Принцип неопределённости

      

А так как стены и окна рано или поздно могут свести с ума человека, который много читает и много мечтает, то обитатель этой комнаты привык каждую ночь высовываться из окна, чтобы хоть краем глаза увидеть нечто, не принадлежащее земному миру с его серыми многоэтажными городами.       Говард Филлипс Лавкрафт       Истинная сущность вещей — глубочайшая иллюзия.       Фридрих Ницше       Все доказательства призваны обосновывать утверждения, которые не имеют обоснования. Мы понимаем только то, во что хотим верить.       Бене Гессерит

      

Музыка:       Iron Maiden — Ghost Of The Navigator       Метаморфозный блюз — Вересковый мед       Лжец — Вересковый мед       Blind Guardian — Fast To Madness       Полет кота — Вересковый мед

      — Олег! Олег! — орал капитан. — Да сделай ты что-нибудь!       Я развернул карту ближайшего пространства, искажённого чудовищным тяготением газового гиганта, через чьё астероидное поле мы пробивались, включив на полную мощность щиты. Я не боялся этих потенциальных метеоритов. Как всегда, куда большую угрозу представляли люди.       Прицепились же! С тех пор как мы спешно ушли из системы Индара, стая сторожевиков гнала нас уже неделю. На стороне преследователей была разветвлённая сеть гипердатчиков, которой по совместительству служили станции голонета. И преследовали нас не как обычных контрабандистов — никто ради них такие объёмы данных пересылать на корабли преследователей не будет.       Я уже думал, что оторвался от преследования, выведя корабль в такую дыру, в которой никто никак не мог ожидать нашего появления. Необходимо было сбросить кожу, как это делают змеи — до голого базового корпуса корабля.       Несмотря на работу ЭМИ и оптическую станцию помех, радиооптические фазированные антенные решётки преследователей просканировали каждый квадратный сантиметр корпуса корабля. Если бы на миг кто высунул из люка своё лицо — радары бы сделали фоторобот.       Но то была маска, и теперь её надо было снять. Так, чтобы вновь появиться в Галактике всё тем же серым и неприметным кораблём, каким была «Шлюха» до её нанесения. Мы уже приметили такое место, но здесь нас встретили, и лишь в последний миг я смог изменить точку выхода. Весь наш путь в гиперпространстве, каждое перестроение, совершаемое уже вдали от обитаемых секторов, было отслежено и с высокой точностью измерено.       Чтобы совершить такое, за нами должна была двигаться целая эскадра, а это знатно нервировало. Сила позволяла мне склониться к одному из возможных ответов на правильно поставленный вопрос, но в абсолютном незнании о том, что происходит за бортом корабля, всё, что она могла дать — так это наградить смутной тревогой, источник которой оставался целиком сокрытым от меня.       — Тащите «Шлюху» сюда, — сказал я, выбрав точку в пространстве и заодно выставив предполагаемую скорость по достижению.       А вы… я глянул на голопроекцию, на которой мигали отметки трёх истребителей, как охотничьи собаки нёсшиеся вслед за нами… Вы тут нас не догоните, — решил я.       Из-за мелкого мусора и пыли они просто не могли ускоряться вслед за нами в соответствии со своими предельными техническими возможностями. Немалую часть энергии, вырабатываемой слабыми реакторами республиканских истребителей типа «Хаос», некогда служивших кратам, а теперь сменивших хозяина, отнимали работающие щиты. Они тоже не хотели получить пробоину каким-нибудь космическим камешком или даже пылинкой — на такой скорости размер не столь важен.       Пыли с камнями тут просто неприличная концентрация. Откуда она только взялась? Радары вычленили движение по курсу и в стороне. Нечто огромное и во множестве медленно шевелилось.       Я навёл камеру на ближайшее такое тело: серая махина в сотни метров длиной, изгибаясь как исполинский червь, оттолкнулась от раскрошенного и словно бы обглоданного астероида и отправилась в свободный полёт. Это нечто было живым.       — Экзогорт! — воскликнул Травер. — Надо сваливать из этого места!       Ускоренный расчёт входа в гиперпространство, впрочем, всё как всегда. Ошибки с координатами тут неизбежны. Погрешности решения не только велики, но и могут не попасть в область сходимости. Тогда аут, только моё сверхъестественное чутье может сказать, куда же нас вынесет. Я запустил обсчёт, на ходу помогая машине в решении уравнений, подсказывая, с чего ей стоит его начинать и на чём закончить. Не так уж и много формул и этапов, как могло показаться в первый раз.       — Олег? — спросил меня уже Ивендо. — Мы пройдём немного мимо назначенной точки. Ничего ужасного?       — Ничего?! — отвлёкся я от цифр. — Насколько это "немного" будет мимо? — Хорошо хоть скорость выдержали…       Я посмотрел на выставленную Ивендо траекторию.       — Ладно, но не кликом(1) в сторону, — я закрыл лицо ладонями. Это катастрофа. Из которой мне опять всех вытаскивать.       Я откинул толстую красную крышку на своём пульте. Подождал, когда гиперпривод окончательно зарядится, повернул обречённо ключ. На экране зажегся отсчёт — моей реакции здесь не хватит, пусть распоряжается автоматика. Как только мы вошли в минимальное расхождение с точкой входа, корабль дёрнулся, как от крепкого пинка. Мы торопливо, скрываясь от погони, вошли в гипер. Не совсем в неизвестность, но в широкое поле с низкой плотностью вероятности.       Вручную в безопасных пределах замедлил расчётный дрейф, запуская расчёт погрешностей. Теперь, уже находясь в гипере, их можно было неспешно оценить и решить, нужно ли срочно выходить в реальность обратно или нет. Могло статься так, что координаты выхода уже сейчас равномерно размазало на несколько десятков звёздных систем. И, двигаясь дальше в гипере, я только усугублю ситуацию.       Чтобы скорректировать свое движение, нам ничего не оставалось, как узнать, где мы находимся. Без точного расчёта, который бы говорил о том, куда мы при погружении в гипер направились в многомерном многообразии, нас могло занести и в неизученную и непромеренную область. Но это было бы ещё неплохо. Можно было совершить любопытное путешествие к ядру планеты, но вряд ли там обитают плутонцы.       Возможно по гиперсвязи в одностороннем порядке получать коррекцию с ближайшего судна, ещё находящегося в Беш-пространстве. Если такую передачу будет вести какой-нибудь линкор — ни у кого другого не хватит мощности сигнала. И всё равно такой трюк не провернуть, удалившись от корабля далее парсека.       Но разозлённые на нас республиканские вояки, вынужденные в мирные времена гоняться за контрабандистами, вряд ли бы поделились с нами подобной информацией. Вдобавок ни один из действующих маяков не доносил до нас свой сигнал. Приёмники ловили лишь чудовищное эхо от Белготского маяка, всё ещё разносившееся по этой части Галактики даже спустя несколько тысячелетий после его разрушения. Ну и ещё отголоски Большого взрыва, куда же без них. Они будут гудеть тяжким эхом до тех пор, пока не настигнет пресловутая «тепловая смерть» вселенной.       Я начал корректировать курс и данные об истории погружения в гипер вручную. Достаточно точно, чтобы продолжить путь отсюда куда подальше. Закончив утомительную для психики работу, я ещё раз щелкнул ключом и закрыл крышку, на которой красовался череп с костями и сделанная от руки надпись: «никто, кроме навигатора».       Чего стоило впопыхах ввести какие попало координаты? Ну и гарпии с ним, что выкинет хрен знает где. Одна проблемка — погрешности координаты выхода к концу такого прыжка были бы далеко за тысячу процентов. Число нулей в них могло быть и много больше. Прав был Хан Соло — летать через гиперпространство — не сорняки рвать. Обратный прыжок тоже не поможет. Хотя уже после выхода можно и пересчитать прыжок, изучая характеристики гиперпространства и решая обратные задачи. Если повезёт, и число переменных будет не больше числа линейных уравнений, а число краевых условий — констант, то можно будет пройти обратным путем, словно ступая след в след. Я, однажды попав или вернее, сам войдя в такую ситуацию, вводил недостающие данные вручную.       То, что я делал, не было чем-то уникальным — этим промышляли и другие навигаторы-контрабандисты, совершая самые рискованные манёвры, но в отличие от них мне удавалось сводить риск почти к нулю.       Я всмотрелся в блестевший ультрахромом наборный диск с лакированными символами. Вмонтированный в мой пульт, он был истинным произведением искусства. В центре был высечен какой-то мистический знак — прошлый его владелец был суеверен. Я нашёл для этого деньги и заказал себе этот музейный инструмент. И пока об этом не жалел.       Выпил начавшего остывать чая, который также нашёл за прошедшее время. Растение, листья которого давали терпкий и приятно пахнущий настой, не было, разумеется, чайным кустом, но разница была едва заметной. Чайник тоже был вмонтирован прямо в штурманской. Что бы ещё тут установить?       — Олег? Я так понимаю, что мы опять оторвались? — радостно в предвкушении положительного ответа спросил капитан.       — Да. Я уже разбаловал тебя, и ты теперь совсем ничего не опасаешься, — недовольно сказал я. — Вечно везти не может, даже мне когда-нибудь выпадет не та карта. Рано или поздно расклад идиота настигает каждого. И что ты будешь делать, когда мы очутимся, к примеру, в одной из карликовых спутниковых галактик? Хотя, что я… ты, полагаю, найдёшь и там, кому толкнуть бусы?       Мне и вправду надоело работать палочкой-выручалочкой для Травера. Когда-нибудь он услышит по комлинку не «неизвестное судно, немедленно лягте в дрейф», а «капитан Травер, по прозвищу Последний — вы обвиняетесь в километровом списке прегрешений, немедленно остановите судно, пока не торпедировали, нах». Больше всего мне не улыбалось попасть на скамью подсудимых с ним заодно. Хотя это, верно, веселее, чем оказаться там в одиночестве. Но пока мы были анонимны — что было невероятным достижением. Хотя я и не верил в то, что никто и никогда не догадается, кто именно прорвал блокаду Индара.       — Ты пессимистичен. Обычно ты проявляешь намного больше энтузиазма, — сказал капитан.       — Был, да весь вышел, — я всё ещё находился в отвратительном состоянии духа.       — И куда мы направляемся? — спросила немногословная, как всегда, Нейла.       — В Кореллию, — ответил я. — Выходить из гипера обратно слишком долго, а направление ясное. Совершим по пути несколько манёвров, которые обязаны сбросить, наконец, идущий за нами «хвост».       Я не стремился продемонстрировать погоне свои таланты — делая вид, будто бы я обыкновенный штурман и всё, что помогает мне — везение в рамках приличий. Специально ради преследователей.       — Это хорошо, — сказал Ивендо. — Дороги рано или поздно приводят нас к дому.       — Из миллиона планет, мы движемся именно туда, куда нужно тебе. И после этого ты говоришь, что опасаешься случайностей! — воскликнул с неудовольствием капитан.       — Я не предполагал, что проложу путь именно туда, до тех пор, пока не довёл маршрут до логического конца. Поэтому я далеко не всеведущ.       — А маскировка?       — Всю внешнюю мишуру скинем прямо в гиперпространстве. Масса корабля изменится, но я внесу поправки, — ответил я. — Если ссыкотно лезть наружу, я и сам справлюсь. После чего сделаем несколько манёвров, чтобы трек, ведущий нас от Индара, оборвался. А там ляжем ненадолго на подменный курс, который можно зарегистрировать. Обычное дело.       — Ты всё-таки хочешь это сделать? — спросил меня капитан. — Я не о мишуре, не намерен тебя отговаривать, шкура-то твоя… я о Кореллии.       — Это важно для меня, — я пожал плечами. — Я что, зря столько изучал методики навигации и прокладки путей в шестимерном топологическом многообразии?       — Ты сам говорил, что тебя абсолютно не интересует признание или официальное подтверждение твоих возможностей. Или непризнание их.       — Я и сейчас так скажу, — отвечал я. — Но в будущем, возможно, эти документы могут мне пригодиться. Не в признании дело. Увы, но польза от документов есть.       — Парень прав, — кивнул Ивендо. — Он сдаст на первую категорию. Как минимум. А с документами его с руками урвут куда угодно. Хотя вряд ли тебе это понадобится… с такими-то деньгами.       — Мне это неинтересно, ты прав, — ответил я.       — Даже и не знаю, — сказал Травер, его лекку изогнулись, показывая его нерешительный настрой, — я даже не уверен, что мне от тебя всё ещё нужно то, ради чего я искал штурмана.       — Ты несколько раз говорил про одно непростое дельце, которое может озолотить нас, — кивнул я. — И?       — Денег теперь у нас много. Или едва достаточно — всё зависит от того, для чего они нужны. А у тебя волею Судьбы не меньше, чем у меня. Ты бы мог купить себе корабль не хуже моего и сам набрать команду. Или отправиться на Зелтрос и никогда оттуда уже не возвращаться.       Я рассмеялся, представив, как веду переговоры с различными насекомыми и слизнями или тренирую свои атрофировавшиеся социальные навыки, пытаясь найти лиц, заинтересованных в перевозке контрабандного груза.       — Нет, ну что я буду с этим кораблём делать? Контрабандист тут ты, а не я, — отмахнулся я.       — Не понял, — тряхнул своими подвижными головными отростками капитан. — Поясни.       — Ивендо — пилот. Я — штурман. А контрабандист тут ты. Я просто изображаю из себя опасного наёмника с длинным-предлинным мечом, иногда и на практике, к сожалению. Шляюсь по кантинам и лупанариям, чтобы не оставлять никого в столь опасном одиночестве. Вот и всё, что я делаю. Не считая осреднённого часа работы в сутках, потраченного на навигацию. Что я буду делать со здоровенным транспортом? Понятия не имею.       Команда задумалась. Сам я мог найти ему применение, но некоммерческое. Денег у нас было действительно чудовищно много. И больше всего у меня, о чём я не распространялся. Грязными — почти двести миллионов кредитов. Из них «отмытых» — пара миллионов. Их я продолжал культивировать, делая вклады в различные акции и спекулируя на колебаниях курсов валют. Учитывая, что на таких рынках играли изощрённые искусственные интеллекты, я старался не слишком выделяться и часто менял счета, чтобы не привлекать их кибернетического внимания. Со временем я собирался перевести половину «грязных» денег в «чистые». Половину — потому что неизбежны потери и потому что их в отличие от официальных счетов никто в случае чего не арестует.       — Капитан ты и вправду ужасный, — сказала Нейла.       Я был капитаном «Счастливой шлюхи» целую неделю. Так уж сложилось.       — Не напоминай! — с напускным раскаянием сказал Травер.       — Никто не заставлял тебя ставить корабль на кон, — сказал я злорадно.       Он его проиграл. Корабль. В одном из элитных игорных клубов Нар-Шаддаа. Затем упился до бессознательного состояния. В действительности всё было не так ужасно, как дело предстало команде — у него уже тогда была прорва денег в запасе — чтобы не остаться ни с чем, но о том никто и не догадывался. Вернее, капитан думал, что никто — в действительности это знал ещё и я, хотя и не стал выдавать его секрета. Травер, впрочем, как и я, до сих пор старательно скрывал истинное количество имеющихся у него средств.       Но я не хотел менять обстановку и потому был вынужден сесть за тот же игровой стол и отыграть его обратно. Вместе с удивительно приятной суммой денег. Когда же уже бывший капитан очнулся на «Счастливой шлюхе», то с удивлением узнал, что корабль ещё раз сменил владельца. Через неделю голосованием команды ему вернули звание капитана, а ещё через месяц он выкупил «Шлюху» обратно. Когда «накопил» денег. Корабль Травера был мне не нужен — равное разделение долей от прибыли было куда полезнее. Так-то всё закончилось счастливо, но неприятный осадок остался.       — Если бы я выиграл, то стал бы самым богатым твилеком Кала'ууна, — оправдывался капитан.       — А едва не стал самым нищим, — укорила его Нейла, — вернулся бы к выпасу рикритов, если бы не повезло наняться на борт к какому-нибудь грязному и неразборчивому контрабандисту.       — Мне до сих пор интересно, почему ты не сменил название судна, когда мог? — спросил меня капитан, меняя тему.       — Оно приносит удачу. Тем более у меня на родине есть пословица: «Как корабль назовёшь, так он и поплывет».       — Весёлая у тебя родина, — отметил мой ляп Ивендо. — У нас на Кореллии тоже так говорят… Но корабли обычно летают, а не плавают.       Ага, а ещё прыгают, а не ходят. Хотя аналогия с нырянием намного вернее. Всё не как у людей.       — Так ты хочешь получить документы и пойти работать штурманом в более приличное место? — спросил меня Кейн.       — Работать штурманом? Нет… увольте, я в будущем не намерен этим заниматься. Это казалось мне сложным в самом начале. Даже интересным. Но теперь это попросту какая-то механическая работа. Всё, что можно сделать с существующими способами расчёта и данными, мне известно. Все существующие способы оптимизации маршрутов. Работать приставкой к гипердвигателю мне надоело.       — Серьёзно? — не поверил мне Ивендо.       — Я не намерен потратить всю свою жизнь на попытки развить матаппарат навигации, или попытаться подвести очередную физическую теорию под имеющуюся эмпирику. А простое практическое применение существующих знаний… — я поморщился. — Это не значит, что я не буду при возможности сокращать свой путь. Но именно работать штурманом ради денег — нет.       — Как хочешь. У тебя вся жизнь впереди, — сказал Ивендо. — С твоими талантами ты добьёшься успехов во всём, чего пожелаешь.       На голове он носил внешний нейроинтерфейс. Покупал я его для себя за триста тысяч кредитов. Но через три недели выяснилось, что он так и не смог откалиброваться под мою нейронно-психическую активность, причём даже не смог определить, к какому из гуманоидных видов я отношусь. Боюсь, постоянное восприятие будущего как части настоящего сбивало этот аппарат с толку. В итоге я отдал его старику, как самому нуждающемуся из экипажа в такой штуковине.       Морщинистая ладонь и изношенный протез Ивендо уже не могли совершать необходимые всем нам сверхточные движения, и ему было не так легко управлять кораблём, как в пору молодости. Силой же мысли он делал это куда ловчее. После этого инцидента я всерьёз занялся изучением своей собственной физиологии, насколько это было возможно без хирургического вмешательства.       К примеру, выяснил, что моя печень справляется с таким обилием токсинов, которые могли бы убить батальон солдат. После этого я окончательно перестал травить себя алкоголем. Он был одним из немногих веществ, действовавших на меня достаточно эффективно. И именно из-за этого я отказал ему в этой уникальности. Не заслужил.       Оставив корабль на орбитальном доке, не став провоцировать таможню, мы разошлись как в море корабли. Ноги тут же едва не занесли меня в ближайшую кантину. Это была пошлая привычка, приобретённая мною за более чем полгода путешествий в компании с контрабандистами. Да-да! Я штурман, контрабандист же — Травер.       Ездишь в разные места, встречаешь интересных людей. Или насекомых. Однажды — кольчатых червей. Иногда они пытаются тебя убить. Начинает надоедать.       Собственно говоря, под «путешествовать» я полагал раньше нечто отличное от того, чем занимался последнее время. Разместиться с комфортом, вжиться в местную культуру, изучить её. Вместо этого я смотрел на рожи да хари полукриминальных личностей, ошивавшихся в портовых районах, половина из которых тоже была в этих местах проездом.       Кроме того, немалые усилия уходили на поддержание своей легенды — изображать зелтрона было нелегко.       Кореллия приятное место, но не то, где я бы хотел жить. Хотя бывать здесь проездом и интересно. Здесь вообще словно бы все проездом. Трудно чувствовать себя иначе среди техногенных шпилей небоскрёбов и тяжеловесных угловатых коробок, облепленных вентиляционными коробками и прочим оборудованием снаружи, словно бы с презрением к человеческой эстетике. Окна? А зачем? Какая польза от солнца, если весь его спектр транспарстил, как и стекло, всё равно не пропускает? Тем более, освещение искусственных ламп идентично натуральному. Голый, неокрашенный металл своей нержавеющей поверхностью с насмешкой смотрел на копошащихся среди рукотворных стальных пиков человечков. Повсеместно сновали механические слуги — вездесущие дроиды, рабы этой цивилизации.       Совершенно иной мир в недельном пути от полудиких и полупустых миров. Но и цивилизация бывает различна. Лоск и стремительный стиль сверкающих призм против величия древнего Корусанта — Вечного города. Люди в котором ещё более незаметны на фоне километровых дюракритовых кубов и башен.       Пусть с трудом можно представить целую планету, где всё вертится вокруг одной отрасли деятельности — межзвёздных путешествий, но это так. Обслуживание, ремонт, производство кораблей и самого необычного оборудования. А на ночном небе Кореллии помимо звёзд загорались многочисленные доки и склады, переваривавшие огромный поток торговых звездолётов. Да и сами кореллианцы будто бы всё время были в пути. Учитывая достижения генетиков — их иногда за ярко выраженный менталитет относили к отдельной ветви человечества, хотя это не было правдой.       Я весело шёл по пешему уровню, просто наслаждаясь атмосферой и ветром. Нескованные, буйные потоки воздуха трепали шевелюру, развевали куртку, внося разнообразие в привычный застой. То, чего больше всего не хватает в замкнутом пространстве корабля, заполненном многократно рециркулируемой атмосферой. Плевать даже на то, что с меня не спускает глаз КорБез и уйма местных джедаев. Хотя я ни разу не видел никого из них лично, это не мешало мне придерживаться с ними спокойного нейтралитета.       Прогулявшись час-другой, я зашёл в кафешку перекусить и насладиться музыкой. Невероятно легко себя чувствовал ещё и из-за того, что не одел почти никакой брони, как обычно это делал. Только бронежилет с парой наплечных пластин, что было для меня половиной привычного веса, потому что мне в Кореллии ничего не угрожало. Хотя и меч, и щит я взял — без оружия тут не принято, оно — всё ещё зримый символ свободного человека. А вовсе не умение цитировать прозаиков или красиво рассуждать о свободе выбора или самоактуализации.       Я наслаждался тишиной и одиночеством. Глупая манера ходить «за компанию» меня уже едва не убила. Дёрнуло же меня дать себя уговорить Кейну: как он утверждал, то был самый дорогой бордель в Галактике. Было оно так или нет, никакой принципиальной или количественной разницы с другими занимающими высокую планку заведениями мне выяснить не удалось. Во всяком случае, стоимость мебели меня интересовала там в последнюю очередь. В итоге десантник нарвался на неприятности, и мне пришлось спасать его задницу. Вернее, шею, поскольку убийцы, проникшие в это заведение, как и мы не имели при себе никого оружия и решили его просто удавить. Хорошо, что счёт за разгромленную и забрызганную ярко-синей, как чернила авторучки, медьсодержащей кровью мебель выставили не нам. Хотя потёки разноцветных внутренних жидкостей можно было счесть за шедевр современного искусства, столь пугающего Ивендо.       Вспомнив миг ярости и чёрного всепоглощающего гнева, я прогнал навязчивое воспоминание прочь.       Сев на аэротакси, я добрался до училища. Экзамены в нём шли перманентно; штурманов выпускали как машины на заводе старины-юдофоба Генри… Пока ещё выпускали — угроза дроидизации нависла и над этой профессией.       Записавшись на теоретическую часть, снял капсулу в одной из множества автоматизированных гостиниц, почти лишённых органического персонала. Хотя денег у меня хватило бы и на сенаторский номер, но и там и там была кровать, что в моих глазах их уравнивало. Тем более, я успел отвыкнуть от пространства, сильно превосходящего мою каюту по размеру.       Выспавшись и даже не притронувшись к учебникам, я пошёл на ближайшее испытание. Мой богатейший опыт сдачи экзаменов говорил мне, что нужно просто изучать предмет, а не готовиться к экзаменам. Если есть время, можно и специально готовиться, изредка это даже нужно делать. Но изучаемое в последние день-два никак не отражается на результате. Лучше почитать интересную книжку или поваляться в постели.       Подойдя к аудитории, встретил группу лиц, тоже собравшихся писать письменную часть экзамена. Опоздать сюда я не боялся. Волшебники, пусть и начинающие, делают это чрезвычайно редко.       — Тоже на экзамен? — спросил меня какой-то мужчина. Вообще большинство из присутствующих было меня старше, а возраст экзотов по причине разнообразия их видов я на глаз определять не умел.       — Нет, я просто решил потолпиться, — улыбнулся я. Нейла говорила, что улыбка у меня «милая», но ровно до того момента, как я начинаю показывать зубы.       — Будущие кнопкодавы(2), — поприветствовала нас девушка в форме и со значком КШУ. Но без штурманского значка. Ей не нужно было быть им, чтобы следить за порядком письменного экзамена. — Прошу за мной.       Я не сдвинулся с места.       — Для тебя, молодой человек, особое приглашение нужно?       — Было бы неплохо. Я не намерен иметь честь быть зачисленным в эту категорию, — я показал зубы.       — Проходи, «еще неопределённый».       — Так-то лучше. Спасибо.       Надо проявлять уважение к терминам и именам. Имена значат нечто большее, чем простой код или строчка в той сложной математической формуле, каковой является наш разум — обученная нейросеть.       С этим экзаменом сложностей не возникло. Теоретические знания формул и книжных истин не были чем-то запредельным. Разве что оценочные баллы зависели от количества решённого нелинейно. Так, получаемые поочередно задания всё усложнялись, а возможности перейти к следующему этапу, не решив определённую долю предыдущего, не было. Заданий и этапов было столько, что решить их все чисто физически не представлялось возможным. С ростом числа правильно сделанных ответов оценка приближалась к ста баллам экспоненциально. Но наделав ошибок в первых частях и решив сколько угодно сложных частей, на высокие баллы можно было и не надеяться. При этом сами эти баллы ничего не решали, так же как и следующий этап экзамена. Это был некоего рода допуск или предзащита.       Следующий этап считался также теоретическим, хотя и с элементами практики. И он интересовал экзаменаторов в большей степени. Что логично, учитывая, что навигаторы — чистые практики, а не теоретики, хотя и имеющие глубокое понимание систем уравнений и многомерного пространства, держащие паритет с приличными математиками.       Но математик работает в кондиционируемом помещении на твёрдой земле, и его никто, как правило, не подгоняет. Штурману мало понимать, как нужно работать, он должен выполнять свои обязанности в самых разнообразных, далеко не тепличных условиях.       Меня усадили за пульт навигатора, предварительно уточнив мои пожелания на эту тему. Буду ли я работать руками, или воспользуюсь интерфейсом? И какие графические устройства вывода я предпочитаю, в какой из нескольких сверхпопулярных систем навигации работаю. На каком стуле мне будет удобнее. И при какой гравитации. Многие экзоты могли счесть комфортной большую или меньшую, чем кореллианскую.       Я попросил наличие наборного диска, как самого точного аналогового устройства ввода информации. В отличие от мыши, он позволял воздействовать только в одной координате, но невероятно точно. В гиперпространстве геометрические интерпретации нравились мне больше, чем сухие числа. Возможность буквально прикоснуться к нему давала какую-то особую власть.       Сам я ещё подключил к пульту трекбол. И нечто, напоминающее что-то промежуточное между джойстиком и частично зафиксированной беспроводной мышью с нелинейным усилием сопротивления движению. Неописуемое устройство с анатомическим ложементом, охватывающим правую ладонь. Двумя такими можно полноценно управлять манёврами звездолётом в трёхмерном пространстве. А один такой уж точно лучше мыши.       Настроив графический интерфейс и его гамму, я нажал кнопку готовности.       Список задач был достаточно велик, а квалификационное испытание не имело билетов с вариантами. Различались вводные задач, но не сами типы задач. От меня требовалось продемонстрировать владение различными навыками — от самых простых до неописуемо сложных. Продолжительность экзаменов не была зафиксирована, и для того, чтобы узнать, на что я способен, по правилам КШУ могло понадобиться от одного дня до недели. Это на расчётные задачи, выполняемые на компьютере, находясь на твёрдой земле — беш-сфере на языке гипернавигации.       Первым делом я задал простой прыжок, это было элементарно. Неужели сначала проверяют навыки нажимания кнопок? Затем в условиях ограниченного времени. Это интереснее.       Микропрыжок в пределах системы — достаточно сложно. Оценил ещё погрешности и меру риска различных гиперпрыжков. Не сложно, скорее задача на понимание. Далее пришлось показать умение работать с гипернавигационными сенсорами. Затем решить обратную задачу — по данным с прыжка оценить направление, помогая в этой нелёгкой задаче глупому компьютеру.       К моему удивлению, я выполнял и способы ускоренного входа в гипер, с последующей коррекцией курса. Сложно, но необходимо для ускоренного ухода от погони. А я это делал пару дней назад. Это почти высший пилотаж. Зачастую смертельно опасный. Условия задачи давали мне ограниченное время, с каждой следующей минутой погрешность, полученная при торопливом входе в гипер, накапливалась, и мне нужно было определить, как лучше будет скорректировать курс, уже находясь в гиперпространстве.       В четвертый день меня добили имитации аварийных ситуаций. Как то: перевод с дохнущего основного гиперпривода на резервный прямо на ходу. С необходимым пересчётом программы управления для другого агрегата. С учётом пройденного пути и имеющегося положения. Отказы отдельных аурек, крэш и форн приводов, или их стабилизаторов. Пересчёт курса с учётом простоя в гипере «на одном месте», частично лишавшем смысла предыдущие расчёты. Прыжок с неисправным одним из координатных приводов. И тому подобный геморрой.       Что от меня они хотят? Это выходит далеко за рамки традиционных задач и учебников. Но, если дошло до такого — грех жаловаться. Значит, мои компетенции были оценены как отличные, и было решено оценить мой предел возможностей.       Решив последнюю задачу, бросившую вызов моим знаниям о поведении измерений, я вернулся на борт корабля. От меня потребовали вслепую, по одним едва различимым сигналам маяков выйти к одной из обитаемых звёзд. Не подвергая свое «судно» неоправданному риску при этом. Сложная комплексная задача на пять часов работы.       И сложнее всего было то, что Сила была почти бессильна мне помочь.       Когда человек попросту идёт куда-то на своих двоих — он словно бы решает сложнейшую систему дифференциальных уравнений, позволяющую ему сохранять центр тяжести и не падать. Притом, что он о диффурах мог не слышать ни разу в жизни. Но это никак не отражается на походке человека.       На каком-то подсознательном, нейронном уровне происходит что-то, равноценное математическим вычислениям. Точно так же, когда человек принимает трудное решение, предварительно взвесив все «за» и «против» и все последствия своего решения, которые он может вообразить, его действия функционально равноценны вычислению «взвешенной суммы», производимому компьютером.       Но когда дело касается предметов, выходящих из естественного круга задач крупного млекопитающего животного, наш мозг пасует. Эти вопросы решает только интеллект, почти не обращающийся к бессознательному. Надстройка над сознанием. Но для меня это тоже не так; из-за тесной связи с Силой, хоть это и кажется мне самому невероятным, но я совершаю многие расчёты в уме, практически не замечая того, как сложная задача раскладывается на более простые. При всём желании я зачастую уже не могу отследить этапов своих действий.       Но при этом реальные действия отличаются от виртуальных. Одно дело подбрасывать мяч, а другое делать это мысленно. Настоящий маршрут и настоящее гиперпространство для Силы радикально отличались от массивов данных в серверах КШУ. Отчасти Сила мне помогала, но было трудно перестроить привычные мне действия по сверке с «реальностью». Её теперь заменяла «виртуальность». Принцип, наверное, тот же, но теперь я играл не против Мира, а против сервера КШУ. Иной крупье, другие правила.       Может, к последнему заданию я и понял принцип, но уже никакого влияния на суммарный результат это не оказало. Более того, погрешность расчёта нельзя было сравнить с реальным итогом, в отличие от настоящего прыжка. Всё, что можно было сказать, проанализировав мою работу — долгие и более точные расчёты, выполненные всё равно с конечной точностью, показывают, что погрешность была вот такой. Больше или меньше желаемой.       Модель, используемая на экзамене и для тренировок, не могла воссоздать все свойства реального гиперпространства. Возможно, тот, кто не получал подсказок от Силы, прокладывал курс несколько иначе, чем я.       Ошибки, сделанные в тренажере обычным человеком, не чувствительным к Силе, должны примерно соответствовать и настоящим погрешностям, получаемым на практике. Но я-то прекрасно знал, что это не так! Тем более в моём случае.       В этой Галактике к Силе чувствительны вообще все. Ну, может, кроме хаттов и деревьев(3). Как бы ни была слаба их связь с Ней, но она присутствует. Знаменитый эксперимент с миллионом-другим подбрасываний монеты(4), проведённый на Земле, даёт здесь другой результат. Но это не означало крах научного мировоззрения, просто наука в Галактике этим не занималась. Для объяснения таких вопросов были джедаи. Когда матстатистика давала расхождения с реальностью и ответ не мог быть получен другим, рациональным путем, зачастую условную точку ставили джедаи. Как бы это мне, прожжённому материалисту, пусть и сдавшему в последний год позиции, ни было неприятно осознавать, но это было частью научного знания Галактики.       Все эти тесты показали мои сухие знания и таланты, без привлечения Силы. Я был горд тем, что мог обойтись и без Её вмешательства. Если я могу нечто, только используя Силу, то это скажет обо мне, скорее всего, как об удачливом халявщике.       Но даже этого было недостаточно. Все эти тесты были лишь вступительной частью экзамена.       По правилам Республиканского космического бюро компьютерные тесты не считались достаточными. Они лишь показывали мою готовность к настоящей проверке. Ни один симулятор не мог отразить реального поведения гиперпространства, как я уже сказал. Ни один симулятор не покажет вдобавок, как ты поведёшь себя в настоящей ситуации. Из-за этого я должен был оплатить практическую аттестацию.       Я мог забрать свои результаты симуляторных тестов и пойти в любое заведение, выпускающее штурманов. Хоть в Республиканскую академию флота, или в то же Республиканское космического бюро. Главное, чтобы у такой конторы была государственная аккредитация.       Сдача допускалась и на своём судне, если оно удовлетворяло требованиям, предъявляемым тем или иным учебным заведением. Альтернатив Кореллии в таком случае у меня не было. Так как другие заведения или были не на самом хорошем счету, или требовали иметь полный техосмотр и соответствие современным стандартам безопасности. А состояние Шлюхи отвечало только требования государства по имени «Травер Последний и его Ко».       Я вернулся на борт немного уставший, но в целом довольный и в предвкушении настоящей работы.       Через три часа прибыл эксперт для оценки судна Травера. Молодой мужичок с датападом наперевес быстро облазил весь корабль. Дело для него было привычное. Оценил гиперпривод, сенсоры и общее техническое состояние корабля. Осмотрев место штурмана и поцокав языком, он всё же дал добро. Больше всего его интересовала возможность дублированного вывода данных и доступ к навигационной информации из кают-компании.       Аттестационное судно просто имело дублированное рабочее место штурмана. Но такой роскоши на «Шлюхе» не предполагалось. Многие кореллианцы имели свои собственные суда и сдавали потому тоже на них, и именно поэтому и была утверждена специальная методика для таких кораблей. То, что «Шлюха» не имела ТО, для них было не важно. Ну, почти — цена-то из-за этого возросла. Кроме того, что я оплачивал весь процесс из своего кармана, мне пришлось отдать Траверу небольшую сумму за простой судна.       Ещё через полдня на борт поднялась комиссия в составе двух человек и одного забрака, по чьему татуированному лицу ничего нельзя было сказать о его возрасте.       Гладко выбритый, по обычаю мужчин этого вида, череп венчала корона из рожек. Хотя это мог быть и половой диморфизм — я видел причёски только у женщин-забрачек. По татуировкам можно было судить о том, что он родом с одной из колоний Иридонии и имеет двух сыновей. Имели они и иные значения, для меня непонятные.       В его руках был тяжеленный прямоугольный контейнер с маркировкой корпорации «Промышленные автоматы(5)». Контейнер был «одет» в полужёсткий противоударный чехол. Не имей он репульсорной поддержки, его с трудом бы оторвали от земли. Вот оно, чудо инженерного гения — портативный навикомп.       Один из людей был молод, имел аккуратную бородку и был облачён в свободную одежду, говорящую о том, что он родом с Эриаду. Второй был очень старым кореллианцем, совсем седым, худощавым, словно бы съёжившимся и ссохшимся от времени. Оба его спутника почтительно двигались за ним, соизмеряя свои шаги с его неспешным движением.       На груди забрака и старика блестели значки, показывающие, что они гипернавигаторы первого класса. У молодого человека был значок навигатора «всего лишь» второго класса.       Проведя их в кают-компанию, Нейла разлила напитки.       Старик окинул взглядом нашу команду и обратился к Траверу:       — Так-так. Значит, это ты — Олег, многообещающий кандидат в наше братство?       Я хихикнул в кулак:       — Здравствуйте, — и вышел вперёд.       — Ты? Не слишком ли ты юн?       — По сравнению с вами? Возможно, — ответил я с присущим мне чувством такта.       — Никакого почтения к старости. Я видел твои предварительные результаты. И полагал, что встречусь с более солидным навигатором.       — Какой есть.       — Как долго ты изучал науку? — он посмотрел на меня, прищурившись.       — Около года.       — Всего? Как бы прилежно ты это ни делал, ты бы не успел бы за такой краткий срок.       — Мне хватило.       — Очень самодовольно, юноша, — сказал бородатый человек.       — А ты, я извиняюсь за ошибку, капитан Травер Последний? — старик обернулся к твилеку.       — Ещё вчера был им, — кивнул тот.       — Так значит, это ты первым совершил зеркальное отображение? — ошарашил старик капитана вопросом.       — Да… я, — помялся минуту Травер. — Не думал, что это станет таким широкоизвестным фактом.       — Вдобавок мало из-за какого контрабандиста переписывают Республиканские законы. Причём созывая ради этого Сенат, — усмешка пробежала по бесцветным губам старика.       — Первый раз слышу, — притворился несведущим капитан.       — Ну как же, прорвать по факту блокаду и не нарушить при этом ни один закон. Об этом до сих пор гудят во всех питейных заведениях Коронета.       — Не понимаю, — тут же ушёл в несознанку Травер.       — Тот выход в стратосфере. Пару недель назад. Ювелирная работа штурмана, — кивнул старичок.       — Спасибо, — расплылся я в улыбке.       — Так это был ты? Жаль, что ты не имел на тот момент лицензии.       — Почему? — спросил я у него.       — Записал бы себе официальное достижение. А так Космическое бюро тебе в этом откажет.       — К этому я и не стремился, — отмахнулся я. — Кроме того, что-то пошло не так, если об этом известно.       Мысли заметались в голове, испуганными зажжённым светом тараканами — что теперь будет, вернее, что будет с нами за это? Хотя, учитывая, что нас ещё не арестовали, никаких доказательств ни у кого не было. Но почему нас с такой легкостью вычислили? Ведь до того всё проходило как по маслу.       — Позвольте представиться, — вспомнил он о приличиях. — А то ваши имена мне известны, а моё вам — нет. Я Эррант Менденхолл.       — Менхафф Дэн, — представился эриадуанец.       — Хефт Бор, — сказал забрак.       — Ивендо Акценди, — кивнул пилот и механик в одном лице.       — Нейла.       — Рад лицезреть такую красоту, — поцеловал её ладонь Эррант. А старик может. Говорят, способность клеить девушек передаётся в Кореллии на генетическом уровне.       — Кейн, — просто сказал наёмник, не став озвучивать фамилии.       Пока Ивендо отстыковывал корабль и уводил его вдаль от центров масс, я показал навигаторам каюты, штурманскую, и помог подсоединить и настроить их контрольно-измерительные устройства.       — Куда летим? — спросил я.       — Летим, — фыркнул Хефт.       — Прыгаем…       — На батуте прыгают, — оборвал меня эриадуанец, — или через лужи.       — Совершаем гиперпространственный переход, — сказал я, тяжело вздохнув. — Это не тот момент в терминологии, который может быть истолкован неверно, или внести путаницу, — оправдался я, отлично понимая, что старик, в сущности, прав. Кто ясно мыслит — тот ясно излагает. И колхозные термины непригодны для описания технологических процессов.       — Однозаходный переход, — уточнил Эррант с улыбкой. — Прыгай до Корусанта. Ноги только по пути не замочи.       — К светочу демократии? Как далеко от границы, за которую без ТО не пускают? А то я не намерен нарушать законы. Если это не пахнет наживой, разумеется, — видя мигнувшее в глазах навигаторов непонимание, пояснил я.       — Чем ближе к границе, тем лучше, — улыбнулся Эррант. — Но если будет перебор, то считай, что ты разбомблен(6).       — У меня богатый опыт игры в карты. И я привык выигрывать.       — Мы посмотрим, — напутствовал меня Хефт.       Через час я вышел из своей конуры. По правилам я должен был ещё полчаса сопровождать самый сложный этап в работе гиперпривода, будучи готовым выдернуть корабль из гипера, когда косвенные данные, получаемые от излучений, проходящих через границу, отделяющую корабль от гиперпространства, покажут неладное. Но такое видно, как правило, прямо из кокпита. Чисто зрительно. По факту это не делал никто и никогда. Зафиксировать можно было только столь значительные расхождения, что автоматика справится с этим и без меня.       Попивая чай, я встретил крайне недовольную компанию экспертов.       — Я не могу вмешиваться в процессе твоей работы до прыжка, — жёстко отчитал меня Эррант. — Хотя и очень хотел. Но могу после. Ты на отлично сдал виртуальный экзамен, и я ожидал, что ты и сейчас не подведёшь мои ожидания. Но сейчас ты вёл себя странно, я не могу понять, зачем ты правил вручную кое-какие величины. Теорию погрешностей ты знаешь тоже на отлично, но влезаешь в расчёт со своими правками. Зачем? Подгонять цифры так, как это делал ты — как силой датчики ускорения устанавливать вверх ногами!       — Вы посмотрели на конечные параметры прыжка? — спросил я его, вместо того, чтобы защищать свои выкрутасы с точки зрения голой логики. Трудно так оправдывать действия шамана, занявшего кафедру математика и бьющего перед ученым советом в огромный бубен.       — Ещё нет. И это не важно, — пренебрежительно сказал он.       — Я сэкономил нам пять часов из десяти.       — Это действительно так. Один шанс на тысячу. Но в процессе этого ты снижаешь точность выхода до критической. Это недопустимо в рассматриваемой ситуации.       Я не знал, что волновало его сильнее: моё неадекватное поведение, или же возможность оказаться в паре астрономических единиц от самого рьяно охраняемого таможенниками объекта на пиратском корыте без документов. Я думаю, что он просто ценил свое время и не желал быть задержанным в сфере контроля Корусанта.       — Неправда, — сказал я пасмурно, не желая даже начинать обсуждение своего прыжка.       — Ещё нечто такое с твоей стороны, и я усомнюсь не только в результатах всех твоих экзаменов, но и в твоём рассудке.       Усмехнувшись, я удалился в свою каюту. И вышел только через пять часов.       — И как вам погрешность на вкус? — спросил я навигаторов.       — Согласно функции распределения, выведенной мной для твоего прыжка, пока ты проявлял неясной мне природы позитивность… — Менхафф посмотрел на цифры. — Намного меньше ожидаемой.       Он старательно делал вид, что нисколько не удивлен. Возможно, это и было так. Я не мог понять, притворяется он или нет. Сила позволяла мне ощущать многое. И эмоции людей тоже, но понимать их и интерпретировать — совсем другой вопрос. Это требовало тренировать восприятие, не связанное с Силой.       — Насколько? — широко улыбнулся я.       — Вероятность такого выхода меньше одной тысячной. При куда менее спешном прыжке, — флегматично сказал Менхафф. — Итого при взаимном влиянии погрешностей шанс совершить такой прыжок составляет меньше одной миллионной доли. Намного меньше. Невероятно.       — Один шанс на миллион? — спросил я. — Это как раз такой шанс, который выпадает в девяти случаях из десяти.       — Сколько мидихлориан у тебя в одном миллилитре крови? — вполне ожидаемо спросил меня Эррант.       — Выше нормы, — ответил я уклончиво.       — Это многое объясняет. Тогда я должен проверить это одним мне известным образом. Присаживайся за стол и закрой глаза ненадолго. И не вздумай меня обманывать.       Я выполнил его пожелание.       — Какая карта? — он достал под столом колоду для сабакка.       — Ас посохов… Контрабандист. Наёмник.       — Всё ясно… с этого и стоило начинать. Среди джедаев есть штурманы. А среди штурманов есть чувствительные к Силе. Но половина из них такие же кнопкодавы, как и любые иные разумные и не очень.       — Я даже знаю, почему?       — По моему наблюдению среднестатистический джедай не умнее такого же рядового гражданина с вершины нормального распределения, — сказал Эррант. — Но с математикой у них при этом ещё хуже, чем у этого несчастного с горы. То, как они развивают свои суперспособности, входит в конфликт с аналитическим мышлением. Они это компенсируют своим предвидением, но то, что у них обычно выходит, никого особенно не впечатляет. Среди нас, навигаторов, я хочу сказать.       — Я тоже слышал об этом. Они предвидят, как правило, то, что нужно делать им, или то, что собираются совершить окружающие(7). Но не то, что можно исчислить цифрами. И с навигаций у них оттого нелады.       — Нас собираются перехватить, — отрапортовал Ивендо. — Корвет шлюзы попутал.       Он обычно не ждал, когда нам передадут официальный запрос, а старательно отслеживал координаты и скорости всех судов в приличном от нас радиусе. И определял, от кого мы можем уйти, а от кого — нет. Если кто-то даже не намеренно двигался так, что вызывал у него подозрение на перехват, то Ивендо совершал манёвр отрыва и останавливал разгон только после того, как шанс перехвата пропадал. Но если при этом неназвавшееся судно, даже если оно было частником, совершало ответную реакцию, мы сваливали в гипер.       — И какова конечная цель следующего перехода? — я резко встал с дивана.       — Без конечной. Просто дрейф. Координаты я тебе скинул. Хочу на кое-что взглянуть, раз уж выдался шанс.       — Ладно.       Я, удалившись к своему рабочему месту, ввёл их в гиперпривод. Корректируя скорость, порядок сдвига по координатам, я с наименьшей ошибкой совершил указанный старым навигатором манёвр. Так, чтобы хотя бы знать, где я.       Несмотря на развитое пространственное воображение, у меня иногда случается картографический кретинизм. Поэтому я его компенсирую старательным изучением карт и продуманными планами движения. И всегда считаю, что должен знать, где я нахожусь. Может, Сила милосердна ко мне и оттого всегда помогает в этом начинании.       — Олег, — сказал мне капитан. — Пройди в кокпит.       Я, глянув на набираемую кораблём погрешность положения, вышел только после того, как меня позвал ещё и Эррант.       — И? — спросил я, зайдя к капитану.       Корабль лежал в дрейфе, не двигаясь со сверхсветовой скоростью относительно звёзд реального пространства, как это было обычно. И сквозь границу гиперпространства, обычно мутную пелену, хорошо было видно нечто своеобразное. Щит защищал корабль только от когерентных пучков волн и частиц, поэтому обычно на всякий случай остекление кокпита закрывали листы теплоизоляции. Эти щитки, закрывавшие кабину от излишне яркого света, который мог выжечь глаза и разогреть кокпит до неприемлемо жарких температур, были подняты, открывая завораживающий вид.       — Это Корусант? — спросил капитан Эрранта, указывая перед собой.       Перед нами была светло-голубая планета, источавшая холодное сияние, сравнимое по яркости со звездой, хотя самой её, напротив, видно не было. Вокруг яркого, как зенитный прожектор, шара обращались сотни светящихся точек-светлячков.       — То, что занимает его место по этим координатам, — кивнул он. — Редко что в гиперпространстве можно увидеть. Какие приборы ни используй, а через границу перепада координат голову не просунешь.       — И почему всё время говорят, что в гипере нельзя вести никакую навигацию, кроме расчётной по проведённым манёврам? — спросил его капитан. — Вот же планета. Всё видно.       Эррант улыбнулся.       — Я лично не знаю, сколько до неё. Сотня километров, парсек. Технически расстояние до неё не изменялось, но мы лежим на экстремумах искажённого многообразия. — Он прищёлкнул пальцами. — На самом дне гиперболических изомерных поверхностей, если так будет понятнее. Только поэтому нас не окружает плазменное облако из тормозящегося протонного газа и пыли. И самое интересное, что она действительно не там, где кажется. Как рыбина под водой. Но это я знаю только потому, что тысячи лет навигации позволили изучить всё вокруг Корусанта.       — То есть на всё в гипере можно посмотреть? — заинтересовался капитан.       — Теоретически — на всё. Вот только шанс — один на миллион: обычно всё, что видно — это мельтешащая плазма и треки далёких звёзд. И с этим ничего поделать нельзя. — Он задумчиво потёр подбородок. — Я встречал человека, который утверждал, что видел вблизи аккреционный диск чёрной дыры. Но это сомнительно. Если бы он побывал близко от него, то рассказывал бы это только моим правнукам. Или их далёким потомкам.       Я поднял вверх левую ладонь — её украшала крайне чёткая картинка, словно бы отпечатанная на сверхточном принтере. Чёрный шар — именно шар, а не круг: если вглядываться, возникало ощущение объёма — окружало изогнутое, несимметричное, немного рваное кольцо. Его «задняя» часть изгибалась и тоже была видна спереди. Гравюра, высеченная огнём прямо на коже. Часть изображения — столп света, исторгаемый с верхнего полюса, проходил по пальцам. Не очень красиво, но создал её явно не художник.       — Этот? — спросил я.       — Похоже. Забавная наколка. Она что-то значит для тебя? — сказал забрак.       — Это ожог. И верно, он что-то да означает. Но, к сожалению, не для меня.       — Выглядит как рисунок. Но на чёрную дыру слегка непохоже.       — Это пульсар, хотя аккреционный диск тоже есть, — ответил я. Затем бросил взгляд на светящийся шар не совсем Корусанта: — Куда дальше?       — Куда угодно в пределах суток, — небрежно сказал мне Эррант. — Впечатли меня. А то, что ты умеешь пользоваться программным обеспечением или Силой, мы уже выяснили. Кнопки много кто умеет нажимать.       — Только не найди нам ещё одну Империю Ситов, — подмигнул мне забрак. — А то ваш брат, вооружённый Силой, уже показал, на что способен.       Когда мне говорят «куда угодно отсюда» (что часто бывает при встрече с таможней), я обычно не удивляюсь. Учитывая, что Галактика настолько велика, что все возможные варианты не уместить в одной голове, а тем более не сделать из них адекватного выбора. Когда так говорит Травер, я могу его понять. Но умудрённый сединой навигатор… ну, он сам напросился. Я заранее не виноват. Я найду ему Маракотову бездну, столь глубокую, что он пожалеет о такой просьбе.       На один мир я хотел взглянуть хотя бы краем глаза. Сутки? Он был отмечен в картотеке как брошенный и непригодный для проживания. Над ним висел карантин первой степени. Но, думаю, он был достоин, чтобы его хотя бы посетили. Ещё один мир-кладбище, памятник самому себе.       Но уложиться в сутки? Я рискну. Тем более Эррант ничего не говорил о времени на подготовку прыжка. Я вышел для уточнения координат и через ещё сорок минут вновь вошёл в гиперпространство. Мир мигнул, я гнал на пределе возможностей гиперпривода.       Выйдя из штурманской, я услышал гомон в кают-компании. Там состоялся банкет, причём на мои деньги. Травер включил всё, потраченное на прокорм почтенной комиссии, на мой счёт. И проедали их не только эксперты, но и команда. Не менее увлечённо. А я, значит, сижу, вычисляю… Не то чтобы плохо накормленные и напоенные эксперты выставят мне меньшие баллы, но это более незыблемая традиция, чем уплата налогов.       — И куда мы переходим? — спросил меня Менхафф Дэн.       — Зиост, — сказал я и понял, что произнёс название с одному мне ведомым акцентом. Ситским. В памяти всплыл ещё один титул. — Ледяной престол (ситс.).       — Не слышал, — сказал эриадуанец.       — Неужели? — удивился забрак.       Он быстро поглощал угощение. Видно было, что ел он по-солдатски быстро и бывать в ресторанах не привык. Этому способствовала и дешёвая легкая посуда из тонкого металла, на которой вечно всё очень быстро остывало. Более тяжёлая керамика при перегрузках могла сломать посудомоечную машину, а на пенометаллокерамике Травер экономил.       — Это столица древней империи Ситов. Раньше ей была, — сказал Ивендо. — Все помнят Коррибан, но это мир-гробница и только. Это же в учебнике по истории написано.       — Ты прямо по памяти цитируешь всё, что связано с ситами, — сказал капитан.       — Ты же не забыл, кого я возил? Арка Джет был весьма многословен и любил рассказывать разные байки из истории Ордена. И я хорошо помню, что он говорил о той войне.       — И что? — спросил его Эррант. — Он же был великим джедаем.       — Вопрос, решённый войной, только отодвигает беду вперёд во времени, а не удаляет её. Так, за одной войной всегда случится другая. Опьянённые победители, пользуясь своим положением, создают новые очаги напряжённости, которые со временем вспыхнут вновь. Зло порождает новое зло. Жестокость — ответное кровопролитие. И так далее, до бесконечности. Короче говоря, не нравится мне всё это. Особенно мир, очищенный Республикой до состояния «непригоден для проживания».       — Ты знал Арку Джета? — очнулся удивлённо Менхафф.       — И ещё уйму джедаев. И даже ситов, если подумать.       Я постарался не отсвечивать в силу поднятой тематики и поглощал какое-то блюдо то ли из креветок-переростков, то ли из мелких крабов. Какое-то водоплавающее? Нет, скорее водоползающее. С соусом вообще замечательно.       Капитан посмотрел на меня поражённо.       — Вообще-то панцирь сначала нужно раскалывать. Они очень прочные.       — А? — Я отвлёкся и дробил эти тонкие скорлупки зубами с хрустом. Вкусно. Никогда Штирлиц ещё не был так близко к провалу.       — Ну ладно, буду колоть их так же, как и ты, — скис я.       Я взял панцирь руками и разделил его на две половины просто пальцами. Травер слаб. Или же не носит на себе пару десятков килограмм брони ежедневно, что укрепляет мускулатуру так же, как и постоянные тренировки с тяжёлым имитатором меча.       Засидевшись «допоздна», я объелся деликатесами. В общем, вёл себя как всякий уважающий себя студент в таком случае — сытно поел. Выслушав несколько десятков баек от Эрранта и капитана, познакомившего меня с ещё одной из бесчисленного множества версий происхождения его прозвища, я добрался до кровати и рухнул в объятия подушки. Навигаторы, приняв дорогущего вина, тоже разошлись по своим каютам.

* * *

      — Повтори ещё раз, — велел краснокожий гуманоид. — Слишком неуверенно. Никакого выражения, ты как будто выступаешь перед толпой рабов в труппе дешёвых артистов, а не перед лордом Ситов.       «Критиком» был массивный, бритый налысо сит, одетый, на мой взгляд, чересчур броско и безвкусно. Слишком много разных цветов и блестящих украшений, хотя он, возможно, воспринимал это как должное — вся обстановка небольшой залы, заставленной предметами несомненно магического назначения, была такой же. На гранях драгоценных камней, обильно украшавших парадную броню, мерцал свет. Тяжёлые перчатки без пальцев сверкали полированными металлическими сегментами и огромными рубинами. Они изгибали потоки Силы, как пара чёрных дыр — пространство.       Сит был очень похож на человека, но только похож: бросались в глаза нечеловеческая форма надбровных дуг и выдающийся вперёд почти острый подбородок с короткой бородкой и парой направленных вниз хрящевых выростов. Пальцы оканчивались острыми когтями — он был практически чистокровным, а не полукровкой, как я. Если в нём и текла толика человеческой крови, то она была ничтожна.       — Владыка. Я же должен заниматься магией, а не выступать на сцене, — оправдался молодой долговязый и длинноволосый человек.       Его я уже раньше где-то видел. Точно — это Гэв Дарагон. Его фигура стояла в музее на Корусанте.       — Работа актёра — убедительно лгать, — сказал ему сит. — Изображать разные эмоции и даже примерять чужое имя. И работа мага в представлении того, чего нет. Ты должен быть столь убедителен, что должен убедить и самого себя. Обмануть свои собственные чувства, не пытаясь описать это словами, выразить невыразимое. Описать неописуемое. Но такое никогда не сможет сделать разум, что не знает сам себя.       — У меня не получается, — оправдался человек. Хотя вокруг него клубилась Сила, потревоженная его желаниями.       — Способность умело лгать — свойство развитого интеллекта, — веско сказал краснокожий гуманоид. Карие глаза весело сверкали довольством.       Рука опиралась на рукоять огромного меча, закреплённого на кольце без ножен. Его льдисто-прозрачный клинок словно был выращен из единого кристалла и излучал Силу.       Прямо на лбу у него был выжжен незамысловатый символ. Чёрный круг и пару пучков стреловидных наконечников, смотрящих по обе его стороны. Очень на кое-что похоже. Я взглянул на свою ладонь. Лучше уж на ней, чем на лбу.       — А теперь повтори мне все этапы визуализации, — сказал он. — И те образы, которые ты используешь.

