Принцип неопределённости

      

Бомбы не нужны там, где справится ненависть.       Улисс. Fallout: New Vegas       Те, кто не обзавёлся своими мечами, падут под ударами чужих.       Эовин. Властелин Колец       Музыка:       Doris Day — Tic- Tic- Tic       Blind Guardian — Tanelorn (into The Void)

      Снизив в последние секунды тягу, мы вместе с Оми неловко грохнулись на расчищенное от снега скальное основание. Травер-Сити был именно что скалой — будто контурами расколотого гнилого зуба торчавшей из воспалённой десны-льда.       Суровые снежные бури не способствовали открытым посадочным площадкам — все они были выдолблены в промёрзшей породе вокруг накрытой шапкой-щитом крепости, причём на хорошем таком расстоянии от неё. От заглублённых ангаров к подземным сооружениям Травер-Сити шли тоннели, сейчас заблокированные.       Пролетая над этими укрытиями для грузовых и пассажирских судов, я успел оценить разрушения. Расположенные снаружи контейнерные сооружения разметало, разбросало; из мёртвых, потухших окон, штатно прикрываемых корпускулярными барьерами, сейчас не светило ничего хорошего, массивные же створки, закрывающие сами доки — как в космических станциях — вогнуло ударной волной. Но вряд ли сами корабли серьёзно пострадали: они располагались глубоко в выдолбленных в скальном массиве нишах.       Но самые крупные грузы и горнопроходческая техника завозились на базу напрямую, поэтому я, как и все прорвавшиеся через огонь, приземлился прямо у энергетического щита, стремясь к главному проходу в подземный мир.       На миг я замер, перепроверяя, все ли мои данные есть в тактической сети Травера, заодно выслав и обновлённый в пламени облик: мой и Оми.       Во всех машинных разумах, управляющих автоматическими турелями, хранились и образы противников, но они всё равно могли ошибаться. Более того, они должны были с какой-то вероятностью ошибаться. Сведение до абсолютного нуля «дружественного огня» привело бы и к неприятно высокой вероятности принять противника за друга: нельзя исключить несовершенство, можно лишь выбрать, во что оно выльется.       Суть была не в полном исключении огня по своим, а в оптимизации распознавания образов. Всё, что требовалось от военных машинных интеллектов — ошибаться не чаще органических операторов. Особенно когда опознавание «свой-чужой» производилось за доли секунды.       Нейросети хомо работают так же: научное сообщество, небрежно отсеивая потоки псевдонаучного бреда, неизбежно проявляет кажущийся излишним скептицизм и к реальным открытиям — если они радикально не вписываются в сложившуюся картину мира. Но исключить ошибки такого рода невозможно: это часть необходимой защитной реакции. Альтернативой было бы серьёзное изучение всех без исключения проектов вечных двигателей первого или второго рода. Вместо выполнения своей работы.       Мы с Оми выдвинулись вперёд, стараясь не глазеть на мрачную, подавляющую всё вокруг твердыню.       Там, сразу за переливающейся как опал плёнкой, нападающих подстерегал сложной формы ров, затем — высокие и широкие стены. Любого рискнувшего проникнуть под щит и приблизиться к ним ждал кинжальный фланговый огонь из казематов крепости. Пусть вовсе и не из самых мощных и дорогих орудий, но незамысловатые заграждения не позволяли разом проникнуть под щит силе, способной побороть эти ДОТы. Расчленённые, прорывающиеся через щит разрозненные партии штурмующих могли лишь героически заваливать частями трупов и шагоходов глубокие рвы, в тщетных попытках прорваться к эмиттерам крепостного щита.       Твердыню выстроили по всем канонам — по канонам её должны были и штурмовать: как бастионные крепости Вобана, к которым подводили идущие зигзагом апрошы, копали параллели, методично разбивая батареями в щебень секторы обороны, открывая тем самым узкий, но безопасный путь внутрь.       В случае космической, а не «звёздчатой» крепости, всё было на порядок сложнее, и в то же время куда быстрее. Однако несколько дней такого штурма не шли ни в какое сравнение с секундами орбитального расстрела неприкрытой никаким щитом позиции. И вполне могли сойти за осаду — в относительном темпе звёздной войны.       Когда не удавалось совладать с огромным щитом, суровая логика требовала методично одолевать уже внутренние укрепления, а значит, и надёжно контролировать примыкающую к кромке щита часть суши. А поскольку нормальные герои всегда идут в обход, война переносилась под землю: рыли глубокие туннели, навстречу им — контрмины, чтобы подрывать на пути копошащейся в кромешном мраке инженерной техники противника протонные и термические заряды.       Немногое изменилось с падения Трои: так или иначе нужно было оказаться внутри. Стоило надёжно окружить крепость, пробить над землёй или под ней брешь, как у гарнизона испарялись все шансы на успешную оборону. Несмотря на полусферу радиусом в пару километров, непроницаемую для обстрела.       То, что подкоп начали сильно заранее, говорило об одном: отдавший этот приказ знал о термоядерных минах и осознанно пожертвовал богам атома тяжёлую технику. Зная о них, он мог бы их и обезвредить… но это замедлило бы продвижение.       Останови он её продвижение совсем — он бы вскрыл карты раньше времени. И, в конечном итоге, он всё так же сражался бы под толщей льда и скал, но против более подготовленного противника. Или увяз бы под стенами крепости — сам скованный по рукам и ногам неприятельским флотом.       А значит, он предвидел заодно и это срочное усиление обороны. Иначе трудно было объяснить встретившую нас засаду. Такой план звучал безумно, но не безумнее моих манёвров в космосе…       Немногие добрались в крепость по воздуху. Но прибудь они чуть позже, и от них уже не было бы толку.       Немногие враги прогрызли себе путь под землёй, так же, как и я — «чудом» — избежав ядерных мин.       Там — внизу — нам предстояло встретиться. Сколько войсками не дирижируй, а когда все карты биты, остаётся выкладывать на игральный стол самого себя.       — Здесь ужасно тихо, — настороженно произнесла Оми.       Мы стояли в наркотизированном зрачке ядерного урагана, и — пока ещё — высоко над ещё одной бурей.       — Пилот мне там не понадобится, — сказал я, указывая вниз. — Но мне известно, где можно дезактивировать доспехи.       — Едва ли у меня есть выбор, — мрачно ответила она.       — Бояться нечего: оружие нам пока не пригодится. Пока, — сказал я, протискиваясь через плёнку щита. Странное ощущение: будто бы пытался плыть по горло в меду. Особенно для того, кто никогда не плавал.       Доложившись в штаб Травера, мы с Оми лёгкой трусцой преодолели силовой мост, прозрачной лентой растянувшийся над глубочайшим рвом, чьи отвесные уклоны укрепляли изрытые язвами бывшие в неоднократном употреблении дюракритовые плиты. Сразу за ним нас дожидался небольшой открытый лэндспидер с кубическим многоруким дроидом за штурвалом. Как только мы вскочили на грузовую площадку, он тронулся, помчав нас вперёд — к равелину: выступающему за контур основной крепости приземистому укреплению.       За нами следили стволы турболазерных башен, но лишь каждый второй не был муляжом. Ничего настоящего. И в этом весь Травер — истинный.       С дешёвыми мегаваттами навалить из колотых скал даже такие внушительные укрепления было нетрудно, а вот закупить, установить и настроить достаточно тяжёлого вооружения Травер не успел. Но и то, что он обустроил за чуть более чем год, внушало уважение. А ведь он ещё и нашёл готовых умирать неизвестно за что бойцов, нанял работников для шахты, инженеров, строителей. Врос в скалу.       За сдвинутой в сторону чудовищной металлической плитой, которую язык не поворачивался назвать воротами, шёл дважды изогнутый простреливаемый ход, затем ещё одни дюрасталевые ворота, в которые разом могли пройти три локомотива. Пробившегося через первую преграду тут бы — в равелине — и расплавили.       Пользуясь секундами покоя, найдя в интерфейсе шлема нужную опцию, я мысленно нажал кнопку, и мне в губы ткнулась мягкая трубка; стоило надавить на неё языком, и она придвинулась ещё ближе. Обхватив мундштук губами, я промочил пересохшее горло.       Проскользнув через щёлочки в нескольких громадных горизонтальных поворотных пробках, запечатывавших путь в город, спидер, лязгнув подвеской гудящих репульсоров, опустился на подземное шоссе.       То там, то сям что-то дымилось, обильно лилась пена, валялись выбитые и подорванные створки ворот, горели и плавились дроиды и репульсорные машины. В лабиринте израненных шрапнелью стен начали попадаться погибшие и ещё только умирающие, разбитые и искрящие дроиды, лужи крови и растёкшиеся горящие жидкости. Уцелевшие дроиды пытались одновременно тушить пожары, оттаскивать в сторону раненых, имущество, буксировать разбитую технику.       Хотя эта часть собранного из «вторички» и грузовых контейнеров города уже была покинута и контролировалась врагом, но все уцелевшие и не эвакуированные вместе с населением в бункер дроиды, искрящиеся створки ворот и оставшиеся целыми репульсорные плиты турболифтов всё ещё подчинялись укрывшемуся на самом дне Траверу. Поэтому мы мчались без остановок, а благодаря вертикальной подземной твилекской архитектуре могли уже через несколько минут достичь яростно пылающей в Силе цели.       И следовало бы поспешить, но мне не хотелось никого спасать ценой своей жизни: абсурдно менять реальность — ту, которую я единственно знаю — ценой отказа от её восприятия, пойдя на её вполне вероятное уничтожение.       — Высадишь нас тут, — велел я дроиду, активировав наладонный проектор и указывая мизинцем на промышленный массив.       Здоровая коробка, из которой росли с десяток подвижных выростов-сенсоров и столько же одинаковых многосуставчатых конечностей, упёршись ими в гуманоидные органы управления, послушно свернула в сторону.       Меньше двадцати минут отделяли нас от кровавого поноса: противорадиационный щит никак не защищал от въевшейся во все сочленения латного панциря радиоактивной пыли. И ни один из введённых аптечкой доспеха препаратов не мог так быстро проникнуть в подвергаемые радиолизу клетки, как не терпящее препятствий гамма-излучение.       — Тут есть высоконапорная мойка с едкой химией, как раз чтобы смывать разные микроскопические частицы, — пояснил я Оми. — Дойдём, избегнув боя.       Мой цифровой пропуск открывал все двери — открыл и бронированную гильотину «цеха готовой продукции», у которой нас высадил дроид.       — Как?       — Руку! — велел я.       Я немедленно сжал её окованную в перчатку ладонь.       — Эй! — вскинулась она.       — И не вздумай отпускать. Не глазей по сторонам, не оглядывайся, а лучше, прикрой глаза, — сказал я, увлекая за собой Караоми в пограничное состояние.       Ритуальная тайна давно растаяла как дым, но я и не намеревался обманывать другого чувствительного к Силе. Игра в зеркала будет идти не с ним.       — Олег? Где мы? — едва донёсся до меня будто лишь через Силу — как образ — голос Оми.       — На границе бытия и небытия, в царстве маловероятного, в потайном кармане действительности, скрытом от видящих только самое обыденное. Мы сейчас — тени теней, смыслы смыслов, и тем менее мы реальны, чем больше мы — представление, а не ощущение.       — Тут так темно, — она вздрогнула. — И холодно…       — И либо мы вновь вернёмся в проявленную всеобщую реальность как совершенно материальные вещи, либо растворимся тут, исчезнем в тенях навсегда. Будто бы всегда были вымыслом… Не отпускай мою руку! Я — реален, — напомнил я Оми.       Отключённый интерфейс не мешал взирать на выцветший мир через пыльные витражи в бойницах шлема. Метаморфозы мира отражали осознаваемые мной метафоры: ничто лучше не показывает след события — не само событие! — как размытые тени и зыбкие отражения.       И потому я всё же оставлял следы, но настолько ничтожные, насколько же сейчас и сам существовал для облапошенных.       Каждый шаг давался с неимоверным трудом. Не с физическим: и, хотя я безмерно устал, мне ещё пока хватало сил переставлять ноги; каждый шаг требовал преодолевать сомнение. Однако не до самого конца: балансируя на лезвии бритвы Оккама, сохраняя свои сомнения целокупными, а себя — единым целым.       Превращая окружающее в идею окружающего, могущее с тобой контактировать, а могущего — и нет, и сам рискуешь стать лишь номеналией. Если вообще можно ей стать.       Когда всё видится тенями в пещере — чуть более и менее плотными — но тенями, когда ты буквально затылком ощущаешь лицедея, размахивающего руками перед далёким пламенем, дающим жизнь всем проекциям и отражениям, недолго и самому начать сомневаться — есть ли что-то за твоей собственной тенью. Не тень ли ты сам.       Стоило мне сойти с невидимого лабиринта; единственной тверди под ногами, как я мог и вовсе исчезнуть. Или только надолго потерять возможность исчезать для прочих… И мне следовало сомневаться равно во всём — ради баланса, продления двойственного своего состояния; будто эпистемический канатоходец, неравновесные сомнения которого увлекают неосторожного в суждениях в бездну веры.       И в неё меня тянула Караоми — своим переменчивым недоверием, всполохами любопытства и тревоги.       Наконец, в отражённом мире нашлась строго материальная отмывочная контейнеров для спайсового концентрата. Вытягивая в привычный Оми мир, ожившими сенсорами шлема я услышал шедший на плохом основном разговор.       — Ранд убьёт нас! — горячо воскликнул кто-то впереди.       — Не сейчас, так позже! Надо бежать. Хватай обещанный червём спайс, и валим из этой скагганакской бездны! — ответил ему другой неизвестный.       «Бездна»… живо напомнила что-то из забытой ситской религии. Или из почерпнувших многое из неё верования кратов. Или ещё откуда-то.       — Сверху корабли хвостологовых! — возразил первый голос.       — Им не до этого. Эти пустоёбы побросали челноки, и клянусь кровью, половина из них не заперта! — горячо воскликнул второй.       Разговаривавших было всего двое, это ощущалось и в Силе.       — Но Ранд…       — Слетел с нарезки!       Я знаком указал Оми опустить оружие, постучал о косяк раскрытого шлюза кулаком и вышел навстречу взметнувшим вверх оружие болтунам. Похоже, то был отбившийся от своих десант подземохода, нашедший на базе одну из самых ценных субстанций в Галактике — концентрат спайса.       Вооружённые до зубов бойцы были облачены в мрачную добротную герметичную броню, почему-то заставившую вспоминать голографические хроники последней большой войны. Возле них лежали трупы твилеков — в последние секунды жизни так же «спасавших» спайс.       — Ранд… Налл… Чёрный действительно вас убьёт, — сказал я через вокодер, ощутив ужасающий образ в его разуме. Имя было составлено из не до конца мне понятных ситских слов.       — Мандо! — крикнул один из них, не опуская тем не менее закопчённый бластер.       Я молча и многозначительно кивнул.       — Вас тут быть не должно! — крикнул второй, тоже державший меня на мушке повторителя, присосавшегося к рюкзаку-энергоячейке… нет — к целому реактору!       — Жарко. — Я пожал плечами, небрежно подходя к ним.       — Ты здесь за спайсом? — спросил он подозрительно. — Бери, сколько унесёшь: тут всем хватит. Когда Ранд возьмёт эту сраную крепостишку, — мой собеседник сжал кулак, будто чьё-то горло, — он всё равно не поделится. Вас кинут. Сегодня все предали всех! Да вряд ли он вас сюда и пустит-то!       — Мы тоже валим, — сказал первый, немного опустив ствол.       Я сделал вид, что направляюсь к паллетам со спайсом, но проходя мимо трусливых наёмников, резким движением сорвал с пояса вибромеч из мандалорского железа. Выпустившего очередь из бластера бойца ослепила струя огнемёта; последующий удар архаичного бескада раскроил шлем.       Оглянувшись на ярчайшую вспышку и всплеск вскипевшей пластали, я увидел — в настоящем, прошлом и будущем, как поспешный выстрел из дезинтегратора оторвал руку с оружием второму. Но до того он тоже успел нажать на гашетку, однако бластерный заряд бессильно растёкся по броне Оми. Та, пошатнувшись, ещё раз выстрелила от бедра, снеся упавшему на колени противнику полгрудины и задев широким, всё прожигающим лучом массивный контейнер со спайсом. Тот взорвался, осыпав тончайшей синей пылью зал, трупы и даже нас.       — Мойка там! — указал я в угол помещения, нагибаясь над убитым и проверяя, не превратился ли реактор в «тикающую» бомбу.       Нашлись и обслуживающие компрессор дроиды — через несколько минут наша броня блистала как новенькая, а поток проникающей радиации упал в сто раз. Мои же доспехи впрыснули в кровь достаточно яда, чтобы мне удалось занять ненадолго у самого себя сил.       Выскочив из когда-то охраняемого цеха, мы спустились на турболифте к центру управления всей обороной, и по совместительству к охраняемой резиденции Травера. Грубые следы ожесточённого боя вели нас к цели.       Первая стена уже пала, мощные ворота были выдраны с корнем, выгнутые же взрывом края были отстрижены — будто тончайший бумажный лист канцелярским ножом. Блокирующие коридор турели разворотило, путь усеивали обломки уродливых коликоидских дроидов. Проход некогда был заминирован — но и мины кто-то подорвал. Недвижимые твилеки дополняли натюрморт.       Отсутствие значимой обороны под землёй было понятным: в подземный прорыв обычно доставляют не десант, а протонный заряд того же веса. Затем, если нужно, следующий — пока не падает щит крепости. Держать большой гарнизон из бойцов с бластерами не было смысла, противопоставить подкопам можно было только другие такие же землеройные машины.       Боевой стимулятор обострил все чувства, отогнал усталость, и, притупив страх, гнал вперёд, где в воздухе ещё витал запах ярости, ещё выла от боли смещённая и разодранная чужой волей реальность. Я, сжимая трофейное оружие и увлекая за собой Оми, побежал по коридору, но вовремя перекатился под очередью из бластера.       Наступающие прикрывали свой тыл.       В будущем из бокового прохода понеслись заряды плазмы, а затем и что-то более тяжёлое. В настоящем я отправил в только-только сплетаемую дымовую завесу очередь из трофейного бластера. А затем ещё и термический детонатор, благо, расстояние позволяло.       — Оми! Не задерживаемся! — крикнул я сжавшейся на полу девушке. — И постарайся не попасть в меня.       Мы не видели ничего через дым, но не видели и нас. Ещё раз активировав закреплённый на предплечье огнемёт, я побежал вперёд, прокладывая себе путь мечом. Двигаясь через запутанные повороты, избегнув нескольких противопехотных и противотанковых мин, прикрываясь телами и огнём, я приближался к своей цели. Оми шла следом, каждый раз, когда рядом с ней проносились бластерные болты, порываясь сбежать из боя. Но остаться в одиночестве в окружении врагов ей было куда страшнее.       Огонь из бластеров не мог пробить нашей истерзанной брони, гранаты либо были слишком слабы, либо слишком мощными, чтобы применять их так близко. В рукопашную же зажавшие нас плотным огнём лезть не желали, а потому — в конце концов — нас зажали на простреливаемом с двух сторон перекрёстке.       Подбираясь ещё и сзади.       — Олег! — беспомощно крикнула Оми.       Я и сам уже почти потерял надежду: мысли и варианты будущего смазанным калейдоскопом мелькали передо мной, но ускользая от смерти и защищая от Него спутницу, я не мог ухватить дрожащую нить — нить, ведущую на свет из смыкающего стены лабиринта.       Нужной карты в рукаве пока не находилось.       