Археология — это поиск фактов. Не истины. Если вас интересует истина, семинар профессора Тайри по философии дальше по коридору. Индиана Джонс и последний крестовый поход. Индиана Джонс
Музыка: Marvin Kopp. Enderal Soundtrack — Nature of Humanity ironhand - The Gates Аспид — Дай мне (Пьеса для балета)
— А вот и Наг Лиманш, — сказал я, откашлявшись. — Оценивает вещи мертвецов, чтобы продать подороже? — шёпотом спросила Оми. — Как ваше имя, девушка? — резко спросил археолог, отлипнув от мониторов. Безносое, жабье лицо покрывала зелёная, сморщенная кожа, уставшая как асфальтовая мостовая. Его же возраста. А было ему под восемьдесят. Подбородок невыраженный, заметные надбровные дуги — а над ними будто бы перевёрнутый переполненный мозгами горшок. Под ним жёлтые, понизанной сетью неважно себя чувствующих сосудов склеры довольно крупных глаз, где как червяки изгибались радужки, прорезанные горизонтальными щелями-зрачками. Типичный престарелый неймодианец. Был бы он синим и иначе одет — сказал бы, что дурос. — Караоми. Караоми Иоклео-Нила Этресс-Танака, — Оми изящно взмахнула ножкой. Он обратился к ней на каком-то незнакомом мне языке. Затем ещё на одном — похожем, но немного ином. Оми ответила. — Извините, — сказала она, потупившись, на основном, после того как они обменялись десятком фраз на её родном языке. — А вы кто? — обратился он ко мне внезапно на плохом, но ситском. — Олег. Олег Зеркало, — и свой сомнительный титул я перетолковал на ситский. — Первый раз слышу, — проскрипел он на нём же. Будто не говорил, а вырезал ветвящиеся и извивающиеся вытянутые ситские символы на камне. — Вненекатегоричный навигатор. А ещё я спас Травера от военного поражения меньше месяца назад, — ответил я так же по ситски. — Не вдавался в подробности… Какая ещё война?.. Это в этой эпохе? Навигатор, говорите? Да ещё внекатегоричный? — следом он перешёл на основной, обратившись к нам обоим: — Что вы тут забыли? Здесь не выставка нераспроданных фондов для зевак, не мешайте мне работать. Он вновь уткнулся в монитор, закутавшись в бесформенный, неопределённого цвета балахон. Дроиды в это время продолжали сновать между колонн и столов заваленных всякой всячиной. Среди машин, переносящих и перебирающих обломки не без следов исчезнувшей цивилизации, были и непривычного вида летающие бочёнки, вооружённые множеством манипуляторов, такими же что и у машин за первой открытой мной дверью. Перебирали металлическими лапками и несколько дроидов формой подобные вирусу-бактериофагу. Их манипуляторы и сенсоры свободно вращались вокруг связей, соединяющих цилиндры, додекаэдры и усечённые конусы составляющие их вертикально ориентированный корпус. Они то и дело замирали, крутили камерами, затем внезапно по-крабьи меняли направление движения; не поворачивая всё своё осесимметричное механическое «тело», а только разворачивая свободно — на триста шестьдесят градусов — вращающиеся камеры в нужную сторону, чтобы затем по паучьи ловко и быстро засеменить многочисленными членистыми ногами в новом направлении. — Травер рассказал, что вы нашли кое-что интересное, — зашёл я со стороны, не отрывая взгляд от чудных угловатых дроидов. Они же меня не замечали. — А, так значит вы его приятель, и потому я должен тратить своё время на никчёмные экскурсии? — он поднял недовольное лицо. Или оно всегда выглядело именно так? — Почему бы и нет? — сказал я. — А мой наниматель знает, что вы отвлекаете меня от работы? — не преминул спросить Лиманш. — Он занят, ведёт переговоры с республиканским послом. — Он всегда занят. В любом случае, всё что я нашёл не покинет этих стен, — пожаловался неймодианец. — Разве это не уникальная находка? — спросила Оми. — В том-то всё и дело! — подхватил он. Лиманш кряхтя разогнулся, встал. Для представителя своего вида он был весьма невысок, не придавала ему роста и простенькая низенькая тканная шапочка. Неймодианцы, чья норма жизни — норма прибыли — не одеваются просто так: их наряд всегда что-то говорит об их занятии, благосостоянии, роли в своём обществе. А их головные уборы тем выше и пышнее, чем больше у обладателя пафосной шапки активов, чем значимее его должность. — Пожалуй мне не помешает перерыв. Быть может вы послужите полигонам для объяснения… чуть лучшим чем дроиды, — Лиманш поджал бесцветные губы, — Проблема в характере моей находки. — В чём же именно? — полюбопытствовала Оми. — Она ставит под сомнение много слишком давно сложившихся представлений об истории. Особенно историю твилекского народа. Но и первенство Республики тоже. — А что с ней не так? — спросила Оми, подходя к столику заставленного прозрачными цилиндрами с комплектными, собранными из деталей, черепами внутри. Ни одно зубастого и с дырами по бокам не было. Видать, ни один из них не перенёс транспортировки. — Властители любят, когда история возвеличивает их предков: из этого теста лепятся национальные мифы. Или хотя бы хорошо продаются, если не выходит выдать себя за наследников. Из этого — он указал на недобро улыбающуюся оголёнными жёлтыми зубами безглазую коллекцию — мифа не вылепишь. Так что оно никогда и не выйдет на поверхность ледника. — Твилекского народа? Не вида? — зацепился я за термин. — А что есть вид? Где проводить границы множества? — вдруг разозлился Лиманш, — Очевидно, что популяции, разделённые одной тысячей лет, будут скрещиваться. Если между ними миллион — далеко не всегда. Вот только миллионы легко делятся на тысячи частей, между каждыми из которых нельзя провести границу гласящую: вот тут уже новый вид… новый по сравнению с предыдущим. Он в это время шествовал вдоль груд костей, разложенных на каменных столах. — Граница проводится произвольна, обычно по скачкообразным изменениям сопровождаемым уменьшением численности, лежащим между крупными популяциями. Уже не способными скрещиваться между собой. Упрощая, — сказал я, стараясь не отставать от прыткого старика. — Если мы говорим б эволюции… Случаются и революции. Сколько известно околочеловеческих видов? — он обернулся, задав вопрос. — Много, — неопределённо ответил я. — Но сколько именно? — вкрадчиво спросил он. — Сотни. — Триста? Пятьсот? Смотря как их сосчитать. Популяция «Мерн» не скрещивается с популяции «Нерн». Это разные виды? — Несомненно. — А популяция «Оск» скрещивается с обеими — и с «Мерн» и с «Нерн». Ну так, сколько видов? Три? Два? Один? Откуда отсчитаем? — Лиманш явно был не в духе. — Не знаю. Но почему твилеки? — Потому что революция! В истории, — откашлялся Лиманш приведя нас в самое сердце древнего анатомического театра, окружённого семью неприлично огромными полупрозрачными колоннами. Пройдя мимо обвитой стилизованной каменной спиралью колонны, я увидел, как там — за серым льдом, за прозрачной стенкой плавало тело. Присмотревшись к нему, я едва не споткнулся о ещё