Кусать губы уже вошло в привычку. Особенно если учесть последние, далеко не спокойные события.
Малик выжал ледяную тряпку и слишком озлобленно шлепнул её на разгоряченный лоб больного. Пальцы сводило от ошеломительного холода и собственной безысходности. А это только добавляло злобы.
По крышам тихо шелестели ассасины, старательно водя стражу за нос и скрывая Бюро тонким обманом собственных метаний по домам. Тамплиеры сходили с ума от огромного количества снующих туда-сюда орлиных отпрысков и плевались в них ядом, доходя до бешенства. Иерусалим захлебывался мучительной паникой постоянных сражений.
Малик тоже бесился, как и эти железяки с крестами на груди. Но бесился он не из-за ситуации в целом, а благодаря одному единственному придурку, чтоб крылья ему все переломать к чертям.
Он повзрослел? Нет. Он стал смиренным, послушным, мудрым? Ни разу. Он начал думать головой, а не задницей? Да ни в жизни!! А Аль-Саиф должен мучиться с остолопом, подключая из-за него для общей защиты других братьев.
Альтаир рядом лихорадочно двинулся и мучительно хрипло застонал. Малик дернулся от неожиданности и как-то затравленно скользнул серыми глазами по вороху бинтов и горе подушек.
Никогда бы не подумал, что серьезно раненный Ла-Ахад настолько слаб и беззащитен.
Ну, помимо того, что глуп, временами импульсивен, агрессивен, не дружит с планированием и собственной головой.
Малик провел ладонью по чужой щеке и невольно закусил губу. Горячий. Равносильно огромному костру, опаляющему даже на расстоянии. Альтаира сильно лихорадило, он метался по подушкам, каждый раз вздрагивая от прошивающей боли, и болезненно стонал, выдыхая сквозь плотно сжатые зубы и иссушенные губы.
Иногда он как будто бы просыпался, резко распахивая мутные глаза, хватался дрожащими пальцами за покрывала или пустой рукав хозяина Бюро. А потом снова проваливался в беспокойную дрему.
Признаться, Малик никогда не думал о таком исходе. Просто не представлял себе подобного. Даже когда на весь город зазвонили колокола, он не придал тому значения. Если за дело взялся Альтаир - жертва в любом случае умрет, а значит, колокола обязательно будут долго и протяжно надрываться.
Паника пришла, пробиваясь к сердцу тугими толчками, в тот момент, когда ассасин безжизненно шмякнулся у ног остолбеневшего хозяина Бюро, сжимая чертово перо в руках. По мозаичному полу расползалось отвратительное пятно темной крови, а Малик от страха не знал, что делать. Он не дотащит Альтаира до подушек, не с одной рукой. И перевязать нормально не сможет. О, Аллах, помоги...
Аль-Саиф не помнил, в какой момент в Бюро появились другие ассасины. Видимо, те самые, что изначально доставили Ла-Ахада сюда. Не помнил, как они помогли, приведя этого придурка в относительный порядок и занявшись внешней охраной. Не помнил, что он говорил и как - тихо, про себя или кричал, надрываясь до хрипоты. Не помнил.
Зато отчетливо понял, что убьет Альтаира за потраченные нервы при первой же возможности.
Ла-Ахад беспокойно заворочался, ощутимо сильно дергая руками и плаксиво постанывая. Бинты натянулись, постепенно окрашиваясь в бурый. Пахло откровенным металлом, и это до тошноты не нравилось Малику. Альтаир практически конвульсивно бился от прошивающей боли.
-Тише, тише, - пришлось прижать его собой, чтобы ненароком не разбередил свежие раны резкими движениями. - Все хорошо, ты в безопасности. Успокойся.
Малик прислонился к оголенной смуглой коже, лоб в лоб, и рвано выдохнул. Состояние друга тревожило и беспокоило. Черт бы его побрал.
-Тише, - коснулся губами виска и застыл, вслушиваясь в больное дыхание. - Я рядом. Рядом.
Это все, что он мог сейчас сделать. Все, что мог дать. Только свою заботу, беспокойство, дыхание, голос и присутствие. И он надеялся, что этого будет достаточно, чтобы вытащить ассасина с того света.
Повинуясь темным лихорадочным кошмарам, Альтаир метался и стонал. Поначалу раздражаясь на шумного больного и на собственную беспомощность, после Малик начал поневоле вслушиваться в этот голос.
