Принцип неопределённости

      

— Но как нам сделать такой звездолёт?       — Никак. Но вы можете сделать механизмы, которые сделают механизмы ещё меньше, те сделают механизмы ещё меньше, а самые маленькие смогут построить ваш звездолёт.       790-й о космолёте. LEXX       Музыка:       AC Syndicate OST / Austin Wintory — Jokes Jokes Jokes       Assassin's Creed Syndicate (Russian cover by Sadira) — Смех! Смех! Смех! — (Jokes! Jokes! Jokes!)       Automat — Droid

      Двери мертвецкого склада остались позади, там же я бросил и всё, к чему рискнул там притронуться. За исключением дроидных мозгов: они мирно — или не очень — спали в своих массивных глазастых оболочках.       Если это существование можно назвать «жизнью», то живы ли они? Мертвы? Или никаких границ, как обычно, не существует? «Слегка мёртв». «Отчасти жив». Теперь и я задавался этим вопросом вслед за Неспящим. Спали… нет, сон не прерывает процесс ощущения, пусть тот и становится интроспективным, опуская мост между ясным, освещённым сознанием миром и великой Тенью. Поэтому дроиды были скорее мертвы, чем «живы». Лишь подача электрического питания свершит акт воскрешения.       Действительно верно, должно быть, то предположение, что я натягивал на явления неподходящие термины. Становятся сложнее явления — усложнять следует и язык. Вопреки широко тиражируемой глупости, что явление только тогда понятно, когда может быть объяснено в простых терминах. Оно может попросту не осмысляться в примитивных определениях из обывательского лексикона. И нет в этом ничего дурного.       На выходе меня встречал Бода — сидя на принесённом с собой коврике. И правильно, в его-то возрасте надо беречь задницу от промерзания. Кряхтя, он поднялся: к земле его тянул видавший виды крепкий панцирь, несколько пластин брони прикрывали руки и ноги, меч тускло блестел на потёртом поясе. Ни бластера, ни щита при нём не было. Странно. Рядом валялся какой-то свёрток.       — Ты ещё жив, — кивнул он себе. Неужели опечаленно? И для кого это было произнесено? Учитывая, что я умел скрываться в Силе, но не от самой Силы, Боде это должно было быть известно уже давно.       — Ожидали иное? Расстроены? — хихикнул я.       — Почти, — согласился он. — Если ты так сильно стремился к своей погибели, то кто я такой, чтобы тебе мешать? Я оставил твою судьбу Силе — избрав недеяние.       — Подумать только, джедай идёт вслед за мной, но не стремится спасти мою жизнь… отчего это? Не вам ли поручено следить за сохранностью источника тайного знания?       — Ты сам знаешь ответ.       — Знаю, — согласился я. — И не могу не радоваться вашему выбору. Так называемое «недеяние» — ложь! Попытка ускользнуть от выбора, заключающегося в том, чтобы обречь на гибель одного ради жизней других. Выбора, который вы всё же совершили... и мне нравится это выбор.       — Странно, — раздраженно сказал Бода. — Я уверен, что не стеснял твоей свободы. А тем более ничего не решал за других. И не могу понять твоего повода радоваться.       Меня уже несло.       — Нельзя бежать от той истины, что это вы принимаете решение, кому жить, а кому умереть. Если уж обладаете возможностью влиять на это — иначе для чего вам меч? Вы — и никто более. Ни Сила, ни какие-то там «окружающие», которым вы... как это у вас, джедаев, говорят… служите.       — Меч для самозащиты.       Я громогласно расхохотался.       — Ладно, я не буду рассуждать про саму абсурдность «самозащиты» как понятия или явления. В мире-то с ограниченными ресурсами… — меня вновь пробило на хохот. — Но самое главное — сейчас вы поступили, как желали, а не так, как того требовали должностные обязанности. Как такое может не вызывать восхищения?! — заключил я. — Я не скрываю того, что алчу лишь своей выгоды, но я не лицемер и не склонен выказывать показное возмущение чужими поступками, идущими вразрез моим интересами. Более того, я искренне уважаю тех, кто следует только лишь желаниям своей собственной души.       — Моей… души? Нет, ты ошибаешься, — возразил Бода. — Я человек старый, могу и не успеть за таким прытким молодым человеком, как ты... Тем более, даже не удосужившимся сообщить о своих планах. Ты нужен великому магистру, но нужен ли Силе? Вот в чём вопрос. Именно ей — при чём тут мои устремления? Ты сам решил разгребать всё в одиночку.       — Не верю я в бесплатность услуг, — ответил я.       — А я-то думал! Что ты поступил почти как джедай — встретил опасность лицом к лицу. Вышел на встречу головорезам, не стал подвергать опасности окружающих, — поюродствовал Бода.       — Почти?       — Джедай предупредил бы товарищей о своём поступке. Что бы ты ни говорил, а это твой выбор — свернуть здесь свою шею. Но ты жив: ты продолжаешь нарушать баланс на целой планете. Это меня удивляет. И печалит.       Я зажёг крошечный огонёк над ладонью — это действие уже не требовало никаких усилий, огонь вызывался к жизни совершенно естественно. Не сложнее хлопка ладонями.       — Подумать только, ты ещё и пиромант, — сказал Бода. — Редкий дар. И опасный — в том числе и для тебя самого. Сколько ещё ситов у тебя в рукаве? Нет — мне ты не скажешь, не станешь же выкладывать их все на стол — чем ещё в будущем можно будет откупиться от Боско Ваалери?       — Нет-нет, я не пироман! — возразил я, осматривая светлеющий небосвод. Сквозь серость туч начинала просачиваться синева. Звезда лиловой каплей отрывалась от горизонта и знаменовала наступление нового дня: цикл продолжался. Нужные жертвы были принесены. Я сел на остывший за ночь пермакрит, следя за стремительно-медленным перемещением светила. — Знаешь, до чего я недавно додумался? — спросил я Боду.       — И до чего же? — подозрительно поинтересовался он.       — В отличие от обычных чувств, пронзающие мир посредством Силы не скованы такими заметными пространственными ограничениями. Достаточно того, что ты мог быть или когда-нибудь только будешь — или даже возможно — будешь в этом месте, а не того, что ты находишься там прямо сейчас. Довольно хоть какой-то с ним смысловой связи — а связь, в самом общем смысле, существует со всем сущим. А с чем не существует — того, собственно и нет вовсе. Так, если напрячься, можно ощутить нечто сколь угодно далеко от себя. Через расстояние или даже время. Когда все дистанции, как пожарные рукава, туго свёрнуты в твоей голове, — я указал большим пальцем себе в висок, покрутив ладонью, — они не кажутся непреодолимыми.       — Неужели? А я-то не знал… Это не только сложно, но и опасно. Может убить тебя. Такие техники Силы применяются редко и далеко не всеми джедаями. И совсем не просто так.       — Это не всё, — продолжил я, — воздействие, влияние Силой в чём-то сродни ощущению — в том числе и по расстоянию, на котором оно возможно.       Я взмахнул ладонью, уцепившись за «якорь» шпаги, уже подвергавшейся воздействию Силой, представив себе залитое ГСМ помещение. Посмотрел сквозь огонь, визуализируя картинку, и дунул, посылая пламенный привет через разделяющее нас пространство.       Спустя удар сердца с громким хлопком из здания вынесло целую дюракритовую плиту — ровно там, где я прошёл через неё. Очевидно, сдетонировали пары: показались языки пламени, потекла горящая жижа из других танков, разбитых объёмным взрывом.       — Вот теперь можно и уходить, — довольно сказал я.       — Это было так необходимо? — спросил Бода.       — Огонь очищает, — пожал я плечами.       — Там могли быть раненые.       — Уже трупы. Отчасти вашими стараниями. А ещё в каждом килограмм-другой бактерий. Живых до сих пор. Их тоже надо всех спасать? Миллионы, если не миллиарды невинных жизней…       — Не стоит казаться циничнее, чем ты есть на самом деле, — прищурился старый джедай. — Вредно постоянно носить броню.       — Моя душа — только моя. Хочу — закую в цепи, хочу — заложу в ломбарде. Хочу — назову её сознанием.       — Ты на ногах не держишься, уже шатаешься. А ещё под кайфом. Зрачки расширены, речь несвязная. Множественные повреждения! — он через Силу, не спрашивая меня, пересчитал мои кости: для меня это не осталось незамеченным. — Вот оно что!       — И что? Это стимуляторы, — сказал я. — Мне надо проспаться? Сам знаю.       — Перемешать ударную дозу обезболивающего и «боевой коктейль», рассчитанный даже не на твою биохимию — сумасшедшая идея. Лети-ка ты сразу в Храм, к медикам, — напутствовал меня мастер. — Кстати, это твоё?       Он бросил мне трёхликое оголовье от трости. Ладонь бессильно схватила воздух: я не смог его поймать. Обидно. Но с учётом намерений бросившего и моего состояния, всё логично: оголовье попало точно в цель. Однако это не отменяло необходимости вставать и поднимать его с «земли».       — Моё, — кивнул я. Пару царапин можно было и заполировать.       — Глупо было оставлять там такое. Подставляешь не только себя, но и весь Орден. Переводя на твой язык — «себя два раза».       — Спасибо, — я слегка поклонился ему. В который раз я терял «трость» — и какой уже раз мир напоминал мне о необходимости решить эту проблему. О необходимости твёрдой опоры.       — Зачем тебе эти дроиды? — не преминул спросить джедай.       — Они слишком много знают, — не солгал я. Именно что знают, а не являются «носителями информации».       — Вернёшься в Храм? — не теряя надежды, спросил меня Бода. И он явно думал не о моей безопасности.       — Как-нибудь сам разберусь. Как насчёт того, чтобы оставить и это Силе? Раз она так чудесно справляется?       Не прощаясь, я развернулся и побрёл прочь от старого джедая. Пока он не принял мои слова близко к сердцу и не решил собственноручно убить меня. За спиной яркие языки уже лизали окутанные дымом стены: выпущенный на волю дракон проявлял свой алчный характер. Горели уже помещения, соседствующие с топливным складом: баки системы пожаротушения оказались сухи — огонь распространялся по этажам даже быстрее, чем мои ноги уносили меня из этого места. Напор в гидрантах, видимо, отсутствовал. Отлично — из всех улик я боялся только за пробы ДНК, а они замечательно разлагаются при высокой температуре. Немного огня никогда не повредит.       С треском вышибло ещё пару окон, жаркий гул нарастал, пока я, стиснув зубы, ковылял, вцепившись в перила. Что там такое хранили? Набрал номер Сольвина, и спустя полминуты в сфере-голограмме возникло его заспанное лицо. Первый раз он предстал мне без очков — ничто не дополняло его помятую козлиную бородку.       — Надеюсь, ты звонишь по серьёзному поводу, — сказал он.       — У тебя не найдётся свободного спидера? Вроде того гнилого корыта, которое ты одолжил Траверу чуть более года назад?       — Хочешь сказать, почти два года назад? В гараже пяток аэроспидеров стоял, я гляну.       — Быстро же время течёт… — заметил я, пытаясь найти временные и пространственные ориентиры: забавно, но я не помнил даты ни одного из событий, в которых мне довелось принимать участие. — Живу настоящим моментом. А момент сейчас не самый подходящий!       — Такси, значит, взять не можешь. Что там стряслось? А! Вижу, — сказал Сольвин, разглядев актуальные декорации. Если голокамера на моих очках работала как надо, он должен был заметить отблески пожара.       — Я не стал бы звонить, если мог. Отсюда лучше убираться на личном транспорте, а его у меня нет. Остальное обсужу, когда буду в машине. Если, конечно, будет интересно.       — Ладно, пока ты платишь — я заинтересован в том, чтобы ты жил как можно дольше.       Мы договорились о месте встречи — и спустя минут десять я, пригнувшись, залез внутрь вытянутого скоростного спидера, за штурвалом которого сидел лично Сольвин.       — Я даже и не знаю, что сказать, — заметил я, плюхаясь в удобное кресло.       — Ты необычно скромный человек, Олег. Тебе херово. Тебя, возможно, подстрелили или подрезали. Ты хромаешь. Тебя хотят убить, хотя это уже перманентно. Тебя нужно вывезти с места преступления — так чтобы не скомпрометировать через базы такси, доступные копам, и что хуже — любому охотнику за головами с хорошими связями. Но нет — всё чего ты просишь, это о простеньком спидере!       — Этого было бы достаточно. Обычный металлолом с автопилотом, — я снял намордник респиратора, нацепленный, чтобы не надышаться какими-нибудь токсичными продуктами горения.       — Нет, извини, Олег, но это было бы по-хаттски с моей стороны. Ты попросил — я прилетел. Что там случилось?       — Спровоцировал убийц на конфликт, добил выживших: подавляющая часть случившейся резни — не моя работа. — Я снял шлем и перчатки, взглянув вниз через полностью прозрачную дверь спидера. — Даже не думал, что там такой бардак с пожаротушением. Вот это ад! — восхитился я.       Сверху был виден масштаб пожара: он напоминал извержение небольшого вулкана. Его уже заливали сверху — подогнали огромную репульсорную цистерну и сбросили сотню-другую кубометров воды вниз. Всё, чего этим добились — дым стал жёлтым.       — Трофеи? — спросил меня Сольвин, косясь на головы дроидов, по-дикарски привязанные к поясу. За неимением седла.       — Они могут знать кое-что о заказавшем меня человеке, хочу покопаться в их памяти, — ответил я. Этому тоже лучше не лгать. Несмотря на то, что ИскИн его очков и можно было задурить незаметно для его владельца.       — Хорошая идея. Но, надеюсь, месть ты отложишь, и позволишь сначала сделать мне мой личный шедевр.       — Да, я не тороплюсь. И когда мой заказ успел стать «твоим личным шедевром»?       — С тех пор, как я взялся вести этот проект как ГИП[1](1). Очень важно, чтобы ты взглянул на эскизный проект, меньше переделывать придётся. Моя контора разрослась настолько, что сейчас я редко беру штурвал в руки. А твой заказ подвигнул меня на личное участие. И много ещё на что.       — Взгляну с большим удовольствием.       — Моя медкапсула в твоём распоряжении. Мой дом — твой дом.       — От того, чтобы подлечиться, не откажусь. Но давай доберёмся сначала до моего жилища, надо кое-что захватить. Минут десять займёт, не больше.       — Не вопрос.       Но в гостиницу я так и не попал — её оцепила полиция, вокруг зависли спидеры аварийных служб, взлетали и садились экипажи неотложки, и, завершая картину, вокруг, как стервятники, нарезали круги журналисты. Первые два этажа словно вырвало из здания — проходную, роскошный ресепшен, памятный мне зал с замкнутым биомом. Всё это уже потушили, но горело знатно. От жара повело металлические стены, почернела посадочная площадка, обуглились припаркованные спидеры.       — Похоже на термический детонатор, — сказал я. — Военного образца, а не самоделку из сырого барадия. Даже не ручной — что-то вроде заряда к гранатомету: взрыв очень мощный.       — Выглядит так, что его пытались пронести, но не вышло, — заметил Сольвин, замедляя посадку. — И я не хочу знать, где ты видел, как взрывается барадий.       — Пожалуй, заходить туда не будем, — решил я.       — Хорошая идея, — согласился инженер, меняя маршрут.       Пока летели до конторы Сольвина, я вновь зашёл на биржу убийств, открыв обсуждение моей персоны: там уже накопилось более пяти тысяч комментариев, разбирать которые у меня не было времени. Но хотелось. Дело было даже не в любопытстве — обычном для социального животного желании знать чужое о себе мнение — там действительно могла быть ценная информация. Хотя и его полезно знать… но пять тысяч комментариев того не стоили.       Оставил сообщение:       «Ящер, капитан со всей командой, ген’дай и болтливый дроид — всё» — Доброжелатель_9977       Спустя минуту посыпались сообщения:       «И кто это тут такой умный выискался?» — Кало_Норд_да_тот_самый[Легенда]       «Если это тот «капитан», о котором я думаю, то он мастер своего дела. Кто бы ты там ни был — пока не будет проверенной информации, я тебе не верю» — Стоящий_в_тени_дерева       «Мужик, ты вообще кто? Логин какой-то, не подтвержденный толком. «Ящер» какой-то, «капитан». Ты тоже заинтересовался заказом? Набей себе сначала рейтинг на целях попроще: убийство Олега — задача профессионалов. Тут придурков не любят» — Фал-Кона[дилетант]       «Ген’дай, говоришь? Пиздишь же, как дышишь» — Г_в_и_д_о_2_1       «Привет, тоже думаешь взяться? Оставь нам — тут конкуренция и так зашкаливает. Такие деньги за убогого одиночку никогда не выставляют» — Антилесс9568[профи]       Форум имел ограничения — писать в него могли подтвердившие свою репутацию охотники, либо вложившие большие деньги заказчики. Я, как выяснилось, тоже был «заказчиком» — в зачёт пошёл мой «страховой» взнос. Хотя внести его можно было и полностью анонимно, но тогда я не смогу вывести деньги обратно.       «Антилесс9568, я всего лишь тот, кто лучше всех вас справляется с вашей задачей и делает это ежедневно. Имён я не спрашивал — было некогда, когда кромсал их на части. Вы все тоже умрете, если не бросите эту затею. Да и если бросите — тоже умрете. Истины ради» — Доброжелатель_9977       Мне ответили:       «Если этот, кто я думаю, то вступать с ним в дискуссию даже по сети опасно. Я отписываюсь» — Стоящий_в_тени_дерева       «Стоящий_в_тени_дерева, думаешь, это Олег?» — Фал-Кона[дилетант]       «Неужели, и вправду отписался?» — Антилесс9568[профи]       «Да херня это» — Г_в_и_д_о_2_1       «Нет, ну кто ещё способен на полном серьезе постоянно так разговаривать? Олег, разумеется» — Кало_Норд_да_тот_самый[Легенда]       «А я вам говорил. Такие огромные суммы не назначают только потому, что цель сильно кому-то досадила. Охота за Олегом вызвала ненужные конфликты уже между нами. Такое уже случалось, но вот вам новый пример: вместо того, чтобы объединять усилия и уже решить вопрос, самого Хмурого Санторини зарезали ещё на орбите Кореллии. Кто-то решил, что у него могут вырвать награду, а в итоге погиб сам. Чёртовы кретины!» — Восск[Член Гильдии охотников за головами]       «Гильдия, как всегда, дальше своего носа не видит. Знаешь, я слышал, что «зарезали» его световым мечом. Неужели нельзя было послать специалиста по одарённым? Целый Дом просиживает штаны по кантинам Шаддаа, удивительное дело! И после того ты удивлен тем, что кто-то берется выполнять за вас вашу же работу. Меня с каждым годом всё сильнее разочаровывает ваша Гильдия» — Кало_Норд_да_тот_самый[Легенда]       «Без комментариев», — Восск[Член Гильдии охотников за головами]       «Как обычно. А наши друзья, ты знаешь о ком я?» — Кало_Норд_да_тот_самый[Легенда]       «Могут опередить нас всех» — Восск[Член Гильдии охотников за головами]       «Не буду стоять у них на пути» — Кало_Норд_да_тот_самый[Легенда]       Я написал сообщение:       «Было приятно с вами пообщаться, буду рад помочь любому, страдающему несовместимой с жизнью глупостью, со своевременной эвтаназией» — Доброжелатель_9977.

