Кошмары

Там, вне непрочных стен походной палатки, беснуется самый настоящий ливень. Антонио, почти не моргая, смотрит на единственную свечу, стоящую перед ним прямо на кривоногом резном столике. Но, как он ни старается отвлечься, всё пока бесполезно... В неровном безобидном пламени свечи ему чудятся страшнейшие пожары вроде тех, что он видел сегодня, а в звуке ночного дождя слышатся крики умирающих в муках солдат. Обе армии сегодня, кажется, слишком устали, и солдаты Франциска наверняка не горят желанием устроить ночную вылазку в лагерь врага. Краткая, но такая желанная передышка. А завтра эта кровавая бойня, гордо именуемая правителями завоевательным походом, возобновится... Антонио устал. Просто смертельно устал, если, конечно, к почти бессмертному существу применимо такое выражение. Ему нужны были новые земли. С каждым годом жизнь его граждан становилась, как ему казалось, немного лучше, население росло, и его потребности, соответственно, тоже... Новые, плодородные земли очень помогли бы ему удовлетворить эти потребности. Для такой могущественной Империи задача представлялась весьма лёгкой... Но вместо немногочисленных местных жителей, которые, как думали уважаемые военачальники, и сопротивления достойного не окажут, Испанию встретили сразу несколько армий, по мощи почти не уступающих его собственной. Конечно, - тут Антонио просто не мог самодовольно не усмехнуться, - его собственная армия была одной из достойнейших. Лучшее доказательство тому – мирно спавший в грубо и явно наспех вырезанной колыбели неподалёку завёрнутый в местами истёршийся походный плащ темноволосый малыш лет двух от роду, - один из осколков некогда могущественной Римской Империи. Да, вне всяких сомнений, мальчишка был, хоть и не единственным, но очень ценным трофеем. Но недавняя схватка практически лишила Испанию сил, и его противники, разумеется, не упустят такого шанса. На войне иначе и быть не может… Карьедо начинал опасаться, что часть с таким трудом отвоёванной земли у него отберут. Вопрос только в том, как скоро это произойдёт… Полог, закрывающий вход в палатку, тихо откинулся, позволив Антонио увидеть промокшего до нитки, но весьма чем-то довольного Франциска Бонфуа – само воплощение Франции. Сейчас – одного из его главных противников. - Как ты сюда попал!? Инстинктивно испанец сделал пару шагов назад, доставая меч из висевших на поясе ножен. Хотя, признаться, именно сейчас он надеялся, что до драки дело не дойдёт. - О, не стоит меня бояться! - заметив это, усмехнулся Франциск. - Видишь? – Бонфуа поднял руки вверх, - я совершенно безоружен, правда… - Как ты попал сюда!? – не слушая его, рычит Антонио. Он прекрасно понимает, что только последний идиот просто так без всякой цели решит нагрянуть в гости к противнику, с которым у него вооружённый конфликт. Бонфуа просто превосходно умел притворяться дураком, когда видел в том выгоду, но на такое не решился бы даже он… - Неважно выглядишь, Карьедо… - вместо ответа тянет француз, оглядев и вправду потрёпанного после недавней битвы соперника. Антонио тихо рычит, прикидывая, с какой стороны будет проще и тактически вернее подобраться к Бонфуа, чтобы первым нанести удар и с первых секунд схватки обрести преимущество. - … Но к делу... времени у меня в обрез, – не отказав себе в удовольствии заставить противника понервничать, всё же начал Франциск. – Как я попал сюда? О, неужели я слышу этот наиглупейший вопрос от тебя? Тебе ли, Антонио, не знать, что это так просто – не попадаться на глаза простым смертным вроде тех, что сейчас пытаются не уснуть на посту у твоей палатки? Достаточно лишь пожелать остаться незамеченным… И нападать на тебя я пока не собираюсь. Без своих солдат я совершенно бессилен. А их, заметь, перед тобой нет. А нужно мне… - внимательно осматривая палатку во время разговора, Франциск замечает стоящую в одном из углов колыбель и тут же идёт к ней, - точнее, нужен мне… он. – Мужчина чуть наклоняется, любуясь мальчишкой и тот, до этого момента спокойно спящий, вдруг начинает ворочаться и стонать во сне. Антонио тут же оказывается рядом с Франциском, и, оттолкнув его, берёт малыша на руки, надеясь успокоить: - Поумерь аппетиты, Бонфуа! - О, - смешок француза кажется Карьедо едва ли не самым отвратительным звуком, из тех, что ему когда-либо доводилось слышать, - только не говори мне, что ты успел привязаться к этому… кусочку земли, который теперь даже не в силах удержать. - Тебе есть дело до моих привязанностей? – оскаливается в ответ испанец. Как же он надеялся, что дурные предчувствия сегодня его обманут, но нет… - Уже завтра, - внимательно наблюдая за Антонио, довольно мурлычет Франциск, - уже завтра к моей армии подойдёт подкрепление, и этого хватит как минимум на то, чтобы отбить у тебя одного из внуков Римской Империи. А уж если мне очень повезёт… - Не надейся! – пытаясь не выдать своего изумления и даже страха, вызванного этим известием, отвечает испанец. Что ж… Враг прознал, что дела у него идут плохо, и решил тут же этим воспользоваться… Будь Антонио на его месте – поступил бы точно так же. Личная выгода превыше всего, а иначе им и не выжить в этом постоянно сотрясаемом бесконечной чередой конфликтов мире. - Вот завтра и проверим! – смеётся Франциск без тени издёвки, отчего-то весело, наверное, уже предвкушая победу. Но настроение Бонфуа, кажется, резко меняется. Ничего удивительного. Для подобных Франциску – обычное дело. - А теперь отдай мальчишку, - тихо просит ставший вдруг серьёзным француз, подойдя почти вплотную к Антонио и коснувшись рукой ребёнка, завёрнутого в истёршийся и вылинявший походный плащ. Просит – не требует, почти уговаривает упрямого в своей глупости испанца. – Ты не хуже меня знаешь, что я всё равно его заберу. Хочешь, чтобы завтра на его глазах развернулась самая настоящая бойня, которую и мы с тобой нескоро забудем, что уж говорить про это дитя? Карьедо противится. Не хочет верить, что все его прошлые победы на этом фронте сейчас обратятся прахом, что ужас нескольких прошедших месяцев пережит совершенно зря. Только крепче вцепляется в этот тёплый свёрток, в котором мирно посапывает ребёнок. Ребёнок, который стоил ему крови собственных солдат. Франциск прекрасно его понимает. Война и вправду заставляет любое разумное существо сойти с ума. И воплощения стран, конечно, не исключение. За всё время своего существования Франциску не доводилось видеть ничего страшнее лихорадки войны, которая, что бы там ни говорили, никогда не проходит бесследно. И никогда не забывается. Но Бонфуа просто не имеет права проявлять хоть какое-нибудь сочувствие к врагу, иначе пострадают его собственные интересы. Выждав с минуту, француз просто вырывает младенца из рук Карьедо и разворачивается в сторону выхода из палатки. Он немного нервничает – ждёт, что опомнившийся Антонио попытается напасть на него. Франциск прекрасно знает, что это бесполезно – воплощения стран не могут друг другу навредить собственноручно, для этого их собственный народ должен, к примеру, пойти войной на народ ненавистного соперника. И только с каждым павшим на поле боя жизнь будет медленно покидать и само воплощение страны. Карьедо может ткнуть его мечом под рёбра, может попытаться подло удушить, разорвать на мелкие кусочки голыми руками – сейчас Бонфуа от этого никак не пострадает. Но, даже зная это, он почему-то опасается испанца, кажется, совсем ополоумевшего в горячке тянущихся день за днём баталий. А потому облегчённо вздыхает, оказавшись на улице под проливным дождём. Мальчишка на его руках заходится в плаче. Франциск, быть может, мог бы его пожалеть: на заре своего самостоятельного существования стать объектом, можно сказать, охоты сильнейших держав, жаждущих господства над миром, – незавидная участь. Но он прекрасно помнит, что жалость к себе подобным тут неуместна. Свои интересы превыше всего, а иначе ему не выжить. Антонио же просто кипит от ярости, сейчас просто бесполезной. Пинает ни в чём не повинный кривоногий столик, стремясь выместить накопившийся гнев хоть на чём-то. С превеликим удовольствием растаптывает и погасшую свечу, представляя на её месте Бонфуа. Одна из могущественнейших держав Европы не привыкла проигрывать. О, соперник, несомненно, дорого заплатит за своё недолгое торжество и ещё дороже – за эту насмешку. И дело тут даже не в завоёванных территориях. Только давно съехавший с катушек француз мог бы придумать, будто Карьедо станет привязываться к потенциальным колониям…

***

Антонио обнаруживает себя лежащим на холодных простынях в своей собственной кровати. Сон… Это был очередной сон. Глубоко вдохнув, мужчина прикрывает глаза, пытаясь отогнать от себя дурные мысли и, если получится, снова заснуть. Чуткий слух улавливает тихий шорох где-то в комнате. Карьедо тут же вскакивает, готовый ко всему. - Т-тише ты, ненормальный! – слышит он дрожащий детский голос, а после замечает маленькую детскую фигурку у дальней стены. Романо?! Мальчишка осторожно подходит поближе, шлёпая босыми ногами по мраморному полу. Теперь, в тусклом свете луны, падающем через окна, Испания замечает, что Романо отчего-то совсем недавно плакал. - Почему ты не спишь? Что-то стряслось? – обеспокоенно спрашивает Карьедо, протягивая руки к ребёнку. Мальчишка замирает. Неужели ожидал, что Антонио не заметит его заплаканного лица и дрожащего от страха голоса? - Это… Это ты опять орал во сне, ненормальный! И из-за тебя я проснулся! – вдруг выпаливает Романо, насупившись. Антонио только недоверчиво щурится. Он давно отвык кричать по ночам. А вот юный Варгас, кажется, ещё нет. Но мальчишка слишком горд, чтобы признаться кому-нибудь, что ему страшно. Самые значимые, самые яркие события жизни воплощениям народов часто приходится проживать заново – в сновидениях. И не всегда эти события светлые и радостные. К этому очень долго и с трудом привыкаешь, но ничего не поделаешь. Так что малыша Романо можно понять – он ещё не привык к собственным ночным кошмарам. - Извини, - Карьедо надеется, что и вправду выглядит виноватым. – Тогда… Может, останешься здесь, чтобы быстро разбудить меня, если я снова закричу во сне? Варгас хмурится, пару секунд проводит в раздумье, но, скорее для виду. Он рад, что ему позволили остаться. