Сегодня в его глазах родился новый Бог

      В голове надрывно кричат барабаны. В нос ударяет запах гниющих фруктов, пота, человеческих отходов и пряных специй.       Индия.       Они с Артуром сейчас в Индии.       Эта мысль даётся Скотту с трудом, когда тот пытается проснуться, размыкая словно свинцом налитые веки.       Индия.       Они в Индии.       И какого чёрта он согласился принять в этом участие?       Несколькими минутами позже, когда МакКензи успевает лишь умыть лицо застоявшейся водой из фляги, в палатку врывается вихрь пшеничных волос.       — Иди скорее за мной! — слишком громко говорит Англия и тут же выходит, оставляя Шотландию одного.       Тот лишь вдыхает побольше липкого воздуха, сотканного из индийской грязи, индийского перца и неуместного здесь английского одеколона Кёркленда.       Индия лежит на мягкой сырой земле и хрипло выплёвывает из легких воздух. Его матовая тёмная кожа в испарине и разводах от краснозёма.       И от него пахнет не потом, не кровью, не грязью, хотя и эти запахи имеют место быть, а чем-то необъяснимым, индийским.       Индия, Индия, Индия.       Последнее время Англия совсем помешался на родине ослепляюще-белоснежного Тадж Махала и огненных песков.       Ещё в Лондоне он судорожно выстукивал пальцами одному ему известный ритм, нервно хватался за воротник рубашки и шептал обветренными губами: «Индия. Моя Индия».       — Представляешь, Скотт, его взяли в плен. Мы подавили восстание. Представляешь? — шёпотом, упиваясь каждым своим словом, выдыхает Артур. — У сипаев ничего не вышло.       — А как его взяли в плен? — хрипло спрашивает Шотландия, пытаясь прочистить горло и набивая горьким табаком тонкую папиросную бумагу.       — Он не мог не присутствовать на восстании, это же его последняя надежда на свободу, — ласково отвечает Кёркленд, опускаясь на корточки перед лежащим за земле мужчиной. — Верно, Раджеш?       Узкая рука англичанина с тонкими пальцами, скрытыми под темной кожей перчаток, невесомо, почти любовно проходит вдоль позвоночника Индии. Гибкое тело дёргается, рот индуса кривится, но красная пелена с глаз не спадает.       — Пришлось немного успокоить его, — спокойно пожимает плечами Артур, указывая другой рукой на затылок пленника, где под чёрными смоляными волосами, повисшими отдельными прядями от пыли и пота, едва заметно темнеет тонкая корка запёкшейся крови.       — Ты поосторожнее с ним, — говорит МакКензи, выпуская клубы горько-пьяного сигаретного дыма. — А то сгинет ещё.       — Да кто ж ему даст? — Англия ухмыляется и снова смотрит на тело рядом с собой глазами, полными бесовских искр. — Совсем скоро Индия станет моей окончательно. Скоро Раджеш Рам станет моим окончательно.       Индия корчится и, кажется, проклинает всю Британскую империю и его монархов, но удар плетью по оголенной спине заставляет его замолчать.       — Боль — это путь к самосовершенствованию. Боль — это спасение. Ты познаёшь её, Индия. Ты познаешь страдания, спасешь свой народ и придешь к Истинному и Единственному Богу, подобно Иисусу, спасшему грешных людей от Ада и встретившемуся со своим Всемогущим Отцом, с Господом, в садах Эдема.       Голос нежен и твёрд, раны на спине ровны и болезненны, на смуглой коже проступает тёмная кровь неверного.       Скотт смотрит на Артура, нервно тушит ногой сигарету и как-то резко и неловко пытается пригладить свои огненные волосы, цвета заката над рекой Ганг.       Шотландии кажется, что глаза Кёркленда потеряли бутылочный блеск, но зато приобрели затягивающую глубину индийский джунглей. Он говорит о Христе, но привычный запах ладана и воска смылся с его кожи, которая впитала в себя смесь благовоний и сладковатого запаха свежего навоза.       Индия, Индия, Индия.       Он помешался на Азии. Он поглощает её. Или она — его.       В его глазах танцует на углях Преисподней не Люцифер, а сходятся в бешеной пляске смерти Шива и Яма.       — Моя Индия. Моя колония. Моё золото. Моё богатство. Моё будущее.       Рубаха Кёркленда стала местами почти прозрачной от пота, волосы спутались, по лбу, застилая глаза, бегут солёные капли, а плеть, кажется, стала продолжением его правой руки, со свистом рассекая воздух и звонко ударяясь о спину Раджеша.       Видимо, Англия решил стать если не Брахмой или Вишну, то Куберой точно.       Индия давно лежит без сознания, когда Артур всё-таки отбрасывает плеть в сторону. Его спина стала одним оголённым нервом, рваным мясом с сочащейся из него кровью.       Скотт прикрывает глаза, шумно сглатывает и пытается вдохнуть поглубже, чтобы тошнота отступила. Только вот влажный воздух застревает в лёгких, и это не помогает.       — Ты всегда добиваешься своего силой. Ты получаешь свои власть и богатство через страдания других. Тебя ничто не мучает глубоко в душе? — пытается пошутить Шотландия.       — Знаешь, деньги не пахнут. Главное — результат.       МакКензи сталкивается со взглядом из-под густых бровей.       В глазах Артура упивается своей силой жестокое языческое индийское божество, привычное к чужой смерти и боли.       Сегодня в его глазах родился новый Бог.       Шотландии очень хочется закричать на Кёркленда и сказать, что его деньги пахнут кровью и порохом, мукой и смертью, болью и криком.       — Да. Не пахнут.       Они смердят кровью и потом.       Они укрепляют Британскую корону.       Они строят новый мир, кормят тысячи голодных ртов, они укрепляют Англию.       Но сейчас от них пахнет специями и грязью. От них пахнет Индией.       Правда, только для Скотта.