Носящиеся туда-сюда пучки плазмы впивались в стены, разбрасывали длинные искры и раскалённый отбой от стен. Грозные всполохи взрывов разбили все лампы, и ничто иное кроме гибельных плевков энергетического оружия не разрезало темень подземелья.       Не рассчитывая только на оптический спектр: бросив две последних многоспектральных дымовых шашки, я обернулся к беспорядочно отстреливающейся от находящихся буквально за поворотом врагов Оми.       Стреляла она не очень метко, но уже испарила показавшийся из технического прохода бластер — вместе со сжимавшей его рукой. Затем она, обернувшись, выстрелила в другую сторону: в погруженный во мрак и ужас коридор. Волна атомарного огня разворотила одну из стен, однако распалась в ничто, не дойдя до засевших за укрытием стрелков. Но пускай уже перегревшийся дезинтегратор и не мог повредить им, он держал всех на достаточном расстоянии.       Я обеими руками снял с пояса пару цилиндров — термальных детонаторов — и вручил их вовремя отступившей за ненадёжное укрытие Оми.       — Знаешь, зачем…       — Знаю, — перебила она меня, насаживая одно из адских устройств на невзрачный штырёк под стволом дезинтегратора.       Практически все гранаты военного образца можно использовать как, сказали бы на Земле, «винтовочные». И почти на всём оружии у военных есть компактные ускорители, способные метнуть гранату на сотню-другую метров. А то и дальше.       Затем я положил около неё заряженную последней энергоячейкой винтовку.       — Две минуты! Две минуты! — крикнул я, ощущая бодрящую волну от ещё одного боевого стимулятора.       — Олег?! Ты куда?! — заорала она мне вослед.       Но я уже бежал с мечом наперевес через наполняющий коридор дым. Отведя в сторону загодя предвиденный, резкий, как росчерк молнии, удар виброклинка, я воткнул бескад в горло ловкому мечнику, отмахнулся от другого, ранил — не ранил?.. принял ещё удар на броню и, ускользая от взмаха силовой секиры, побежал дальше.       Во мгле, в пронзаемом плазмой плотном дыму мелькали каллиграфические движения алого отрезка; взмахи слишком быстрые, чтобы их отследил невооружённый Силой мозг.       Высокая фигура в чёрных латах прокладывала путь через напоминающих дроидек машин: омерзительные, как и их создатели, дроиды цеплялись паучьим лапами за стены — даже за потолок — громоздились в проходах, взбирались навстречу разрушительному вихрю и обрушивали — каждый — из пары сдвоенных бластеров потоки плазмы на бесстрашного воина. Но они врезались в волю непреклонного воителя, с лёгкостью отражались чудовищно быстрым световым мечом. Словно бы и не несли разрушительную энергию в десятки раз большую, чем выстрелы обычных носимых бластеров.       Каждый удар световым мечом, каждый взмах шипастой перчатки отбрасывал дроидов, дробил их на части. Острые паучьи лапки вцеплялись в рифлёный металлический пол, но волны гнева отталкивали агрессивных дроидов от рыцаря тьмы. Взрывались реакторы, из коридора хлестало пламя — как из дюзы двигателя.       Дым на миг рассеивался — фигура шагала сквозь огонь дальше. А за ней оставались оплавленные, тускло светящиеся в местах хирургических разрезов массивные обломки дроидов.       Я же бежал за ней: ведомый отчасти страхом, но прежде всего далёкой мечтой, отражениями своего будущего.       Мы ещё не встретились взглядами — мрачная фигура даже не развернулась — но уже пересеклись предвидением. Чужая воля потянулась к гранатам на моём поясе, но их там уже не было: этот выпад я отразил минутой ранее.       Фигура остановилась, безликий шлем повернулся, и меня обожгло безумной ненавистью, скрутило в фарш… но в будущем. В счастливо избегнутой версии будущего!       И в настоящем я бы сумел защитить себя от сминавшей бронированных дроидов, как жестяные банки, силы. Сумел бы, но в этом уже — или ещё — не было нужды: и эта ветвь будущего испепелилась. В огненном вихре вспыхивающих и гаснущих версий будущего мы прокладывали путь к смерти.       