* * *

      Договорить он не успел. Его, или, вернее, меня, оборвали. Заверещал будильник, напоминая о том, что мне нужно готовиться к выходу не только из сна, но ещё и из гиперпространства. Проклятая штуковина!       Звук оборвался, из динамика повалил вонючий дымок. Так-так, надо сдерживаться. Хотя до этого приборы такого рода я ещё не сжигал.       Широко зевая, я выбрался в кают-компанию. Твилеки спали прямо на диване, перебрав вчера лишнего.       Ивендо находился в кокпите. Он, сидя в удобном кресле, смотрел какой-то фильм, превратив отсек в домашний кинотеатр. Сонный, я занял место капитана.       — Травер не против? — спросил меня Ивендо.       — Он не в том состоянии, чтобы выказывать недовольство.       Сам Ивендо практически не пил. Его здоровье было в таком положении, которое земные медики охарактеризовали бы так: «Чудом ещё жив, и ещё удивительнее, что ходит».       Процесс старения активизирует множество летальных генов, крайне стабильных в генофонде, поскольку начинают они работать уже после того, как будут переданы потомкам. Они могли быть и не летальны и вовсе полезны в юном возрасте, но изменения, происходящие во внутренней химической среде организма в процессе старения, «включали» их и приближали гибель своего носителя.       Ивендо обманывал и их. Встроенная в его искусственное лёгкое химическая лаборатория имитировала в старом теле химические свойства молодого индивидуума, предотвращая включение таких «поздних» летальных генов. Заодно она держала его организм в тонусе и боролась с атеросклерозом и иными старческими болячками. Хотя он и не мог отменить процесс дряхления, он старательно его замедлял.       Несколько генных процедур по латанию истрёпанных теломер и починке митохондрий нельзя было счесть за капитальный ремонт, но они позволяли простоять его покосившемуся жилищу ещё достаточно долго. Как бы лейтенант ни бравировал своим бесстрашием к смерти, но гибель от старости, по его мнению, входила в список «глупых» смертей, и он находил её невероятно нелепой.       — Почему именно Зиост? — спросил меня старик.       — Здесь случилось нечто важное. И, что самое главное, оно не было завершено. Отсюда что-то начинается, длится сейчас и до сих пор не заканчивается.       — Эти твои штучки с Силой?       — Верно. Эта планета немного меня пугает. И теперь, уже находясь на её орбите, мне хочется покинуть её как можно быстрее.       — А твое неуёмное любопытство?       — Есть, конечно. Но не здесь и не сейчас.       Холодная, наполовину покрытая льдами планета была усеяна скалами и старыми расколотыми крепостями. И многие из них до сих пор таили в себе загадки былых времен. Но отчего-то спускаться вниз мне совсем не хотелось. Был ли тому виной здравый смысл, или дух планеты, давящий в Силе всё вокруг. Власть, сила, мощь. Протяни руку и возьми. Но бесплатный сыр бывает только в мышеловке.       — Надо уходить отсюда, — сказал я.       — Даже мне нехорошо. Дурное место. Как Явин, только ещё хуже, — сказал Ивендо.       — Явин? — удивился я, какая же Галактика тесная. Эта же та самая лесистая планета из четвёртого эпизода.       — Явин-четвёртый. Оплот Экзара Куна. И Тёмной стороны. Я пилотировал там корабль, гружённый джедаями в таком количестве, что раньше мне и не снилось. Целый флот из джедаев. Они выжгли половину планеты с помощью Силы.       — Ничего себе! — невольно вырвалось у меня.       — Они многое могут, если их действительно припереть к стенке. Хе-хе. Как сейчас помню — планета, объятая пламенем, да так ярко, что с высокой орбиты видно было. Джедаи сами в шоке были от совершённого ими.       — Они, верно, очень рассержены на Экзара были.       — Слабо сказано, — хохотнул Ивендо. — Лучше не злить их.       — Это совет?       — Дружеское предупреждение.       Место не понравилось и навигаторам. Оказывается, не надо быть очень чувствительным к Силе, чтобы проняло такой её мощью. Неудивительно, что там, внизу, никто не живёт.       Поэтому, подгоняемый всеми, я проложил курс обратно на Кореллию. Экзаменаторы по всем правилам писали отчёты о совершённых прыжках. Для того чтобы признать меня навигатором, необходимо было совершить их с достаточной точностью всего три раза. Поэтому дорога до Кореллии вела и к долгожданному званию.       Я, оказывается, проложил новый маршрут до Зиоста, способный изменить военный баланс в иную эпоху, но сейчас никому не нужный. Хотя я мог и продать его за неплохую сумму, я предпочёл умолчать о самом факте посещения этой планеты. Лучше не злить джедаев.       Вновь спустившись на челноке на поверхность планеты, направился в КШУ за официальным вердиктом. Вовсе не обязательно было делать это лично, никаких бумажных документов я не собирался получать. Моё звание — всего лишь одна из строчек в базе данных и в карте паспорта. Одна из многих.       Но есть тут одна штука, которую нужно забрать. Я торопливо шёл по коридорам КШУ, стуча непомерно длинным клинком меча по ступеням и косякам. Впрочем, многие кореллианцы носили рапиры не меньшей длины, также задевая ими всё на своём пути. Важно было не задеть ножнами друг друга — это было почти смертельным оскорблением. Войдя в небоскрёб, я на автомате загрузил предназначенный для посетителей план здания. Благодаря этому, мои очки дополненной реальности выступили проводником, помогая ориентироваться по меткам. Дорожка, отображаемая на линзах, указывала направление. Подойдя к приёмному окошку, в котором посетителей ожидал дроид, я вставил паспорт в разъём.       — Здравствуйте, — очнулся от летаргии дроид. — Вам необходимо получить ваш значок?       — Он самый.       — Распишитесь.       Я приложил палец к сканеру и встал напротив голокамеры. Затем нажал кнопку на терминале, на котором было выведено то, что я подписывал. Не нравится мне эта система, так я и в рабство могу себя продать. Хотя сама система постановки подписи и не позволяла мне подмахнуть что попало, поскольку все такие терминалы регулярно проходили освидетельствование. Но всё равно это выглядело ненадежно.       Я взял в руки коробочку со значком.       За мной её получило ещё несколько человек. Не я один не воспользовался почтой.       — Эй, парень. Тоже сдал? И какая категория?       — Понятия не имею, — пожал я плечами.       — Так проверь.       Распаковав коробочку, я взял в руки вытянутый стрельчатый, чёрный, как ночь затмения силуэт звездолёта. На нём была прикреплена окружность из толстой золотой проволоки. Первый ранг. Глаза других, пришедших за своими знаками отличия, тоже округлились.       — Ты зверь, — уважительно сказали мне. — Теперь даже на нас не посмотришь, да?       — А что так?       Они тоже распаковали свои. Других цветов и с иными символами рангов. Серебряный треугольник третьего ранга и ромбик прокладчика гипермаршрута.       — Это же первый ранг, хатт его возьми!       — И что? Вот если бы на нём был символ бесконечности, я бы удивился, — ответил я.       Хотя это может быть просто лист Мёбиуса, положенная на бок восьмёрка из самого высокотемпературного сверхпроводника из существующих — вот предел моих мечтаний... Она говорила бы о внекатегорийности навигатора, заодно напоминая об истинной природе мира, о которой в применении к его «макро» части зачастую забывают.       — Пойдёшь обмывать в "Мнимую плоскость"?       — Это что такое? — спросил я.       — Заведение, куда пускают только навигаторов второго ранга и выше. И только. Да и целое состояние там нужно оставить. Много я про него слышал, но это всё легенды да байки.       А что, это идея! Давно я не был в приличных заведениях — и пусть весь мир вместе с Травером подождёт. Уточнив местоположение этой "Мнимой плоскости", я выдвинулся в её направлении.       Проведя паспортом по ещё одному из множества безликих считывателей, я прошёл в оную "Мнимую плоскость". Бар с таким названием не был единственным в Кореллии. Ещё бы, действительной плоскости соответствовало бесконечное число мнимых. Слишком тут много навигаторов, чтобы они уместились в одном помещении.       Внутри меня встретили живая музыка и приятный полумрак, так манящий заглянуть в неизведанное. Я немного потерянно подошёл к барной стойке. Бармен тоже носил значок и был навигатором, а вовсе не дроидом, как это принято в дешёвых заведениях. Хотя и имел интерфейс и не разливал напитки своими собственными руками.       — Первый раз у нас? — спросил он меня. За синими линзами нездоровым любопытством блеснули зрачки.       — Первый.       — Большинство здесь впервые. Или второй раз. Или тоже первый, это как посмотреть, — "коварно" ухмыльнулся бармен. — Но все те, кого ты здесь видишь, пришли, как и ты, поодиночке. Увы, но таковы правила — сюда допускаются только навигаторы. Подсаживайся к кому угодно, практически все здесь достаточно интересные личности, — он подбадривающе улыбнулся мне. — Не стесняйся. А то так и будете жаться по углам в одиночестве.       — Ещё бы! Больше одного штурмана в команде — слишком редкое явление.       — У вас, как правило, проблемы с тем, чтобы заявиться сюда компанией. Это печалит, — посетовал бармен. — Но ведь интересно же, правда, что это за заведение, в котором бывают только навигаторы?       — И почти все здесь пришли из интереса?       Бармен засмеялся.       — Именно так. Прибыльный бизнес. Открыть необычное заведение, потратиться на рекламу и смотреть на людей, пытающихся понять, зачем же сюда они пришли. Это вдобавок ещё и забавно.       — Я лично решил отметить сдачу.       — Второй или первый?       Я достал значок из кармана и показал его собеседнику.       — Первый.       — Хорош. А какая лига?       — По-кореллианскому счёту?       — А то как же.       — Второй, — ответил я.       К первому относились учёные, исследователи гиперпространства и прокладчики новых маршрутов. Второй — вольные торговцы. Третий — работники корпораций. Четвертый — федеральные и секторные военные и юстициары, за исключением тех, кто служит в самом Кореллианском секторе. Ну и пятый, заслуженно презренный — пираты. К шестому с осторожным юмором относили ещё более страшную угрозу профессии — дроидов. Пока она была гипотетической. А вот по корусантскому счёту контрабандистов ставили выше только пиратов. Глубокое взаимное непонимание у двух этих цивилизаций.       — Заметно, — сказал он. Затем указал на мои доспехи, имевшие пару опаленных выбоин на груди, и свежую, ещё незаполированную царапину от вражеского клинка на наплечнике. — Чем это?       — Ионный бластер. Щит не сработал. А тут шпага, — пояснил я. Рука сама собой потянулась к тому месту, где обычно был меч, спокойней оно как-то, когда есть на что положить левую ладонь. Но не встретила ничего. Ах да! Я сдал на входе.       — Хорошо, что носишь доспехи. Но тут подавляют друг друга интеллектом, а не огневой мощью.       Я оглянулся. Несколько человек играло в трёхмерный аналог шахмат. Заметно.       — Возможно.       — Пить что будешь?       — Что-нибудь для начала неалкогольное. В горле пересохло.       Барный автомат, повинуясь мыслям бармена, мгновенно подъехал к его столу и налил опалесцирующей синей жидкости, затем манипулятором подвинул мне узкий стакан.       — Фирменный коктейль Ноль-один-ноль. Как раз для твоего настроения, — сказал он. — Рекомендую, уникальная рецептура. Первый раз за счёт заведения.       Я выпил. Необычный вкус, совершенно неузнаваемый, никак не укладывающийся в привычные координаты. Хотя пять вкусов это, как известно, только вершина айсберга — не меньшую роль играет запах, консистенция и даже цвет еды и напитков. И даже обстановка с цветом посуды. Похоже, высокие стаканы с разноцветной подсветкой тут не просто для красоты.       — Неплохо, — одобрил я.       — Что-нибудь серьёзнее всё-таки будешь? — с ухмылкой спросил он. — Сюда расслабиться приходят, а не воду пить.       — А есть что-то неалкогольное и серьёзное одновременно?       — Это без проблем, — хитро улыбнулся бармен. — Газировки с риллом? Или тебе кислоты в чём-нибудь развести?       — Никогда ничего такого не употреблял.       — Всё всегда случается в первый раз, — философски сказал бармен, забрав пустой стакан, — не упускай свой шанс. У меня всё чистейшее и от лучших производителей. И что немаловажно, абсолютно легально.       В заведении действовал Первый кодекс, согласно которому разумным дозволялось не только подавлять свое сознание сильными органическими ядами, но и творить с ним что им угодно. Поскольку это их личное дело.       — Нет, спасибо, меня устраивают природные наркотики, — ответил я, поразмыслив. — Вкусняшки, чувство азарта или секс. Нарушать баланс дофамина и серотонина я не намерен, пусть химическая лаборатория в моем черепе работает в естественном режиме. Я не желаю ломать систему, отвечающую за принятие решений.       — Что так?       — Не хочу терять кайф от поедания шоколадного батончика. Или других радостей жизни.       — А что тогда вообще употреблять-то? Спирты и нейролептики? — затем, заметив, мою реакцию, стал размышлять вслух: — Всё, угнетающее мыслительные процессы, тебе не интересно. Растормаживающее, эмпатогены? Не знаю… вряд ли. Каннабиоиды(8) и опиаты я даже советовать не буду. Это совсем по-деградантски, побереги свои синапсы. Агонисты эндорфина, дофамина и вообще всякие «фины»? Нет, так нет. Анандамид? В ту же кучу. Хотя я могу тебе кое-что посоветовать. Из личных запасов, так сказать.       — Что это?       — Выжимка из корня теу-теу, что растёт в тени вроширов, её на Кашиике добывают. Натурпродукт. Истинный психоделик — вовсе не наркотик, — он и вправду любил вещества. — Любопытная вещь!       — И чем же?       — Вуки используют её для связи с предками, но тебя же прадеды этих волосатых гор не интересуют? Самое главное, она на всех действует по-своему. Там такой богатый коктейль из психоактивных веществ! Вдобавок он сильно зависит от времени года и места сбора. Так что заранее ничего тебе сказать не могу, — возбуждённо рассказал бармен.       — И многие согласились проверить, чем же уникальна именно эта партия?       — Пока ещё никто, — грустно сказал бармен. — Но я не оставляю надежды. Если передумаешь, я налью тебе даже бесплатно.       — Хорошо. Я пройдусь тут, осмотрюсь.       — Валяй.       Посмотреть и вправду было на что. Бар был украшен причудливыми, искажёнными предметами искусства. Их объединяло одно — иной взгляд на пространство, здравый смысл, а то и саму реальность.       Я подошёл к листу металла, бывшему некогда обшивкой звёздного корабля. На нём в нелепой неестественной позе был изображён мужчина. Вероятно, всё же человек, хотя это был очень спорный вопрос. Растянутое, словно бы вывернутое его лицо немного отталкивало своими неправильными пропорциями и отсутствием очевидной симметрии.       