узкой популярности экзоскелеты среди профессионалов охранного бизнеса, среди охотников за головами или просто бандитов не имели. Хотя я и находил это странным.       Я на пару с Кейном подбирал комплект защитного снаряжения — и он сам, и моя жизнь были достаточно убедительны, чтобы я дошёл до того, чтобы добровольно носить на себе лишнюю тяжесть.       Массогабаритные имитаторы различных частей доспехов разных размеров и форм навешивались на нас и тут же снимались услужливыми работниками магазина. Под них можно и даже нужно было надеть амортизирующий удары изотермический комбинезон с вентиляцией. Также точно подогнанный под фигуру. Даже он один мог неплохо защищать — почти как фехтовальный костюм Нейлы. Вдобавок всё это не мешало носить оружие, комлинк и прочие жизненно необходимые вещи, вроде кошелька или упаковки с презервативами. Хоть и выглядело слегка громоздко.       — Тебе не тяжело? — участливо спросил меня Кейн.       Я грузил на себя всё более и более тяжёлые элементы, стараясь поймать тот момент, когда из незаметного вес брони превратится просто в досаждающий. До имитации вериг броне было ещё далеко.       — Около двадцати килограммов. Нормально, не мешают, — сказал я, попрыгав.       — Сейчас проверим. — Он указал в сторону площадки.       На ней несколько человек проверяли, насколько сильно стесняют их движения пластины брони. Картина, вероятно, нормальная для средневековья, на космической станции смотрелась достаточно необычно. Но это на мой взгляд — окружающие меня люди находили её вполне естественной. Единственный способ измерить грань, после которой твоя подвижность будет скована настолько, что и никакая броня уже не поможет, был практическим.       После разминки, короткой пробежки и нескольких силовых физических упражнений я немного пофехтовал с Кейном тренировочными клинками, предоставленными магазином в свободное использование.       Кейн запыхался раньше. Хотя и нёс на себе меньше нагрузки.       — На тебя можно штурмовую броню вешать, и ты не вспотеешь. Это хорошо, — кивнул он довольно.       — Осталось определиться с ценами, — ответил я. — И с конкретикой.       Цена на выглядевшую почти одинаковой защиту могла заметно разниться в сотни раз в зависимости от материала и производителя. Простейшая, самая дешёвая броня обошлась бы мне тысяч в десять, но она почти ни от чего не защищала. Я же собрал комплект на девяносто. Привычка покупать вещи всегда нечасто, но выбирая лучшее, победила жадность. Или то было нежелание быть заколотым или разрубленным? Как бы то ни было, они вылились в то, что большую часть моего тела прикрывала броня защитного цвета. Защитный в Галактике — это вовсе не зелёный или хаки, а смесь оттенков серого.       Кейн же уложился в тридцать тысяч, поскольку это лишь увеличивало его долг перед капитаном. Простой солдатский набор проверенного временем снаряжения. В отличие от моей искусственной шкуры, предназначенной для рукопашной, его броня была компромиссом в защите и от клинков, и от бластеров.       Но это было ещё дёшево в сравнении с полностью герметичными доспехами, способными исполнять роль костюма РХБЗ(12), лёгкого скафандра и надёжной брони с элементами экзоскелета. До него моей броне было, как пешком до Луны. И не только по цене. А такие были, и кто-то их покупал. Некоторые армии, например. Или особо элитный спецназ.       Подошла Нейла, тоже потерявшая несколько часов среди груд смертоубийственного железа.       — В такие моменты я начинаю думать, что ты действительно не красился, а этот цвет для тебя естественный, — сказала она с усмешкой.       Сейчас мои волосы были выкрашены в кричаще-алый цвет. Фиолетовая краска закончилась.       — Я ещё что-то не знаю? — спросил Кейн.       — Ты ничего не забыл? — спросила она иронично, осмотрев меня со всех сторон. — Собрался на войну и не взял самое важное.       — Что?       — Я понимаю, ты, как настоящий зелтрон, не хочешь портить свою модную прическу, — хохотнула она, взлохматив и без того неорганизованный хаос на моей голове. — Но, кажется, ты забыл шлем.       — Ничего подобного, — ответил я. — Просто я ещё не определился.       Не так-то просто выбрать комплект из очков, активных наушников с гарнитурой, дыхательной маски и, собственно, самого шлема. Так, чтобы шлем можно было снять, а остальное не мешало друг другу.       — Тогда бери вот это. — Травер подошёл и сунул мне защитные очки, совмещённые с гарнитурой. — Это подарок. За то, что не сдрейфил тогда, в коридоре.       Я примерил их. Они не сужали поле обзора, но имели проекционную систему и камеру, фиксирующие резкие движения в ближайшей округе. Была в них камера-«ночник», судя по всему, или даже тепловизор — и встроенный компьютер. Очки дополненной реальности, тактический монитор и баллистические очки в одном комплексе.       — Дорогая штуковина, — заметил Кейн, втайне мне завидуя.       — Спасибо, но… — начал я отпираться.       — Бери, бери! Даже не думай смотреть на ценник. Я обижусь, — сказал капитан.       Затем я примерил металлический купол со встроенным подвесом. Он сел как влитой, словно соединившись с очками. Пластинчатые элементы прикрывали сзади шею, а спереди скулы. Забрало неплохо защищало лицо, не закрывая при этом огромных линз и не сужая обзор, его со щелчком можно было откинуть и полностью. Как шлем крылатого гусара, только ещё и складывающийся до простой полусферы. Так, чтобы можно было всегда носить в компактном виде с собой, но не надевая его. Надетый, он не давил на шею — его вес разгружался через специальный гибкий переходник на кирасу. Он даже мог самостоятельно, ньютоновски амортизировать сильные удары.       К сожалению, сегменты хороши от холодного оружия, но для защиты от плазмы помогают только монолитные тяжёлые металлокерамические пластины. Поэтому этот шлем мог защитить всю прикрываемую площадь лишь от меча. А от бластера — только часть головы.       — Я думаю, что ещё немного и Олег может отправиться завоёвывать какой-нибудь мир в одиночку, — сказал Кейн насмешливо. — Учитывая, что я видел, что именно он присмотрел себе в качестве оружия.       — Что-то тяжёлое и длинное? — обречённо спросила его Нейла.       — Этого стоило ожидать, — сказал капитан. — Учитывая, как ты запаковался в латы. Тебе удобно вообще в этом? Ходить можешь? Тебя из-за этого металла почти не видно.       — Учитывая цены за наши головы, я чувствую себя в этом панцире намного комфортнее, чем без него, — сказал я. Да и сегментированная защита не сильно мешала движениям. — Тем более это полулаты, а не полный доспех. Эта бутафория, что ниже пояса, за броню не считается.       Прикрывавшая ноги броня, хотя и выглядела, как латы, но ничего не весила и имела большие зазоры. Однако с наиболее вероятных направлений ударов была усилена. Но это всё равно не шло ни в какое сравнение с панцирем.       Доспехи мои трудно было назвать компромиссом между защищённостью и подвижностью. За исключением самого своего веса и почти монолитной кирасы, они вообще не сковали движений. Но защита туловища способна была держать попадания из бластера, поэтому я счёл, что с этим нужно смириться.       Я и сам удивился, насколько эти пластины, полностью закрывавшие руки, корпус и шею не мешали мне: элементы брони были кинематически связаны друг с другом или соединялись с пассивным экзоскелетом, которым служил поддоспешный комбинезон. Ничего не болталось и не звенело, что только придавало уверенности.       Выглядело всё это грубо и громоздко, но вес равномерно ложился на плечи и корпус; более того, нагрузка с корпуса снималась через экзоскелет ног на грунт или пол: броня словно бы сама носила себя. Шарниры и скользящие соединения без заметного трения позволяли легко двигать руками и ногами, в то же время, не позволяя согнуть суставы в противоестественных углах.       Неудобны в быту были только бронированные перчатки, но их можно было снять и прицепить к поясу.       Подгонять доспехи в будущем не потребуется — их собирали из частей сразу под меня, в точности учитывая строение моего тела. Выбирая из тысяч пластин подходящие. Даже сдвигая при необходимости крепления на считанные миллиметры. Вот они — преимущества покупки брони не с рук и не в мелком магазине, а в специализированном центре.       — Бутафория? — недоверчиво спросила Нейла. Сама она носила фехтовальный костюм, дававший скорее психологическую, чем реальную защиту. И да — также подобрала обруч, закрывавший слуховые конусы и защищавший зрение. Как и все мы — теперь, когда мы стали мишенями, мы не стремились облегчить работу убийцам.       — Она ничего почти не весит, — сказал я. — Пять килограмм, вроде.       — Олег, у нас сильно разнится понятие о весе, — ответила она.       — Я виноват, что для меня нормальная сила тяжести — это та, что на алой планете?       Только навесив на себя эту броню, я начал чувствовать себя нормально. Да, именно так! Мой вес наконец стал таковым, каким был на Коррибане. А там я чувствовал себя вполне комфортно. Если не обращать внимания на тамошнее светило — Хорусет.       — Это не вина, это большое преимущество! И я это запомню, — сказал Травер злорадно. — Теперь будешь носить на себе ещё больше вещей. Не отлынивай от переноски тяжестей без должного предлога.       Рукопашные щиты и щиты личные мы не покупали — трофейные были очень хороши. Лучше, чем наши старые. Подобрав ещё и перевязи для всех членовредительских инструментов, мы закончил с покупками.       1) Система автоматизированного проектирования. Для перевода САПР на английский язык зачастую используется аббревиатура CAD (англ. computer-aided design), подразумевающая использование компьютерных технологий в проектировании. Однако в ГОСТе 15971-90 это словосочетание приводится как стандартизированный англоязычный эквивалент термина «автоматизированное проектирование». Понятие CAD не является полным эквивалентом САПР как организационно-технической системы. Термин САПР на английский язык может также переводиться как CAD system, automated design system, CAE system. Однако, несмотря на ГОСТ и учитывая, что использования САПРА сейчас связанно именно с работой на компьютере в среде специальных программ, можно говорить, что проектирование ведётся в CAD-системах. Или в CAD-программах.       2) Одиночные случаи — это тяжёлое испытание для теории надёжности. Поскольку смущают нашу эмоциональную сферу, заставляя поступать нерационально. Ведь наше сознание не терпит пустоты — ему непременно нужны ответы. Сказать «не знаю» почти стыдно для многих. Нужны ответа «да» или «нет».       В то время как оценка того, что событие случится раз в 100 лет, может быть всё равно верной, если событие всё же случилось 3 раза за 10 лет. Просто слишком велика дисперсия от верного математического ожидания (которого можно и не знать). Но мы начинаем вести себя так, словно это всегда случается 3 раза за 10 лет. Это может быть верным выводом. А может, и нет — надо было подождать ещё 100 лет, накопить статистику и делать выводы.       При этом такие случаи могут и как подтверждать первоначальные предположения, так и опровергать их — но только в составе большой статистики, к примеру, отказов тысяч одинаковых задвижек.       Поэтому, например, на АЭС ничего не остаётся, как перестраховываться. СПОТ, четырехкратное резервирование САОЗ… — мы всё ещё не можем доверять цифрам статистики. Даже если самый сложный и полный ВАБ (вероятностный анализ безопасности) говорит о том, что вероятность плавления АЗ 1*10^-8 в год, то, как этому верить? Вернее, как это проверить? С верой — в храм, а не на АЭС. Подождать 1000 лет? Только тогда можно быть уверенным, что это была правильная цифра (правда, спасает, что реакторов много, и они наработали уже далеко не одну тысячу реакторо-лет [это как человеко-часы — устоявшийся термин, несущий сходный смысл], но новые цифры для новых блоков — невероятно малые вероятности опять ставят под сомнение их достоверность).       И поэтому точная оценка такого события как, к примеру, ядерная война занятие идиотское — просто по той причине, что она ещё не случилась десяток-другой раз. Конечно, можно проводить аналогию с обычными войнами. Так, вероятность разрыва корпуса ядерного реактора, работающего под давлением, проводят на основе вероятности разрыва корпусов нефтехимического оборудования — по той же причине. Реакторы ещё не лопались. Но вот некоторых это смущает. Некоторых нет. Меня лично нет — я им доверяю. Не верю, а доверяю — считая в должной мере для практического применения такие оценки достоверными.       3) Стигматофилия. Сексуальное возбуждение от различных «телесных украшений» в виде шрамов, пирсинга и татуировок.       