одно -не убранное. Лежавшего под ногами разъело, но костистая ладонь всё ещё сжимала копию найденного мной ранее меча. Будто это была последняя надежда на спасение. Не отводя взгляда от рукояти, я обошёл свернувшегося в позу эмбриона мертвеца. — И что вы тут узнали? — спросила, поёжившись Оми. Она тоже заметила заполнявшие колонные многочисленные, распотрошённые словно открытые книги-раскладушки, тела, препарированные куски, отдельные сегментированные органы. Лёд мешал рассмотреть внутренности колонны в подробностях, но было ясно, что плоть в громадной колбе осталась нетленной. И меня тоже знобило от этого великолепия. — Придётся переписывать даже школьные учебники, — гордо вовсе не обращая внимания на кадавров сказал Лиманш, и остановился возле скопления причудливых колб и пронизанных трубкаами аппаратов. — Что всё это? — указала Оми на прекрасно сохранившийся инструментарий, чьи-то рабочие места, столы, проекторы. — Уж точно не мощи Контиспекса Первого, — желчно ответил Лиманш. — Похоже на прозекторскую, — сказал я. — Вы же повсюду разнесёте то что я скажу? — обречённо проскрипел Лиманш. — Скорее всего, — честно сказал я, поглядывая на склонившуюся над кучей мехатронных деталей Караоми. В красном свете она выглядела ещё симпатичнее: вполне возможно, что сказывались мои ситские гены. — Впрочем я уже не молод, меня трудно напугать, — заявил нечто невообразимое неймодианец. — Да и копать что-то лишь для того чтобы… ничего не найти мне уже надоело на Варле. — На Варле? — тут же спросила Оми. — Последними владельцами моего долгового контракта были хатты. Я перелопатил половину их якобы родного мира. Ничего кроме песка не нашёл. И именно ради этого они меня и наняли, — поведал он. Прозвучало всё это боле чем странно. — Ужасно, — сказала Оми. — Да, чудовищная трата времени. Те же кто построили это место — «Генетическую кузню», если использовать смысловой перевод с языка строителей — построили и твилеков, — сказал он, будто бы сбросив с души тяжёлый груз. Его просто распирало от сделанного им открытия. — Их вывели искусственно!? — воскликнула Оми. — Да. Причём задолго до нелепых генетических опытов арканиан. Жалких подобий того, что творилось здесь, — злорадно сказал он. По моему самолюбию был нанесён существенный удар. Так всегда: довольно просто найти знакомое обоснование увиденному, подогнать под привычную картину мира. Использовать привычные, уже сложившиеся в разуме объяснения. Это не биология твилеков миллионы лет следовала за отбором, а наоборот — условия за тысячи лет сложились в контексте искусственного результата. Я перепутал причину со следствием. Идиот. Любая сложная задача имеет простое, лёгкое для понимания неправильное решение — Что плохо в том, что все это узнают? — спросила между тем Оми. — Их создавали не из любви к разноцветным лекку. Их выводили в качестве идеальных рабов, — пояснил Лиманш. — А Рилот с его узким терминатором — удобная каменная клетка, — заметил я. Лиманш молча посмотрел на меня. — Работу бросили едва начав, так что ничего из них так и не вышло. Но эта правда может навредить твилекам. Моему нанимателю, — сказал он — И вы так спокойно говорите это нам? — происходящее казалось мне всё более и более странным. — А кто вам поверит? Ни один журнал не опубликовал ни одной моей публикации о дореспубликанских гиперцивилизациях. А ведь я прикладывал правильно оформленные архивы с результатами раскопок! Увы, это были отдельные разрозненные единичные находки, а не этот клад… Но теперь все считают, будто я сбрендивший старик, маргинальный псевдоучёный. Репутацию растоптали, отобрали по надуманному предлогу лицензию, — посетовал Лиманш, — Но посмотрите по сторонам — и убедитесь. Я всегда был прав. Всегда! — Прочитал я на днях вашу монографию — «До начала Республики», и она не показалась мне чем-то псевдонаучным, — сказал я. Проштудировал я её ещё полгода назад, но это бы позвучало совсем уж подозрительно. — Почитайте и критику за авторством директора арканианского исторического. — Кого-кого? — спросил я. — Не стал даже запоминать имя этого ублюдка, — виновато ответил Лиманш, — Или возьмите вот мерзавцев-дореспубликанецев из Альдераанской академии. Ни золотой крохи ведь не получили с того, что утопили. — Мне тоже дорого моё время, — сказал я. Названия заведений показались мне почему-то знакомыми. Но почему, я припомнить сразу не смог. — Как вы нашли это место? — спросила Оми. — Это-то элементарно, — махнул рукой археолог. — Стратиграфировал изотопный состав местных ледников, вычленил период, когда здесь была цивилизация, наследившая чем-то интереснее ископаемого горючего, сделал хроматографию, спектрометрию, определил наличие микропластика. Уточнил соотношение изотопов кислорода во льде, восстановив климатическую картину. Затем смоделировал карту Рилота того геологического периода, установил поле воздушных потоков, сделал ещё с десяток кернов и уточнил квадрат, где базировались строители, доразведал геосканерами по месту. А когда заранее знаешь, что ищешь, из множества аномалии легко найти нужную. И вот — и вы тоже здесь. — Это удивительно, — сказала Оми. — действительно круто! Мне было трудно не согласиться с ней. Очевидно, что археологу помогали дроиды бурильщики и дроиды-лаборанты, но всю расчётную часть он выполнил в одиночку. — А ещё это никому не продать, — пожаловался Лиманш. — То есть я была права, и вы занимаетесь археологией ради наживы, — Оми, кажется разочаровав ответ Лиманша. — Разумеется, — даже удивился он упрёку, — Я извлекаю на свет коллекционный товар, который уже не производится. Стараюсь находить самое редкое и древнее. — А эстетика? — как-то обиженно спросила Оми. — Она за скобками. Ценность древнего мусора и всякого архитектурного старья иррациональна, но мои находки — хороший выбор для инвестиций. Ещё так можно отмывать деньги, но это не мой профиль, — поведал Лиманш. — Это — мусор? — я указал на меч, сжатый руками попранного не только временем, но и нашим безучастием мертвеца. — Разумеется! Есть же современные и более эффективные аналоги. И я бы отнёс его на помойку — крутись я в мусорном деле — но раз за него готовы платить… Так уж сложилось, что ещё личинкой я понял, что археология — бизнес напрасно игнорируемый другими неймо. — Вы — единственный археолог-неймодианец? — спросил я. — С другими не знаком. Но… столько ценностей лежит под землёй, нужно только научиться их извлекать… не отвлекаясь на бессмысленное перелопачивание земли, опасаясь пропустить каждый сраный копролит, — он погрузился в воспоминания: — Я всегда обращал внимание на главное и потому открыл следы ква на трёх разбросанных на сотни световых лет системах. Нашёл следы битвы Дариты Зима с хаттами на Вонторе. Перерыл бывшую столицу Зима на Аргае и нашёл в ней бесценные сокровища, его митагские кристаллы. И летописи в том числе. Снимай я планомерно миллиметр за миллиметром, я бы и на тысячную не приблизился к достигнутому. Я нашёл и место последнего упокоения Зима — пускай об этом никто никогда и не узнает. Говорил он это всё с немалой гордостью. — Но вы же всё же историк… а не чёрный археолог. Пишете книги, статьи, всё документируете… — притворно удивился я. — Почему бы сразу тогда не подделывать находки!? — перебила меня Оми. Сразу к делу! — Вы в своём уме? Да так и натальной ипотеки не выплатить! — поразился Лиманш, уставившись на неё, — Потому что придётся подделать ещё и весь контекст, да ещё так чтобы все прочие археологи, привлечённые твоим сенсационным открытием — чтобы «делать настоящую работу», как они говорят — находили всё с ним связанное. У меня нет машины времени, чтобы заложить в прошлом, в только-только формируемых культурные слоях связанные артефакты и тексты. Да ещё и не выпадающие из единых лингвистических процессов, причём и из тех, что откроют позже меня. Так, чтобы они соединялись в единую сплошную историю, без разрывов и явных противоречий. Да ещё на десятках планет разом: ведь никто не существует в вакууме. Лиманш был прав. Подделать нечто так, чтобы оно затем не выходило из позже постепенно достраиваемого контекста — это ненаучная фантастика. Нет, что-то незначительное и одновременно с тем принципиально не датируемое может проскочить сито чужого внимания, но незначительное, судя по всему, его не интересовало. — Никогда об этом не думала, — сказала Оми. — А ведь коллеги только и ждут, что кто-нибудь подставится и его можно будет затравить всем ульем, — продолжил он, — А ведь на этом для тебя ничто не закончится — как только на твой имя упадёт тень, все предыдущие находки обесценятся независимо от того, настоящие они или нет. Тут же обидятся и владельцы обесценившихся по твоей вине активов. — В лучшем случае тесно познакомишься с гильдией. — сказал я понимающе. Лиманш с ними уже общался, как я знал. Его они заказчику доставили живым. — Гильдией? — переспросила Оми. Иногда мне думалось, что она такая же гостья в этом мире, как и я, только малость лучше маскируется. — Патентованными головорезами — пояснил неймодианец. — Так что куда проще искать настоящие исторические артефакты. Выгоднее, если есть голова на плечах. И поэтому же артефакты прошлых цивилизаций и не стоят ничего без подробно описанного контекста. Где, вместе с чем они найдены, всего культурного перекрёстного опыления. Методик и датировок. Высасывать всё это из пальца можно бесконечно, и всё равно где-нибудь проколешься. — Как с хеш-функциями? — предположил я. — Именно! — подтвердил Лиманш, — Это как зная один только хеш создать для него файл. Так чтобы он совпал с уже кем-то созданным, но пока что тебе недоступным. Да даже с несколькими файлами имеющими ту же контрольную сумму. Задача неразрешимая. Но есть достаточный минимум — достаточный для верификации. «Минимумом» он считал то немногое научное обоснование, на которое всё же тратил время. — А остальное — мусор? — понял я. — Пассивы. Пыль под ногами. Пускай в ней копаются черви, — ответил Лиманш. Мне почему-то показалось что он лукавил и слишком уж сильно бравировал своей меркантильностью. Естественной и похвальной для неймодианца, но что-то тут было не то. — Скажите честно, вы ведёте раскопки ради денег? Или знания? — прямо спросил я. — Я уже немолод, — вместо выбора из ложной дихотомии ответил он. — И вы никого тут не опасаетесь? — задал я другой вопрос. — Вас? — он нашёл это забавным, — Нисколько. Затем он на впервые услышанном мною гортанном языке велел что-то одному из десятка окружавших нас дроидов непривычной наружности. Уродливая летающая чёрная бочка с кучей многосуставчатых манипуляторов, стрекоча развернулась, потрескивая подлетала к нам. — Этого дроида не уничтожили двадцать пять тысяч лет, а вот он может спалить любого нападающего, — довольно пояснил он. Помимо манипуляторов — вроде тех, что был размозжён каменной кулисой — с вращающимися вокруг центральной оси сенсорами были спарены и стволы каких-то бластеров. Затем Лиманш вновь приказал ему что-то, и тот вернулся к работе. Слова на древнем наречии отразились не только от видимых глазу стен. А ещё этот механизм практически не ощущался в Силе. Прямо как здорово досадивший мне дроид-убийца в Кореллии. И было в нём что-то совсем уж зловещее — волосы на загривке встали дыбом, когда я осторожно прикасался к его прошлому Силой. Словно погружал руку в одно из сонма незахороненных тел. Обычно простые мыслящие системы имеют такие же простые сознания. Самые простые и не воспринимаются вовсе, что требует считать, будто бы их и нет на свете. Однако и комплексные числа никто не щупал. Рядом мерцали кристаллы сознания Оми и Лиманша — отличая их от прочих мёртвых скоплений атомов тем что мы вместе прикасались к одному вроде бы миру. Дроиды же, хотя и состояли из той же материи что и Караоми с археологом, были чем-то совсем бессознательным. Но будто бы не всегда. — Это… местный? — спросил я. — Да. — Но почему он слушается вас? — Потому что я отдаю приказы на языке его последних владельцев. Строителей. Или «конструкторов». Или «создателей» — самоназвание дословно не переводится, у них для этих занятий были другие слова. Значение этого слова немного иное. — Создание своего варианта реальности, кажется, — сказал я. — Интересное… предположение, — он внутренне собрался. — Я владею Силой, — объяснил я его природу. — И почему я не удивлён? На их родном это звучит как «ра-ка-та», — он произнёс по слогам. Слово это — как и любые значимые слова в этих стенах — вернулось многоголосым эхом. Но и это заставило меня напрячься, потому что я вновь на краткий миг ощутил чьё-то неживое присутствие. — Скажите лучше, как вы изучили этот язык. — А вы любопытны. Этот дроид говорил на нескольких языках, и лишь один из них был мне отчасти понятен. Изучив построение фраз, я понял, что это древняя формы тионского. Так я и подобрал ключ. Кстати, язык необычайно близок к языку колонистов, прибывших на Хосниан три тысячи лет назад. Прибывших… — он усмехнулся. — Моему, то есть, — сказала Оми, — Первый раз вижу, чтобы кто-то знал столько языков. Все так полагаются на дроидов.. — сказал я. Лиманш издал натужный смешок. — Изучении истории в отрыве от языков невозможно. Если бы их всех знал дроид, а не я, то и историком бы тоже был он. И владел бы мной, быть может, — Лиманш ещё раз противно засмеялся. — А если бы вы в чём-то ошиблись, отдавая приказы? — насторожилась Оми. — Это потенциально опасно, — признал он. — но не опаснее чем вести раскопки на Варле. А то ведь и найдёшь что-нибудь… — Найдёте? — переспросил я. — Я уничтожал там всё. Так, чтобы ни один археолог никогда не восстановит, — сознался он внезапно на ситском, так что понял лишь я. И хотя он и считал древности мусором, его это всё же задевало. Как задело и меня — то, как хатты использовали его талант находить самое ценное. Сильнее чем все увиденные за день трупы. — Почти всё, — тихо добавил он на основном. — Но как он столько проработал? — удивилась Оми, уставившись на архаичного дроида. — Надёжный маркер использования Силы или того, что предметы принадлежать культуре, её использовавшей — их необычайная сохранность, выходящая за четыре сигмы дисперсии от ожидания при прочих равных, — ответил Лиманш. — Неудивительно, — хмыкнул я, — Всё, что видели, с чем взаимодействовали одарённые, становится более устойчиво в этом мире. Существует потому что несёт отпечаток чужой воли, привязано к реальности цепями ощущений. И они тоже распадаются, но лежат в основании, продолжая тем самым связывать мир воедино. — Так себе гипотеза, — сказал Лиманш. — Есть получше? — Предметы, подвергнутые воздействию Силы медленнее контрольной группы приходят в состояние равновесия, — сформулировал он. — А я что сказал? — удивился я. — Вы впустую попытались это объяснить при помощи… философии. Или эзотерики. А, впрочем, разница невелика. — сказал он с пренебрежением в голосе. Кажется, философию за науку он не держал. — Так или иначе, но артефакты в этом месте сохранились неравномерно. И именно поэтому. На какие-то жители и владельцы этого места только смотрели, каким-то — пользовались. А кое-что и вовсе создали при помощи Силы. Передав способность, так сказать, нарушать законы общепринятой физики, — сказал я. — Вроде того. Говорите, владеете Силой? — Немного, — я ответил уклончиво. — Тогда скажите, что вы видите: Он подвёл меня к прозрачному цилиндру на массивном литом основании, из которого тянулась гидра проводов и трубок. В Силе он был устроен сложнее, чем все строительные конструкции здания вместе взятые. У устройства было много вешних блоков и конструкций ни к чему не присоединённых, не выполнявших никаких функций, но забитых схемами и блоками памяти. Такими же «бесполезными» как и узоры, покрывавшие левитирующие двери. И механизм напоминающей прирученные генератор случайных чисел в карманном датападе Ревана. И приручёнными кристаллы в моей обороне — системе РЭБ «Принца». Похоже, что в Силе происходили какие-то вычисления, причём методом перебора неслучайно вырванных из генеральной совокупности значений. Машина Монте-Карло вооружённая оптронным оракулом, позволяла быстро — попадая сразу в невидимую цель — численно решать то, что не имело аналитического решения, а при честном подборе требовало перебрать все песчинки в Галактике. — Что это? — спросил я. — Скажите лучше вы, — ответил Лиманш. — Оно решает вычислительные задачи при помощи Силы. Пророчествуя. Обманывая законы статистики, то есть. Так сказать, взламывает вовсе не случайным подбором шифры и пароли. — Шифры? Тут исследовали только один код. И один язык, — сказал Лиманш оглядываясь на мясные колонны. — Генетический, — кивнул я. Лиманш вновь приоткрыл тайну: — Это оборудование из лаборатории, где создавали новые разумные виды. Для разных, я бы выразился, задач и разных планетарных экосистем. Оно решает математички неразрешимую обратную задачу — как следует изменить генотип так чтобы получить нечто с помещённым внутрь него фенотипом. — У арканианцев суперкомпьютер размеров с корусанский округ только прямой задачей занят и не скажу, чтоб оченьуспешно, — позлорадствовала Караоми. — Тасуют кодоны, считают фенотипы и без того хорошо изученных объектов. Очень приближённо. Несколько лет и несколько триллионов клеток, знаешь ли. И что-то серьёзное без опытов им всё равно не проверить. — Например? — попросил я её. — Например меня, — странно ответила она. — Раката поместили сто мегаблоков в несколько кубометров, — с восхищением сказал Лиманш. Я не стал спрашивать, как именно меняли фенотип: не менее умопомрачительные инструменты для этого были в избытке разбросаны вокруг нас. Теперь я не удивлялся и тому, что, открыв столь многое, заработав тоже немало на склоне лет он оказался именно здесь. Кажется, хорошо разбираясь в истории, он не сильно заботился о своей безопасности разбалтывая без опаски всё подряд. Он всегда вёл раскопки вдали от людей — там куда обычные археологи соваться боялись. Неймодианец, да… Но именно благодаря этому он по-быстрому — варварски, многие бы сказали — вынимал из ещё никем не затронутых гробниц и развалин дворцов самое денежно ценное, подкреплял «необходимым минимумом» игнорируя неинтересную рутину, и летел дальше. Грабили его тоже неоднократно: он терял вложенные в раскопки деньги, потом зарабатывал новые — и так по кругу. Пока не занял у хаттов, а потом не смог расплатиться, недобровольно уступив всё своё имущество и даже свою свободу каким-то пиратам. Тут-то он и оказался собственностью оплативших его последнюю авантюру хаттов. А возможно он разгневал их своим интересом к персоне Зима Деспота. Выкупить его стоило ненамного дешевле чем построить «Принца», но этот мозговитый проходимец уж очень хорошо знал своё дело. — Так я попал в точку? — спросил я. — К сожалению. Тут всё такое. Мешанина проводов, механизмы, которые работать не должны. Но работают. Всё на Силе. А я её не вижу. Только могу судить по косвенным свидетельствам о её наличии. — Не вы одни, — обиженно сказал Оми. — Именно. Знаете, есть одна исчезнувшая культура, — Лиманш опять грустно погрузился в воспоминания, — Они поверхности не красили, а покрывали прозрачные панели избыточной лазерной записью. Без нужного считывателя и аппаратуры дополненной реальности — в которой жили её представители — всё выглядело как простой транспарстил. — Но только выглядело? — поняла Оми. — А по настоящей всё на несколько сантиметра вглубь пронизывали несмываемые ничем ссылки для их цифровой сети. Какой-то код, возможно. Но так как все цифровые носители за это время пришли в негодность, все на что можно было любоваться — кучей мутного стекла. — Как ультрафиолетовыми красками арканиан, — сказал я. — Ага. Для нас — неймодианцев или дуросов, да и для вас, м-м… людей и сито-человеческих химер — их интерьеры напоминают больничную палату. Но лишь потому что мы не видим. — Я и сам однажды решил, что в доме арканианца всё белого цвета, — припомнил я. — так что с теми потерявшими ключи гранями прошлого? — Пока не прибыли конкуренты, я продал сотни тонн этого стекла за хорошие деньги. Там могли быть записаны тайны прошлого, картины, предметы искусства, научные формулы, дорогие чертежи… но теперь они собирают пыль на полках. Ценность их лишь в том, что другого такого мусора уже никто не создаст. — Ценность в ценности, — фыркнул я. — Поэтому для её измерения и придумали деньги, — буркнул неймодианец. — Но чем лучше мы осознаём свою смертность, тем лучше понимаем, что не всё можно ими измерить, — сказал я, пытаясь уловить хоть какой-то отблеск. Оми же глазела на экспонаты в их естественной среде обитания. Тут вдали раздался грохот камня. И быстро затихающие звуки выстрелов. — Если что, я с вами не знаком, — сказал я вслед устремившемуся к своему столу Лиманшу. — Но экскурсию вы проводили, да. Он доковылял до своего рабочего места, и начал что-то быстро щелкать, стучать по клавиатуре, открывать и закрывать окна и виды с голокамер. — Джедаи! — сказал он обречённо. — Это вы их ко мне притащили! — накинулся он на меня. — Вовсе нет, — сказала Оми. Он опять уткнулся в монитор. -Да, это Травер. Он даже направил мне какую-то отписку. Но зачем? — Скорее не зачем, а почему, — сказал я отходя в сторону. Шум выстрелов и грохот камней ещё пару раз повторялся: каждый раз всё ближе и громче. Ещё минуту стояла тишина. Порткулиса — «дверной проём» — в метрах тридцати от нас закряхтела, посыпалась каменная крошка и запирающая проём плита рывком поднялась вверх. Вот только никто её не «переключал», её натурально подняли своими силами. Из мрака проёма материализовалась пара джедаев, сжимающих пылающие жёлтым световые мечи. У одного из замысловатой полуметровой рукояти в противоположенные стороны вырывалась сразу пара лезвий — то был световой посох. Лица были едва видны из-под капюшонов грубых коричневых плащей. Чем ближе они неспешно подходили, тем больше деталей мне удавалось рассмотреть. У сжимавшего световой посох была аугментирована левая рука, нижнюю часть лица также закрывал протез. С каждым его шагом раздавался едва различимый гул сервоприводов. В поле его свободного плаща ещё тлела дыра от бластерного болта. Или чем там стреляют древние дроиды раката? Ракатанов? Ракатанцев? Остановились они прямо перед нами. Я машинально, погружаясь в Силу, положил руку на рукоять вибромеча из мандалорского железа. Годы тренировок оттачивают способность естественно — не отвлекаясь от боя — воспринимать ближайшее будущее как особую, но всё же часть настоящего, навсегда меняют даже сами техники фехтования, привычные стойки и приёмы. Впрочем, мне хватило и года чтобы усвоить главное. Отдельно стоит способность различать удалённость и взаимосвязь прозреваемого будущего. Но и её мало: необходимо не только аналитически воспринимать, раскладывать по полочкам и плести вязь интриги — нужно вписать её в физические упражнения. В бою, в условиях жёсткой эмоциональной перегрузки, нет времени анализ и сознательное восприятие ситуации, можно полагаться лишь на отточенные в спаррингах рефлексы. Сила помогает учиться с поразительной скоростью, но эта задача настолько сложна, что обычно требует многих лет практики. Которых я был лишён. Любой из джедаев мог укоротить меня на голову за секунду, насколько бы прозрачны для меня их намерения ни были. Когда сражаются два пророка, они могут видеть будущее неточно, с искажениями, могут отвлекаться, в теории — даже обманывать друг друга. Но чаще всего в прямом противостоянии, клинок клинку, их намерения и поступки прозрачны друг для друга. При условии, что во времени путешествуют лишь ощущения и разум. Предзнание одного включает предзнание и другого. Сражающееся складывают свои поступки в широкорасщепленный путь; как две спицы сплетают вязь из тысяч бифуркаций. Так, сражённый экс-генерал кратов Ранд Налл, отвлекись он целиком только на меня, был бы убит дроидами Травера. Я знал это, а он знал, что я знаю. Планы, внутри них планы, а внутри тех — ещё планы. Но один из дуэлянтов всегда видит дальше другого, он — ведущий. Ведомого же загоняют к непросматриваемому для него обрыву, ловко пользуясь ограничениями его предвидения, перехваченной инициативой. В бою на световых мечах некогда разбираться в хаосе боя: побеждает тот, кто сумел навязать собственный порядок в нём. Но, когда единоборцы подходят к самому краю бездны, точка обзора вновь сдвигается вперёд, и у влекомого в ловушку ведомого появлялся шанс избегнуть гибели, пусть всё ещё оставаясь в русле чужой инициативы. Ведомый поставлен в невыгодное положение, но, какой отрезок боя ни возьми, будущее что видит ведущий — никогда не наступит. Оно всё равно разрушается поспевающей в последний миг свободной волей ведомого. Обычно. Но чем могущественнее ведущий как пророк, тем больше разрыв в расстоянии до «горизонта» с ведомым. И тем большую величину составляет предел отношения их прозрений в каждый бесконечно малый отрезок времени. Окончательный итог таков: чтобы сражаться против другого одарённого, пусть и не так, будто он лишён Силы предвидения, но хотя бы так чтобы нивелировать взаимную прозрачность, надо видеть события вдвое дальше чем он. Ведомому в такой ситуации кажется, что в каждый миг боя он контролирует ситуацию, что бой сплетается из их взаимного предвидения, но к несчастью для ведомого все его действия уже предсказаны ведущим. Все, что совершается ведомым в свете меняющейся, расширяющейся со временем картины, предстающей перед его внутренним взором. Сама этот триптих. Всё это в руках ведущего. Нужно лишь суметь воспользоваться. И никак близорукий ведомый их не исправит, не перепишет благодаря своему движению во времени — ведь он пойман в невидимую ловушку. Выскочить из которой может лишь тот, чей разрыв в предвидении с противником меньше его временного «радиуса обзора». И тогда предел превращается в бесконечность власти. Или в ноль беспомощности — для ведомого. Иначе говоря, как бы мне ни было сложно «фехтовать» в игры типы шахмат с Реваном, все варианты моих поступков с учётом всего нашего взаимодействия на всём отрезке просматриваемого мной будущего он не воспринимал. А вот большинство джедаев для него — да и для меня — были почти такими же полностью предсказуемыми простаками, как и все не владеющие Силой люди. Разумеется, подвести их к желаемому исходу было куда сложнее — ведь они брыкались, видя часть своего будущего, но хотя бы возможно было устранить неопределённость. Теоретически — владей я оружием получше. Взаимные границы этих сил мы вдвоём с Реваном и испытывали, пусть и в безоружном спарринге. А вот уже на дистанции в годы могли работать иные закономерности, в которых эти — были лишь частным случаем. Но такое и исследуют тысячи лет. Я был уверен, что превосходил в искусстве боевого предвидения стоявших передо мной джедаев настолько, что они были для меня идущим по рельсам паровым бронепоездом. Если только они не превосходили вдвое меня и специально не подыгрывали мне, заманивая в ловушку… Но это было слишком уж изящным обманом для этих сторонников грубой силы. В любом случае, противостоять им в открытом бою было такой же перспективной идеей, как и бросаться под этот бронепоезд. Идущий впереди киборг со световым посохом самую малость сдвинул с плеча плащ. Незначительный жест выглядел предельно угрожающе, показывая, что он в общем-то не против схватки. Во всех обозримых вариантах будущего, вступив с ними в бой я уже проиграл. Бескар — не панацея, и его можно прорезать, имея достаточно воли или ярости. Кажется, на ней и работал подобранный мной меч. Но ненависть разрушает мир вместе с отражающим его в себе. Воля — изменяет. Тоже вместе с тобой, но таков путь. Ещё в тысяче вариантов, где на мне были бы мандалорские доспехи, я прожил на секунду дольше. Я, весело улыбнувшись, убрал ладонь с рукояти вибромеча. Джедаи, не обмениваясь никакими знаками синхронно погасили световые мечи. Лица их облегчённо разгладились. Убивать меня они тоже совсем не хотели. Пока мы играли в силовые гляделки, за джедаями подоспел астромеханический дроид, подталкивающий перед собой здоровенный левитирующий дюрастиловый контейнер, весь в потёках ржавчины. Придержать любопытство я не смог и выяснил, что в нём лежала целая гора взрывчатки, включая кумулятивные инженерные баррадиевые заряды, десяток мило промаркированных тридцатикилограммовых цилиндров — протонных фугасов, стоящих на вооружении республиканского спецназа. На дне покоилась пара снятых с протонных торпед боевых частей. И ещё что-то по мелочи: похоже, что вообще всё, что только смогли найти на посольском голубе мира и собственных «Ауреках». На миг я их даже зауважал. Не то чтобы им нужно было что-нибудь кроме протонных боеголовок. Но если уж начал коллекционировать серьёзную взрывчатку, тенденцию её расширить остановить непросто. Протезированный джедай откинул капюшон и вполне доброжелательно громко и чётко произнёс: — Желаю всем присутствующим здравствовать. Вокодер не делал его речь угрожающей, а многочисленные протезы были выполнены в спокойной гамме и форме. Следом капюшон откинул обманчиво моложавый обладатель традиционного меча: — Я Хаген Товард, замглавы археологического службы Совета Внешнего Кольца. А это мой помощник по оценке древностей — Инис Весторум, — представил он и своего товарища. Они оба вежливо поклонился. Мы все следом напряжённо расшаркались. Хаген обратился к неймодианцу: — Коллега, вы, я так понимаю Наг Лиманш, личный номер сорок девять четырнадцать, последняя отозванная лицензия археолога стопятнадцать — стодвадцать? — он обратился к неймодианцу, назвав последние цифры документов. — Он самый. Чем вызван интерес? — настороженно спросил тот. — Открытый лист у вас на раскопки есть? — спросил его уже «помощник по оценке древностей», которого явно собирали по частям хирурги. В том числе и лицо: сошлись пласты кожи и мяса обратно очень аккуратно, но с тех пор оно перестало выражать что-либо кроме немой угрозы. — Местный правитель санкционировал раскопки, — ответил Лиманш. — Да, здесь не Республика и этого достаточно, — внезапно не стал бычить младший — на вид — джедай. — И? — спросил Лиманш? Хаген вздохнул и сочувственно сказал: — Но я, с превеликим сожалением вынужден уведомить вас, что он отозвал разрешение. Более того, все присутствующие должны покинуть раскопки в течении пятнадцати минут. Все найденные артефакты и носители данных — вообще любые, вам следует сдать нам. — Это самоуправство! — заорал, привстав Наг Лиманш. — Позвольте объясниться без всяких экивоков, — мягко сказал «помощник по оценке древностей» разводя в сторону ладони, — Ваши исследований угрожают будущему Рилота, и не только Рилота. Я понимаю ваш исследовательский азарт или честолюбие первооткрывателя, но многие триллионы погибнут если вы не умерите своё любопытство. — Травент’рейссен Двай’ИнкТей выслушал наши аргументы и видение будущего и согласился с тем, что раскопки угрожают его и его подданных благополучию, — продолжил за ним Хаген, — Будь здесь хотя бы аванпост нашего Ордена, а у нас больше свободного времени, мы бы не стали поступать так радикально, но экстраординарная ситуация требует таких же мер. Этот регион слишком удалён и слишком опасен, чтобы без риска разместить здесь нашу археологическую партию. — Я не уйду отсюда, — ответил, усевшись на своё место Наг Лиманш. Мне же так и не удалось скрыть в Силе до сих пор тлеющий аналог светового меча. И понять мотивы пришельцев. Пока что я был уверен, что ничего тут они исследовать не стали бы, размещайся эта «Генетическая кузня» хоть на самом Дантуине — резиденции их Совета Внешнего Кольца. Хаген всё так же доброжелательно сказал: — Готов выбить вам место профессора в любом из университетов Внешнего кольца, и даже привлечь к исследованиям по вашему профилю. Но не здесь. Сядете на наш посольский корвет, доберётесь с комфортом. Всё лучше, чем работать с бандитами. — Я работаю на себя, — с ненавистью ответил Лиманш. — Разве не на Травент’рейссена — нарко- и работорговца, рэкетира и контрабандиста? Пусть Республика и заинтересована в стабильности этого региона, а Орден выступает арбитром между ними… Ну, что даст продолжение такого сотрудничества вам? — Хаген выделил последнее слово. — Он не указывал что и где мне искать. И вы не станете, — нашёл в себе неожиданное для неймодианца мужество Лиманш. — Но вы ему всё ещё должны. И вот — теперь он указал вам… Вы и дальше будете вынуждены прислушаться к его инструкциям, — тут же нашёлся Хаген. — А если прислушаетесь к нам, то уже мы найдём способ освободить вас из этой дыры. — Не ищете подвоха, — вмешался Инис Весторум, — Он паталогически правдив. Никто из них даже не пытался прибегнуть к Силе. — Зачем вы ставите нас и себя в такое сложное положение? — посетовал Хаген. — Не стойте из себя жертв, и не пытаетесь манипулировать мной словно каким-то лохом, — ответил Лиманш. Повисла тишина. — А вы кто? — вспомнил Хаген Товард и про меня с Оми. — Мы здесь из любопытства, — сказала Оми. — Травер сказал, что нанятый им археолог нашёл что-то любопытное. Ну я и решил убить время, пока он занят очень важными переговорами, — ответил я со всей уверенностью в сказанном. — Работаете на него? — уставился на меня Хаген. — Я свободный пилот. Навигатор и честный контрабандист. Мы летали с ним раньше. — Полагал, что все, с кем имел дела Последний, умерли. На то он и Последний — хмыкнул Инис Весторум вынырнув из-за колонны за моей спиной. Он, по звуку не отличимый от дроида, до того молча обходил находки Лиманша. То, что он едва различимо гудел за моей спиной, терялся из виду обходя колонны, здорово меня нервировало. А ещё, когда на него никто не смотрел, он умел двигаться очень тихо. И быстро. — Но вас его распоряжения тоже касаются. Вам придётся сдать всю цифровую технику, хотите вы того или нет, — напомнил нам Хаген. — И раз уж вы с Травент’рейссеном на короткой ноге, выбивайте неустойку с него сами. Он ведь тоже… «честный контрабандист». — Похоже, что ничего другого нам и не остаётся, — я развёл руками едва не наткнувшись на крадущегося мимо Иниса. Тот бродил туда-сюда как неприкаянный. Или как служебно-розыскная собака в аэропорту. — Вы ведь владеете Силой? — напрямую спросил меня он. — Самую малость, — ответил я уклончиво. По моим меркам я действительно владел ей лишь самую малость. — Несколько трюков, — добавила Оми. — Тогда вы должны понимать, что все артефакты здесь смертельно опасны. И не только для их владельцев, но и для окружающих, — сказал Инис. — Потому что у них есть своя сила и воля, — сказал я, и громко по-русски продекларировал:«Одно Кольцо, чтоб править всеми, Оно главнее всех, Оно соберёт всех вместе И заключит во Тьме».