Портрет был подписан: «Гаунт Локо, первооткрыватель Рилота, проложивший маршрут под воздействием психоактивных веществ». Или он действительно был безумен, или таковым его намеренно изобразил художник. Или он это выдумал.       Эта картина, нанесённая на обшивку звездолёта, изображала сложно вывернутый вид на человека. Словно смотришь на него сразу со всех сторон, так, как может видеть некто не скованный всего лишь тремя измерениями. Сама идея того, что измерений может быть больше трёх, или вовсе нецелое число, оставила сильный отпечаток не только на искусстве Земли, породив тем самым кубизм. Возможно это именно то, чего я должен бояться до усрачки по Лавкрафту. Но Говард ошибался: раздробленная многомерная перспектива вызывала у меня только живейший интерес.       Когда, побродив среди предметов, подвергшихся аккуратному, даже изуверски изощрённому проективному преобразованию, я добрался до живых людей, то даже подивился, насколько же у них действительно правильные лица.       Наткнувшись взглядом на двух девушек, сидевших за круглым столиком, я решил подойти. Приблизившись, я впал в некий ступор. Они, заметив моё состояние, весело расхохотались. Они были близняшками, столь старательно выглядевшими идентично, что это сбивало с толку. Бледные лица, тёмные волосы, тёмные провалы бездонных глаз.       — Садись уже. Скиталец Пустоты, — сказала одна из них.       — Если вы не против, — сказал я.       — На твоём лице выражается страшнейшая внутренняя битва. Достойная древнего эпоса времён основания Республики, — сказала другая.       — Но это обычное явление. Особенно у тех, у кого избыток тестостерона, — добавила предыдущая.       — И в чём же он выражается? — спросил я.       — В абсолютной невозможности сделать выбор, — хихикнула другая.       — Я достаточно эмоционален, чтобы игнорировать здравый смысл, когда он меня ставит в тупик. Хотя перепутье достаточно симпатичное.       — Это угроза? — спросила меня вторая коварно. Хотя бы в Силе они отличались.       — Не сегодня, — сказал я.       — Я так и думала, — ответила первая. Мне показалось, или немного разочарованно.       — Вы работаете в паре?       — Точно.       — Удивительно, — сказал я.       Работу навигатора нельзя было разбить на составные части и делать её параллельно. Хотя на крупных военных судах и имелось зачастую несколько штурманов, они больше мешали друг другу, чем помогали. Хотя, возможно, только близнецы могли работать в тесной команде, понимая друг друга с полуслова. И некоторых негуманоидных или роевых видов это тоже касалось.       — Где твой значок? Или ты из тех, кто избегает символов? Не носит флагов и гербов?       — Не успел ещё прицепить, сегодня только результаты получил на руки, — я достал значок. Достаточно крупный и тяжёлый в действительности. — Думаю, такой символ надо носить, он напоминает о важном, хотя и на первый взгляд незаметном.       — Внушает. Как ты это сумел? Я вообще не встречала зелтронов-навигаторов. Штурманы бывают, но не навигаторы. Выбирай уж нечто одно из этого — навигатор ты или зелтрон.       — Я уже полгода летаю в компании, которая ставит мне весьма сложные задачи. С ними либо станешь первоклассным штурманом, либо украсишь собой следственный изолятор. Хотя, зная характер моего капитана, — скорее растворимся в пространстве без следов. Зато не сдадимся.       — И насколько долго ты уходил от погони? Каков твой рекорд? — подошёл слегка покачивающийся мужчина в годах. — Привет, Аверна, привет, Пина. А где третья?       — Сэли? Как обычно, охотится со стаей гончих на незадачливых контрабандистов.       — Так насколько долго? — вновь он спросил меня.       — Пара дней. Привязался как-то целый фрегат. Навигатор на нём был хорош. Но ему было далеко до меня. Пока сбросил с его хвоста, сорок стежков сделал.       — Не впечатлил. Сорок — не пара сотен. Наверно, скаканул вслепую, вот за тобой и не последовали.       — Ничего подобного. Я обыграл его попросту по счёту. Каждый раз был быстрее.       — «Его», — недовольно сказала та, кого мужчина назвал Аверной. — Шовинист, может, это была она?       Маловероятно, подумал я. Миксер генетики не склонен к деликатности с Х-хромосомами. Поэтому толковые навигаторы среди женского пола встречаются не чаще, чем теорфизики. Игра же в кошки-мышки — задача не из лёгких. Сбросишь с хвоста один корабль, а на месте выхода может поджидать уже следующий, пришедший по внешней коррекции.       — Фрегат? — фыркнул мужичок. — Какого типа?       — «Дозорный». Свежей постройки.       — О! Внушающий сачок для отлова стремящихся избежать встречи с правосудием, — сказала Пина.       — И с вооружением, неприличным даже для корвета. Говорят, его всучили Флоту прямо в зале Сената, в обход ведомства вооружений, — сказал я презрительно. Доктрина советского флота мне была ближе — ракет должно быть много.       — Вместе с кучей прочего быстроходного хлама и обязанностью охраны границ от контрабандистов, — сказал мужчина.       — И ведь всё равно бесполезно, — сказал я. — Вообще существует техническая возможность отловить всех контрабандистов?       — Без проблем, — сказал он. — Сенат раз сто предлагал ограничить быстроходность гиперприводов в зависимости от владельца. Частным лицам тихоходы, торговым консорциумам быстрее, а самые резвые — воякам. Тогда не будет ситуации, когда какой-то занюханный пират на своём полупустом корыте уходит от современного корвета, только что выпущенного с верфей Куата.       — Глупость, — возразил я. — Производители на это никогда не пойдут. Не раньше, чем Республику упразднят, а всю Галактику завоюет какой-нибудь безумный сит.       — Так-то оно так, но это единственный способ. Иных не предвидится, — пожал он плечами.       — О, сумасшедший Ромейро, — сказал мужчина недовольно, увидев зашедшего в бар человека.       — Мне сказали, что здесь бывают раз-два в жизни… — сказал я удивлённо.       — Но некоторые бывают почти ежедневно. Особенно сбрендившие старики, прочно сидящие на тяжёлых наркотиках.       Осмотревшись, я приметил немало декадентствующих навигаторов — это было крайне специфичное заведение, где первым делом предлагают съесть какую-нибудь цветастую таблетку и улететь куда подальше безо всякого гиперпривода.       — Я полагал, что квалификацию выше третьей необходимо подтверждать не реже, чем раз в пятнадцать лет. Вдобавок могут понизить и отозвать в определённых ситуациях, — сказал я.       — Только не внекатегорийную. Она пожизненная. — Это немало раздражало не представившегося мужчину.       — Может, он и не такой сбрендивший? — спросил я его.       — Узнай у него сам. Он не в меру болтлив, — всплеснул мужчина руками.       — Рискну.       — Несчастный Ромейро. Совсем запутался. Хотя сначала и распутался для этого, — посочувствовала Аверна.       Я подошёл к старику, севшему за один из множества свободных столов, сооружённых из какого-то индустриального мусора. Столешницей, к моему удивлению, служила титановая крышка гиперпривода. Богато.       — Здравствуй. Меня зовут Олег.       — И тебе не хворать. Ромейро. В смысле, это я, — он указал себе на грудь пальцем, — хотя вопрос, конечно, спорный. Решил послушать сказки старика?       — Меня могли дезинформировать…       — А! О моём «безумии»? Тебе не стоит меня опасаться. Я не только не буйный, всё оно выражается в нескольких фактах, которые окружающие тебя здравомыслящие люди яростно отрицают. Хотя сам факт — понятие натянутое.       — Здравый смысл — сумма предрассудков, — сказал я, стараясь не сбить его с начатого.       — Точно. И большая часть из них достаточно полезна. Например, что старые выжившие из ума люди, несущие всякий вздор, как правило, тронулись умишком. Или покупка недвижимости в кредит — это неплохая идея. Или то, что камни не падают с неба, — серьёзно сказал он.       — Это случается редко, — сказал я, имея в виду камни с небес.       — Очень, — кивнул навигатор. — Но те, кому проломило голову метеоритом, так уже не скажут. Они вообще теряют дар речи после этого. Так что, возможно, и я тоже прав.       — Только возможно?       — Всё только возможно.       — А то, что уже случилось? — усмехнулся я.       — Либо оно уже не существует, либо, возможно, дело было вовсе и не так. А может, и эдак. Впрочем, оба варианта должны были случиться, — он выпил принесённый дроидом кислотно-зелёный напиток. — Дело только в том, что видел ты.       — И что же видел ты?       — Вывеску видел? — вместо ответа спросил он меня.       Я напряг память.       — «001011010», — перечислил я. — Но, вообще-то это матрица.       — Верное замечание. Только согласно местным сплющенным адекватностью законам название должно даваться строчкой, а не тензором. Ничего они в названиях не смыслят.       Я кивнул старику.       — Лет десять назад была задана другая плоскость.       — Переименовали? — спросил я.       Старичок заливисто расхохотался с ноткой безумия.       — Ваш заказ. За счёт заведения, — дроид поставил мне с подноса несколько блюд и металлический стакан с пахучей жидкостью, — как новоиспечённому члену братства. И просто как классному навигатору. Просили передать, что за Индар.       «Бесплатным» оно, конечно, не было. Я отдал поистине внушительную сумму только для того, чтобы сюда попасть. Я задумчиво откинулся в мягком кресле. Мне доводилось совершать и более безумные поступки, но меня не оставляли сомнения в необходимости быть готовым к совершению новых.       — Никто ничего не переименовывал, — сказал, успокоившись, Ромейро. — Просто в самом начале, тогда, в критической точке, аттракторе, его назвали по-другому.       Я слегка пригубил напиток. Освежающе. Из какого там корня это выдавили?       — Но если бы его назвали иначе в самом начале, то, верно, и десять лет назад, и сейчас был бы один и тот же номер. И год назад тоже, — промолвил я.       — А ещё зовешься штурманом, — выразил недовольство Ромейро. — Неужели не понятно? Другое название было дано этому бару ещё в самом далеком прошлом, при основании. Но меня это никак не коснулось. Издержки гиперпространственных путешествий.       — Его случайно выбирали? — спросил я.       — Ага, именно так, я узнавал. А такие вопросы не решаются однозначно.       — А сам факт наблюдения?       — Я одобряю твою тягу к рациональному, — радостно сказал Ромейро. — Наука там, повторяющиеся эксперименты, схлопывание при факте наблюдения. Слышал про такое. И всё тут!.. так было, вопрос решён раз и навсегда, и необходимо забыть обо всех иных вариантах. Но вот загвоздка, мой опыт противоречит этому.       — Но эта вывеска — слишком крупный макроскопический объект, чтобы изменить свое название от балды.       — Ну и высокомерны же люди! — раздался богатый полутонами голос.       На кресло, клянусь Стиксом, залетел кот. Нет, не кот, а Кот. Большой и жирный, как аэростат. Угольно-чёрной масти.       — Несчастный кот ни жив ни мертв, пока вы вновь в ящик не заглянете, а какая-то убогая вывеска... Мяу! И кресла у вас тут неудобные.       — Вы знакомы? — окончательно вывел меня из равновесия Ромейро. Он его тоже наблюдал.       — Первый раз его вижу.       Я выпил разом полстакана.       — Приветствую, — безмятежно сказал Ромейро. — Я Ромейро, а как зовут тебя?       — Кот. Просто Кот. У котов не бывает имен, разве что породы. И моя весьма благородная и древняя, впрочем, как и у всех котов.       Я навёл на него линзу камеры, вмонтированную в очки. Она захватила его, и нейроядро расшифровало образ, дав небогатую аннотацию «Неизвестная жизненная форма».       — Потому что решающее событие ещё не произошло, в отличие от приколачивания к стене готовой вывески, — сказал я Ромейро. — Атом, контролирующий жизнь кота, распавшись, не сможет уже вернуться к предыдущему состоянию. И после этого всё становится однозначно.       — Протестую! — заявил Кот. — У котов девять жизней, а нейтроны занимались сепаратизмом только единожды. Да и для пары лаборантов-изуверов, пошедших прикапывать своего воображаемого кота, возможно, всё и станет ясно. Но для того, кто о нём и не слыхал ни разу, вовсе не всё так однозначно. Кроме того, другая пара, или, скорее, доля лаборантов обращается с Котом, как положено обращаться с благородными животными.       — И почему я должен доверять воображаемому коту в этом вопросе?       — Грубиян! Возможно, ты вообразил, что существуешь? Может, это я выдумал тебя? — зашипел на меня и выпустил когти Кот.       — Я бы извинился, — сказал Ромейро. — Он никак не может быть твоим галюном.       — Очень даже может, — возразил я. — И он никак не мог меня придумать.       — Отчего ты так решил? — спросил меня старый навигатор. — Меня не удивляет твоя категоричность, присущая всем юношам. Но сам факт существования твоего прошлого — это всего лишь вопрос веры.       — Да ладно. Я знаю, где и когда родился. Даже, что было тому причиной и что было до меня.       — Знаешь? — вкрадчиво спросил меня Ромейро. — Ты смог осознать это только с появлением у тебя сознания. Абсолютно всё, что было до этого важного только для тебя события, тебе сообщили уже после. В готовом виде. И было ли оно до того, как ты себя осознал, ты ясно сказать не сможешь. Даже «свидетельства» этого есть у тебя лишь в твоём сознании. Или голове, как тебе удобнее. Возможно, всё вокруг — только продукт твоего мышления.       — Как-то оно чересчур идеалистично, — сказал я.       — Не очень-то, — сказал Кот. — Просто он справедлив. Если есть хоть один изъян в идее, то принять её за истину может только человек. Но никак не Кот. Или друг мой Ромейро, — он обратился к навигатору: — Будем друзьями?       — Будем, — они пожали друг другу руки. — Пить будешь?       — Пойду, узнаю, чем тут угощают, — Кот, паря в воздухе, дирижаблем направился к барной стойке.       Я глянул на одну из множества безумных картин, обильно развешанных на стенах, нанесённых на угловатые неправильные многоугольники из металла. Изображённый на нём, неожиданно ясно видный человек заговорчески мне подмигнул. Я допил напиток. Начав грызть что-то продолговатое с тарелки, я так и не смог понять, какого же оно цвета на ощупь. Но на вкус было зелёным.       — Категоричность — роскошь, позволительная только для юности, — сказал Ромейро изменившимся голосом.       — Неужели и весь пул научных знаний ничего не значит? Оно ведь, научное знание, избавляется от субъективности, и со временем, обезличившись и подтверждаясь опытом, становится объективным?! — спросил я в сердцах.       — Объективным? Не смогу с тобой согласиться. Практически полезным? Знанием, которому можно доверять с высокой достоверностью? Конечно, да! Но ни один физик, разгадывающий загадки мироздания или улучшающий практическими их приложениями твое материальное, если тебе так больше по вкусу, существование, не даст тебе ответ на следующие вопросы. Существует ли он объективно, или только в твоём разуме? Что было до Большого взрыва? В чём смысл жизни и вообще?       — Да ладно. Понять процессы, происходящие в голове, не выходя из неё же — невозможно. Нейроны, изучающие "шевеление" других нейронов — бесконечно долгое и бессмысленное занятие, — сказал я, разглядывая портреты немного под другим углом. Не знаю, что это за угол и чего этот угол, но я смог рассмотреть большинство лиц. Не все они были правильной формы, а одно вообще состояло из трёх разных. Или художник наколбасил, или так и было задумано. Я старался осознать, зачем же эти три лица были слиты воедино.       — Но это, однако, не отвращает тебя от философии, — сказал приятным голосом с лёгким акцентом ещё один человек. — Простите, я услышал предмет вашей дискуссии. И никак не могу не присоединиться к вам.       — Право говорить что угодно и где угодно тебе дали голосовые связки, — сказал Ромейро. — Садись.       Он указал на последнее свободное место за столом. За исключением занятого Котом.       — Мерль, — представился мужчина лет тридцати. Высокий лоб, зачесанные назад тёмные волосы. Был он одет в классический костюм, но чем-то он был невероятно необычен. Я никак не мог уловить, что именно в этом человеке было более удивительно. Завязанная на левом запястье, шевелящаяся, словно живая, шёлковая лента, или глаза, чей цвет менялся чаще, чем у светофора.       — Не против, если я закурю? — спросил он.       — Дело твоё. Я Олег. Знаком с Котом? — спросил я.       — Вопрос несколько сложнее, чем кажется на первый взгляд. Я могу тебе сказать «Да» и «Нет» одновременно. И, предвосхищая вопрос, рождённый твоим стойким, как Бастилия, сознанием, это вполне логично.       Он достал длинную сигарету из пачки, обшарил карманы пиджака в поисках зажигалки, но растерялся, не найдя, чем бы её зажечь.       — Огонька не найдётся? — спросил он меня.       — Не-а, — ответил я разочарованно.       — Как же так, так жить, и без огонька. Огонёк жизненно необходим каждому, — посокрушался он. Затем стал серьёзнее: — Тем более что извлечение огня из квантового хаоса есть краеугольный булыжник всякой магии. Уверен, что такая мелочь под силу любому, даже начинающему магу.       — Ты, я уверен, далеко не начинающий, — сказал я.       — Если скажу, что мне нельзя, ты мне не поверишь. Это ведь действительно ложь. Вдобавок я лжец, — он позволил себе спокойную улыбку. Словно она была необходима только мне, здесь и сейчас, но никак не ему. Словно он прочитал в этот миг напоминание — «в минуту эту непринужденно улыбаться».       Абсолютно не решаемая задача истинности, однако, — подумал я. И вслух сказал:       — Верю каждому слову.       — Ибо абсурдно, — кивнул он также серьёзно, всё ещё вертя в руках сигарету.       — Давай, помогу, — я указал на папиросу.       Я щёлкнул, затем появившимся над большим пальцем язычком пламени зажёг кончик сигареты. Махнул рукой, гася пламя, горевшее прямо над ладонью.       — Я же говорил, что каждый это может, — улыбнулся он уже искренне. Хотя я бы не стал ему верить ни в чём.       — Да вы те ещё фокусники, — сказал Ромейро.       — Вроде того, — кивнул Мерль, выпуская струйку дыма. — Фокус — манипуляция с невидимым, которому суждено стать зримым. А ведь только оно и существует, если верить Коту. Значит, фокуса, как и «магии», не существует.       — Навигатор-фокусник, — сказал удивлённо Ромейро. — Я встречал немало фокусов в своей жизни.       — Так Кот — навигатор? — спросил я Мерля. — Это закрытый клуб. У него не будет проблем?       — Все тут присутствующие профи по открыванию того, что старина Альберт называл кротовыми норами. С этой точки зрения, он самый умелый навигатор из всех здесь присутствующих, — ответил со смешком Мерль.       — Где он запропастился? — сказал раздражённо Ромейро.       — Вероятно, пытается убедить бармена, что котов поят и кормят совершенно бесплатно и никак иначе, — сказал Мерль, — Но в этой части, м-м-м… Галактики не столь развито поклонение кошкам. И Котам.       — Пойду, разберусь, — сказал я.       За барной стойкой был не только один лишь Кот. Его окружило несколько о чём-то ожесточённо спорящих гуманоидов. Во всяком случае, у них было две руки и две ноги… я теперь и в этом не уверен. Портреты улыбались мне вслед, мебель лениво перебирала конечностями.       — Никогда не видел никого, подобного тебе, — сказал один из челевекоподов Коту. — И то, что ты попал сюда без документов, тебя нисколько не извиняет.       — Он забавный, — сказал тот, кто не был, судя по всему, охранником. — Тем более, если он здесь, то он навигатор.       Кот, довольно расплывшись в безмятежной улыбке, сделал оборот вокруг своей оси.       — Но он не проходил через фэйс-контроль.       — Но раз он здесь, то верно, должен был пройти, — вмешался я.       — Он не проходил, — раздражённо сказал мне какой-то свинорылый ещё раз.       — Как же так. Не проходил, но находится тут? — улыбнулся я. — Тут может быть верно только что-то одно. Если, конечно, Кот не квантовый и не туннелировал прямо сюда.       — Верно. Должно быть только что-то одно из двух, — поддержал меня какой-то навигатор. Жертва собственной самоуверенности.       — Тем более никто из присутствующих не против его наличия, — сказал низко какой-то типчик.       — Как хотите, — остыл вышибала. — Но только отстань от бармена. Даром тут не наливают.       — И как же ты проник сюда? — спросил Кота бармен, когда приставучий тип ушёл.       — А я ниоткуда никуда не проникал. Коты не проникают, они просто заходят туда, куда захотят. Можешь считать, что я всегда был здесь.       — Беспричинно? — блеснул своими глазами из-за почти зеркальных линз бармен. В них отражалось всё искажённое безумие мира, которое пряталось до этого за моей спиной. Я судорожно обернулся, но всё вновь встало на свои места. Пусть и расположенные фрактально.       — Причина — вздор. Всем руководит случайность, — важно сказал Кот.       — Неужели всё происходит как попало, и Бог играет с нами в сабакк? — возмутился бармен.       — Если Он существует, то он редкостный бракодел, — вставил я.       Кот вновь расплылся в широченной улыбке.       — Ты пррав, мяу, — он облетел меня кругом. — Но когда поймёшь меня, не расстраивайся. Расстроиваться тоже не нужно.       — Вопрос решить очень просто, — сказал бармен, наливая нечто цветастое в блюдце. — Один вопрос. Ты был снаружи или нет?       — Ничуть, — возразил Кот. — Был ли я? Я ли был? Был ли именно снаружи? Было ли это «снаружи» вообще? И было ли при этом куда заходить?       — Однако ты не спешишь давать ответы на вопросы, — сказал расстроенно бармен.       — Это скучно, — сказал он, припав к блюдцу. — Задавать вопросы намного интереснее. Представь, что случится, если на все вопросы будут ответы. Каким невыразимо бессмысленным станет твоё существование.       — Пожалуй, я вернусь за стол, — сказал я. — Если нет более вопросов, ответы на которые нужно дать прямо здесь и сейчас.       Не обращая внимания на нелепые позывы бармена меня остановить, я вернулся на место.       — Разобрался? — спросил меня Мерль.       Теперь я заметил не только обернувшую, как живая змея, его запястье ленту, так же как она ползающую по столу, но и необычное кольцо на другой руке. Оно было не просто чёрным, оно поглощало свет вокруг себя, вытягивая люмены и канделы из окружающего пространства.       — Это было не сложно, — ответил я.       — Бинарное мышление — давний спутник всех идиотов, — сказал он, кивнув мне одобрительно. — Пока тебя не было, Ромейро любезно поделился началом своей истории, которую до этого поведал и тебе.       — Тогда я, с вашего разрешения, продолжу, — сказал старый навигатор. — Чем больше я путешествовал по Галактике, тем больше замечал несуразиц и ошибок. То дом не с той стороны улицы стоит, то человека вовсе и не так зовут. Паспорт два раза менял. Тревогу я забил тогда, когда меня перестали узнавать родственники и друзья. Или я их, что вернее.       — Сильно же ты заблудился, — сказал Мерль сочувственно.       — Так я остался совсем без денег и документов. Но зато при корабле, — сказал он.       — А на чем ты путешествовал?       — Лёгкий фрахтовик. Почти ничего выделяющегося.       — Неужели, совсем? — удивился Мерль.       — В нём был гиперпривод немного подкручен.       — Совсем немного? — подлетел Кот. — Совсем чуть-чуть. На пол-оборота гаечка, на два — шайбочка.       — В инструкции, конечно, написано: «Не вскрывать!», — сказал весело старичок. — Но когда это кого-нибудь останавливало?       — Интересно же, что там внутри, — согласился я. — Остановить любопытного человека может только хороший сварной шов. Но никак не винтовые соединения. И что вы там подкрутили? — спросил я подозрительно.       — Временной контур. Прочитал я одну инструкцию на форуме, как можно немного ускориться. Да заодно и само время сэкономить, — неохотно признался он.       — Сэкономить время! — возмутился Кот. — Да ещё и «само»! Никуда не годится.       — Колись, — сказал я. — Ничто твоей лицензии не угрожает.       — В конечном итоге довёл я расхождение по времени до сорока процентов.       — В плюс или в минус? — спросил я.       — В минус, — совершенно спокойно сказал он.       — Это значит, внутреннее время на борту текло почти в два раза быстрее, — размышлял я. — А как же мотиватор, он-то будет давать сигналы по расчётному времени перехода? Работа агрегатов по бортовому времени течет. А расчёт идёт на нормальное его течение.       — Так руки откудова нужно росли по молодости. Откалибровал. В прошивке покопался. Драйвера немного переписал. Я ж не зря такое звание ношу. — Он гордо поправил навигаторский значок.       — Обокрал время. Да ты, сударь — вор! — наехал на него Кот, ударив хвостом по мерцающей столешнице.       — И где столь уникальный гиперпривод установлен сейчас? — спросил его Мерль.       — А хатт его знает! Я корабль на аукционе толкнул.       Я дико расхохотался. В голове ясно сложилась картина. Удивлённый новый хозяин замечает всякую чертовщину на своём новом судне. Затем, от греха подальше, продаёт его следующему счастливцу. «Забыв» упомянуть некоторые его особенности, и так до бесконечности... Я истерически смеялся до тех пор, пока всё не заболело, а из глаз не потекли слезы.       — Вы, видно, подумали о том же, что и я, — сказал Мерль. Он достал следующую сигарету, и я снова её поджег. Кольцо втянуло часть пламени в себя. Лента, напротив, отпрянула от него. Нет, это была не лента, а шнурок удавки, завязанный на запястье скользким узлом. Я передёрнулся, отодвинувшись на сантиметр дальше.       — Благодарю, — учтиво промолвил он. — Но я нисколько не нахожу это смешным. Те, кто купили это судно, никак не были подготовлены к подобному. Им стоило прочитать специальную инструкцию или получить консультацию.       — Они тоже воруют у времени, — возразил Кот. — И поделом им. Он старик вздорный, вот и баламутит.       — Он? — не понял я.       — Время. Не знакомы? Ничего, ещё встретитесь.       — Меня больше всего интересует то, где дают консультации по такому вопросу, — поинтересовался я.       — Если долго летать на такой посудине, то можно и добраться, — сказал Кот. — Или набраться. Или выбраться. Или даже забраться! Так-то она и не понадобится.       — Как то судно называлось? — спросил я у Ромейро.       — Мираж-145, — сказал он.       — И что значат эти «145»?       — Что кораблей с таким манящим названием в этой Галактике ещё несколько сотен. И то, что его уже по одному номеру не найдёшь, — разъяснил за него Мерль. — Ведь продали его давно?       — Это верно, — сказал Кот. — Его тут и вовсе искать не следует. Его уже и не существует вовсе.       — С одной лишь точки зрения, — согласился Мерль. — Но вопрос неоднозначный.       — И в чём? — спросил с интересом Ромейро.       — Найти его уже нельзя. Невозможно, — сказал Кот, едва не став от улыбки ещё шире. — Но сделать это проще простого.       Я начал шарить взглядом по стенам бара       — Тут окна-то есть? — спросил я.       — Я видел пару, — сказал мне Кот поспешно, раньше, чем кто-то ещё успел открыть рот.       — Если он что-то видел, то это, несомненно, было, — подтвердил Мерль, отвечая на мой вопрошающий взгляд. Он был серьёзен. Я уже начинал ему верить.       — Я пройдусь, — сказал я. — Душно мне.       Я встал. В зале было чересчур ярко и шумно. Добравшись до уборной (мочевой пузырь — он как сердце, ему не прикажешь), я смотрел, как из смывного отверстия бачка выпрыгивали рыбки. Забавное это место — комплексная плоскость.       Окно я нашёл. Сквозь плотно задвинутые шторы пробивался яркий луч света. Раздвинув тяжёлые занавески и распахнув его, я, свесившись наружу, наслаждался уличными ветрами. Далёкие люди и машины носились по прямым линиям. Присмотревшись, я не нашёл ни одного поворота. Ещё более чудно. Открыв следующее окно, я увидел только то, что все вечно куда-то поворачивают. Ещё чуднее.       Вернувшись в зал, я впервые прислушался к музыке. Вокалист фальшивит, гитарист лажает. Лучше бы и не вслушивался, звук словно идёт из теплотрассы, многократно отразившись от стенок теплового ящика, невообразимо искажаясь при этом.       То ли дело Мир. Вся вселенная — невообразимо огромный струнный оркестр. Всё есть энергия и колебание. Эру Илуватар Профессора словно бы улыбается всем нам. И колеблются струны тоже по нотам в единой симфонии, как сумма множества возможных их состояний.       Я, приплясывая, прошёлся по зале, прямо через танцпол, обтекая кружащихся и дергающихся в чуждом для меня такте и ритме, то замедляющемся, то резко срывающемся в галоп. Странно, но впервые я не смог уловить структуры музыки, главенствующей в зале. В Силе я ослеп, и одновременно стал видеть невероятно широко, мгновенно обхватив каждый изгиб и каждое возможное будущее всего в единой симфонии. Шатаясь, я как воздух отходил с пути людей, ни с кем не пересекаясь и ни у кого при этом не вызывая интереса.       — Я тень, — повторил я себе. — Дуновение, частица, кружащаяся в вихре времени. — Наблюдая самого себя лишь как часть картины, я был спокоен, как удав.       Не дойдя до стойки, где бармен в окружении механических химер, разливающих напитки, беседовал с высоким гуманоидом, я остановился. И химеры, и высокое существо колебались то в одну, то в другую сторону, лишь один бармен оставался на месте, не растекаясь и не стремясь никуда уплыть.       Я свернул и пошёл к тем девушкам, которых увидел тут первыми.       Мимо проходили люди и невообразимые существа, чьи фигуры выглядели гротескно, лица их приняли какие-то пугающе неестественные формы.       Лица, запечатлённые на угловатом металле, в отличие от них, были ровными и приветливыми. Шарахаясь от уродцев, возникающих на периферии зрения, я добежал до искомого столика.       — А где Пина? — спросил я девушку.       — Какая такая Пина? — спросила она подозрительно. Её темная прическа разметалась и как клубок тьмы распространялась вокруг нее.       — Значит, Пина — это ты, — радостно понял я. — А где тогда Аверна?       — И кто ещё она?       — Как же так? Твоя сестра-близнец. Ещё и Сэли…       — Да ты совсем обдолбался, — мило сказала она. — Сходи к бармену, он тебя посмотрит.       И я пошёл.       — Что угодно? — спросил он.       — Мне ничего. Но меня очень рекомендовали на этот квадратный метр, — я уставился на пол. Пол никуда не утекал, плотно обхватив столик и стулья. Пол был доволен своим положением.       — Подойди поближе… не настолько близко, — сказал он протяжно.       Я замер. Он достал из-под столика фломастер, затем начал окрашивать им всё вокруг в причудливо искрящиеся цвета. Скалящиеся металлические химеры мерно взбалтывали чей-то коктейль.       — Да… Стой на месте. Никуда не убегай! — сказал он строго. Но его тянущийся голос был таким смешным, что я не смог сдержаться и захихикал.       — Всё ясно, — кивнул он себе. — Необычная реакция для зелтрона.       — Я навигатор, а не зелтрон, — почему-то вспомнил я.       — Точно. Стоп! То, что навигатор, это понятно. Но не зелтрон?! — он был растерян и, кажется, даже испуган.       — Нет, конечно.       — А кто?!       — Олег, — сказал этому странному и невероятно глупому существу очевидное.       — Ясненько. Мне нужен анализ твоей крови. Представь, что я добрый доктор и хочу помочь тебе. Просто приложи сюда палец.       Что я и сделал.       — Эй, больно! — дёрнулся я.       — Ещё расплачься тут. Подожди.       — Слушай, всё вроде вполне нормально, — сказал я. — Может, я пойду?       — Куда? — спросил он грубовато.       — Туда, — указал пальцем. — Я тут у тебя пару окон распахнул, ничего?       — Каких, нахер, окон?! Тут их отродясь не было, чтобы такие, как ты, их с дверями не путали.       — Теперь есть, — поздравил я его, — ладно, если я буду нужен, позовёшь. — И развернулся.       Я вернулся за стол к Коту, Мерлю и несчастному Ромейро. В их обществе я наконец-то почувствовал себя в своей тарелке.       — Нагулялся? — спросил меня Кот.       — Ага.       — В карты играть будешь? — спросил меня Ромейро. — Я разжился колодой для сабакка. Стазис-поле тут есть.       — Это хорошо. Колода — это всегда неплохо, — сказал Мерль.       — Давай, — кивнул я. — А на что? Сомневаюсь, что у Кота что-то есть.       — Ставлю минуту, — сказал Кот невозмутимо.       — Две, — сказал Мерль.       — Пожалуй, тоже поставлю две, — включился в игру Ромейро.       — Попробую пока одну, — сказал я. В голове метались мысли одна другой необычнее.       — А штраф? — спросил нас Ромейро.       Посовещавшись за перебор, назначили один час.       Игра шла вяло. Как оказалось, правила игры известны только двум из нас. А Кот, разлёгшийся прямо на столе, не стесняется заглядывать в чужие руки. Раздавать он тоже отказался.       Я глянул на стол. У меня в руке, выложенной на стол, были: Контрабандист, Госпожа кубков, Сит, Командир посохов и Девятка мечей.       Свои карты открыл Мерль.       Мастер джедай. Лорд ситов. Колесо и Вселенная. Сверху лёг кривляющийся Идиот.       Кот подвинул свои. Впрочем, он и не заботился о том, чтобы держать и свой расклад в тайне. Охотник за головами и четыре туза всех мастей.       Последним открылся Ромейро.       Два контрабандиста, Шанс, Разрушенный корабль и Мастер кубков.       — Да ты мухлюешь! — обвинил он меня. Контрабандистов в колоде действительно только два. И не более.       — Посмотри, — сказал я. — Они же разные. Твои контрабандисты люди, а мой — твилек.       Картинки дружно закивали, подтверждая мои слова. Один только Охотник за головами у Кота разозлился и едва не выпрыгнул из рубашки.       Тогда никакого мошенничества здесь быть не может — согласились мы дружно. Не может быть более двух одинаковых карт.       Игра шла вздорно. Карты то пропадали, то появлялись. Вдобавок они совершенно не заботились о том, чтобы сохраняться в нужном количестве и хамелеонили даже в поле стазиса. Заодно моё чувство будущего совсем отказало в направлении других игроков, оставив мне лишь самые крохи только о моём грядущем.       Наигравшись вдоволь, я добыл себе для каких-то целей девять с четвертью часов.       — А мы почти собрались, — сказал Кот, потирая лапки.       — Не возьму в толк, что ты хочешь сказать, — сказал я.       — Это зависит от того, что мы опускаем в сказанном как очевидное, — предположил Ромейро.       — Дело в том, что слова — это слова. А вещи — это вещи, — продолжил Мерль.       — Это мне известно, — кивнул я.       — И Кот говорил не о словах, хотя и вынужден был их произносить. Образ предмета не тождественен самому предмету. И те вещи, которые ты носишь здесь, — он указал мне прямо в лоб, — они только лишь отражения, тени. Хотя иных предметов и другого мира, кроме как умещённого здесь, ты и не имеешь.       — Чего отражения? — спросил я.       — Настоящих, конечно, — сказал он так, словно бы я зря подал голос, лишь демонстрируя свою глупость. — Искажённые, неполноценные, поблёкшие….       — Ты сгущаешь краски, Мерль, — прервал его Кот. — И явно хватил лишку. Кроме того, как не тебе знать, что и «настоящее» — лишь иллюзия. Или такое же отражение, ведь нет границ и нет начала. Как и конца.       — Без слов не будет и предметов. А будет каша из линий и цветов, — сказал я в защиту риторики.       — Возможно. Всё возможно, ведь у теней нет конца, — Мерль на миг задумался. — Но та реальность, которую ты видишь даже сейчас, замечу, — это образы настоящего мира, отражённые в твоём внутреннем мире, собственной карманной вселенной, «реальность от первого лица», если так будет понятнее. Сечение, разрез, если ты что-то в жизни конструировал.       — Это очевидно, — ответил я. — Я имею представление о природе сознания.       — Хорошо. Хотя и сказано чересчур самоуверенно. Но это первый шаг к пониманию. Вернее осознанию, если ты уважаешь точность.       — Если гнаться за точностью, то можно так никогда никуда и не попасть, — возразил Кот.       — Умолкни на миг, — велел ему Мерль, сверкнув глазами, в которых на миг зажглось пламя. — Я имел в виду не искажённое понимание чего-то неизменного, нет, это не пустое философствование, это строгая наука. Мир один. Нет никаких отражений как чего-либо отдельного и несвязного. Они часть мира, и все они его как раз и создают. Но каждый раз, когда разрешается неопределённость, единое и неразрывное мироздание не разрывается на части — событие происходит всеми возможными способами.       — Но наблюдаем мы только одно, — осторожно заметил я.       — В том-то и проблема, — ответил Мерль. — Возможно всё, но наблюдается только что-то одно.       — Что-то одно… какая нелепица, — сказал Кот. — Разве не ваши собственные умники утверждают, будто бы даже простой Кот может быть и живым и мёртвым.       Я, стукнув ногтем, выгнал с карты лишнего гостя обратно на соседнюю с нею пластиковую пластинку и ответил:       — Я, кажется, понял, что ты хочешь сказать, — обратился я к Мерлю, игнорируя дурачащегося с картами Кота. — Есть единый мир, описываемый одной волновой функцией, которая никогда не схлопывается. Но для завершения процесса измерения какого-либо квантового события этот мир необходимо разделить на наблюдателя, производящего измерение, и объект, описываемых каждый своей волновой функцией.       — В итоге получаются не только разные значения измеряемой величины, но и, что характерно, разные наблюдатели, — сказал Мерль. — Но наука никогда тебе не объяснит, как получается вот так.       Он поджёг сигарету от пальца. Кольцо на пальце втянуло часть пламени в себя.       — Действительно, — сказал я.       — А ты вообще существуешь? — спросил я его.       — Решай сам, — вздохнул Кот       — Он прав, — выгнул бровь Мерль. — Но ведь тебе не понравится, если я рискну доказать тебе это.       Я отодвинулся от его кольца и удавки, наброшенной на руку, словно браслет.       — Но я всегда смогу свести это к двустороннему взаимодействию субъекта, одновременно являющегося объектом.       — Или оправдать тем, что не всё во власти ограниченного разума, есть и иные механизмы, верно? Или ты не в должной мере сам познал себя, — продолжил Мерль. — Воля и Разум должны быть объединены для этого.       — Думаю, что это надо обдумать.       — Между тем, есть куда боле важное дело. Выбирай карту, — протянул мне колоду Мерль.       Через продолжительное время я, наконец отвлёкшись от игры, посмотрел на часы. Часы в ответ смотреть на меня не стали. Сколько я ни пытался сконцентрироваться на цифрах, но они размывались, мягкими тенями стекая с экрана вниз.       — Что-то не так? — спросил меня Ромейро.       — Не могу сообразить, что мне нужно. Что сейчас нужно, а что нужно было вчера. Никак не вспомню, — сказал я потерянно.       — Какое такое вчера? — удивился Кот. — Всё, что тебе нужно, так это сейчас.       — Да и сейчас в толк не возьму, чего хочу.       — Тогда придумай, — предложил он мне. — Вся недолга.       — Видать, спряталось это моё желание.       — Играет в прятки. Тогда его надо найти! — радостно возвестил Кот. — Можно поискать вместе, — предложил он мне. И искрящейся кометой улетел вдаль.       — Пока ты здесь сидишь, он ищет, чем же тебе заняться. Может, и сам этим займёшься? — спросил меня Мерль.       — Пожалуй, — согласился я.       Выскользнув из желе, в которое превратился мой стул, я пошёл вдоль любопытных стен, выискивая Кота или спрятавшееся желание.       Из стены торчал один хвост, за который я бесцеремонно дёрнул. Хвост пропал. Зато вместо него из стены высунулась его голова.       — Эй, да ты в стене! — сказал я Коту, полагая, что он может и не понимать, в какой ситуации оказался.       — Стена существует только в твоём сознании, — ответил он мне, снисходительно мурлыкнув. — Кроме того, все стены — это двери, только хорошо замаскировавшиеся.       — Однако я её вижу. Значит, она хотя бы существует, — я был доволен тем, что подловил Кота на его собственных положениях.       — Для начала это ты её видишь, а не я. А потом никто вовсе не заставляет тебя на неё смотреть, — он взял в лапу мой значок, выпавший из кармана.       — Эй, верни значок! — сказал я, сделав шаг вперёд.       — Тогда догони меня, — улыбнулся, блеснув доброй сотней острых зубов, Кот. — Заодно поможешь мне с поисками.       И исчез в стене. Я стоял, как идиот, смотря на дрожащую в воздухе плиту. Спустя миг голова кота, вооружённая широкой улыбкой, показалась вновь.       — Эй, чего встал? Ты же и раньше менял точку зрения. И сам, и у других не любимых тобой предметов. Оставаться здесь не имеет смысла.       Точка зрения у предметов, гм… Хотя я, кажется, понимаю, о чём он. Я закрыл глаза и сделал шаг вперёд; ничего не произошло. Я ещё несколько продвинулся вперёд короткими приставными шагами и открыл глаза.       Я стоял на дорожке из камня, утыкающейся в соседнее накренившееся под солидным углом здание. Кот замер за моим левым плечом.       — Пойдём, Мяу?       — Пошли, — легко согласился я.       1) Километр на американо-военном жаргоне. Во вселенной ЗВ сокращается так же. Во-первых, так быстрее говорить, а во-вторых, счастливо жившие в неведении о метрической системе американские военные, вынужденные встретиться с километрами на войне, вольно сократили это слово. А встречали они его, потому что стандарты НАТО вынужденно опираются и на метрическую систему. Могу и ошибаться, но слышал именно подобное.       2) Пренебрежительное название самого низкого ранга в среде штурманов. Штурман — это корабельная должность, а не ранг. Ранги же таковы:       0) профан или «груз» — не знающий науки.       1) Оператор навигационного оборудования (кнопкодав) — 50% среди всех штурманов       2) Прокладчик гипермаршрута (кривопрокладчик) — 35%       3) Гипернавигатор, или проще навигатор III ранга. 10%       4) Навигатор II ранга. (Навигатор-специалист) 4%       5) Навигатор I ранга. (Мастер-навигатор) 1%       6) Навигатор вне рангов (встречаются столь редко, что специальных прозвищ они так и не получили. Действующих в Галактике внеранговых навигаторов можно перечислить по именам на память. Одних способностей, чтобы получить это звание, мало — необходимы зафиксированные достижения)       Считается (разумеется, навигаторами среди штурманов), что интеллект штурмана пропорционален его рангу и большой разницы между достаточно сообразительным человеком, умеющим нажимать на кнопки, и «Оператором навигационного оборудования» не наблюдается. И оттого этот ранг лишний и только позорит звание штурмана. Тем более, неудержимая поступь прогресса позволяет обходиться в простых путешествиях и вовсе без штурмана. Что сильнее девальвирует это звание. [Данная классификация выдумана левой пяткой автора]       3) Олег ошибается. В ДДГ есть расы разумных растений.       Хотя растения на то и растения, чтобы не иметь нервной системы, а если таковая всё же есть — такой организм называть растением некорректно. Но из уважения к канону и принятым в нём терминам — разумные "растения" в ДДГ существуют.       4) Ученые PEAR утверждали, что человек может изменить этот результат мысленным усилием. За 28 лет — программа закрыта в 2007 г. — были проведены тысячи экспериментов, включающих в себя более 1,7 млн тестов и 340 млн бросков монетки. Вроде бы результаты подтверждают существование телекинетического эффекта — но очень слабого, в среднем не больше нескольких десятитысячных. Но даже эти довольно жалкие результаты другие ученые оспаривают; утверждается, что в полученных данных имеются малозаметные систематические ошибки.       5) AutomaticAutomaton, наши горе переводчики канона старательно тянут англицизмы, не давая их перевода, теряя при этом часть смысла. Всякий раз, когда я могу дать смысловой перевод, я постараюсь давать именно его, а не иностранное название.       6) Из правил сабакка. Перебор в этой карточной игре Галактики приводит к «разбомблению» — установленному штрафу в общую кассу.       7) Олег ошибается. Или сильно упрощает.       8) Пусть в Галактике и не растёт конопля (лат. Cánnabis), но группы веществ должны существовать, как и необходимые для них названия.