В миге настоящего же, сплетаемом из миллионов версий враждующего будущего, будто бы увидевший все мои планы — как и я его — враг метнул в меня раскалённые обломки дроидов.       Всё это за долю секунды пронеслось бурей в моём разуме.       Спустя неотвратимо долгий миг сотни настоящих острых оплавленных листов бронзия врезались в мою броню как картечь — меня отбросило на десятки метров, впечатало в стену плечом, покатило по израненному взмахами светового меча полу. Интерфейс шлема предупредил о разгерметизации и повреждении половины начинки доспеха.       Но и эта — оставшаяся целой — половина была не случайной: она должна была вывести меня из пылающей западни раньше противника, запереть его в ловушке предсказанного мной будущего.       Доли секунды, на которую я отвлёк врага, было достаточно, чтобы дроиды перегруппировались, усилили огонь. Как бы ни была сильна его оборона, разрываемый надвое яростным порывом добить меня и воспалённым желанием оттеснить дроидов, он вынужден был отвлечься на них.       Я же, ведомый познанием, с трудом встал на колено, крепко сжал обеими руками меч из бескара и запустил реактивный ранец. Навстречу шторму из плазмы и танцующему в дикой пляске световому мечу.       Ещё один поднятый телекинезом ворох металлолома обрушился на меня, но я заранее отцепил магнитно-механические крепления — и реактивный ранец, толкнув меня, свободно полетел вперёд. Что открылось увлечённому кровожадным металлом противнику в самый последний миг.       Закованный в латы воин не мог отойти в сторону, и как вкопанный отражая выстрелы дроидов, взмахом светового меча рассёк импровизированную ракету надвое — вспышка взрыва скрыла его от сенсоров — но не от Силы. И не от дроидов.       Ведомый ощущением всех ближайших исходов, вставший на моём пути избрал не самый худший, но всё равно плохой вариант. Осознанно создаваемый мной с учётом того, что он его изберёт.       Прикрываясь массивной фигурой врага от огня дроидов, я побежал ему навстречу.       Стоило огромного напряжения воли указать опаляющему злобой противнику, что мои доспехи — мои, почти что часть меня; вторая кожа плывущего в море вероятностей, стремящемся растворить всякого попавшего в его воды.       Броня и оружие — не элементы «внешнего мира». Первое, чему учатся одарённые выходя на учебную арену — то, как защищать себя и своё снаряжение от Силы противника.       Предпринявшему реальное усилие — теперь уже не в вероятном, а в сложившемся будущем-настоящем — в его непроглядное лицо выстрелили остатки адской смеси из наручного огнемёта, но были, разумеется, остановлены Силой. Выгадав мне смертельную долю секунду.       — Бей насмерть! — успел выкрикнуть я, занося вибрирующий от жажды крови меч.       В темпоральном лабиринте взаимных поступков вновь было не разойтись.       Я не настолько помешался, чтобы по всем правилам сражаться с обладателем светового меча… и поэтому намеренно пропустил удар им. Далёкое прошлое слилось с кратчайшим будущем: всё, на что хватило моей скорости и моей реакции — отвести его на сантиметр от шеи, так, чтобы алый клинок распорол толстый бескар шлема, а не отделил мою голову от туловища.       Одновременно нанося главный удар: полным энергии левым кулаком в подбородок.       Мгновение спустя я летел кувырком. То ли он разгадал мой замысел, то ли последним мышечным усилием послал латный кулак мне навстречу.       Наркотики и стимуляторы всё ещё бурлили в моей крови, и я предпринял последнее усилие, чтобы встать, но, похоже, оно действительно было последним: у меня не вышло пошевелить ни единым членом.       Понуро опустив голову, не пытаясь даже осознать всё произошедшее, я отупело заметил, что в пластину, прикрывающую сочленение кирасы и наплечника, да и в саму кирасу впились толстенные чёрные шипы — удар кулаком пробил казавшийся нерушимым бескаровый панцирь.       