Игра

В баре играет негромкий джаз, стакан с ромом со стуком приземляется на деревянную стойку, и Кэролайн понимает, что нервно постукивает туфелькой по ножке высокого стула. Заставляет себя остановиться и заказывает еще одну порцию рома. Он пахнет так пряно и сладко, но на вкус совершенно горький, этого не скрывает даже сладкая кола, и эта горечь еще долго держится во рту. Так долго, что именно на ром можно списать горечь, что она испытывает, когда слышит нежный и приятный голос: — …и тогда он сказал, что не важно где, рассматривая картину или слушая джаз, но он нашел бы меня. Слышится переливчатый смех, Кэролайн легко определяет по капризным ноткам Ребекку, две другие светловолосые особы ей не знакомы, но догадаться легко. О первородной ведьме вот уже несколько месяцев говорят все известные ей ковены, что касается второй… Весь Новый Орлеан гудит о коронации королевы, о роскошной свадьбе во Французском квартале, о долгожданном мире между фракциями и о короле, что благодаря своей будущей королеве постепенно сменяет гнев на милость… Кэролайн никогда не ждала, что он будет хранить ей верность. У них даже отношений нет и не было. Просто странное притяжение, непонятное влечение, доказательством которого служат два самых потрясающих платья в ее коротенькой жизни и рисунок, что она пропустила через шредер. Абсолютное ничто, если задуматься. Но еще были слова. Обманчиво-прекрасные, растворяющиеся под безжалостными лучами реальности и выцветающие на свету, но четко отпечатавшиеся в ее сознании слова. Самые прекрасные, которые ей когда-либо говорили. От них в ту ночь трепетало сердце, и она впервые не знала, что ему сказать, хотя за словом в карман никогда не лезла. «Сколько бы времени ни прошло». Лжец. Кэролайн встряхивает волосами, прижимает ледяные ладони к горящим щекам, старается не смотреть в затемненный угол, откуда доносится счастливый смех. Кэролайн уверяет себя в том, что такой эмоциональный отклик вызван тем, что она лишь недавно вернула себе чувства. Хоть и прошел уже месяц с включения, это, наверное, слишком короткий срок, чтобы окончательно прийти в себя. А ведь сначала казалось, что ее вернувшиеся чувства и эмоции расставили все по местам… Кажется, все ее затеи обречены на провал. — Потому что так и есть, милая. — Кэролайн понимает, что у нее предательски дрожат руки и вцепляется в стойку бара. — Я всегда тебя найду, love. Внезапное осознание того, кто это, ошпаривает хуже вербены, и все ее сомнения, что тешили воображение, сгорают на излете и превращаются в пепел. Внутри что-то взрывается и становится горячо, так, что от нахлынувшей боли сводит пальцы. Такое чувство, будто раскаленным металлическим штырем ей проткнули грудную клетку и надежности ради несколько раз провернули. Она вскакивает, не в силах продолжить подобную пытку, и исчезает из бара в мгновение ока. Все равно куда, лишь бы подальше отсюда, не видеть и не слышать этот голос, это обращение, но уже не к ней. Холодный воздух остужает ее, но не ее чувства, что изнутри раздирают все в клочья и просятся наружу. Кэролайн пытается сосредоточиться, опирается на какое-то заграждение руками, дышит, но в горле застревает истерика, а каждый последующий вздох дается тяжелее предыдущего, и она боится расклеиться прямо здесь, разрыдаться, словно маленькая девочка. Шепчет какие-то слова, обхватывает себя руками и усилием воли подавляет начинающуюся истерику. Совсем рядом праздник и шум квартала, а она чувствует себя бесконечно одинокой и брошенной. Ее ведь все бросают, да? Сначала отец, а потом и мама. Мэтт, не принявший ее сущность, и Тайлер, выбравший месть. И Стефан, ее лучший друг, оставивший ее в самое нужное время. Кажется, она идет на рекорд. Теперь еще и Клаус… Какой же идиоткой она выглядит сейчас, явившись в его город, отчего-то думая, что ей здесь будут рады. Деймон бы посмеялся. — Если ты хочешь, я могу обрушить ад на каждого из здесь присутствующих. — Она недоверчиво вскидывает голову и оборачивается, видит Кая, который, как ни в чем не бывало, стоит, прислонившись к противоположной стене. Он указывает ей в сторону квартала. — Веселье началось. Хочешь, я устрою прямо здесь кровавую свадьбу и принесу тебе ее голову? — Кай… Ее голос дрожит, а глаза совсем синие от нахлынувших слез. Паркер подходит к ней медленно и приподнимает лицо за подбородок, любуясь им в свете ночных фонарей. — Малышка, — ласково тянет он и осторожно вытирает скатившуюся слезу. — Я пришел за тобой, Кэролайн. — Я думала, ты остался там… в 1903-м, — тихо шепчет она, неосознанно вцепляясь в полы его пальто. — Вернулся, — обтекаемо сообщает он, ясно осознавая, что такая светлая и нежная Кэролайн не поймет убийства сестры прямо на ее свадьбе, проклятья Елены и много других вещей, что он успел совершить. Кэролайн, с которой он впервые познакомился — да, но не эта хрупкая девочка, что нравится ему даже больше той, прежней. — Я вернулся к тебе, Кэролайн. Она утыкается ему куда-то в плечо и хрупкие плечи дрожат, когда он стискивает ее в объятиях. Кай не просит ее отключать чувства, совсем нет. Он знает игры куда веселее этой. Например, игры за власть. Карман черного пальто уже отягчает клинок папы Тунде, и наблюдая за Французским кварталом, Кай обещает себе, что наденет корону на голову своей белокурой малышки, предварительно отправив все первородное семейство в гробы, а глупую барменшу оставит на десерт. — Никто тебя больше не обидит, Кэролайн, — обещает он, целуя ее в макушку. А еще он может сыграть в самую захватывающую и сладкую игру на свете. В игру за ее сердце.