* * *

      Судя по всему, кто-то действительно нанял Гильдию для моей ликвидации. Не доверяя свободному рынку, его невидимым рукам, кинжалам и бластерам. Ожидаемо, в действительности.       Удивительно, но чем я им всем мешаю жить? Недавно кто-то внёс ещё средств — число кредитов, внесенное за мою голову и округлённое до миллионов, стало четырёхзначным! Столько в виде наличных надо перевозить в спидере — в руках не унести. Разве что, если ты — вуки. И то недалеко.       Заказы же, совершаемые в Гильдии охотников за головами, не были публичны, методика их выполнения контролировалась, а немногие охотники, состоящие в этой почтенной организации, следовали определенному внутреннему распорядку. Созданному для поддержания репутации этой команды весьма искусных душегубов. Хотя, как я слышал, дела у них шли всё хуже и хуже. Но, что было важно и мне любопытно — они организованно распределяли заказы между своими членами, не создавая конкуренции за самые ценные головы. Индивидуально подбирая подходящих исполнителей для каждого заказа: будь то убийство, кража информации, похищение человека, или даже предоставление его вполне официальному суду. Это в итоге улучшает положение каждого отдельного члена Гильдии. В идеале так, что никто не сможет ещё сильнее улучшить своё положение так, чтобы оно не ухудшилось у кого-то другого.       Это предельно рационально, иначе говоря, рационально «по Парето»(2), но развитие галактических коммуникаций — Голонета и появление ряда куда менее щепетильных голо-бирж убийств упростило контакт непосредственного исполнителя с заказчиком, усложняя в свою очередь жизнь традиционным организациям. Да и самим охотникам, в действительности!       Прекрасный пример случая, когда невозможность совместно координировать действия привела к тому, что каждый убийца, преследуя только свои собственные интересы, ухудшает групповые результаты. Причём, в итоге, стремясь к максимизации своей выгоды, охотник «парадоксальным» образом упускает её — убитый конкурентом, стремящимся к тому же самому. Бинго!       Но даже если убийцы условятся о некоторых понятиях и начнут действовать совместно, любой из их числа имеет мощнейший денежный стимул наплевать на договоренность и взяться за столь ценный заказ в одиночку; пройти вне очереди. Обойдя остальных «игроков». И если все прочие, в отличие от него, будут продолжать при этом соблюдать правила — он гарантировано получит хороший барыш. Какой непреодолимый соблазн, верно?       Но, как поётся в одной песенке — «о чем забыл Бобби»? А о том, что «он не один, кто больше всех деньги на свете любил»(3).       Если случится так, что никакого наказания за несоблюдение договорённости не последует, то рано или поздно кто-нибудь непременно нарушит построенную исключительно на доверии систему. Достаточно одного эгоистичного проходимца, причём эгоистичного в краткосрочной перспективе, а в долгосрочной — достаточно тупого, чтобы обрушить её. Ощипать и испечь курицу, несущую золотые яйца. Хотя его «тупость» спорна — ведь он помнит, что «он не один, кто больше всех деньги на свете любил». В такой ситуации важно успеть зарезать курицу первым!       Очевидно, что нельзя построить общество с абсолютным доверием между его членами, а при абсолютном доверии — с абсолютным взаимопониманием. И нельзя обеспечить стопроцентное наказание для нарушителя — всегда будет тот, кто избегнет наказания. Осознание этого автоматически приводит рационального человека к необходимости участвовать, на примере охотящихся на меня убийц, в кровопролитной конкуренции между собой. А в случае куда более мирного общества — к разумному недоверию к незнакомцам. Иначе можно остаться и вовсе ни с чем(4).       И от неустойчивого и временного состояния, являющегося, тем не менее, предельно эффективным (равновесия по Парето), система приходит в привычную для неё жесточайшую борьбу за кредитные чипы. Иначе говоря, в равновесие Нэша(5).       Я, разумеется, утрировал; задача, если правильно рассматривать её в теории игр, была куда сложнее — и убийц много, и список жертв достаточно велик, и все они различны. Но почти везде сейчас довлело именно равновесие по Нэшу.       Поэтому единственным способом, поддерживающим эффективность по Парето или хотя бы её подобие в среде не обладающих кристальной честностью разумных, принадлежащих вдобавок ещё и к разным видам, очевидно недостаточно хорошо друг друга понимающим, является ультранасилие. Страх неотвратимого наказания за нарушение общественно полезных правил. И иногда медовый пряник, вручаемый за их соблюдение.       Справляется с этим и обученный с их помощью мозг, достаточно пластичный, чтобы на уровне мотивации отвергать одни только мысли о таких поступках, но недостаточно гибкий, чтобы управлять своей «прошивкой».       Так, на практике, та же навязшая на зубах «дилемма заключённого» (уже, правда, ей по-настоящему не являющаяся) в некоторой мере решается показными убийствами осведомителей и жестокими пытками «стукачей». Но потребность в этих экзекуциях сама по себе говорит, насколько это состояние «искусственное». Хотя оно не более и не менее «искусственное» или «естественное», чем любое иное, поскольку сами эти слова лишены когнитивного смысла за пределами биологической науки или юриспруденции. Всё в равной природе подчиняется физическим законам; законам природы.       Продолжая мысль, племенная мораль, примитивная нравственность, эффективно работавшая в палеолите внутри малых групп приматов, неожиданно разросшихся до целых стран, планет и звёздных секторов, выпестована жесточайшей конкуренцией между этими самыми небольшими группами обезьян, как правило, приходящихся друг другу родственниками.       В таких условиях отношения между членами стада, стаи (но не между стаями!) по причине воздействия группового отбора должны стремиться к Парето-равновесию. За счёт конкуренции групп, а не отдельных членов. Стая должна быть максимально эффективна. А не её представитель на фоне подобных ему. Иначе он не получит от этого эволюционных преимуществ.       Но помимо группового отбора работает и индивидуальный, и чем он действеннее и значимее, тем выше выгода от нарушения предельно полезных для социума установок в свою пользу. К переходу от оптимального состояния, но неустойчивого, — к устойчивому, но, с определенной «точки зрения», неоптимальному. Однако наилучшему решению, например, для конкуренции за распространение и сохранение генов в рамках популяции. Безотносительно выживания всей популяции.       Эволюция — вполне себе игра, с элементом случайности, со сложными правилами, но игра. Однако отдельные люди в ней никогда не игроки — только лишь фигуры, иногда мнящие себя Мастером игры. Всё — игра, и хорошо бы в ней быть её Мастером.       Взаимодействие двух видов отбора и привело к тому, что конкурируют между собой различные стратегии — среди людей есть и «законопослушные личности», альтруисты, социально-ориентированные личности, зачастую действующие себе скорее во вред, чем на пользу, есть и «преступники», асоциальные персоны, моральные уроды, «эгоисты». Действия которых бывают как неудачными — их, например, сажают на электрический стул или затягивают на их преступных шеях сколький узел, так и оптимальными — когда они становятся главами корпораций; владельцами газет, заводов и пароходов.       Причём разорвать индивидуальный и групповой отбор не представляется возможным — по причине отбора именно генов, сидящих не только в самом индивидууме, но и во всех его родственниках.       Но в виде чего закрепился сдвиг к Нэш-равновесию? В виде общественной морали, удивительным образом не советующей идеального Парето-решения. Там, глубоко в нашем мозге, полном искажений и багов распознавания, видящем в желтом кружке с чёрточкой внутри — лицо, а в безответном, самоубийственном, выходящем за рамки рационального поведения альтруизме, что-то прекрасное.       Я не видел за всем этим ничего прекрасного или возвышенного, только один сплошной обман. Раздутую значимость природных адаптаций и неосмысленного альтруизма, по степени осознанности подобного актам самопожертвования пчёл. Попросту исполнение программы, кода. Сакрального в этом столько же, сколько в работе автоматизированной системы ПРО, а конкретнее в выполнении поставленной ей цели пусками зенитных ракет, оснащённых автопилотом и головкой самонаведения.       О да, мораль сложная штука, она может навязываться одними слоями общества для других: в своих интересах, но глобально в ней отражены сотни тысяч лет эволюции мемов и сотни миллионов лет эволюции генов, в течение которых сдвиг к Нэш-равновесию в рамках стаи или племени был полезен. Для стаи.       В итоге, наследием этой древней игры генов является когнитивное искажение «справедливого мира» и вера в то, что плохие поступки — «плохи» объективно, а хорошие — так же «хороши» сами по себе. Нет, можно, конечно, сказать, что от рождения лишённое социальных инстинктов человеческое существо впитывает их все при воспитании, но предрасположенность к ним заложена ещё в чертежах шкафов и полок, а вовсе не в литературной ценности заполняющих их мемов: эмпатия — могучая вещь. Не говоря уже о генетической предрасположенности, во многом очерчивающей темперамент, возбудимость, склонность к рефлексии, торможению агрессии, риску, готовности жертвовать мимолётным удовольствиями из-за обещанных в будущем больших благ.       А ещё, «подсознательно» или бессознательно, нечто в нашем разуме, вбитое тумаками за миллионы лет, заставляет нас верить, что одни поступки будут кем-то вознаграждены, а за другие нас накажут… даже если это вовсе и не так — ведь для поступков всегда нужны подкрепления и мотивация. Пусть и иллюзорные или не вполне осязаемые для сознания. Отчасти именно так рождается вера в того, кто всё видит, всё знает, и за всё должным образом когда-нибудь воздаст — вера во всемогущего Бога. Необходимая часть уравнения для устойчивости в состоянии по Парето. И, судя по тому, как уравнение сходится на практике, очевидно отсутствующая. Безуспешно пытающаяся заполнить пустоту на месте вопросов «почему?» и «зачем?», в том числе и в вопросах морали. Не говоря, разумеется, о её происхождении или тех случаях, когда она совпадает с выводами разума.       Или тех случаях, когда для обоснования своих желаний не ищут вообще никаких оправданий. Игнорируя причину его появления.       Несомненно, человеческое сознание гибкое; оно лишено сложных социальных инстинктов и фактически определяется воспитанием, совесть формируется по большей части обществом, а не природой. Поэтому эти идеи витают в основном в мемах — но они возникли не на пустом месте. И прививаются столь естественно не просто так. Базисы — энергетический и биологический — пока неизменные основы нашего бытия.       Тот, кто хочет изменить людей, должен их действительно изменять. Строго говоря, изменить хомо и нельзя, ибо по-настоящему изменённые хомо сменят и название. Ничто не меняется… И одновременно с тем всё — продукт неизбежных перемен. А потому такие «изменённые» хомо будут разумными существами, но уже не «людьми». Нет ничего дурного в том, чтобы перестать быть человеком. Напротив — это заманчивая идея.       Впрочем, метаморфозы не этих основ, а техносферы и экономического, а затем и социального базиса могут и должны вызывать перемены в этике, в степени доверия окружающим. Но медленно, шаг за шагом: общество инертно, консервативно — и это тоже закреплённый метод эволюционного выигрывания. Люди формируются обществом, при этом формируя само общество — что очень похоже на человеческий разум, переполненный обратными нейронными связями.       Система, способная к преобразованию себя самой и принятию решений, реагирующая на внешние воздействия, — обладает ли она собственным эпифеноменом? Любопытно. Но «нейрон» не осознает себя, как это делает весь мозг. И вряд ли сможет «представить» — каково это — быть системой из ему подобных.       Но эти жалкие попытки изменить поведение человека похожи на постоянное обстригание куста, вместо того, чтобы написать его ДНК-код таковым, чтобы, вырастая, он принимал заранее определенную форму. Стоит забросить секатор на достаточно продолжительное время, как регулярно обстригаемый куст вернёт геометрию дикого растения. Станет ясна иллюзорность таких «перемен».       Поэтому, не производя или не имея возможности производить манипуляции с человеческой природой — настоящей его сутью, общество пасут и стригут или, проводя библейскую аналогию, возделывают; пущенное на самотёк, оно со временем порастает сорной травой. Принимает неприятные глазу формы. Козлища всякие заводятся.       А если в роли садовников будут выступать, например, хатты… То это будет не сад, а гниющее болото. Или вот пример: такая «форма» общества, как анархия — царство свободы, напрочь лишённое садоводов с секаторами и пастухов с собаками — может быть построена только при наличии соответствующего ей базиса и «людей». Отчего я заговорил об анархии? Этой кисло-сладкой мечте?       Не оттого ли, что она ложно ассоциируется с плохо освещёнными гнойными кварталами Нар-Шаддаа? С этим переполненным экзотами всех мастей порочным Вавилоном? Где и гнездятся убийцы, ищущие моей крови? Отчего я никак не могу о ней не вспомнить, вынужденный заново переживать крушение всяческих моих надежд увидеть её там?       Пространство хаттов было таковым — хаттским, до навязчивости, во многих смысловых слоях. Хатты… Сами они вызывали такое отвращение у многих далеко не случайно. И вовсе не одним внешним видом, встречал я существ, имеющих вид и запах ещё гаже. Что не мешало тому же Траверу с ними торговать. В отличие от этих покрытых слизью гор жира.       Этот вид предельно эгоистичен, поступки хаттов не прошли испытание прокрустовым ложем морали. И не только «хомо» её версией. В сочетании размеров общества, анонимности и стремящейся к нулю значимости каждого отдельного его члена на фоне довлеющих в обществе отношений доминируют разумные эгоисты — строго следующие Нэш-эффективной стратегии.       И всех лучше с этим справляются виды-одиночки. Само по себе это невероятно странно для разумного — быть сверхэгоистом, лишённым нравственных, эмпатических искажений, неизбежно наличествующих у стайных животных. Но при этом обладать разумом и одновременно с тем отлично моделировать социальные взаимодействия. Даже не могу представить себе такой «социум»... Наверное, потому что я — не хатт.       Возможно, этот эволюционный казус порождён крайне долгим сроком жизни хаттов — у них полно времени, чтобы сформировать среду, отторгающую неприспособленных к ней существ. И его слишком много, чтобы безрассудно рисковать столь долгой жизнью.       Слизни обладают преимуществами над видами изначально социальными, несущими в себе «заразу» совести. Её можно рассматривать и как благословение, эволюционное преимущество, позволяющее эффективнее конкурировать группами друг с другом. Однако такое преимущество легко устранимо в социуме, в котором главенствуют лишённые совести существа и задающие правила игры… Достаточно разумные, чтобы поддерживать искусственный хаос и разобщение, недоверие и проросшую через все уровни конкуренцию — правила, согласно которым побеждают именно они — хатты.       Я могу преувеличивать долговременность планирования «Хаттской Империи», строить на пустом месте целую теорию заговора, но эта концепция была изложена самими хатами в письменном виде, положенная в основу их нынешней цивилизации.       Республика на этом фоне выглядела куда пригляднее, но пережёвывала людей с не меньшей алчностью. Понимание таких моментов могло помочь мне выжить в этой Галактике.

* * *

      Выйдя из бурлящего чата, я противоторпедным зигзагом просмотрел собранную на меня информацию: негусто — всё ценное профи держали при себе. Ни одно из моих действительно сомнительных дел в широко доступной биографии отражено не было. Ни бунт на шахте, ни даже мутная история с биологическим оружием. Человек, вернее «зелтрон», из ниоткуда.       Однако «рейтинг опасности цели» при этом стоял «высочайший». Надпись красного цвета. Выше его были только «предельный» и «не имеет никакого смысла». Бесперспективными в Галактике считались покушения только на три десятка лиц. Были среди них председатели нескольких корпораций, включая главу и по совместительству владельца «Цзерки» — Сурта Адрона, возглавлявшего этот почётный список, парочка правителей каких-то странных мест на Внешнем Кольце и, само собой, главы хаттских кланов — великих каджидиков. Оставшаяся половина списка состояла из джедаев и какой-то полулегендарной дамы, предположительно руководившей фалланасси. Организацией пользователей Силы, старающейся, однако, прятаться в тени. Вполне возможно, и в том же самом смысле, что и я сам. Делающая это настолько успешно, что о них мне посчастливилось узнать лишь из разговора с Реваном. А ещё в неё не принимали мужчин, поэтому их контактами я и не интересовался.       Ни одного республиканского чиновника, включая самого верховного канцлера — Болтливого Мудилы Вонори — в списке не оказалось. Сложность его устранения вообще оценили не выше, чем у покушения на меня. Всего лишь «высочайший» рейтинг опасности. Приятно осознавать, что меня так же тяжело убить, как и главу крупнейшего в Галактике квазигосударства. Неприятно же то, что моя жизнь, или смерть, оценена выше, чем этого мудака. Можно было счесть это поводом для гордости — если бы я искал общественного признания. С другой стороны, наоборот — это «говорящие головы» настолько же легко заставить замолчать, как и меня. Ведь ничего такого величественного в этих чиновниках нет. И вот это уже нисколько не лестно.       Не лестно, но и не удивительно. Они в чём-то подобны древнегреческим или древнеримским актёрам, в чьих жилах тёк далеко не олимпийский ихор, что не мешало носить им котурны и маски самих бессмертных богов. Только эти лицедеи изображали собственную власть куда более убедительно, словно они действительно те люди, от которых зависит глобальная ситуация. Что они способны управлять ей.       По-настоящему важными целями, а потому и соответственно заботящимися о своей безопасности были те, кто и вправду рулил Галактикой. В чьих руках власть была единоличной. И канцлер Республики к ним не относился.       Когда спидер долетел до пункта назначения, я понял, как сильно болит каждая клеточка тела, как ноет каждая кость.       Я едва не отключился пару раз от боли, пока добирался до операционной — благо нашлись носилки. Прямо в апартаментах Сольвина была медкапсула, напоминавшая почти родную корабельную, нашёлся и меддроид, сразу же занявшийся моими травмами.       Теперь, лёжа в койке, подключенный к аппаратуре по очистке крови, я одновременно ещё и отмачивал ногу в герметичной капсуле с кольто. Хорошо, что данные нормального состава крови и тому подобные я носил с собой — настраивать аппаратуру долго не пришлось.       — Колено там повредил? — спросил меня Сольвин, уплетающий завтрак. Его от меня отделял дезинфицирующий барьер. Он отвлекал меня разговором, пока меддроид под местной анестезией занимался гематомами и трещинами в костях, проводя различные манипуляции через микроразрезы в моей шкуре. Анестезия эта была не только медикаментозной — небольшое устройство локально ослабляло нервную проводимость. Но таким можно было работать только с конечностями, ребра всё одно — адски ныли. Моё тело всё было исколото и порезано, но следы этих хирургических вмешательств были крошечными — серьезных повреждений не было. Но зато их было много. Хорошо, что дроид не задевал нервов и сосудов крупнее капиллярных — его руки не дрожали, не ведал он и сомнений, решая обыденные для него задачи. При этом меня надёжно фиксировали стазис-поля.       — Давно ещё. Это застарелое. Заработал в весьма дурном месте. И при весьма неприятных обстоятельствах, — я разговаривал в маске, через которую подавалась слегка обогащённая кислородом смесь.       — Зачем так? Возникла какая болячка — иди сразу лечить. А лучше проходи регулярно обследования.       — Увы, мне было некогда. А сейчас есть пара альтернатив, и они все мне не нравятся.       — Чем дольше ты тянешь…       — Есть ещё способ. Но он пока в пути.       — Заказал запасную ногу у арканиан? — вовсе не пошутил Сольвин.       — Боюсь, что я испортил с ними отношения. Слушай, не сочти вопрос странным, но… сколько у тебя дроидов? Никак не могу сосчитать.       Я даже не пытался воспринимать их в Силе — слишком болела голова, хотелось уснуть или даже отключиться. Но терять сознание было глупо. Я даже от полноценного наркоза отказался — ценил целостность своей нервной системы и мозгов, в частности. Но самое главное — я ясно понимал, что именно находясь в сознании, смогу пусть слегка, но повлиять на своё общее состояние Силой. Толкнуть процесс в нужную сторону. Сольвин, как это ни странно, не возражал, приняв подобное объяснение.       — Всего? Именно моих — личных, а не конторских, прикрепленных к юрлицу? — инженер задумался на миг. — Семнадцать. Протокольный, медик этот, три уборщика, повар, пять охранников, стилист или цирюльник — как тебе удобнее. Слуга — подай-принеси. Дешёвка: на прочее не годен. Одного дроида купил, чтобы он следил за фелинксами — менял воду, корм, убирал за ними. Сейчас только убирает, покормить их я и сам могу. Хотя это всё равно не способно переубедить их в отсутствии у них божественного статуса… Есть один старый астромеханик — сейчас стоит выключенный. Строительный дроид, которого я использую в основном для переноски мебели, и один чудной «универсальный подручный» — ещё моему прадеду принадлежал. Он древний и тугой, но, бывает, удивляет сообразительностью. Его ещё до глобальной перезагрузки норм и правил произвели. Ни разу память не чистил, скажу по секрету. И так называемую «модернизацию» он тоже не проходил: я лучше штрафы уплачу, чем сотру память о предках. Поскольку отдельно от дроида она не работает.       — Перезагрузки? А, ты о восстании HK-01? Это когда батальное полотно… э-э голографию, как запрограммированные сражаться за Республику дроиды воюют с республиканскими же десантниками, можно было наблюдать прямо из окон Сената? Кстати, та голова, как мне сказали, от некоего HK-24. Не думаю, что это простое совпадение.       — Хреново же кто-то правила исполняет. Слышал я о таких — пятьдесят миллионов кредитов за штуку. Конечно, после реформы дроиды подорожали, а убийцы и вовсе нелегальны — только на чёрном рынке достать можно, но даже с учётом этого кто-то явно не пожалел денег. Кому же ты разбавил топливо мочой шаака?       — Тому, кто имел их и раньше. Этот дроид из «наличия», так сказать. Выходит, голову HK-24 можно будет продать за хорошую сумму? — подыграл я ему. Мой интерес к этому ИскИну должен казаться невинной жаждой наживы.       — Можно. Но не здесь. А ещё это нужно вывезти с Кореллии, хотя для тебя это и не проблема. А что ты всё про дроидов выспрашиваешь?       — Задумался о приобретении. Удобно — сидишь себе, а тебя обслуживают, бреют, кормят, убирают за тобой. Чешут спину. Можно почувствовать себя фелинксом — думаю, именно поэтому они такие счастливые. Если, как и они, не задумываться о сути проявляемой к ним любви... В моём родном мире тебя бы назвали рабовладельцем. С поправкой на устройство невольников.       — Ты не из лиги ли борцов за права искусственного интеллекта, случаем? — рассмеялся Сольвин.       — Нет, хотя к рабству и отношусь отрицательно. Но требовать гражданских прав для дроидов — это чересчур. Даже для меня, — заметил я. — Это нормально, иметь столько прислуги? Или только для обеспеченных граждан? К коим и меня можно причислить при желании.       — Что ты! Парочку подержанных дроидов может иметь каждый. И имеет — из поверхностных жителей. Конечно, живые слуги престижнее. Но как по мне, дроиды надёжнее, и я — не король, мне свита ни к чему. А вот космолётчики, вроде тебя, стоят тут стороной, да и вообще путешественники — из тех, что перемещаются налегке. Корабельные дроиды обычно приписаны к кораблям же, да и возить собственных дроидов на чужом корабле не очень удобно. Иной бы удивился такому вопросу, но помня о твоей биографии…       — Ты прав, я ведь толком с корабля за всё это время и не выбирался. Каюта — навигаторская келья — каюта. Причём всё в объёме одного корабля. Мой опыт космических путешествий трудно назвать богатым и разнообразным.       — Всё время на корабле Травера? Ну, он твилек, да ещё из коренных — рилотских. Они не шибко жестянок жалуют. Не удивлён, что всё это пролетело мимо тебя. Хотя, спорю, что парсек ты намотал как обычный звездолётчик за целый десяток лет. А судя по состоянию траверовой «Шлюхи», когда я видел её последний раз, — так за все сто.       — Как он?       — Травер? Воюет.       — Воюет? — переспросил я. Мотивы Травера всегда оставались для меня загадкой — не все мысли поддавались расшифровке. Но война?!       — Он влез на поделенный рынок — и начал цепную реакцию по всему Рилоту.       — До сих пор не знаю, каковы же его истинные замыслы. Твилек-загадка. Остаётся пожелать ему удачи.       — Разве что только её. Деньги-то у него есть. И даже последователи. Он сидит на самой богатой жиле спайса на планете. Самого чистого, самого ценного. Боюсь, что такими темпами спайс станет на Внешнем Кольце чем-то вроде валюты. Такое его количество не скурить и даже не съесть.       — А жила эта на тёмной стороне Рилота. Где нельзя находиться снаружи без защитного снаряжения, — заметил я. Что-то в этом было.       — Я достаточно отмок, — сказал я дроиду, — кольто всё равно с ногой не поможет.       — Вы всё ещё нуждаетесь в медицинской помощи, не совершайте резких движений, — обеспокоенно ответил мне медик, работая у терминала с моими анализами, — как минимум сутки постельного режима после того, как я закончу. И последующая клеточная терапия поражённых областей для скорейшего заживления микротравм. Моя программа обязывает сообщить вам, что сканирование коленного сустава и связок выявило аномальные патогенные изменения, дать по которым заключение я, пользуясь имеющимися медицинскими базами, не могу. Я настоятельно рекомендую немедленно обратиться в специализированное лечебное учреждение.       — Сольвин, броня эта годна только в утиль, — проигнорировал я практически безучастного в действительности эскулапа.       Процесс обработки информации в его металлической черепушке, обращение к памяти, запись новых данных и вынос решений сопровождала едва различимая, неровная активность, слегка похожая на работу сознания человека. Хотя она и не поддавалась расшифровке, я мог уверенно сказать, что она была, и какую деятельность примерно сопровождала.       Медицинский дроид обладал понятийным абстрактным мышлением. Так же, как и я, соотнося сложным образом одни паттерны в нейросети с другими, оперируя сформированными из ассоциаций понятиями. Но моё белковое мышление несколько иначе отталкивалось от изначальных, куда менее абстрактных образов — визуальных или иной чувственной природы. Этим образам были даны имена — классифицировав их, сделав их лингвистическими категориями и, тем самым, связав их восприятие различными районами коры головного мозга с языковыми отделами: областью Вернике и Брока. И через них — другие области мозга.       Благодаря этому, я мог жонглировать ими с помощью языка. Можно было бы сказать, что это сделал не «я», будто наоборот, это меня сформировала эта классификация понятий, все эти термины. Но только, если ограничивать «себя» лишь сознательной частью бытия, ограниченной бесперебойным мыслительным монологом, отрезая от себя Тени.       Правда, я отдавал себе отчёт, что сереющее в моей голове вещество могло быть не единственным и не обязательным транслятором вот этих мыслей в мою действительность. Но даже тогда разговор об областях мозга имел смысл: это всё ещё была неплохая модель механизма сознания.       Этот же дроид оперировал с «химически чистыми» массивами медицинских данных, пусть и не посредством программы, а с помощью нейронной сети искусственного интеллекта, обученного приводить их в состояние, отвечающее здоровому организму.       Ощущения, сопровождавшие эти операции, были необычайно тихими: почти приглушённым белым шумом. Но, невообразимым для меня способом, дроид переживал эти мыслительные действия. Его мысли, категории взвешивались на внутренних весах для специфических, свойственных только им чувств. Я обладал чувством цвета — а для моего уровня холестерина у дроида было своё, совершенно непостижимое для меня ощущение. «Холестеринность», например. Он их почти не ощущал — или я не мог заметить то, что сам не был способен ощутить или поименовать, но они всё-таки были. То был неоспоримый факт. А вот HK-24, оперируя не менее сложными абстракциями, и вовсе обходился без сознательного их переживания. Машинка без пассажира.       Ведь, говоря о сознании, я не имел в виду перебежки электронов по синапсам или транзисторам. Или потоки фотонов в оптических чипах. Или моделирование работы нейросети: тех самых синапсов с нейронами на всё тех же транзисторах. Я имел в виду именно сознание — иначе говоря, процесс ощущения, восприятия. Речь шла о квалиа(6) — опыте восприятия действительности.       То, о чем говорил Неспящий. О сознании, как он верно заметил, невыводимом из физических фактов, не объяснимом редуктивно — из работы, например, отдельных нейронов, если речь шла о человеке. Зная состояние каждой элементарной частицы, входящей, например, в металлическое тело и голову самого Неспящего, также нельзя уверенно заявлять о наличии его сознания. Из этого не станет ясно, каково это — быть Неспящим.       Существование сознания нельзя никак проверить, не ощущая его через Силу, ибо широко распространённая вера в чужое сознание зиждется исключительно на основе собственного опыта этого самого сознания. Ранее я, при своей «земной» жизни не имел никаких фактов о чужом сознании и почти впал в отчаяние, не имея возможности убедиться, что не окружен бесчувственными роботами. Роботами, казалось бы, аналогичным мне образом реагирующими на гениально подобранные музыкальные тона и эстетически прекрасные формы женщин, линии природных объектов и зданий. Аналогично… но не так! Способные говорить об этих переживаниях, они, однако, могли при этом не обладать реальным сознательным опытом. Не ощущать их красоту, хотя и эффективно реагировать на неё как сложная вычислительная белковая машина.       Для объяснения работы запоминания, обучения — как процессов, вполне достаточно было механистических, редуктивных объяснений. Но они не поясняли сознательный опыт, их вероятно сопровождавший. Не декларировали его.       Как, если только не через внешние проявления — пусть даже и регистрируемые высокоточным томографом, или психологические его проявления, можно вообще сделать вывод о наличии феномена чувства? Не своего — очевидно прямо переживаемого, а чужого? Провести простую аналогию, безапелляционно решив, что сходная с моей организация мозга должна порождать и сходное сознание? Но обязана ли она это делать? Это только допущение, я его не проверял. И не мог проверить.       А не имея этой возможности проверить, должен был сделать вывод о его отсутствии. Шаг за шагом, согласно научному методу. Внешне регистрируемые проявления этого бихевиористического процесса могут прекрасно формироваться и без сознания, процессов ощущения. Ничего не мешает этой концепции, за исключением каверзного вопроса: «почему тогда существа, предположительно лишённые сознания всё же говорят о нём»? Можно ли о нем говорить, им не обладая?(7)       Сила спасала меня: этот мир и мои способности теперь позволяли регистрировать чужое сознание. Но если за неимением возможностей решать эту проблему, ранее я отбрасывал её как бессмысленную, то теперь она нашла иной путь, чтобы тревожить мой разум. Теперь я знал, что разум действительно бывает сознающим себя. Что другие люди, говоря, что мои волосы окрашены в фиолетовый цвет, ощущают их фиолетовость. Хотя и не ощущают их спектр… Воспринимают тепло и холод, гладкость и шершавость. Хотя и не обязательно измеряют температуру и шероховатость. Не «регистрируют их, и соответствующим образом изменяют поведение и произносят определенные слова как живые нейросети, соединенные с мышечной системой», а взаправду мёрзнут и мучаются от жары. Подобно мне — переживая это. Но также я и знал, что «бесчувственные роботы» тоже существуют. Возможно, виной тому была архитектура мозга HK-24, но сам факт! Психологически он обладал «сознанием» — способностью отдавать отчёт о своем состоянии, говорить о себе, но это не сопровождалось ощущением.       Дроиды в большинстве своём были именно «бездушны». Они не ощущали, каково это — быть дроидом. Хотя о полном отсутствии чувств я бы говорить не стал — благодаря тому, что их «мозги» имели обратные связи, а не выглядели как простая «односторонняя» нейросеть, но развитые личностные переживания их, подобно живущим в целом отдельном вольере фелинксам Сольвина, не терзали.       Их восприятие было блеклым, или же напротив — ярким, сильным, но примитивным, подобным самым глупым животным, не всегда узнающим себя в зеркале. Или как с HK-24, совершенно пустым. Он бесцветно и беззвучно, но вместе с тем невероятно ярко продемонстрировал, что моё предположение было верно и такой внутренний вакуум возможен. Он не имел опыта, имея при этом множество слов о нём. Очевидно, не перепутал бы свой силуэт в зеркале ни с чем иным. Но это было именно что простой работой нейроядра, оно не порождало сознания.       Наглядная демонстрация этой, казалось бы, игры ума! Помимо этого, я уже дважды создал сознающий себя разум из пустого, или очень слабо проявленного, медленно подбираясь к его тайне. Должно быть, проецируя своё собственное положение в мире, роль игрока, наблюдающего равно как конкретный мир, так и себя самого, само своё существование, как осознающего субъекта на структуру дроида. И теперь мне было бесконечно интересно, как это могло быть связано с его новым устройством. После этого нечто в нём должно было неизбежно измениться. Мне нужен был специалист по дроидам, и я, кажется, знал одного такого.       Я ещё не приоткрыл этой завесы, но дважды взглянул через на миг распахнувшиеся кулисы. Теперь следовало осознать всё то, что мне удалось там увидеть. И разобраться, как работает открывающий их механизм.       