terrorize me

Hurts – Somebody To Die For Помнишь время, когда ты жил? Радуясь беззаботным дням, проведенным с детьми, нуждающимся в твоей поддержке, в твоих знаниях. Ты был таким милым с ними, отзывчивым, добрым. Лучшим учителем в мире, верно? Я был потрясен, увидев тебя. Испуганного до смерти, но уверенно закрывающего пятерых второклашек своей спиной. Твоя грудь вздымалась все быстрее при виде автомата, направленного в сторону твоих детей. Ты смотрел своими большими зелеными глазами в мою душу, вытягивая мысли и дыхание. Ты знал, как сильно я не хочу этого делать. Как отчаянье кричит во мне, желая спасти себя от нищеты, не более. Я надел маску не для того, чтобы меня не узнали. Просто не хотел, чтобы люди видели, как мое лицо искажается все больше с каждой следующей пулей. Но ты будто знал это. Видел и успокаивался, шепча что-то неразборчивое с умоляющим взглядом и разведенными руками. Я приказал вам идти в спортзал, боясь, что мой голос все же сорвется, как это случалось ранее. Ты вел детей, чувствуя дуло автомата, прижатое к спине. Ты был тем, кем мне не суждено было быть никогда. Храбрым, самоотверженным, способным чувствовать и сострадать. Я же сострадал лишь себе. Хочешь узнать, как все это случилось? Что меня привело к этой стене, неподвижной и непреодолимой? Тогда послушай меня хотя бы сейчас, Гарри Стайлс. Мой отец всегда говорил, что лучшая защита — это нападение. Мол, покажи пушку, и никто не подойдет ближе, чем на три с половиной фута. Я верил этому чертовому уголовнику, убившему мою мать-проститутку. И даже когда его посадили на пожизненный срок, едва мне исполнилось пятнадцать, я продолжал следовать его принципу. Выходил на улицу только за продуктами, пряча во внутреннем кармане джинсовки пистолет на случай, если враги моего папаши решат мстить за его ошибки его же сыну. Меня устраивала такая жизнь. Я привык воровать еду, подрабатывая лишь раз в месяц, чтобы не перетрудиться, знаешь ли. И, возможно, именно в тот момент, когда я готов был лезть на стены от голода и недостатка денег, после многочасовых посиделок в отделении полиции, я решил бросить свою ничтожную жизнь сраному коту под хвост, отыскав до сих пор непонятным мне способом общество плохих, Гарри, очень плохих людей. Они были богаты, жестоки и скрытны, хоть и пережили почти то же, что и я. Мы долго готовились к провокациям, оттачивали каждый шаг и действие. Наше оружие было превосходным, тактика — банальной, но жестокой. Мы не думали о совести, навсегда покинувшей наше сознание, когда отрабатывали первый удар на приватную английскую школу. Наша команда не раз слышала, как обычные американские подростки высмеивают ваших аристократичных, избалованных детишек. Так что оставить богатеньких родителей без их высокомерных отпрысков казалось нам делом чести, которой, к слову, у нас никогда и не было. Мы перекрыли все выходы в здании, подорвали несколько пустых кабинетов, чтобы запугать. Первыми мы посчитали нужным убить учителей, за что, казалось бы, ваши детишки могли бы еще поблагодарить нас. Потом решили оставить нескольких, чтобы они бросали на ветер пустые слова, мол, вас спасут, все это скоро закончится. Тебе повезло, милый Гарольд, ты оказался в их числе только благодаря мне. И ты так же, как и остальные, успокаивал плачущих детей, гладил их дрожащие от страха плечи. Нет, дорогой, ничего не было бы хорошо, как бы вы все не старались. Мы уже видели, как незаметно исчезнем из здания на пятый день, оставив лишь подготовленные манекены и самодельную бомбу, которая сотрет вашу жалкую школу с лица земли. Мы были непоколебимы в своем решении и уверенны, что никак не поплатимся за это. Разве что сгорим в аду. Но знаешь, в чем была наша проблема? Мы не верили ни в ад, ни в рай, ни в Бога. Я дежурил на выходе из спортзала уже третий день. Как мы могли так ошибиться, не узнав, что в день террора в школе будет всего две сотни учеников? Ну конечно, остальную сотню вы увезли на экскурсию в Париж. Наглых, избалованных деток богатых родителей. Я видел, как ты сидел, прислонившись к холодной стене спиной. Твои волосы были грязными, лицо — уставшим, а руки испачканы кровью. Ты пытался помочь раненым детям, а я не мог оторвать от тебя глаз. Ты был моей противоположностью, милый Гарольд. Ты сидел по-прежнему неподвижно, измучено улыбаясь напуганным детям. Я не мог перестать смотреть на твои руки, ноги и тяжело вздымающиеся плечи. Мне говорили, что пора уходить, чтобы меня подменил кто-то другой. Но мне досталось место, с которого открывался лучший обзор на тебя. Мы потеряли многих "наших", но меня это не волновало. Мне казалось, я не смогу оторваться от тебя и никогда не уйду отсюда. Засыпать и просыпаться вместе с тобой - лучшая награда для такого ничтожества, как я. Знаешь, Гарри, почему меня так тянет к тебе? Потому что я готов был отдать все, чтобы жить такой же жизнью, как и ты. Чтобы встречаться с тем, кто мне действительно нравится. Чтобы не бояться людей и не ненавидеть этот мир. Я не видел этого, но знал наверняка, что твоя улыбка прекрасна. И все это заставляло меня сидеть возле выхода сутки напролёт, лишь бы любоваться тобою. Гарри, могли бы мы встретиться в другой жизни? Там, где оба мы счастливы и свободны. Не в этом мерзком существовании, где людьми правят ненависть и деньги. Я хотел бы, чтобы мы родились птицами. Тогда бы только воздух решал, что нам делать. Я был настолько заколдован твоим взглядом, что забыл реагировать на любые движения. Ты смотрел мне в глаза, ведь только они были видны. Я не мог поверить, что между нами есть что-то. Да, я хотел бы назвать это чем-то. Ты очень медленно встал. Твои ноги дрожали и подкашивались. Мне казалось, что ты вот-вот упадешь, но я все еще не мог сделать хоть шаг. Ты смотрел мне в глаза, а я боялся двинуться, чтобы не потерять эту тонкую нить эмоций. Здесь были только мы и десять детей. Мой мир сузился, и не существовало больше ничего, кроме тебя и спортзала. Ты был моим противоположным полюсом и с каждой секундой приближался. Я хотел (должен был) поднять оружие, но не мог. Я боковым зрением видел, как дети прыгают в окно, и не реагировал. Почему? Ты заколдовал меня. И когда между нами оставался всего шаг, я готов был броситься в твои объятия, будто шестнадцатилетняя девчонка, потому что это нужно было мне. Единственным, на что я смог среагировать, был автомат "моего человека" позади тебя. Все произошло слишком быстро. Выстрел, звук падения и последний вздох перед смертью. Как только "мой" упал, я схватил твою руку и побежал к окну. Сквозь выбитые стекла я слышал людей, которые умоляли полицию сделать хоть что-то. Мне было важно, чтобы ты выжил. И сейчас, лёжа на холодном полу спортзала с пулей во лбу, я верю, что тебе удалось удачно спрыгнуть и выжить. Я верю, что ты вспомнишь меня и проживешь свою идеальную жизнь так, как я никогда не смог бы. Я верю, что нам суждено встретиться в следующей, возможно, более удачной жизни. Прости.