На миг я ощутил, что недобрая Сила эхом отразилась от заиндевевших стен залы, затрещал, посыпался с потолка лёд, задрожал алый свет, упал как подкошенный штатив с прожекторами. Мрачное место откликнулось на вложенные в эти строчки смысл. Ощутив далёкое сродство. Злоба и жестокость, жажда править всеми живыми существами. Все мы пригнулись, страшась того что свод рухнет на нас, встали поустойчивее чтобы не упасть на дрожащие от жажды власти камни. Но эхо утихло, и во мгле вновь воцарился неживой покой. Я поёжился от проникшего под комбинезон холода. — Похоже, вы понимаете, — кивнул Хаген, положив руку на меч и осмотревшись по сторонам. — Неожиданно. — А вы точно археологи? — спросил я, косясь на контейнер с термоядерной «взрывчаткой». — Вас гложут сомнения? — вновь возник Инис. — Всегда, — я извиняющееся улыбнулся. Одними губами. — У нас есть соответствующее образование и исследовательский опыт, — с лёгким смешком ответил Хаген, тоже взявший в руки меч. Похоже, что образование они получали там же где и рецензенты с редакторами журналов отвергнувших статьи Лиманша. В лучшем случае. — А что насчёт древних дроидов? — подал голос, пытавшийся всё это время переварить ситуацию Лиманш. — В этих руинах нет никаких дроидов! — не без какого-то отвращения в голосе отозвался Инис Весторум. — Не держите меня за безмозглого ракгула — отмахнулся Лиманш. — Тут есть машины, во всём похожие на дроидов, — не стал отрицать Хаген, — Но, вы не захотите знать неаппетитные подробности… кардинально отличающие их от дроидов. Никакие выгоды от использования не стоят сотворённой ради их постройки мерзости. Поверьте, лучше будет если они останутся в забвении или даже будут уничижены. Иначе у кого-нибудь может возникнуть желание повторить за архитекторами зла. — Это нелепо. Это только знания! — сказал Лиманш. — Нелепо в вашем преклонном возрасте продолжать думать, будто знания несут только благо. Есть вещи, которые должны оставаться на своих местах. Вряд ли вы обрадуетесь если всем станет известен чертежи аналога протонных зарядов, собираемые из мотка проволоки и дерьма банты. Чисто так, для примера. Или рецепт продления своего срока жизни за счёт умерщвления младенцев. Или создания таких… «дроидов». — Не надо мне про зло и добро втирать. Инис Весторум подбросил и поймал рукоять своего светового посоха, явно привлекая наше внимание. — Вы можете не верить в добро, но относиться ко злу серьёзно — обязаны, — веско сказал он. — У меня нет выбора, да? — жалко произнёс старик-археолог. — Да, — Инису надоело спорить, и он ловко нашинковал световым посохом ракатанского «дроида». Золотые лезвия мелькнули настолько быстро, что машина, продолжив по инерции движение в одно мгновение развалилась на десяток светящихся в полумраке раскалёнными срезами частей. Сделал он это отнюдь не импульсивно, а вполне осознанно демонстрируя силу. Я поморщился от металлического грохота. — Вас строительные дроиды воспитывали?! — накинулся на него Лиманш. Но Инис, не слушая археолога, молча метнул пылающий золотом световой посох по дуге — словно бумеранг — и тот, вращаясь как лопасти вертолёта, гильотинировал ещё сразу пять машин. Погаснув на лету, посох послушно вернулся к нему в ладонь. Лиманш только молча глотал воздух. — Пойдёмте отсюда. Я подброшу вас на своём корабле до Травер-Сити, — предложил я археологу. — Оставьте всё, что взяли здесь, — велел Инис. — И силовой меч тоже, — напомнил он уже мне. — Я хотел поковыряться в его линзах, — обиженно ответил я. — Не будь таким непреклонным, — обратился к нему Хаген. — Ну хочет парень себе игрушку? Дай ему игрушку. — Дайте сюда эту ситхову штуку, — Инис протянул механическую ладонь, — Не бойтесь, линзы я не испорчу. Я отдал ему рукоять и тот тут же отсёк световым мечом рогатую гарду и рукоять, затем несколькими сильными ударами о каменный стол вытряхнул фокусированные линзы на столешницу. — Забирайте, — он отвернулся. Но прежде они, демонстрируя большой опыт в этом ментовском деле, тщательно обыскали нас, вытрясся всё из карманов. — Идите. И не оборачивайтесь, — напутствовал нас Инис, вновь активируя клинки. Когда мы нырнули в проложенную Лиманшем тропу, за спиной послышался гул световых мечей рассекающих металл: джедаи начали методично уничтожать переносчики данных. А ведь могли начать и с нас. Подниматься было несравнимо тяжелее чем спускаться, тем более что гнела нас не только гравитации. Ноги археолога заплетались, он оступался и пару раз едва не упал на гладкие плиты: нам с Оми пришлось следить и за тем, чтобы он не вышел за оставленные им же самим вешки и не напоролся на острые рёбра лестниц. Разговор не клеился, мы шли в гробовой тишине. Подойдя к окончанию двух верениц коленопреклонённых фигур, я понял, что мой огонёк погас. Да не просто так: каракули на стене выкрошились, литой, чёрный как смола блок треснул, сигилы перемололо и бросило на пол. Словно бы никогда и не было на нём символов. А значит не было тут и меня, и моей воли. Да, невидимая цепь потерянных событий тянулась к каменной крошке. Но прошлое ведь могло быть и другим, и камень мог отвалиться по иным причинам? А, самое главное, субъективное смысловое упорядочение было стёрто. Кто вспомнит о человеке, кого — в мыслях или снах — посетит его двойник, если не осталось о нём ни записей, ни изображений? Ситхи с их каггатами… Жутковато, когда тебя пытаются стереть. И ведь даже отчасти стирают — взять мою лживую память. Часть за частью — пока ничего из самых первых шпангоутов, лонжеронов и переборок не останется. В лучшем случае останутся не самые точные их копии. В худшем в мире чужими стараниями может оказаться лишь твоё исковерканное подобие. Поднявшись на борт «Эбенового ястреба» мы прошли в кабину, Оми, не задавая лишних вопросов, подняла корабль. Я сел не в своё кресло, справа от неё, а за ней, рядом с Лиманшем, безучастно смотрящим на на «стеклянную кабину». — Не волнуйтесь, всё ещё впереди, — попытался я его приободрить. — Вы не понимаете, о чём говорите! Всё потеряно, всё! Я никогда уже не найду ничего подобного, — На него было жалко смотреть. — А говорили, что занимаетесь раскопками ради наживы? — припомнила Оми, прокладывая маршрут до Травер-Сити. — Вы же всё равно с этого ничего