Да, теперь я мог проверить наличие чужих квалиа. Давно, вообще-то. Больше года, если доверять Сольвину. Но мой внутренний скептик уже оскалился в ответ — даже эти переживания, знание о чужом сознательном опыте выражалось лишь только в моём собственном опыте. Правда, вот это уже было куда более слабым возражением против — ибо ничем логически не отличалось от примитивного солипсизма. Которого я, как края пропасти, вдоль которой постоянно бродил, сторонился. От пропасти не оттолкнуться.       Роль же Неспящего была ужасна. И если он разумен — он не поверит и мне. Одним же мозгом нельзя одновременно верить и думать… Даже дроидным. Ибо и я, и мои слова для него не будут фактом о чужом сознании. Проклятье! Разум, загнавший себя в ловушку, сам же разрывал себя на части. Какое нелепое состояние! Самопереваривание — аутолиз. Зато свобода — самостоятельность… Или как это называл Неспящий?       Хорошо, что я не принимаю близко к сердцу чужие беды…       — Я? Лучше, чем когда бы то ни было… А? Броня? Где только она не была… Понимаешь, о чем я? Всё, кроме очков и комлинка, надо уничтожить. И голов дроидов, разумеется. За нами не следили, то, что я здесь — никто пока не знает. Но зачем тебе проблемы?       — У меня есть подходящая печь, — Сольвин взял грудную пластину с горки, в которую были свалены элементы моего снаряжения. — Хатт, да она уже рассыпается! Сколько же тебя били?       — Били, всаживали плазму, рубили, кололи, пытались проломить мной стены — стены оказались прочнее. Идиотская роль, надо сказать. Хочу поменять… А ещё это не первая защитная пластина: я её менял на более крепкую. И повторил. И получил тот же результат. Доходит, о чём я?       — Знаю хорошее место. Сделают тебе что угодно под заказ. Тебе нужна новая броня и личный щит. Раз ты ещё жив, то они себя оправдывают.       — Нет, не понимаешь, — опечаленно попытался кивнуть я. — Повторять то, что плохо работает раз за разом, я не намерен. Ты удивишься, но нет — пока обойдусь без доспехов. Есть другие способы сохранить шкуру целой.       — Тогда ты не отделаешься только трещинами в рёбрах. И повреждением сетчатки одного глаза. Хорошо, что это мелочь и восстанавливается микрохирургией с кольто практически до состояния, предшествующего травме. А то и в лучшую сторону.       — Я разберусь, — глубоко вздохнул и застонал от боли в груди. В районе, казалось, давно заросшего сквозного отверстия. Где широкое, звёздчатое жало виброрапиры на сантиметр разминулось с сердцем.       — Извини, но обезболивающее только по минимуму: не хочу, чтобы ты превратился в наркомана вроде Ивендо, — заметил Сольвин. — Сейчас подойдет мой специалист по тряпкам и обмерит тебя. Лежи уж.       — Скажешь потом, сколько я тебе должен, — я прикрыл глаза. Бороться с болью можно и при помощи Силы. Если постоянно практиковаться, что-нибудь должно получиться.       — Забей. Одна сборочная единица дороже стоит, чем все нужные тряпки. А медицина — это не про деньги. Тут, кстати, и Травер валялся. Я чинил не только его корабль.       Гравитационная поддержка дыхания не включалась — автоматика считала, что всё со мной ещё хорошо, но при необходимости рядом была кислородная станция и меддроид. С каждой минутой мне не становилось лучше — после передозировки всякими препаратами наступал неизбежный откат. И как наркоману, мне очищали кровь от размешанного в ней «коктейля» продуктов их метаболизма и их распада.       Ночь прошла тяжело — среди изломанных образов далекого и близкого, прошлого и грядущего. Я ничего не запомнил — поднялась температура, но к утру организм очистился достаточно, чтобы ко мне вернулось относительно ясное мышление.       Очнувшись, я заметил около себя старомодного дроида. Из бочкообразного «тулова» торчала голова-колокол и непропорционально тонкие конечности, приводимые в движение через рычаги ничем не прикрытыми актуаторами. Просто, надёжно, легко обслуживать, но давно уже не модно — демонстрировать открыто эти механизмы. Дизайнеры любят прятать всё под обтекаемые корпуса, и кинематические «внутренности» дроидов не исключение.       Но эти округлые шарниры сервоприводов жрут больше энергии и мгновенно обвисают, стоит только сесть «батарейке». А ещё они дороже, чем актуаторы, вдобавок эти архаичные приводы при всей их медлительности и неуклюжести не требовали энергии для подержания определённой геометрии механических членов. Например, при переноске грузов на руках.       — Доброе утро. Хозяин велел передать ему, когда вы проснётесь, — чопорно сказал он.       — Передавай, — вздохнул я. — Утро?       — Отец хозяина велел так называть именно то время, когда он соизволял проснуться. Независимо от угла поворота значительно менее важной, чем он сам, планеты. Также он уверял меня, что планет в мире так много, что выделять вращение одной из них будет слишком большой честью. Честью, которой ни один мир не заслуживает. Я продолжаю эту традицию и на вас — вы так же ветрены, как и он. Позволить себя так ранить! — неодобрительно сказал дроид. — Если вы пожелаете, я проведу вас до любых удобств, которые так удивительно щедро предоставил вам господин Веджресс.       — Ты говоришь о Сольвине?       — Всенепременно. О хозяине. Его отец предал ему фамилию Веджресс. Сольвин — его личное имя, и меня оскорбляет сама мысль, что представитель столь славного рода позволяет обращаться к себе по имени… существу вроде вас.       — И тут всё сложно. И чем же его род так славен?       — С радостью поделюсь с вами: Веджресс Сольвин является последим представителем рода Веджрессов, потомственных кореллианских корабелов и инженеров. Его дед строил яхты для королевского семейства, прадед создал судно, дважды подряд победившее в многоэтапной космической гонке: это случилось сто тридцать два года назад. Прапрадед сконструировал посадочные опоры, применяемые на большинстве кореллианских лёгких грузовиков и по сей день, предки его участвовали в Великой Гиперпространственной Войне и, как прославленные каперы, завоевали право называться полноправными гражданами Кореллии.       — А отец?       — Вы не мой хозяин, чтобы я говорил об этом с вами.       — Значит, есть у них что-то с Травером общее… — я зашипел, попытавшись оторвать себя от лежанки.       — Лежите, я принесу вам завтрак.       Но в постели с локальной кольто-терапией я отлежаться не смог, ещё двенадцать часов я отмокал целиком в специальной камере, погруженный в кольто. Дроид-доктор был неумолим, ему не понравилась динамика выздоровления. Несмотря на то, что исколол всего меня тонкими, как волоски, гибкими иглами, направляемыми сложносконфигурированными силовыми и электромагнитными полями. Для восстановления использовались мои же клеточные культуры — выращенные в достаточном количестве за пределами моего тела.       После же этой липкой и весьма ценной жижи всё тело жутко чесалось, а избавиться от вони я не смог, даже пролежав час в ванне. Зато теперь болело одно только колено.       Кольто это и в Силе ощущалось невероятно странно — я даже не смогу описать, как именно и с чем оно ассоциировалось. С глубиной первичного океана, наполненного примитивной, но уже подвижной жизнью, или же с жидким кристаллом, убаюкивающим в своей подвижной, но от этого не менее чёткой структуре крохотный ломоть жизни — меня? Но это было очень странное ощущение. Удивительно, какие образы может вызывать любой предмет, стоит попытаться воспринять его суть с помощью Силы.       Любой предмет можно воспринимать любым из человеческих чувств, можно было продлить их с помощью Силы, всё ещё смотря, слушая, ощупывая. Ощущая в привычных квалиа-координатах. Но можно «касаться» его непосредственно Силой — это самое интересное и завораживающее ощущение. Наиболее тяжело интерпретируемое, бросающее вызов, и именно потому тем желаннее разобраться в этой загадке.       Переодевшись в заказанное Сольвином, я лишний раз удивился профессионализму дроидов, созданных для решения узких задач. И размер, и фасон, и расцветка меня полностью устроили. Взяв и новую трость идеальной длины и формы, подобранные уже медицинским дроидом, я спустился вниз.       В мессенджерах накопилось немало непросмотренных сообщений и даже несколько пропущенных звонков — мастер Бода просил меня некоторое время избегать храма. Оставалось ещё пара дней, в течение которых я там был нежелателен. Ага, так я его и послушал! Сначала разжечь любопытство, а потом указывать, что мне делать. Боско Ваалери настоятельно рекомендовал оформить в ближайшем кореллианском офисе какие-то заявления и подписать ряд бумаг. Пара сообщений была от контактов, оставленных мне Ивендо.       Я решил ответить на пропущенные вызовы после того, как побеседую с Сольвином.       Эту пару суток я не только страдал от травм, но и обдумал ещё один способ их избегнуть. Я знал, что навстречу мне непременно выйдет Сольвин — опасающийся как за моё, так и вполне разумно за своё здоровье. Я мог любое место превратить в самый опасный квартал Коронета, причём не прибегая к магии: достаточно было, чтобы меня узнали в лицо.       Стоило мне задуматься, как на стенах лифта заиграли отблески рукотворного пламени. Спохватившись, я погасил огонь. Свора моих эмоций могла растерзать и самого охотника — меня же. Пока же они только волокли его по снегу. Любой навык, техника Силы, доведённая до автоматизма, постепенно требует всё меньше и меньше мыслительных усилий на её реализацию. Мелкие и изначально осознанные действия сплетаются в единые скомканные последовательности, затем вытесняемые за пределы ограниченного числа задач, способных одновременно выполняться сознанием.       Я вижу текст, хочу его прочесть — и читаю. Или пишу. Хожу и езжу на велосипеде. Я не думаю о том, как следует крутить педали и поворачивать руль, куда наклонять свой центр тяжести. Или так же разговариваю: просто этому я научился очень давно.       Тут же я использую эмоции и желания, чтобы добиваться с помощью Силы желаемого, и наоборот, испытывая эти эмоции и желания, само собой, использую Силу. Без особого контроля, почти непроизвольно.       Мне вновь требовалась передышка, иначе меня начнёт заносить. Слишком надрывно и слишком часто последнее время мной использовалась Сила. Это, с одной стороны, замечательно, но проверять, достаточно ли для моей шкуры остры подводные камни, меня не прельщало.       Интересно, как с этим справляются джедаи? Медитируют? Долго и упорно отрабатывают контроль с каждым новым освоенным навыком Силы? Неважно, выбор сделан — ведь голокрон я, так и не «открыв», отдал Боде. Он мне не понравился, а лапать всё, что мне не нравится, я не желаю. Лучше буду одиноко бродить в темноте, чем с такими печальными проводниками. Ведь обучившись у них неким базовым вещам, можно уже никогда и не перестроиться, оказаться скованным их рамками.       Видя достижения джедаев и соизмеряя со своими потребностями, я заранее находил этот путь бесперспективным. До поры до времени: я не надгробная плита, вросшая в землю, всё может измениться. Но не сейчас, нет, спасибо.       Пока лифт опускался, я закончил с магической операцией — подменой моей внешности в чужом восприятии. Вложить достаточное желание в постигнутое, а затем стереть это из постоянного мыслительного диалога, да так, чтобы иллюзия и дальше поддерживала себя — сама по себе.       Если повторить каждую составляющую задачи по тысяче раз, она уже не кажется такой сложной. Но теперь я надстраивал новые этажи магических конструкций.       — Олег? — спросил меня Сольвин, когда репульсорная кабина лифта опустилась вниз, к нулевой отметке мастерских. Вглядевшись, он решительно поинтересовался: — Вы кто? Что вы здесь делаете?       — Олег, кто же ещё? — ответил я, рассеивая иллюзию. Ломать не строить, но и эта навязчивая, не дающая сконцентрироваться ни на чем другом Силовая мысле-конструкция рассеялась далеко не сразу. Инертное наваждение — и это хорошо.       Лицо Сольвина отразило всю гамму чувств, потенциально открытых мне сквозь Силу. Потенциально — ибо было не до этого. Потрясение. Недоверие. Непонимание.       — Но как?       — Сила, — я пожал плечами.       — Я догадался, — нервно ответил он. — А ты можешь вернуть всё, как было?       — Намереваюсь. Если тебя не затруднит, отвернись на минуту.       Сольвин развернулся кругом и снял очки, пока я вновь надвигал на себя «маску». Я не конструировал сложный, подробный образ — у меня не вышло бы поддерживать его долго. Хотя и мог. Вместо этого, я лишь убеждал всех смотрящих на меня, а также — привычно — все голокамеры, что они видят человека среднего роста, брюнета со светлой кожей, сероглазого. Остальные детали зрители достраивали самостоятельно.       Но к уже привычным, мгновенно исполняемым действия добавились новые, пока ещё требующие чёткого представления. После повторения извилины едва не вывернулись, в висках заломило.       — Можно смотреть? — спросил Сольвин.       — Да, конечно, — вздохнул я.       — Удивительно. Ты слегка похож на самого себя: комплекцией, чертами лица, но на этом сходства заканчиваются. И если бы я не знал, кто стоит передо мной, ни за что бы не догадался.       — Так это и должно работать, — ответил я, очищая сознание, чтобы самому, непроизвольно, без чужого вмешательства не распутать иллюзию.       Чтобы это так не выматывало меня, не помешает регулярная практика. А ещё нужно будет подыскать, вернее даже создать какой-нибудь образ, через который можно запускать такую иллюзию. Чтобы потом можно было отпустить такой ключ, а магия продолжала работать. Звук продолжал литься из заведенной музыкальной шкатулки.       Одних сырых желаний, даже многократно прочувствованных и осознанных, мало: я тону в мутной трясине собственных цепких мыслей и скользких чувств, они увлекают меня на дно, сковывают движения «духа» и разума.       Должно быть, именно по этой причине и нужны необычные эзотерические символы и заклинания — собственноручно сконструированное наречие, начертание. Дополняемое маркерами — запахами, цветами и, самое главное, звуками. Подобно обыкновенным, ни разу не магическим словам, в единый миг вызывающим все ассоциации, образующие в сознании образ обозначаемого словом предмета, эти сигилы смогут вызывать весь поток желаний, скомканных, уплотнённых ранее в этот символ.       Надо опробовать этот метод.       — Значит, это тот самый способ избежать покушения, о котором ты говорил?       — Один из многих.       — Это работает со всеми? — спросил Сольвин.       — Боюсь, что джедай не воспримет эту слабую иллюзию всерьез. Или даже достаточно чувствительный к Силе человек заметит неладное. Зато я смогу поддерживать её сколь угодно долго… Постараюсь. Кстати, тебя не волнует, что я влияю на твоё мышление?       — Нет, это вовсе не влияет на моё мышление. На мои решения. Я бы почувствовал — это что-то внешнее, какой-то фокус, иллюзия. Не скажу точно, но мне это не кажется похожим на вторжение в мой разум, — задумавшись, ответил Сольвин.       — Откуда бы тебе это знать? — настал мой черёд удивляться.       — Любой крупный чиновник или капиталист — вроде меня — проходит курсы по защите от обмана разума. Если он не наивный кретин, конечно. А таких, увы, большинство. Но это ведь не повод вести себя по-идиотски, верно? Ведь зная, что кто-то может управлять тобой, не задумываться о защите очень глупо.       — Мне это кажется странным. Что это кажется тебе таким простым и ясным.       — Я понимаю, куда ты клонишь. Нет — я не чувствителен к Силе. Полный нуль. Любой человек, любопытный в той же мере что и разумный, обычно проверяет это ещё в молодости.       — Ещё скажи, что ты желал стать джедаем, — скривился я.       — Когда я был мальчишкой — желал. Как и многие мои сверстники и одноклассники. Джедаи — они крутые ребята, — пожал плечами Сольвин, — самые настоящие супергерои! Кто же не захочет стать одним из них? А сколько про них голофильмов снято! Неужели ни одного не видел? А как же «Падение Оссуса», «Корусант в огне», «Гипермаршрут на Зиост»? Или та сопливая драма про Улика и принцессу Короса?       — Первый раз про них слышу.       — Вот как. Но, вырастая, начинаешь смотреть на всё немного иначе. Начать хотя бы со специальных имплантов, нужных для того, чтобы заметить коварное воздействие. Я, правда, обхожусь и без них.       — Впечатляет, — неопределенно сказал я, осматриваясь по сторонам.       — Хорошо, ты достаточно окреп для небольшой экскурсии?       — Да.       — Пойдем, — Сольвин взмахнул рукой.       Выйдя из капсулы турболифта, я сразу понял, что нахожусь в торце удивительно длинного цеха. Противоположенный конец сложно было разглядеть — до него было метров триста, шириной же цех был под пятьдесят метров, потолок имел переменную высоту: надо мной легко можно было уместить пять этажей добротной сталинки.       В пространстве кипела работа: искрила сварка, шумели механизмы, суетились промышленные дроиды. Вдоль стен и под потолком были проложены какие-то трубы, кабеля, висело оборудование. Стояли разные на вид корабли. Часть цеха занимал вертикальный автоматизированный склад. Я задрал голову, провожая уходящие под потолок стеллажи — портал для контейнеров уходил в сторону от цеха: это было не единственное помещение Сольвина.       — Это всё твоё? — задал я риторический вопрос владельцу всего этого великолепия.       — Моё царство, — он довольно обвёл рукой цех. — Сейчас ведётся работа над пятью кораблями. И одним челноком. Но тут одновременно могут располагаться до дюжины трёхсоттонников.       — Не помню, чтобы видел всё это раньше.       — Это второй этаж. Ниже несколько стояночных доков, узкие, едва развернёшься — вот там Травер свою «Шлюху» и оставлял.       К нам подлетела круглая платформа, напоминающая пепельницу, с одной её стороны была ступенька, а по кругу — перила. Посередине было что-то вроде столба. Логика подсказывала, что там должна быть ручка управления, голопроектор, выдвижной штурвал или что-то вроде того, но он просто тускло светился.       Следом за Сольвином я забрался в неё, и мы медленно поплыли по цеху — ни я, ни он не прикасались ни к чему, кроме перил или сидений.       Я смотрел во все глаза. Сплющенный, сверкающий полированной медью корабль завели в глубокое, но невысокое помещение, расположенное сбоку от основного пространства цеха. Сольвин направил платформу поближе, смотря за тем, как массивные широкие четырёхногие дроиды фиксируют посадочные опоры корабля. Когда они удостоверились в надёжности крепления, инженер махнул рукой и, к моему удивлению, это помещение отделилось от здания — оказавшись летающим доком — и унеслось куда-то вверх.       — Куда его? — перекричал я жуткий скрип смыкающихся за отчалившим кораблем-доком створок.       — Вытащим на орбиту. Нельзя же впервые запускать репульсоры в атмосфере обитаемого мира после их полной замены. Вдруг корабль упадёт? Я ведь не устраиваю пожар за пожаром, как ты? — Сольвин злорадно улыбнулся. — А страховать притягивающими лучами со значительно более массивного судна ещё дороже. Поэтому только в космосе.       — Предосторожности мне понятны. Но ты спокойно поднимаешь вверх корабль и так же спокойно опускаешь сюда? Мимо таможни?       — Разумеется.       — И что мешает возить так что угодно? — взыграла моя с некоторых пор контрабандистская сущность.       — А то, что по правилам этот корабль-док не оснащён гиперприводом, а испытываемая посудина не может стыковаться с чем угодно. Попытка же другого корабля сблизиться с моим доком или испытуемым судном приведёт к заходу в запретную, закрытую зону, — Сольвин откашлялся. — Если ты хотя бы немного знал правила судовождения, то не задавал бы таких вопросов. Тебе не мешает пройти курсы и получить капитанскую лицензию.       — Или придётся нанимать капитана, — согласился я. — Но это весьма позорно, не быть капитаном своего собственного судна.       — Кому как, — пожал плечами Сольвин. — Нет ничего дурного, чтобы нанять корабль или команду на свой корабль для какой-нибудь исследовательской экспедиции. Зачем из гордости портить себе жизнь своими же дилетантскими навыками, когда можно найти профессионалов? Но это не твой случай, само собой. Ты желаешь всё делать сам — если судить по твоим ТТЗ.       — А это что? — я указал на разобранный на части корабль. Виднелся сложной формы остов, почти освобождённый от обшивки, напомнивший мне скелет огромного кита, выглядывающий из поеденной глубинными некрофагами мёртвой плоти.       Почти всё, что можно было снять, было демонтировано — самые крупные агрегаты стояли на отдельных площадках обслуживания, тоже лишённые обшивки, растаскиваемые мелкими дроидами на части. Всего несколько дроидов устанавливали какие-то узлы на корабль. Я заметил всего пару разумных — человека и верпина, не поднимающих самостоятельно ничего тяжелее стилуса. Проверив что-то по месту, они ушли — оставив трудиться машины.       Ещё трое многоруких, напоминающих пауков дроидов трудилось внутри огороженной силовыми полями области, в которой, благодаря им, могло не быть ни атмосферы, ни пыли. Значительную часть деталей звездолёта нельзя собирать и разбирать в запыленной атмосфере — то есть обычной атмосфере, а то и вообще в присутствии кислорода.       Строго говоря, это помещение совмещало в себе и функции привычной земной «чистой комнаты», в которой очень мало взвешенных в воздухе частиц, но есть пригодная для дыхания газовая среда, с вакуумированной камерой. За счёт корпускулярных барьеров вакуум можно было создать и в компактном лишённом толстых стен и объёмного шлюза помещении.       Повсюду трудились ходячие пяти-шестикоординатные станки и прочие манипуляторы на ножках, оснащённые ИИ. Дроиды-ремонтники.       Они обладали существенно более богатым инструментарием, чем те же пресловутые астродроиды. Сменным и специализированным. Но всё, на что они годились, — это сборка-разборка, монтаж и типовое обслуживание любого оборудования в соответствии с относительно простой инструкцией. И всё под чутким руководством прораба-органика. Любая нестандартная задача могла быть не понята, или, что ещё хуже, понята неверно.       Зато их было много — и они были относительно дёшевы.       Те же астродроиды были на порядки умнее. Умели выяснять причины неисправности и решать их более быстрым и эффективным способом, чем полная разборка, дефектовка и замена всех неисправных частей. Обладали пониманием почти всех физических и технологических процессов, протекающих на звездолёте, и самостоятельно могли выяснять и ликвидировать причины неисправностей. И способны были делать это в условиях повышенных и пониженных температур, не боясь радиации и перегрузок, работая в маневрирующем звездолёте в областях с повреждёнными или отключенными компенсаторами перегрузки. Маленькие пищащие герои на фронте техобслуживания.       Правда, не всё было так сказочно. Для полноценного ремонта звездолёта даже астродроидам требовались электрические и прочие схемы. Трёхмерные чертежи и инструкции по проведению сервисных работ, спецификации. А они поставлялись исключительно в виде пакетов-расширений для дроидов. Понятных тоже только дроидам, совместимым только с их нейроядрами. И стоили больше, чем собственно сам дроид. В цену цифровых носителей входила весьма сложная защита от копирования, увеличивая цену пакета на треть. Это всё оплачивалось потребителем из своего кошелька.       Блядский маркетинг.       Сервисные центры, обслуживающие звездолёты, тоже должны были покупать их у официального производителя, а то и заключать специальные контракты. Конечно, можно было пользоваться крадеными сервисными базами данных или романтично, по-бунтарски обмениваться в даркнете самостоятельно составленными схемами. Это интересно, но, увы, не так эффективно. Но за первым и самым эффективным путём получения информации следили вооружённые как стоящим на их стороне законом, так и тяжёлыми бластерами, а то и протонными торпедами, копирайтеры.       При обслуживании в сертифицированных сервисах все действия техников записывались в корабельный и не только блокчейн, отслеживающий все совершаемые с судном операции. Подделать его в силу единой сервисной сети не представлялось возможным.       Попытка внести самостоятельные изменения в конструкцию судна, или починить его у сторонних мастеров могла закончиться отлучением от сервисной сети. Ремонт, проведённый на официальном сервисном центре «не по технологии», мог плохо закончиться для самой станции техобслуживания. Хотя на специфические вмешательства вроде гасителя сигнала транспондера они могли закрывать глаза — но лишь до тех пор, пока это им было выгодно.       Очень долгая, почти позиционная война между кораблестроителями Галактики привела к тому, что они сражались за каждый кредит, который можно было выжать из звездолётчиков, не упуская даже мизерной доли потом и кровью (и вовсе не фигурально выражаясь, в том числе) завоёванного рынка.       Именно сервисные сети, автоматизированные и потому своевременные поставки запчастей во все концы Галактики и были главным оружием в борьбе кораблестроительных корпораций.       Популярность тех же кореллианских грузовых кораблей определялась в первую очередь повсеместностью их сервисных центров и представительств. Высокая ремонтопригодность и удачная модульная конструкцией кораблей в отрыве от них значат не так много, ведь сами по себе технические характеристики кореллианских коробочек не выделялись на фоне конкурентов.       Разумеется, старых полуразвалившихся корыт с Внешнего Кольца это не касается — делай с ними что угодно. А проблемы с техпаспортом — профессиональный риск контрабандистов в той же мере, как и шанс быть задержанным таможенниками.       Малые производители, пытающиеся конкурировать с крупными корпорациями, избрали ассиметричную стратегию, работающую только до определённых размеров корпорации. Свободное распространение технической документации имело как свои преимущества, так и недостатки. Бывали и чисто локальные производители, поддерживаемые посредством протекционизма в отдельных секторах и даже планетарных системах. Несмотря на «открытый рынок» в Республике этот самый протекционизм цветёт и пахнет.       Сольвин же не был ничьим представителем, он работал с любыми кораблями каких угодно фирм. При этом не нарушая закона — но для этого требовались специалисты и оборудование высочайшего класса. Он не просто так был «инженером Сольвином».       — …Вооружённый транспорт, — отозвался Сольвин. — Притащили в виде трёх отдельных частей, возвращаю к жизни вот... Надо разобрать, проверить все элементы, погонять на стендах; починить, что сломано, заменить, что совсем не поддаётся восстановлению, и установить обратно. После того, как соберём или заменим силовые элементы. Затем протестировать совместную работу, пройти приёмку и сдать корабль заказчику. Рутина.       Сольвин подлетел к кораблю, сошёл с платформы и, активировав терминал, открыл какие-то документы. Я, спустившись следом, присмотрелся: все детали и узлы были внесены в спецификации, снабжены комментариями дроидов и техников. Одна из 3D схем возникала в реальном времени, вместе с тем, как дроид разбирал очередной механизм звездолёта. Огромный, взрывозащитного исполнения монитор пестрел подробностями. Среди них был и перечень исполняемых в данный момент дроидами инструкций.       Мимо пролетел округлый дрон, оснащённый голокамерой и парой манипуляторов, кинематически подобных человеческим рукам. Не дроид — в Силе ощущался человек: через ДПЛА за процессом наблюдал какой-то работник Сольвина.       Мне стало понятно, что, взирая на корабль через свои угловатые очки, Сольвин получал значительно больше информации, чем я: от них и к ним тянулся огромный поток данных, обрабатываемых вовсе не в самих очках, а в серверах конторы. Очевидно, что специалисты контролировали операции из отдельных помещений, анализируя поток поступающих данных, принимая решения по замене или реставрации деталей. Такой удобный массив данных также можно было подвергать вероятностному анализу безопасности и надёжности, выявляя самые слабые звенья цепи. И не только ему.       Сольвин, ловко размахивая руками, разворачивал трехмерную схему корабля, выделял его участки, выдавая какие-то указания, выслушивая отчёты. Закончив, он поднялся обратно, и мы полетели к следующему кораблю.       — Где его так? — спросил я Сольвина.       — В оконечности Метеллосского торгового маршрута. Самый контур обитаемого мира, — ответил Сольвин.       — Не в одном Внешнем Кольце нет спокойствия, — согласился я. Иные, казалось, «центральные» регионы граничат с абсолютно неизведанным космосом. И нежелающим, чтобы его открывали.       В стороне от крупных маршрутов несметно миров, к которым проложены какие-никакие гиперпространственные пути, но в силу слабой освоенности миров и недобросовестных звездолётчиков, скрывающих свои траектории, эти маршруты пребывают в запустении. «Муниципального» бюджета едва хватает на поддержание гиперкарт в надлежащем состоянии и обновление данных раз в несколько лет. А речи об улучшении маршрутов и вовсе не идёт.       Если мир не привлечёт действительно большие капиталы, или сам не проявит воли к локальному господству, он окажется навечно заперт в своей застойной «акватории», ведя исключительно локальную торговлю и не участвуя в политической и, отчасти, экономической жизни Галактики. Если путь до того же Корусанта занимает от него больше трёх месяцев — кому он нужен? Кроме местных? А если годы? Хотя, надо заметить, многие миры сохраняют добровольную изоляцию — по самым разным причинам.       Повезёт, если звёздная система будет привязана менее значимым гипермаршрутом к миру, которому повезло находиться на более удачном, «скоростном» глобальном маршруте. Подавляющая часть открытой Галактики именно такова, и, разумеется, самых алчных проходимцев и звездолётчиков манят именно крупные гиперпространственные дороги, отчего конкуренция между ними здесь достаточно велика.       Сами эти маршруты зачастую имеют причудливую форму, петляя через обычный космос, как первые американские железные дороги, не упускающие возможности пройти через каждую деревню или крохотный городок, не поскупившиеся дать взятку компании, прокладывавшей путь. Или вполне официально быть проложенными не без государственного или корпоративного участия между заинтересованными сторонами, нанизывая на себя также и планеты-спонсоры.       Однако одного желания и денег недостаточно, случается и так, что гипер совершенно непроходим, и, несмотря на все усилия и затраты, между богатыми мирами не получается разместить короткий путь. Или наоборот: удачный путь открывается сам собой, неожиданно «осчастливливая» лежащие близко к нему планеты. Из-за этого даже вспыхивают войны.       Держать же военный флот в застойных, бесперспективных и слабозаселённых зонах экономически невыгодно, поэтому там открыто хозяйничают пираты. У их шалостей существенно иная рентабельность. Вероятно, именно с ними и встретилось это распотрошённое судно.       — А это? — я указал на корабль, чертами напомнивший мне впаянную в тонкий блин толстую подкову. Летящую "рогами" вперёд.       На светло-серый приземистый корпус были нанесены широкие полосы цвета охры. Большая U-образная по всему фюзеляжу, и продольные на капотах двигателей. В тот же цвет были окрашены и выступающие вперёд и вверх из сплющенного корпуса рубки. Две по сторонам «подковы» и самая массивная — по центру, напоминающая формой старый советский локомотив. Только ещё более угловатый — аэродинамические качество или коэффициент лобового сопротивления корабля, кажется, никого не волновали.       — «Динамичный», — напомнил мне название Сольвин. — Заказчику нужно установить самый мощный гиперпривод, какой только смогут питать новые же реакторы корабля. Желает провести какую-то исследовательскую экспедицию в Среднем Кольце.       — Разумное желание.       — Денежное, ведь это нужно сделать без потери ходкости, — довольно сказал Сольвин. — Корабль этот спроектирован под вполне конкретную комплектацию, поэтому придётся серьёзно его переделывать.       — Он не модульный, как «кореллианцы»?       — Нет, более того, он — «сирота». Как проект, — неопределенно махнул рукой Сольвин. — Не имеет широкой линейки, а не только хорошего выбора комплектующих. Только такой, какой есть — уникальный. Одинокий.       — Но Сольвин, в этом есть и плюсы. Межмодульные соединители, конструктивные ограничения самих модулей для обеспечения собираемости изделия... Всё это увеличивает массу и габариты. И цену. Когда же всё внутри плотно подогнано друг к другу, а силовой набор спроектирован исходя из конкретной конструкции элементов, можно добиться лучших весовых, а вместе с тем и ходовых характеристик.       — Какая интересная оценка одиночества… — откашлялся Сольвин.       — Я о корабле. Вообще-то.       — Очевидная мысль, кто спорит-то! — фыркнул инженер. — Но одна-единственная конструктивно-силовая «Динамичного» испытана и рассчитана на вибрационную, полевую и прочую совместимость только с определенной «начинкой». А унифицированные серии вроде «YT» или «XT» позволяют достигать близкой или даже такой же стойкости к перегрузкам за счёт удешевления сверхпрочных корпусов, достигаемого большой серией однотипных кораблей. Крупные корпорации вроде нашей КМК думают о будущем, а в нём есть место для долгоживущих, легко модернизируемых проектов.       — А мелкие конкуренты, значит, на такое неспособны?       — Нет, слишком велики издержки. Хотя этот проект оказался настолько удачен, что его с потрохами — включая компанию-разработчика — купили Системы Галактического Ядра.       — Но что ты думаешь про сам корабль? Этот «Динамичный»?       — Шедевр. Эксклюзив. Я уже предлагал тебе такой корпус, но ты оказался прав — он оказался слишком мал, чтобы разместить всё необходимое. Брюки не натягиваются. Кроме того, объём переделок силовых элементов оказался бы сравним с постройкой нового корпуса. В отличие от старого — никак не обсчитанного. Поэтому — нет. Во-первых, наш технадзор вряд ли бы такое одобрил — и, во-вторых, я не делаю корабли с нуля, у меня нет триллиардов кредитов на их всесторонние испытания. Я не пытаюсь конкурировать с КМК или Куатом.       — Мал, говоришь? — удивился я.       — К сожалению, мал. Обычно я занимаюсь небольшими и скоростными птичками, но тебе нужен корабль в пятьсот тонн порожней массы. С грузом — все шестьсот-семьсот.       — Это много.       — В действительности не так, как кажется, — возразил Сольвин. — Твой «корабль мечты» придётся очень плотно забивать самым навороченным железом со всей Галактики. Внешне и внутренне — по обитаемым отсекам — он будет примерно тех же габаритов. Просто с куда большим удельным весом, что в тоннах на кубометр объёма: почти как истребитель. Вот у этого «Динамичного», к примеру, масса порожняком сто восемьдесят тонн и триста килограмм. Явно не сельхозтехнику на нём возить собрались.       — А что, если бы я обратился в крупную судостроительную корпорацию? — засомневался я. Хотя, в действительности, отлично знал, кто такой Сольвин, и догадывался, куда бы меня послали в этой «крупной корпорации».       — Тебе бы предложили выбор из их стандартного барахла, — рассмеялся Сольвин. — Да, при желании можно заказать корабль, способный садиться в горячую атмосферу метановых миров, погружаться под воду или выделывать и не такие трюки. И такие даже достаточно массово выпускают. Но это бы всё равно не удовлетворило твои необычайные запросы. А делать настолько впечатляющее корыто без надежды на серию они не будут. В КМК только лёгкие фрахтовики за день выпускают сотни. Лучшие умы задействованы куда рациональнее — они совершенствуют массовые конструкции, черпая кредиты из куда более полноводной реки.       — А ты?       — Предпочитаю быть сам себе начальником. И делать корабли, суть которых не в предельно малых эксплуатационных издержках.       Мы пролетели мимо здоровенного пухлого автобуса с парой коротких саблевидных крыльев, под которыми были подвешены четыре лишённых сейчас капотов двигателя. Шаттл. Или челнок, иначе. Несмотря на название, он мог иметь и гипердвигатель. Более того, челнок без него специально выделялся, называясь внутрисистемным. Малая автономность, неимение спальных мест, душа, развитой сантехники и однообъёмность имели и свои плюсы. При малой цене такие корабли перевозили зараз целые толпы народа или немало груза. В этом округлом звездолёте виднелись дыры от лазерных попаданий. Самая большая пробоина была в имеющем хороший обзор кокпите — сомневаюсь, что экипажу посчастливилось выжить. Контора Сольвина всё сильнее напоминала мне полевую мастерскую по восстановлению подбитой военной техники.       Гараж. Большой, очень большой гараж. Неудивительно, мне, привыкшему к земной стоимости грузовых самолётов, такой подход к проектированию, производству и ремонту звездолётов казался дикостью. Звездолёт! Звучит-то как… Я ожидал подхода, аналогичного аэрокосмической промышленности, людей в белых халатах, а встретил, по сути, большой автосервис. «Тачка на прокачку».       Объяснялось это тем, что в некотором смысле, аналогов самолётов в этой Галактике и не было. Если рассматривать её как абстрактную «большую Землю», вместо «городов» и отдельных «государств» будут планеты и сектора, а роль грузовых автомобилей будут исполнять лёгкие фрахтовики. Именно роль грузовиков, но никак не самолётов! Вместо «поездов» и «морских контейнеровозов», «рудовозов» и «нефтеналивных танкеров» — более тяжёлые, медленные, но экономичные циклопические грузовые звездолёты.       