Малик сидел рядом с ним уже не один день, и это малость бесило. Может быть, не столько время и ожидание, сколько собственное поведение. Дурацкая реакция на нервной почве.
Хриплые срывающиеся нотки, просящие, тихие, откровенно больные дергали самые кончики нервов, приводя в замешательство, злобу и какую-то сладкую панику. Малик пытался себя сдерживать, приводя разные, вполне логичные доводы, но все тщетно.
Неожиданное возбуждение накатывало волнами, сковывая сознание. Умом Малик понимал, что это неправильно. Совсем неправильно. Но тело считало иначе.
Собравшись с мыслями, Аль-Саиф отдернул себя и заставил прекратить вслушиваться. Перед ним его друг, пусть и ненавидимый в какой-то степени, его брат, раненный в бою. Он должен заботиться о нем, пока тот настолько беззащитен. А не воображать себе... всякое. Это хамство.
Но Малик знал. Знал, что все равно не избавится до конца от этих мыслей. Они засели в нем прочно, навсегда. От них уже не сбежать. И тому была причина.
Слабость. Он видел слабость Альтаира. То чувство, когда гордый и умелый убийца зависел от него, остро нуждался в заботе и защите... Оно опьяняло. Завораживало. Оно оставляло сладкий тягучий привкус на языке, терпкий, желанный, доводящий до мурашек. Это был вкус обладания.
И Малик был уверен, что это вкус самого Альтаира.
В течение двух следующих дней Малик все чаще опасался, что ассасин уже не выберется. Рана большая, он потерял много крови. Даже если Альтаир всегда выходил из любой западни сухим, на этот раз провал. Аль-Саиф был уверен - на этот раз конец.
Но пожалуйста.
Только бы выкарабкался.
Еще через два дня Ла-Ахад позвал его по имени. Тихо, еле слышно, болезненным шепотом. Срывая глухие звуки с иссушенных потрескавшихся губ. А через три часа впервые осознанно открыл глаза и, крайне рассредоточено воззрившись на осунувшегося за все это время друга, вопросительно поинтересовался,что Малик делает вместе с ним на том свете.
И только тогда Малик сорвался. Он позволил ослабить контроль, отпустил себя - он позволил эмоции. Сначала начиная отчитывать ассасина в своей излюбленной манере, все чаще сбивался, запинался, глотал слова. В конце концов замолчал и, внимательно посмотрев в ожидающие золотистые глаза, сгреб Альтаира в охапку и вжался в него, словно сейчас же тот растает.
-Ты идиот, Novice, - губы рассеянно скользнули по все еще горячим скулам и осторожно клеймили уголок рта. Малик раздраженно фыркнул и уткнулся в изгиб чужой шеи. - Глупый, самонадеянный, тупой, нахальный...
Альтаир прикрыл глаза, расслабленно улыбаясь, и обнял, заключая в пока слабые, но родные объятия.
Он в безопасности.
***
Через две недели Альтаир исчез. Поблагодарил за заботу - и испарился. Ни слова более. Скорее всего, оба решили замять это дело - их слабость, беззащитность, панику, заботу. Уж лучше пусть все вернется на свои места. Ничего не надо менять.
Конечно.
Малик все чаще листал книги, бесцельно перебрасывая страницы между пальцами. Альтаир все чаще ночевал в стогах сена, находя сотни причин не подходить к Бюро. Малик перестал тушить свечи и закрывать на ночь крышу. Альтаир все дольше выполнял задания, совершенно не осторожничая, бросаясь на рожон.
Малик ждал, что к нему придут. Альтаир ждал, что его позовут.
***
-Мира и покоя, Малик.
-С тобой мне его не видать.
Малик явно не в духе, он не хочет разговаривать. Терпение на нуле.
Он может сорваться.
Альтаир все понимает, ему не нужно слов. Он устал бегать. Протягивает правую руку, с пальцев которой методично капает кровь, прямо на раскрытую книгу.
И пока серые глаза в ужасе расширяются, а их хозяин спешно огибает стойку, хватаясь за чужую ладонь, ассасин наконец-то обхватывает желанное, прижимая к себе.
-Я скучал, Малик, - легкое скольжение по дрожащим пальцам и поцелуй в запястье, - позаботься обо мне.
Ведь рана, нанесенная собственным клинком, предназначалась исключительно для этого.
-Ты все же идиот, Novice, - и остается только обнять в ответ, облегченно выдыхая, сбрасывая груз ожидания. - Самый настоящий идиот.
Их лучшее признание. Большего не надо.