не получили бы. — Дело не в деньгах, — прошептал неймодианец. Оми удивлённо обернулась. Похоже он всё был же рыцарем знания, а не рыцарем наживы. Или стал им — теперь. — Я потратил всю жизнь на обогащение. И что?! Что я получил? Ничего. И вот, когда я был на пороге величайшего открытия, когда нашёл, что так долго искал, Судьба, нет — эти напыщенные идеалисты вырывают у меня мой законный приз из рук, — пожаловался Лиманш. Он обхватил руками свой сморщенный лысый череп. — Я хотел сказать вам это позже, не сейчас, — начал я. — Что? — процедил он. — Вас нанял не Травер. — А вот оно что! Как я сразу-то не догадался… Но здесь больше ничего нет, — он был не на шутку зол. — Здесь, — сказал я — А где-то ещё? — в его осьминожьи зрачках поселилась толика надежды. — Да, — кивнул я. — Но я скажу вас только после того как джедаи уберутся отсюда. — Думаю, что они задержатся, — сказала Оми. — Нет. Как ты думаешь, что было в том контейнере? — Не знаю, а это важно? — ответила она. — Протонки. — Но… я думала, что они только хотят закрыть раскопки, — Оми на миг отвлеклась от приборов. Мы как раз устремились в стратосферу на гиперзвуке. Она выводила корабль на трассу по-военному, на всех парах вырываясь из смертельно опасного, сковывающего манёвры уклонения плотного воздуха. — «Экстраординарные меры», — напомнил я. — Они безумцы! Безумцы! — не сдержался Лиманш. — Как посмотреть… Они ещё будут убеждать вас улететь с ними. Не раскройте невзначай новой информации. — Скажите, где же ещё есть следы Строителей? — он схватил мою руку. — Я введу вас в курс дела только после того, как они отсюда уберутся, — оставил я его без ответа. Меня не прельщало ставить все свои планы под угрозу ради чужого душевного спокойствия. — Вы тоже мной манипулируете. Ничуть не лучше их, — выплюнул он. — Мы имеем дело с телепатами и пророками. Я и так поставил всё дело под угрозу, чтобы вы случайно не совершили ничего непоправимого. — И я благодарен вам за это. Но что вы задумали? — Лучше будет, если по прибытию мы не будем искать встречи. Пока что, — сказал я вместо ответа. — Надеюсь, эти фанатики — стоящие на пути любых перемен, любого не понятного их ограниченному уму! — уберутся отсюда как можно быстрее, — сказал Лиманш. Я промолчал. Перемены бывают разными, хотя страх изменений, сопутствующих открытию знания, и выбор ничтожеств. Но… открываем ли мы знание, или создаём его? Узнаём или меняем мир? Вот кое-кто и перестраховывается, прижигая сорные культуры. Докатиться так можно и до добровольного отказала от познания, если оно лишь потенциально способно завести не туда, куда бы ты не хотел идти до того, как открыл проклятые страницы. Тоже выбор, и выбор устойчивый, а значит освящённый традицией. Час спустя корабль опустился в зев одного из посадочных колодцев Травер-Сити. У сходней я задержал археолога: — И ещё. Я выкупил ваш контракт, а не перекупил его. Если вы у вас есть другие планы, то я аннулирую ваши обязательства. — Почему? Это же долг, — не понял он. — Пусть я и навязал вам Травера, но я хотел предложить вам работу, а не принуждать к ней. Никто никому ничего не должен, — сказал я. Лиманш осторожно сошёл с борта. — Красиво сказано, — насмешливо сказала Караоми. — Что-то не так? Я обернулся на смотрящую вслед Лиманшу Оми. — Выбирая будущих за других, ты в итоге решаешь кому жить, а кому нет. Кому рождаться, а кому нет. Убиваешь миллиарды, — сказала она. — Как этот Хаген со своими триллионами и своим «видением». — Эм… может я ещё и рождаю миллиарды тогда? Интересно… каким это местом? — Не смешно, — серьёзно сказала она. Мне пришлось вспомнить то, что мы уже обсуждали, а именно то, как пророки из-за кулисы влияют на театр теней: — Нельзя убить того, кого не существует. Нельзя украсть ничто. Как нельзя и доказать несущественнее. Да и ты сама, размахивая сейчас руками "убиваешь" триллионы. Любое твоё деяние порождает генеалогическое древо событий фрактально, со скоростью света разрастающееся на весь конус причинности. И за него: через тени и смыслы, — поведал я. — Но ты делаешь это осознанно. Ты всё это подстроил. Ты знал, что здесь на Рилоте что-то скрыто, откуда-то понимал… ладно, ощущал, что всё повернётся именно так. Знал и про этого ситхова крата — когда словно сумасшедший гнал корабль через гипер — знал и про то, что сюда неминуемо примчатся джедаи. Не сказал ничего Лиманшу. Почему? Да ты знал, что его мечтой подотрутся! — Я только допускал такую возможность, — ответил я. — И ты опять не врёшь, да? С какой уверенностью «допускал»? Ты рассмотрел вероятность, а значит и ощущал её — и не надо отнекиваться! Ты же сам рассказывал, как это работает. И каков итог? Теперь этот несчастный жадина твой. С потрохами, — обличила меня Оми. — И? — я вздёрнул бровь, — Я возражал на классификацию деяния как убийства. А не на умышленность или нет воздействия. Да, я подгадал события к своей выгоде, но… А как иначе-то? — Не правильно ли предоставить другим самим решать свою судьбу? — спросила Оми. — по-настоящему. Не на словах? — А кто-то решает её сам? — вкрадчиво вопросил я, — Или все сами? Либо никто — либо все. Если все — то никому и не мешаю делать свой выбор. Если никто — то какая разница?.. — Ты же не веришь в чужой выбор. Видишь только «причины», «следствия», цепи… — поморщилась Караоми. — Нельзя украсть ничто, — напомнил я. — И все мы — это «ничто»? Как те несчастные, по останкам которых ты сегодня ходил как по земле? — она вздёрнула носик. — Я не знаю, — вздохнул я. — Я. Не. Знаю! — крикнул я ей в лицо. Оми буравила меня взглядом. — Но я хочу знать, — продолжил я, — Мне не нужно верить, что все мы что-то выбираем. Мне нужна истина, такая какая она есть. — И ты думаешь, что на той планете ты найдёшь ответы? Сам загнанный туда цепочкой подтасованных случайностей? — Возможно. Возможно я меняю число вариантов, сами варианты — но не отнимаю метафизической свободы, и все мы вместе создаём мир, вместе смотрим на картину, которой сами же и являемся. Возможно само предсказание лишает чужой выбор смысла. Возможно оно — лишь только мой выбор из бесконечности судеб. Возможно всё это — лишь иллюзия, и сам этот высвобождающий их оков времени выбор кем-то предсказан и вписан в ненавистную закономерность. — А может… возможно всё? Её вопрос прозвучал так наивно. — Я не знаю, — я сел в узком проходе у опущенной рампы, как сел некогда последний раз в коридоре научного комплекса и раб буквы «аурек». Оми уселась напротив, так что мы сплели ноги вместе. — Ты ведь не хочешь того же, что и те строители? Править, решать за других, властвовать? — с надеждой спросила она меня. — Хотеть, это… — я махнул рукой, — Помнишь мой вопрос? — Какой? Про то, чего хочу я? Там, в той кантине с танцорами? — Да. — И какой твой ответ? — спросила она меня. — Я всего лишь хочу знать.