4) Несмотря на то, что совершенные способы цифровой криптографии позволяют надёжно защитить передаваемую (хранимую) информацию от несанкционированного доступа, они не позволяют скрыть сам факт передачи этих данных от посторонних заинтересованных лиц. Заинтересованные лица не смогут расшифровать переделанную или записанную где-то информацию, но будут вполне в курсе, что вы её передавали или что она содержится на вашем жестком диске. И ничто не помешает им (заинтересованным лицам) применить самый эффективный из известных способ криптоанализа — который, как известно, не требует подключения ни к какой иной сети, кроме как к сети в 220 В. но вторым в первом приближении можно пренебречь. Скрыть факт передачи или записи данных позволяет стеганография — способ передачи или хранения информации с учётом сохранения в тайне самого факта такой передачи (хранения). К примеру, вы передаете своему собеседнику несколько фоточек своего котика, а он, используя заранее оговоренный алгоритм обработки данных, преобразует их в текстовый файл с секретной информацией.У стеганографии есть один минус — никак нельзя начать общаться с её помощью не оговорив предварительно методики при личном контакте, или же не передав их с помощью обычных методов криптографии.       5) Дорожка ускорения — линейный след при замахе окровавленным предметом. Термин, используемый при АБК — анализе брызг крови, специальной криминологическая экспертизе. Небезызвестный киногерой и маньяк-психопат Декстер Морган был специалистом именно в этой области.       6) Смотри ПРИЛОЖЕНИЕ I (пока в процессе, пропало вместе с черновиками главы)       Кратко: в русском языке использовали следующие слова для обозначения оружия:       Шпага (в разные исторические моменты) = «epee», «rapier», «smallsword» (в западной классификации)       Рапира (в разные исторические моменты) = «rapier», «foil» (в западной классификации)       По Эварту(Эдварду) Оукшотту шпага и рапира — это не разные виды оружия. Рапира — разновидность шпаги. В шпаги входят: 1) нем. Reitschwert (буквально «меч всадника» или «меч рейтара»), 2) фр. rapiere (рапира, от исп. espada ropera — буквально «меч для одежды (то есть, не для доспехов)») и 3) англ. smallsword (буквально «малый меч», названный так в противопоставлении средневековому «большому мечу» англ. greatsword) — отличается от рапиры ещё более лёгким (за счёт заметно меньшей длины) клинком.       7) Мягче говна.       8) В данном случае Травер имел в виду не «мысленное проговаривание текста при чтении про себя» — известную дурную привычку, мешающую воспринимать написанные слова целиком и потому читать быстро. А те непроизвольные микродвижения мышц, связанных с говорением. Т.е. мысленные диалоги и вообще мышление человека настолько завязано с речью как таковой, что любой внутренний монолог всё равно вызывает отправку нервных сигналов к связкам и другим мышцам человека. Что вызывает непроизвольные микродвижения мышц, связанных с говорением. Сигналы эти слишком слабые, чтобы вы начали говорить вслух, но достаточные для того, чтобы уловить их аппаратурой. Ещё один способ аппаратно «считывать мысли», помимо инвазивных нейроинтерфейсов в головном мозге или же менее точных внешних.       9) Типы немецких позднесредневековых мечей. Однолезвийные и кривые двуручные/полутораручные мечи. «Катана» по-немецки. Только выкованная из нормальной стали, а не из того, из чего, как правило, делали мечи в Японии (Поскольку «сделано из железа гайдзинов», как только они познакомились с европейской сталью, стало в Японии знаком качества). Хотя и бывшие оружием наёмников и ландскнехтов, популярные по причине меньшей стоимости, чем полутораручные мечи. Но встречаются и богато отделанные экземпляры ни в чём классическим мечам не уступающие. Для них характерна была ножевая монтировка клинка. Т.е. как у катаны или шашки. Или у ножа — "большим ножом" их и звали.       10) Маленький щит для фехтования размером с крышку от кастрюли. Чтобы защитить от серьёзного оружия и остаться прочным, щит большего размера будет чересчур тяжёл.       11) Его энергетический высокотехнологичный аналог. Намного легче. Но, как и персональный щит, может перегореть и стоит сравнимо с ним.       12) Костюм, предназначенный для защиты от радиоактивной пыли, химического и бактериологического воздействия на человека.