Оглянулся на врага — тот лежал недвижимой грудой безобразного металла.       — Неспящий, — прислонившись к стенке и не в силах даже поднять опустившуюся голову, я вызвал «Принца».       Дроид слишком долго молчал. Для дроида.       — Неспящий! — повторил я запрос. — Тебе нужно завести «Принца» в обезвоздушенный ангар любого из крейсеров. Затем передать биоматериалы с курьером на Травер-Сити. Мне понадобится кровь.       Убедившись, что послание доставлено, я понял, что с недвижимым чёрным рыцарем творилось что-то завораживающе-жуткое. Броня начала шевелиться, нет — не сам сражённый противник: в его голове сейчас было кровавое суфле из мозга и костей: дробильная перчатка себя оправдала. Сами пластины лат дрожали, светились, от них рывками отрывалась призрачная фигура. Похоже, что настоящего их владельца.       Далёкое подобие человека, колеблющееся на границе небытия видение потянулось ко мне липкими, холодными пальцами, своей навязчивой разложившейся памятью, примитивными, но неискоренимыми стремлениями — жаждой власти, прогнившей ненавистью ко всему, противящемуся её желаниям. Весь этот тухлый, приправленный страхом смерти букет я ощутил, слишком пристально всмотревшись на призрачные следы чужой воли.       Отчасти оттого, что и сам не был лишён жажды властвовать, утверждать своё господство. И потому что был связан с некогда изменявшей мир чужой идеей. Крепкими и острыми якорями!       Стелясь во мраке, искривлённая хищная тень растянулась по усыпанному обломками полу, и с каждой секундой, казалось, таяла. Но не исчезала — стремясь найти себе место в моём разуме. Каждая мысль, всякое новое желание могли теперь быть уже не совсем моими, поэтому я занялся тем, что у меня всегда неплохо получалось — приложил все ментальные усилия, чтобы остаться самим собой.       Ментальный паразит действовал грубо, он торопился. Но это было мне на руку, явному проще противостоять.       Одновременно с тем мне удалось поднять бесконечно тяжёлую руку и выдрать из себя вбирающие в себя и без того ничтожные крупицы света осколки проклятого доспеха.       Когда-то небиологическое вместилище — мутное, кривое зеркало пожеланий его создателя с каждым движением моих рук — и движением мысли — лишалось сил, разжимало призрачную хватку на моём горле.       Призрак — о нет, целый обезумевший хор обломков личностей; исторгнутый из обожжённого чёрного металла непрерывный вопль больных желаний! — обрёл на миг подобие жизни лишь в моих ощущениях. Вытесненный и из них, он — оно, захлёбываясь хрипом от животного ужаса, распадалось грязно-зелёным туманом — причём вместе с латами: пластины трескались, казавшиеся нерушимыми гладкие поверхности покрывались рытвинами бластерных попаданий.       Будто время обратило свой ход, причём по иному пути.       В это время мимо лишившегося всякой магии доспеха, не обращая на него внимания шагали сделавшие большую часть работы тусклые боевые дроиды, а навстречу им бежал — запинаясь об их останки — разум куда более знакомый и яркий.       Первым делом покрытая кровью и копотью Оми схватила с пола всё ещё включённый световой меч.       Я хотел было предупредить её об опасностях, связанных с подбиранием чужих магических мечей, но не успел — однако миазмы, скопившиеся в изуродованном кайбер-кристалле этого меча, не причинили ей никакого вреда. Удивительно.       Следующий её шаг меня не удивил. Включив трансляцию на всех частотах, она продемонстрировала шлем поверженного военачальника.       — Ваш Ранд Налл мёртв! Сдавайтесь: ваша битва уже проиграна, вам не на что больше надеяться, — твёрдым голосом она велела всем, кто мог её слышать.       Следующую минуту запись уже передавал Травер: на весь Рилот. Я хрипло засмеялся, но в онемевшей груди закололо. Мне, сцепив зубы, оставалось только усмехаться.       — Сладкая, ты только что выиграла это сражение, — сказал я Оми.