В транспортной гиперпространственной сети мне ни разу не встречались машины, способные за десяток часов вылететь из одной точки и оказаться в любой другой — наиболее удаленной от неё. Или способные десяток раз обогнуть условную «Землю» — всю Галактику без единой дозаправки или захода в «порт». Космопорт.       А мне был нужен именно «самолёт». С ядерным двигателем. Или «фура», изготовленная по технологиям военного истребителя.       — Отбили у работорговцев, — отвлёк меня от мыслей Сольвин, проверяя, как идут дела с ремонтом челнока. — Эту модель частенько переделывают для перевозки невольников, а я вот — наоборот, даю невольничьему судну новую жизнь, — прокомментировал он. — Людей на нём возить уже не дадут: слишком много дыр от лазера, а с восстановленной силовой схемой сложно получить лицуху на пассажирские перевозки. Поэтому снимем старый гипердвижок, переделаем внутренние объёмы, поставим коннекторы под внешнюю перевозку контейнеров. И получится хороший грузовой внутрисистемный челнок.       — Новая жизнь для старого корабля?       — С такими кораблями всегда геморрой с документами: «найденные» на фронтире корабли не так просто легализовать. Даже если приз взят у пиратов, которые сами украли это судно. Особенно в таком случае — он может быть всё ещё чей-то собственностью. Но это головная боль заказчика. А так — я частенько берусь за такое.       — А это, кажется местное изделие? — я указал на корабль, необычайно напоминающий кореллианский. На его борту даже красовалась надпись: «Коррелианская машиностроительнная корпарация».       Сольвин оглушительно расхохотался.       — Кажется! Именно, что кажется! На это стоит взглянуть поближе. Пойдем, и я покажу, как корабли делать не надо!       Рядом с угловатой коробкой, кажущейся кореллианской, в шасси возился какой-то экзот, гуманоидной наружности. Приземистый, почти без шеи, но с длинными мускулистыми, ловкими руками, пузатый, он громко ругался на снующих вокруг него дроидов.       — Живее неси сюда этот проклятый кусок говна! Шевели культяпками! — прикрикнул он на одного из дроидов. — Не дрочи гайку, надо её срезать, а ты её онанируешь!       — Гурт, что с этим… — попытался сформулировать мысль Сольвин.       — С этим трахомудием?       — Да, с этим «трахомудием»,       — Смотри, сюда, — он указал на вскрытую крышку привода, опускающего и поднимающего опору корабля, — вот эти обмотки магнитного подшипника истёрлись друг о друга, работая на специальной, внешнеколечной притирочной пасте, которая через вот эти наноотверстия, — он показал на верстаке прогнившую прокладку, дыры в который были в палец диаметром, — и попала внутрь. Там должен быть гелий, ясен хер, а там килограммы пыли, борозды, о которые можно споткнуться… в итоге продукты износа стали дополнительным абразивом и окончательно уработали эту залупу.       — Дело только в прокладке? — спросил я.       — Ага — той, что между креслом и штурвалом. Это мусорное прогнившее ведро, предназначенное для передачи анальной боли от пилота к слесарю, то есть мне, — он хлопнул по своей груди, — не может иметь проблемы только от какой-то одной усратой прокладки. Виброизоляция — самый экологический материал в мире — сгнивает сама собой в кучу трухи за десяток лет. Потом, при разгоне этого корыта, закреплённые в двух, а не в трёх местах, как это делают люди, дружащие с головой, посадочные опоры начинают вибрировать, поймав резонанс. Только дело не заканчивается оргазмом как в порнухе. Это дрочево передаётся на электродвигатель, и в подшипниках происходят соударения: обмотки разбиваются. Хорошо хоть в самом движке зазоры достаточные, но зато в них начинают блядовать обломки подшипника! При работе ухайдаканного движка происходят новые вибрации с замыканиями — уёбище начинает гудеть, как сверлильный станок, а планетарный редуктор с циклоидальным зацеплением визжит, как сучка; шасси опускается, но с каждым разом всё с большим затруднением. В один прекрасный момент корабль садится на брюхо, потому что владелец проебался с текущим техобслуживанием. Думал, что заглядывать под панели не надо… И вот теперь ползать рачком под этим трахомудием уже мне, а не ему.       Я внимательно выслушал красноречивую эпопею, но так и не понял одного момента.       — С чего бы это? Там же сверхпроводящие обмотки, магнитное поле не позволит свести ротор со статором! Вкладыши подшипника не могут касаться вала! Никакого сухого или даже полусухого трения быть не должно по определению. Кроме как в уплотнениях, разумеется.       — Ух ты! Человек, ты с какой из лун Богдена свалился? Это в нормальном, не сляпанном сфинктороголовыми уёбками подшипнике всё так, как ты сладко поёшь. А тут сверхпроводник, во-первых, марки «унылое говно», во-вторых, его намотали в три раза меньше, чем нужно. Ты фактуру-то корпуса оцени, посмотри какая чистота внутренней поверхности! — он провёл пальцем по металлу, будто бы выкованному молотком в деревенской кузне.       — Пиздец! — охарактеризовал я. — Что это за адово корыто?       — Выпускают на Внешнем Кольце, — вмешался Сольвин. — За основу взяты наши кореллианские грузовики, разобранные до винтика, измеренные и просвеченные во всех лучах. Затем уже в противоестественный союз вступили самые дешёвые и некачественные материалы в Галактике и труд рабочих роевых насекомых, вкалывающих за еду. Живые дроиды, иначе и не скажешь. Могут и невероятные вещи выпускать — этого у них не отнять, но и такое дерьмо тоже штампуют. А самое главное — удивительные решения по рационализации конструкции! Кретины решили, что в кореллианских кораблях бывают лишние детали. Мозги у них, уёбков, лишние! — вполголоса пробормотал он.       Я продолжил изучать требуху шасси, поражаясь техническому гению его конструкторов. Датчика, позволяющего контролировать атмосферу внутри подшипника, не оказалось, — уродливая конструкция из висящих на «соплях» деталей выдавала один и тот же сигнал независимо от окружающей её атмосферы.       — Десять процентов твоих ДНК состоит из древних вирусов, а этот корабль на все девяносто девять — из металлолома, который, кажется, находят на помойках по всей галактике, — зычно расхохотался слесарь.       — Может, ну его? Зачем чинить этот хлам — сразу на переплавку? — спросил я.       — Пока клиент платит, мы чиним, — пожал плечами Сольвин, затем обернулся к Гурту. — Что там ещё?       — Полную очистку корабля не заказывали, поэтому с тонну крысиного дерьма там осталось. Силовые линии коротило на корпус — кабели криворукие пидорасы накрутили. Исправил. И изоляцию какие-то животные погрызли: скелеты в пакетике, надо будет показать клиенту. Вдруг, это его любимые крысята. В СЖО развилась своя экосистема, ещё немного, и началась бы эволюция. Компенсаторы перегрузки я утрахался промывать и регулировать, но там мудро всё было устроено — чем им хуже, тем хуёвее экипажу: никаких датчиков не надо! Саморегулирование! — слесарь с умным видом поднял палец. — Движки я перебрал, не знаю, как они, блять, их собирали, но мне пришлось высверливать все винты. Все до единого. За исключением тех мелких уёбков, которые от вибрации выскочили сами.       Гурт показал на собранные в прозрачные пакеты сломанные детали, снятые с корабля. Видимо, для клиента. На дне пакетов рыхлилась грязь и ржавчина, возможно и некоторые формы жизни.       — Я бы сказал, что увиденное внутри повергло меня в шок, но я и не такого дерьма насмотрелся, — поведал Гурт. — Понятно, что в качестве топлива там использовали содержимое коллекторов с самых окраин Внешнего Кольца, но десять лет они прогудели. И ещё столько же проработают. Верпины — никогда я не запомню их имена — из радиоэлектронного отдела даже починили отдельные случайно сохранившиеся радиоэлектронные элементы этого кретиновоза. Говорили, что «такие схемы — вызов их способностям», а математическое моделирование пасует перед «непредсказуемостью, вызванный переменчивостью факторов вроде вибрации или флуктуаций физических полей». Во!.. После того, как очистили их от пылевых наростов.       — Прочее? — спросил ничуть не смутившийся Сольвин.       — Оба реактора деградировали — мощность выдают не всю, даже от реальной нулёвой, а не от паспортной. Семьдесят процентов, и динамика не радует: расчёт показал, что оптимальное по деньгам решение — снизить их мощность вдвое, чтобы увеличить остаточный срок службы, а недостаток компенсировать тем неликвидом, что ржавеет на складе. Примеси в гелии в связи с постоянным перегревом вызвали необратимую коррозию теплообменных трубок — менять надо целиком. Дефектоскопия не имеет смысла — в любом месте лопнет в любое мгновение.       — Охлаждение чуть не прожгло обшивку. Забыли поставить тепловую изоляцию у самых горячих мест. Тоже замечательная идея конструкторов, мне понравилась! — громогласно одобрил произошедшее Гурт. — Корабль сам говорит пилотам, что у него проблемы. Или это утекающая атмосфера должна была охладить трубки?.. Тоже вариант.       — Гиперпривод? — оборвал его Сольвин.       — Как новый. Единственный агрегат в этой залупе, сделанный не ногами. В целом корабль после ремонта пролетает ещё года три, до следующего ремонта. Или ещё одного жмура, убитого током, — гнусаво засмеялся работник.       — Заканчивай с этим поскорее! — велел ему инженер.       Я ещё пару минут копался Силой в корабле и в мешках с неисправными деталями. Они, удивительно, и в Силе ощущались мной как мусор.       — Пошли, — сказал мне Сольвин. — Знаешь, в чём положительный момент от существования этой убогой пародии на YK-серию?       — Просвети. Помимо возможности заработать, разумеется? И потрахаться с железом обладателям уникальной половой ориентации?       — С их ремонтом не справляются дроиды, обязательно нужен человек, следящий за каждым их действием, выбирающий, что нужно чинить, а что и так сойдет. Творческая работа, требующая специфических талантов — дроид на такую не способен. А ещё меня, как это ни странно, радует тот факт, что это годами носится по гиперу: выходит, что образец для подражания был действительно надёжным.       — Хотя, знаешь, странно, с починкой человеческого организма дроид справляется не хуже человека. А уж по тонкой моторике он превзойдет любого человеческого хирурга, — высказал я вслух странную мысль. — Неужели чинить корабли труднее?       — Дроиды отлично справляются со стандартной, хорошо алгоритмизируемой работой, человек же как животное достаточно стандартен. Я бы назвал наши тела кораблями одной серии, — Сольвин задумался. — И каким бы сложным этот проект ни был, какие бы модификации в него ни вносили — все достаточно похожи. Достаточно для дроида.       — Значит, нужен дроид, обученный чинить каждый тип кораблей, — предположил я.       — Корабли меняются, люди — нет. Я думаю, дело не в технической возможности. Она есть...       — Астродроиды? — быстро вклинился я.       — Они самые. Но иметь для каждой существующей модели корабля своего подходящего дроида я не могу. Тут для них даже не места не хватит, если я попытаюсь абсолютно автоматизировать труд. Безумная затея. Тем более, они всё равно не в курсе далёкой от стандартов и регламентов эксплуатации корабля и нестандартных же запчастей. Да и покупать программы обслуживания крайне нестандартных устройств обойдётся мне дороже, чем нанимать человека. Если они вообще есть — а мне известно, что их нет.       — Нет, всё-таки предел автоматизации не достигнут, — меня, как всегда, расстраивал любой неавтоматизированный ручной труд.       — Гурт пытался научить дроидов выражаться так же, как и он сам, но у него пока плохо получается.       — Они не лингвисты, чего ты от них хочешь? И, важнее, к чему ты клонишь?       — К тому, что дроидам пока не под силу заменить органика.       — Я больше ничего слышать об этом не хочу…       — Вот и хорошо, пойдем, я покажу свою работу.       Мы с Сольвином поднялись на лифте в, кажется, конструкторский отдел, и прошли сразу в пустующую комнату, в центре которой размещался мощный голопроектор, а по краям стояли стеллажи и витрины, заваленные всяким необычным железом — деталями звездолётов. Сольвин с выражением необычайного удовлетворения на лице размял пальцы и тожественно, громко трижды хлопнул в ладоши. Погас свет, возникла огромная невероятно детализированная голограмма корабля. Метра четыре длиной.       — Садись, — он указал на пару стоящих пообок кресел. Дроид принёс Сольвину горячий каф, мне — чай.       Он взмахнул руками, и модель поплыла к нам.       — Начну с того, что я знаю, как выполнить абсолютно все твои требования. С одним микроскопическим исключением, но о нём позже, — сказал он.       — Давай уточним, — прервал я его. — Я помню; мы устно обговорили кое-какие характеристики, потом решили вопрос с критически важными для проекта двигателями. Причём удивительно условно при таких крупных суммах… Даже не заключая договора. Всё второпях, и тебя это, кажется, не волновало. Но, помимо этого, я выслал тебе весьма длинный файл с необходимым мне функционалом корабля, подробными описаниями того, как должны выглядеть все его системы. Какова должна быть их надёжность, сколько раз они должны быть резервированы, чтобы всё это при своих сказочных характеристиках проработало годами без обслуживания. В итоге там десятки взаимоисключающих требований: это было скорее шуткой, чем серьёзным предложением.       — Но ведь именно такой корабль тебе нужен? — загадочно улыбаясь, спросил Сольвин.       — Именно такой. Но это невозможно. Мне много чего хочется — не всё получается.       — Нет, скажи прямо. Именно такой? — не отступил он.       — Именно такой, — сдался я.       — И я его сделаю. Я передумал и решил совсем не идти на компромиссы — теперь ты от меня так просто не отделаешься.       — Но в моих запросах содержался не только необходимый набор любого звездолёта…       — «Базовые системы» то есть? — поправил Сольвин.       — Хорошо, «базовые». Там были ещё и специальные с уникальными характеристиками, нужные только мне, — закончил я. — И, если все их установить, даже на указанном корпусе пусть и вместе с этими фантастическими движками не добиться необходимого ускорения. Корабль очевидно перегружен — ты не обманешь законы физики. Я выставил приоритеты для выбора оборудования. Что первично, что вторично, что можно исключить или заменить более простым и лёгким. А ты, кажется, меня совсем не слушаешь. Будто бы делаешь корабль для себя, а не для меня.       Сольвин подавил смешок. Он повторил мой жест: будто бы накидывая капюшон и обозначив пальцами сложные в его исполнении совершенно бессмысленные жесты, намекая на то, чем я сопровождал работу с Силой,       — Вот совсем недавно, когда ты использовал фокусы с Силой, я же не стал говорить, что это невозможно? — сказал он. — Соглашусь, меня это удивило — никогда такого раньше лично не видел. Но я знал, что такое в принципе возможно. Ты владеешь Силой — а я умею совершенствовать корабли. Добиваться недостижимых для большинства результатов. Сейчас ты можешь забрать свои деньги, назвать меня авантюристом от инжиниринга. Обвинить меня, что я наплевал на прямо указанное тобой в заказе, закатить истерику и свалить в поисках более послушного и сговорчивого исполнителя. Но он никогда, повторюсь, никогда не сделает того, что тебе действительно нужно.       Сольвин погасил голограмму, затем с большой скоростью её начали сменять самые причудливые корабли — один за другим. Некоторые масштабами явно превосходили мои ограничения в разы — глаз даже уловил очертания целого военного фрегата. Кажется, инженер очень вольно воспринял мои пожелания.       — Пора уже переходить от слов к делу, — он замедлил «слайд-шоу». — Я, а точнее команда проектировщиков под моим чутким руководством, подготовила тысячи эскизных проектов — пытаясь разместить все необходимые массы оборудования с учётом перегрузок, мы в процессе даже научили несколько ИскИнов паре уникальных задач.       — Задачи оптимизации? — уточнил я. — С ростом размеров корпуса, нагрузка от неизменной номенклатуры оборудования всё меньше влияет на ограничения перегрузки, но всё менее и менее ходок сам корабль. Я и сам ещё на борту «Шлюхи» обдумывал это: то, что мне нужно, лежало далеко за областью реализуемых сочетаний характеристик. Очень далеко. А попытка поднять одни характеристики отдельных узлов и базовых систем, вроде жизнеобеспечения, даёт нелинейный рост стоимости, пока он не упирается в потолок технологических возможностей.       — Твоё недоверие понятно. Но, ради всего святого, убавь его и послушай меня, и тогда поймешь, как я выпрыгнул из этой сетки многомерных поверхностей возможностей.       — Изокредитных?       Сольвин заулыбался.       — Из них самых. Мы перебрали две сотни корпусов, даже сборки из разных корпусов в составе одного корабля. По счастью удалось обойтись без этого.       — Соединить вместе пару корпусов и так разгрузить силовые конструкции от моего хлама? — удивился я.       — Простое решение, да? Ведь удвоенные основные системы могут оказаться всё равно дешевле, чем подбирать всякие невероятные компоненты? Да только соединения, передающие полную нагрузку от двигателей одной «половинки» на другую, съедают все плюсы — ничем не лучше среднего транспорта того же сборного тоннажа получается. А они не такие ходкие, да и гиперпривода уже подходящего не сыщешь — размеры корабля мешают. Во всей Галактике я подходящего не нашёл, иначе бы меня такое устроило. Есть близкие по классу — военные, от фрегатов и авизо. Но близкие — не значит подходящие. Тебе же нужен лучший гиперпривод в мире? Не так ли?       — С чего ты так взял?       — Тебе же нужен лучший корабль в мире? Самый быстрый, самый независимый. Самый-самый! Во всём!       — Боюсь, что и самый дорогой, в таком случае.       — Не волнуйся по данному поводу, — Сольвин начинал меня нервировать. — Знаешь, но то, что ты написал в том файле — чепуха! Тебе стоило прямо написать, для каких невероятных целей он нужен, а не заставлять меня отгадывать ребус. Всего несколько строчек сэкономили бы немало времени       — Ты начинаешь меня пугать.       — Но прежде чем выбрать технический проект и перейти к рабочему, нам нужно утрясти ряд параметров и характеристик, так чтобы их уже никогда не менять. Нет ничего хуже, чем переделывать уже готовое. Получается всякое уродство, а не гармоничный корабль.       — Ты всё ещё продолжаешь меня пугать! А как же деньги? — попытался я остановить инженера.       — У банков есть правило — знай своего клиента. Я — не банк, но у тебя есть деньги на покупку десятка-другого планет.       — Наверное, я бы знал об этом, будь так сказочно богат, — возразил я.       — Нет, не знаешь, — усмехнулся Сольвин. — У тебя есть необычные таланты, но ты не делец. Травер — тоже. Удивительно, но вы не выжали из своего взаимодействия и сотой доли возможного. А вот я знаю, как их можно реализовать. Но довольно об этом. Поговорим о корабле.       Сольвин взмахнул руками, и перед моим носом замер трёхметровый «скелет» судна. Весь в разрезах — поскольку кореллианские суда чем-то напоминают подводные лодки, и только так можно было заглянуть внутрь отсеков.       Их «прочный корпус» тремя, а то и более слоями отделяет жилые отсеки от вакуума и одновременно служит силовыми конструкциями, воспринимающими продольные и иные перегрузки. Часть оборудования размещается снаружи, что роднит их с двухкорпусными подводными лодками. Но, в отличие от кораблей Мон-Каламари, одним из которых была «Счастливая шлюха» Травера, герметичные отсеки «кореллианца» не крепятся внутри воспринимающих нагрузку конструкций, подобно прочему оборудованию, — они сами воспринимают и передают все усилия.       В действительности, корректных аналогий среди земных конструкций я не находил. Самолёты, особенно военные, испытывают перегрузки, превосходящие тягу собственных двигателей — при маневрировании в атмосфере. Давление воздуха на плоскости и фюзеляж, колебания воздушного потока, высокие температуры торможения воздушного потока. доводят керосин, находящийся в баках под давлением, до кипения. При манёврах в вакууме такое никогда не случается. Нет, при «метеоритном» торможении об атмосферу корабль может испытывать чудовищные перегрузки, но они не похожи по своей природе на то, что испытывают самолётные планеры.       Но звездолёты испытывают даже большие перегрузки, причём постоянно, а не в ограниченные минутами периоды разгона до пары-тройки махов. Но они куда однообразнее — если не учитывать скоростные развороты вокруг осей. Морские суда лежат от них ещё дальше. Подлодки похожи компоновкой, да и только. Небоскрёбы напоминают по сопромату космические балкеры — но крайне отдалённо.       — Сольвин, это не YL-230! Похож, но это не он.       — Это он, Олег. Удивительно, но ты, ткнув пальцем в небо, выбрал единственно подходящий тебе корпус. Просто его конструкция модульная, вот и собрали… самую малость иначе. Питание системы компенсации проложили иначе с большим резервированием, выбрав шины меньшего сечения из очищенного обогащённого ультразолота. Такой джедаи в световых мечах применяют. И во вращающихся контактных устройствах башен главных калибров линкоров он есть.       — А ты выполнишь из него почти все провода на корабле, — даже не спрашивал я.       — Именно так. Я нашёл поставщика, готового отгрузить все необходимые проводники. Понимаешь, передавать тридцать, а возможно и всю сотню гигаватт по такому маленькому кораблю довольно трудно. Толстые кабеля, ещё более толстая негнущаяся изоляция. Альтернатив нет… Также, весь корпус целиком будет сделан из специального упрочненного керамокомпозита.       — Такое делают? — засомневался я.       — Всего лишь нужно будет остановить гигантскую орбитальную производственную линию — примерно треть КМК, внести изменения в техпроцесс, сделать модули для одного-единственного корпуса, что займёт раз в пять больше времени, чем производство обычной его версии, и пустить конвейер заново. О цене не думай — не переживай ты так! Нужно ещё выбрать компенсаторы.       Я вздохнул. Эти устройства — неотъемлемая часть корабля. Без них невозможно движение с хоть сколько-то приличными ускорениями, без них испортятся грузы, хрупкая электроника. Проблем с питанием не возникает — лишь малая доля энергии, затрачиваемой на само ускорение, уходит на эти устройства. И чем совершеннее они перераспределяют нагрузки на конструкции корабля, тем больше можно выжать из него ускорения. При прочих равных.       Они всегда резервированы, имеют собственные датчики перегрузок и даже энергоячейки — на случай потери так же резервированного электропитания. Но лучше всего они отрабатывают перегрузки при командном управлении — когда тяга двигателей прилагается синхронно искажающим пространство полям. Поэтому внешние, непредсказуемые воздействия на корабль куда хуже компенсируются, чем собственные манёвры.       — У нас был сложный выбор. Самые лёгкие и компактные — от истребителей и торпед, но тебе нужны и одновременно сверхнадёжные, а похвастаться этим капризное, ажурное барахло с малых скоростных машин не может. Простейшее решение — собрать корабль из их частей — оказалось очевидно провальным. Столько обслуживания на один лётный час ты себе позволить не сможешь — чай, не на авианосце это будешь таскать. Но я нашёл решение.       — Что-то безумное? — сколько я ни вглядывался, но среди всех цифр, облаком круживших вокруг голограммы корабля, я так и не приметил ни одного ценника.       Сольвин загадочно улыбнулся.       — Ага. Я нашёл подходящий образец гравитационной технологии на одной-единственной сплющенной планете, где их делают странные, крохотные ракообразные создания. У этих несчастных ускорение свободного падения на поверхности планеты на полюсах достигает семиста единиц. Достаточно, чтобы любой звездолёт развалился на ней под одним только собственным весом. Неудивительно, что у них очень редки гости, а? Хотя на экваторе их блинчиковой планеты всего десятикратная перегрузка. Малость-то какая!       А ещё они производят уникальный репульсорный транспорт для своих нужд. Представь себе, насколько бесстрашным нужно быть, чтобы летать в мире, где падение с каких-то пяти сантиметров может закончиться смертью даже приспособленного к такому тяготению аборигена? И какие мощные им нужны репульсоры. И надёжные. Они крутые малыши.       — Первый раз о них слышу.       — У меня есть связи с поставщиками самых причудливых вещей в Галактике, — с гордостью сказал Сольвин. — Я уже отправил своего представителя, пока сторговывался с ними о поставке нужных мне компенсаторов. Всё было хорошо, но они оказались недостаточно вибростойкими, но не разворачивать же судно!       — И?       — Самые вибростойкие гравитационные компенсаторы делают метанодышащие жители Скакоа — для кораблей, собирающих редкие газы с фотосферы звёзд. Поэтому я их разберу и установлю в их виброгасящую оправу кристаллические матрицы с той сплющенной планеты. Собственно, они-то мне и нужны. А датчики ускорения и локальное питание для компенсаторов и резервных межсекционных корпускулярных переборок возьмём с самых массово совершенных устройств — протонных торпед.       — У этой «блинчиковой» планеты хотя бы есть название? — я не мог пропустить такое мимо.       — Нет, только номер. Самоназванием я не интересовался. Через три месяца мой представитель вернётся из командировки с компенсаторами. Если не переломает там ноги и позвоночник. Или не угонит мою личную яхту — ведь на обычном гипердвигателе добираться туда десять лет, пришлось выбрать лучший мой звездолёт, — Сольвин вздохнул. — И не лучшего сотрудника — жалко рисковать блинофикацией толкового специалиста.       — Что дальше? — спросил я.       — Энергетическая установка, разумеется. Сердце корабля.       — Надеюсь, реакторы не создала какая-нибудь таинственная цивилизация, которая вступает в контакт только после человеческих жертвоприношений?       — Тогда сразу переходим ко второму варианту, — нервно пробормотал Сольвин.       — Отчего же? Я просто спросил. А-а-а! — догадался я. — То есть… ты серьезно? Нет уж, озвучь, будь добр.       — В общем, на одной планете со Среднего Кольца в древности поддерживали контакты со странными созданиями из неизвестных глубин космоса. Вероятно, с планеты-сироты — что странствует во мраке за пределами звёздной системы. Я мало что выяснил об их технологиях, кроме того, что они путешествовали через космос без использования не то что гиперпривода, а технологий вообще. Сами по себе. Как звёздные драконы — дуинуогвуины, или подобно загадочным жителям туманностей, напоминающих мне жителей океана. Но если и те, и другие представляют собой просто загадку, то эти жители экзопланеты — загадку пугающую. Например, эти космические путешественники состоят из очень странной материи — они не обнаруживаются стандартным сканером жизненных форм. И странно взаимодействуют с видимыми спектрами электромагнитного излучения.       Прознав о таком, я мгновенно загорелся желанием прикупить что-нибудь из их технологий. Ведь именно такие контакты и держат меня на плаву. Но вот что меня немного беспокоит — мой работник, посланный установить с ними контакт, вернулся в виде мозга, плавающего в специальной ёмкости, размещенной на шагающей платформе, — Сольвин потер подбородок. — Он всё ещё работает на меня, но его поведение всё чаще ставит меня в тупик. Он, кажется, доволен своим положением, и даже не прочь вновь вернуться в клешни поработавших над ним вивисекторов. Поэтому я, пожалуй, снова отправлю его на встречу с ними. Боюсь, что ни один другой человек не захочет контактировать с этими крылатыми ракообразными. Не знаю даже, как классифицировать этих уродцев.       — И как, реакторы-то у них можно купить? — проигнорировал я возбуждающие подробности истории.       — Без сомнения. Но им нужны ещё добровольцы! Моего связного мне вернули лишь потому, что их интересуют новые тела, из которых можно извлечь мозг. Они зачем-то коллекционируют разумы других существ, помещая их в специальные контейнеры и, кажется, увозя их на свою родную планету. Иногда их возвращают, даже помещая обратно в тело… Думаю, что это всё не должно нас волновать.       Я связался с монахами из Ордена Б'омарр(8), желающими избавиться от оков бренной плоти и таким образом стать ближе к просветлению. Плоть для них презренна, а так, они верят, смогут приблизиться к истинному знанию. После неудачного опыта с трансплантологами из Цзерки они с радостью ухватились за новую идею. Пообщавшись с испытавшим на себе мастерство экзопланетной хирургии коммивояжером, они окончательно уверились в необходимости такого контакта. Я успокаиваю себя мыслью, что это их собственный выбор.       Если всё пойдет по плану, эти существа с непроизносимым самоназванием и необычайно отвратительной речью принесут мне оплату в виде компактных источников энергии, превосходящих все ранее мне известные. Если не соврали, разумеется. Через четыре месяца, с учётом доставки груза с той планеты и пассажирского корабля, что привезёт тех странных монахов к своей судьбе, у меня будут необходимые реакторы.       — А что насчёт их характеристик?       — Всё что я знаю — габариты и мощность. Понятия даже не имею об их принципе работы.       — Звучит ненадёжно.       — Верно, поэтому на всякий случай надо будет спроектировать полную компенсацию перегрузок и виброизоляцию.       — А это не лишит их всех преимуществ?       — Не должно, хотя это и непривычно. Но, разумеется, у меня есть и резервный вариант.       Сольвин был прав: обычно корабельные реакторы, чтобы не возить с собой лишней паразитной массы, сами воспринимают полностью или частично осевую нагрузку. Или компенсируют перегрузки локально внутри конкретных их элементов за счёт собственных встроенных компенсаторов.       — И что там? Ещё одно наследие древних или малоизученных цивилизаций?       — Нет, технологии колуми найдут применение в твоём корабле, но это будут не реакторы. Ряд датчиков, сканер жизненных форм — мечта таможенников, только у них на такое чудо денег не хватает, — Сольвин поморщился. — Колуми за сотню тысяч лет не перестали считать нас, людей, дикарями, но это не мешает им торговать своими изделиями. Кстати, та репульсорная платформа, управляемая силой моей мысли, сделана именно ими. Сама себе нейроинтерфейс.       — Впечатляет.       — Реакторы можно взять с некогда разрушенного мандалорцами мира под названием «Василиск».       — Старьё? Или бывшие в употреблении? — удивился я.       — Частично то — частично другое. Это, как ты их обозвал, «старьё» питает их боевые машины, носящие то же имя. «Василиски». Не так много в Галактике успешных носителей термоядерного оружия, кстати. Равно предназначено как для планетарных, так и для космических сражений. Так что не стоит их недооценивать.       — Они так технологически продвинуты? — я начал вспоминать, кто же такие — эти «мандалорцы». Кроме того, что они входили в войско Экзара Куна под предводительством Улика Кель-Дромы и различных слухов я ничего вспомнить не смог.       — Нет, они, конечно, производят их сами, но, подобно прочему мандалорскому военному барахлу, чертежи, оснастку для него и технологии они украли у своих жертв. Ведроголовые пираты! — в сердцах воскликнул Сольвин. — После войны с Экзаром Куном немало таких боевых машин досталось республиканцам, но дроидные мозги перепрограммировать не удалось, и их разобрали. Реакторы, снятые с них, найти на рынке сложно, но до сих пор возможно. На аукционах встречаются и в отличном состоянии — почти новые. Такое решение, по сути, аналогично гирлянде из истребительных реакторов, но зато куда надёжнее. Их ещё можно кратковременно форсировать подобно истребительным, но они куда терпимее к таким частым перегрузкам.       — Отличный выбор.       — Если мне их не хватит — а их ещё надо найти — я поставлю последнюю модель пятигигаваттников, что делают на Дуро для сверхэлитных скоростных яхт, в крайнем случае — наши, от КМК. В количестве шести штук. По три с каждого борта. — Реакторы загорелись на голограмме. — У них слегка меньшее массовое совершенство, зато они надёжнее и всегда под рукой.       Я присмотрелся к голограмме. На модели вместе с реакторами появились и система охлаждения.       — А тепловой проектор чей?       — Достаточно крупная контора с Корусанта — существа с кучей щупалец делают, «гри» их зовут. Скрытные ребята. Они выиграли все последние подряды на реконструкцию жизнеобеспечивающей инфраструктуры экуменополиса. Для кораблей тоже эксклюзив делают. Говноворот, прости за мой высший галактический, тоже их работы на корабль поставлю. Извлечение органики из жидких и твёрдых отходов с фабрикацией искусственных пайков… — Сольвин вздохнул, переводя дух, — …на корабле таких маленьких размеров — неслыханное дело, но собрать необходимую установку у нас получилось. Пока на этапе эскизного проектирования, но это возможно. Там и иторианские и селкотские технологии задействованы — всё самое лучшее, самое легкое и надёжное.       — Дальше?       — Комплект радиоэлектрофотонного оборудования прямиком из опытного производства на астероидах Роше. Верпины готовы укомплектовать корабль лучшей в мире в таких габаритах системой РЭБ, орбитальными лидарами, невероятно мощной для такого размера РЛС, системами радиотехнической разведки. Датчиками всех возможных излучений. Всё это проходит, как оборудование для планетарного исследования и картографирования, но по сути это самые совершенные военные системы. Единый комплект, уже обладающий электромагнитной совместимостью.       — Я доверяю верпинам в этом вопросе, — кивнул я.       Их, кстати, ошибочно называют насекомыми. Они похожи на них, но разве что роевой структурой общества и внешним экзоскелетом. На этом сходства заканчиваются.       Наружный скелет делает большое существо слишком тяжёлым, поэтому, даже несмотря на сверхпрочную оболочку, позволяющую им вымахать до таких размеров, их четыре конечности напоминают тростинки — верпины очень стройные. И предпочитают слабое тяготение. Не насекомые они и по причине развитого мозга — ганглии земных букашек ограничены в размере, поскольку снабжаются энергией и питательными веществами из гемолимфы только через подчиненную закону квадрата-куба внешнюю поверхность. Кроме того, незамкнутая система кровообращения ещё сильнее осложняет этот процесс.       У земных насекомых нет шансов стать умнее — мозги ограничены в росте. Верпины — не насекомые, а потому и вымахали до человеческого роста. Да и не имеют насекомые биологической радиостанции, созданной не руками, а эволюцией. Неудивительно, что эти создания — доки во всём, что принимает и передаёт радиоволны. Верпины — признанные специалисты по обычной, не гиперпространственной связи.       Сольвин продолжил называть и описывать системы, они одна за другой возникали внутри корпуса корабля, постепенно плотно занимая большую часть его объёма.       — Жизнеобеспечение иторианское, из особой серии. Для внутреннего употребления, но деньги решают и этот вопрос. У тебя даже кухонная техника будет уникальной. Перегрузки и надёжность, с учётом веса, вынуждают ставить то же, что и на яхту канцлера Республики. Дроид-повар «Промышленной Автоматики» из особой серии прилагается. Репульсоры и гравитационные проекторы разработки Ирридонского инженерного корпуса. Выдающаяся разработка!       …Чтобы экономить топливо при разведке планетарной поверхности, я нашёл место для небольшого четырёхместного скоростного челнока. И для одного складного гравицикла. Так, на всякий случай. Оборудование по очистке, выделению и синтезу из космических источников воды и газа, пригодного для дыхания — убезийское. Медицинская капсула, рассчитанная на обслуживание самых богатых людей галактики — арканианская.       — Я не доверяю арканианам, — прервал я инженера.       — Тогда заменим на алсаканскую — из серии с богатейшей тысячелетней историей. Ставилась ещё на диверсионно-разведывательные корабли, предназначенные для действий в Среднем кольце в войне против Корусанта. Она может одновременно оперировать сразу двух тяжелораненых и оказывать простую помощь ещё паре легкораненых. Но в ней тесно — она не для корпов, а для диверсантов.       — Добро. Но смотри, — я указал на два пункта в огромном уже трёхмерном списке, — поставить оборудование от Аратек и Цзерки в одну подсистему? А они не определят, случаем, по косвенным показателям и благодаря программным закладкам в чипах наличие друг друга, и не начнут ли корпоративную войну прямо на борту корабля?       — Пожалуй, стоит исключить одну из них. Хотя поиск замены будет болезненным.       — Эй, я пошутил.       — А я — нет, — серьезно сказал Сольвин.       В качестве основного вооружения выступил всего один курсовой турболазер. Но больше мне и не нужно. Специальное предложение от Цзерки — победа инженерного гения над здравым смыслом за счёт полного безразличия к объёмам используемых крайне ценных материалов. Цены я вновь не заметил.       Тридцать два тераджоуля в выстреле — или семь тонн в тротиловом эквиваленте.       Компоновка его в подвижной турели не имела смысла: раздельное размещение артустановки и системы управления привело бы к большим ошибкам стрельбы из-за невозможности учесть переменные деформации корпуса корабля и неточности коррекции параллакса между постами. В итоге надо либо делать однопостовую установку — самую настоящую орудийную башню, как на фрегате или линкоре, или же с неизбежно большими ошибками стрельбы в микрорадианах наводиться всем корпусом. Промежуточное решение было ещё хуже: Сольвин показал, что подвижная установка либо отъест полезную массу, размещаемую в трюме, либо более лёгкие приводы не справятся с колебаниями, возникающими при быстрых разворотах корпуса в бою.       Помочь же мне наводиться всем звездолётом должны были магнитные гиродины — силовые гироскопы. С помощью них даже можно было разворачивать весь корабль без манёвровых двигателей «на пятке», но они давали гироскопический эффект и крохотную, но прецессию. При продолжительном действии возмущающей силы на звездолёт в одном направлении частота вращения маховиков быстро дойдет до предельной: их возможность компенсировать разворот в одну сторону конечна. Вдобавок, они либо много весят, либо вращаются с весьма опасными скоростями.       Поэтому манёвровые двигатели они заменить не способны — только улучшить манёвренность и точность наведения курсового оружия. Так всегда и поступают на истребителях, но крайне редко на достаточно массивных кораблях.       Две зенитные «лазерные» турели разместились по бокам приплюснутого корабля: выдаваясь в стороны, они защищали корабль со всех сторон, с заметным перекрытием секторов обстрела — телесный угол поворота каждой из них был более трех «пи». В итоге большая часть телесного угла обстреливалась из обоих «лазеров».       Ещё три крохотных, но мощных скорострельных бластера разместились под «брюхом» корабля. И одна спаренная установка спряталась на «крыше». Эффективная система охлаждения судна раскрывала все их возможности. Всё это оружие тоже было произведено Цзеркой.       Имелся и внутренний отсек для ракет — с необходимым гравитационным проектором для моментального выведения ракет, не подвергающим их ненужным поперечным перегрузкам. Целиком взятый с тяжёлого истребителя — само собой, эксклюзивного исполнения.       С учётом запаса установленных деионизаторов, эриадуанских проекторов щита, эмиттеров корпускулярных барьеров от Куата и, на удивление, кореллианских накопителей энергии с генераторами щита с планеты Нубия, на этом исследовательском судне можно было задать жару чему угодно, способному его догнать. А от того, с чем нельзя было справиться — всегда можно было убежать… Или нет?       — Теперь двигатели, — сказал я. — Их ты оставил на десерт?       — Когда ты указал автономность в три года, ты указал её неверно. Когда такой срок указывают у военных кораблей — имеют ввиду вовсе не постоянное движение в течение трёх лет на максимальном ускорении. Даже установив сверхвысокотемпературные плазменные движки на гиперматерии — лучшие из существующих на данный момент, такого запаса хода — а вовсе не автономности! — мне не добиться. Ни на одном корабле, с какими угодно запасами топлива, — Сольвин покачал головой.       Передо мной зажглись графики, характеризующие двигатели, — для сравнения были приведены кривые для разных движков. Зависимости удельного импульса от тяги, весовое совершенство, энергопотребление, экологический статус. Для всех типов.       А вот цен не было.       — Даже с учётом режима малой тяги, при котором удельный импульс максимален, а потребляемая ради небольшой тяги мощность реакторов совсем неприлична. Нет, нет и ещё раз нет! — отрезал Сольвин.       — Ух-ты! Выходит, ты не сможешь удовлетворить мои запросы? Неужели всё-таки есть то, чего ты не смог найти в Галактике?       — И да — и нет. Видишь кое-что на том стеллаже? — он указал на причудливое устройство: металлический цветок длиной метров семь, с широкими идеально прилегающими друг к другу лепестками, инкрустированными оголёнными эмиттерами лучевых барьеров. Образующими чашу диаметром в пару метров. Золотистые, окруженные прозрачной, как чистейший лёд, субстанцией тонкие нити пронизывали конструкцию, перенося десятки мегаватт через каждый квадратный сантиметр сечения лепестков. Они мерцали в темноте, отражая свет голограммы.       Окружал их не диэлектрик в привычном смысле слова, но эта субстанция защищала от пробоя даже лучше, чем вакуум. Любопытная среда с подавленным проявлением виртуальных частиц — вылавливается на орбите чёрных дыр. Используется, помимо этого, в деионизаторах. За ними располагался ещё ряд лепестков, а за ним — третий. И в них так же тускло мерцали кристаллики, преобразующие явно чудовищные потоки энергии.       Среди полупрозрачных пластин притаились сверхпроводящие обмотки, генераторы силовых полей, кайберкристаллы и тепловые проекторы, робко выглядывающие из-за венчика «цветка». Количество специализированной защиты от излучений самой разной природы просто зашкаливало.       Всё это было словно погружено в отполированный до зеркального блеска электрум — «цветоножку» — не в самый прочный неменделеевский трансматериал в мире, замечу. Но при этом чудовищно дорогой: из него делают ювелирные украшения. Но о применении его в технических устройствах я даже не слышал. «Ножку», как каркас, оплетала сетка из причудливо изогнутых трубок, создавших магнитные поля, гиперпространственной технологией уносящиеся вперёд — перед раскрытым «цветком». По ним также должен был циркулировать газовый теплоноситель, судя по всему, раскалённый настолько, что его от стенок труб отделяли изящные силовые поля. А сами стенки имели своё собственное охлаждение.       Нагнетали газовый теплоноситель каскады гравитационных эжекторов. Крохотные — а закреплённые так, словно создавали усилие, способное оторвать от земли Гром-камень.       По мере удаления от чашечки «цветка» материалы и его формы менялись: создателей, кажется, волновала далеко не только электрическая прочность, стойкость к механическим или ещё каким нагрузкам.       Для искусственного объекта это нечто имело необычайно ассиметричное строение, но вместе с тем я ощущал, что ни одна линия, ни одна кривая в нём не была случайна и не служила для ненужного украшательства. Всё было подчинено исключительно рациональным соображениям.       Я, подойдя как можно ближе, насколько позволял комбинированный щит, закрывший объёмный стеллаж, распростёр над ним руки.       — Есть в нём что-то знакомое. То, что роднит его с гиперприводом, — сказал я.       И это были не только странные гиперпространственные каналы внутри бугристого «стебля». Такие и в компактных термоядерных реакторах встречаются. Я достиг понимания!       — В нём есть генератор антиматерии! Прямо как в мотиваторе гипердвижка! А магнитные поля направляют пучок позитронов и эмитируемых электронов в область встречи — фокусную точку, где они аннигилируют, порождая всякую дрянь: гамма-поток в первую очередь. Который отражается от четырёх… нет, пятислойного лучевого щита!       — Догадался? — спросил Сольвин.       — Ага. Это самый мощный фонарик во вселенной. На работу которого можно посмотреть один раз в жизни — и вовсе даже не из-за яркости в оптическом диапазоне. Выжигатель всего живого, мощнейшая гамма-пушка, какую я когда-либо видел! И судя по сечениям проводов и типоразмеру разъема с торца, она мощностью в тераватт, не меньше. И не меньше пяти мегаватт тепла отводится гелием, подаваемым через этот штуцер, — я заглянул внутрь. Причём под огромным давлением. Весовое совершенство достигается дорогой ценой.       — Что-нибудь ещё? — загадочно спросил Сольвин.       Я продолжил изучать двигатель Силой.       — Оно, кажется… живое! Целиком всё пронизано скоплениями делящихся клеток!       Как в раковине, в двигателе спряталось какое-то существо. Тысячи сгустков-ганглиев, странные не поддающиеся пониманию органы чувств. Оно не могло пошевелиться — но могло ощущать и реагировать на воздействия. Не то гриб, не то растение, не то моллюск.       — Всё ждал, когда же ты это заметишь, — расплылся в улыбке Сольвин, козлиная его бородка в синем свете голограммы придала ему демоническое выражение лица. — Странно, обычно подобные тебе отлично чувствуют всё живое, с трудом при этом различая механизмы и электронику, — Сольвин вывел на голограмму разрез фотонного, а вернее, квантового двигателя.       — Смотри! Этим двигателем управляют искусственно сконструированные нейронные сети и логические элементы из живого вещества, — Сольвин вывел новые слайды перед нами. — Рукотворная ксенобелковая жизнь: за основу взят ксеногеном экзоготов, питающихся космическим излучением. В нейроны, образующие счётно-решающие узлы двигателя, внесены оптические белки, регулирующие их электропроводимость в зависимости от освещённости. Вдобавок, эти крохотные живые устройства способны отличать вспышки тормозящихся частиц, всё же пробивших все слои защиты, от фотонов, испускаемых другими клетками, имеющими в своём составе крошечный химический лазер строго определенной частоты. А ещё в нём есть разные клетки с различными спектрами регистрируемого и испускаемого излучения. Впечатляет, да?       Световоды — искусственные, но в них подселена культура бактерий, поддерживающих их оптическую проводимость, очищающих их от трансмутировавших элементов: там, в двигателе, в симбиозе сосуществуют разные культуры.       — Занятно.       — Живое вещество даже способно с достаточной точностью фиксировать напряженность магнитного поля — специализированными клетками, исключая необходимость в электронных датчиках. Есть, правда, несколько весьма необычных фотодиодов и фотоумножителей, вынесенных за пределы двигателя и управляющих наиболее значимыми потоками энергии — но они скорее исключение, чем правило. Но и они тоже окружены средой, заселённой специальными бактериями. Весь этот биом замкнут — продукты метаболизма перерабатываются обратно в питательные вещества: органические молекулы и разные атомы циркулируют по бесконечному жизненному циклу. Некоторые отходы выводятся, есть и запасы для замещения выводимых из оборота за счёт радиационного захвата атомов. Всё, что нужно для поддержания этой жизни, чтобы она не оголодала и не замерзла, — электрическая энергия, а при достаточном облучении, она и вовсе переходит на самообеспечение.       — Я начинаю догадываться, что майноки и тысячи им подобных космических созданий — попросту одичавшие звездолёты… — сказал я. — Слушай, но зачем?       — Когда ты сказал про пару фотонных двигателей для манёвра, я задумался. А не использовать ли их как тяговые? Тогда у тебя будет неограниченная автономность — ты сможешь странствовать, сколько тебе заблагорассудится. В отрыве от цивилизации.       — Ты воспринял меня всерьёз? Про фотонные движки? — задал я риторический вопрос. Сольвин мне чем-то напоминал Травера. Такой же чокнутый — в хорошем смысле слова.       — Нельзя же сбрасывать такую заманчивую возможность со счетов? Беда лучевиков в том, что технологии, позволяющие создавать, удерживать и направлять достаточное количество антивещества, эффективно отражая продукты аннигиляции, неотделимы от гипердвигателя и лучевых щитов. А если они уже есть — кому тогда сдались эти радиоактивные прожекторы? — инженер всплеснул руками. — И обладающие прямо-таки неприличным энергопотреблением, я замечу. Поэтому я был уверен, что их развитие замерло на этапе, когда с их помощью пустоту между звёздами преодолевали спящие колонизационные корабли людей и дуросов. А то и «корабли поколений». Только те фотонники давали удельную массовую тягу раз в тысячу меньше, чем вот это. И были в те же тысячи раз больше «звёздного факела, мк7» — а именно так называется этот лучевой двигатель.       — Но кому нужно делать их на современном техническом уровне? И, вдобавок, наполняя жизнью?       — Кому? Небольшая контора с Телоса-четвертого — их ставят на зонды глубокой разведки. Строго говоря, их собственного производства только живые органы, клеточные линии, населяющие его полости. А все прочие компоненты производства сотни-другой корпораций со всего света.       Телос вместе с Тарисом, этой цитаделью ксенофобии, огорчены тем, сколько было за последние сотни лет проложено путей из Среднего Кольца во Внешнее — и всё мимо этих некогда важнейших врат из Среднего во Внешнее. И там нашлись патриоты, вкладывающие деньги в дело с заведомо низкой отдачей и сомнительной окупаемостью. Создавая редкую нужду в этих лучевиках… Кстати, для тебя это уже должно было запахнуть деньгами… но ты, кажется, равнодушен?       — Плевать мне на ксенофобов.       — И замечательно. Жаль, что тебе и на деньги плевать… Что же насчёт излишней натуральности продукта? Ну, это-то очевидно. Они регенерируют, непрерывно чинят внутренние белковые устройства, даже самостоятельно выводят трансмутировавшие ядра из оболочек в омывающую их жидкость. Ничто иное не способно так долго работать в таких жёстких гамма-излучениях в сочетании с огромными магнитными и иными полями. Обычные полупроводниковые или оптотронные приборы деградируют от такого за год. Эти же могут работать десятки эффективных лет. На наш век хватит.       — Ясно, теперь я понял ещё и то, почему они из таких необычных материалов — материалы тоже деградируют и активируются. «Горячий» двигатель!       — Именно поэтому он сейчас лежит за барьером — я гонял его всего три дня, а он до сих пор светится как урановый реактор. Ужас какой-то.       — Но ведь одного такого не хватит?       — Нет. И пары-тройки тоже. Смотри, что мы сделаем, — Сольвин указал на голограмму. Рядом с кораблём возникло нечто размером его превосходящее. Затем пристыковалось к корме корабля, закрыв собой губную гармошку обычных двигателей, начало разворачиваться — как бутон лотоса. В огромное поле лучевых двигателей.       — Сколько их здесь? — спросил я.       — Сто двадцать один «факел». А также щиты, сферические гиродины, гипермаяк и ещё по мелочи. Всё, чтобы не потерять этот букет на орбите. Конструкция даже сможет самостоятельно передвигаться. Разве что гипердвигателя на ней нет. Приятный бонус — ведь для их питания всё равно нужно ставить дополнительные реакторы, и вместе с корабельными они дадут девяносто-сто тераватт. Полная их тяга, по предварительным расчётам, придаст системе из корабля и разгонного блока ускорение в две единицы.       — А в гипер мне вместе с этим букетом прыгать?       — Мы пока ещё не спроектировали этот, как ты выразился, «букет», есть только идея и сырая кинематическая модель, но сворачиваться и разворачиваться он должен за минуту, — заверил меня Сольвин. — Ровно столько, сколько нужно, чтобы подготовить гиперпривод к прыжку. Кроме того, избытка мощности хватит, чтобы поддерживать дефлекторы при форс-мажоре.       — Но ведь ни о какой подвижности с этим набалдашником и речи идти не может! — заметил я.       — А без него — об автономности, — веско заметил Сольвин. — Но его можно отсоединять, выбирая, что именно тебе нужно в конкретный момент. Многие маленькие кораблики имеют гиперкольца — съёмные гипердвигатели с собственным дополнительным питанием. И отсоединяют их на стабильных орбитах. Допустимое решение в отсутствии угрозы нападения. Учитывая, куда ты собрался, вряд ли ты встретишь там пиратов. Или пиратов, способных перемещаться по гиперпространству.       — Почему ты решил, что знаешь мою цель?       — Знаю, — голограмма вновь изменилась — теперь я очутился посреди заполненной звёздными скоплениями Галактики, молочные рукава которой раскинулись на всю комнату. А яркое Ядро осветило все её углы.       — Мы сейчас здесь, — я встал и указал тростью на область, в которой должна была располагаться Кореллия.       — Верно. А тебе нужно куда-то сюда, — Сольвин, тоже поднявшись, обрисовал область в глубине Неизведанных Регионов: вслед за его движением возникли границы подписанных секторов.       — Всё, что у тебя есть — это, очевидно, уже не актуальная серия безумных гиперпрыжков. Кто-то пытался вернуться домой, но, потерявшись в неразведанных областях, вслепую совершал их один за другим. Ему повезло наткнуться на что-то для тебя интересное. Но ещё сильнее — вернуться туда, где можно поймать сигнал гиперпространственных маяков. Многократное везение.       — Ты слишком много знаешь.       — Мы ведём дела. Мы обязаны знать друг о друге столько, сколько возможно — и нет. Я не знаю, что именно так тебя манит за гипергоризонтом; за областями, где прыжки даже между соседними системами несут смертельный риск. Но чем дальше, тем хуже — путь тебе преградят аномалии, свёрнутые области, из которых не выбраться, происходящие с ещё не выявленной периодичностью непредсказуемые изменения в гиперпространстве.       — Я попаду туда, куда мне нужно, — возразил я. — Рано или поздно, так или иначе.       — Не сомневаюсь.       Сольвин, подняв ладони, начал мерить шагами комнату — вслед за ним цветными дорожками необычного огненного лабиринта загорались гипермаршруты.       — Смотри! — сказал он. — Здесь почти соединились два огромных пути. И здесь. Затем ещё и ещё... Если все их соединить — огромная дуга пронзит всю Галактику, свяжет её из конца в конец! Или здесь, — он указал на новую область: — Вот тут… — звёзды, повинуясь жестам Сольвина, разбежались в стороны, масштаб изменился: весь зал занимал один сектор Галактики со множеством мелких гипермаршрутов, рассечённых глухой аномалией. — …кое-кто проскочил. И даже не раз. Но маршрут проложить не удаётся. Если ты готов пробиться через пятнадцать тысяч парсек абсолютно неразведанного космоса, что тебе стоит сделать небольшой проход — вот здесь?       — Да, я могу это сделать, — сказал я.       — Знаешь, сколько за него готовы дать? — сверкнул линзами Сольвин.       — Понятия не имею…       — Триллионы кредитов… Ты станешь баснословно богат. Знаменит — если захочешь. А если проложишь ещё парочку таких перемычек, то сможешь купить сраную планетку с Внешнего Кольца на аукционе… Виллу-облакорез на Корусанте. Десяток богатейших яхт… Пару акций Цзерки. Или у тебя появятся деньги на то, чтобы оплатить постройку одного нужного тебе — и мне — корабля.       — Как может корабль столько стоить?       — Один единственный фотонный двигатель обойдётся тебе в миллиард кредитов. Как десять фрахтовиков. Все до единой детали изготавливаются едва ли не поштучно… Они в сотни, тысячи раз дороже обычных аналогов. Наверное, обмываются слезами двадцатилетних твилекских девственниц, — съехидничал Сольвин. — Две тысячи тонн самых дорогих компонентов в известной мне части мира. И они будут твоими… Если ты поработаешь немного на меня. С заключением официального договора, разумеется.       — Ты предоставишь мне корабль для этого?       — Я уже на последней стадии оформления покупки специального гиперпроходческого судна. Готов вложить в него все свои средства, даже заложить свой бизнес. Скажи только одно слово. Ты хочешь стать владельцем самого совершенного корабля в Галактике?       — Согласен, — я протянул руку Сольвину.       1) Главный инженер проекта.       2) https://ru.wikipedia.org/wiki/Эффективность_по_Парето.       3) https://www.youtube.com/watch?v=tD13dyPeaV0       4) https://notdotteam.github.io/trust/ - более чем рекомендуется к изучению.       5) https://ru.wikipedia.org/wiki/Равновесие_Нэша       6) https://ru.wikipedia.org/wiki/Квалиа       7) https://lesswrong.ru/w/Зомби_Зомби — для более широкого взгляда на вопрос.       8) http://starforge.info/other-army/monks/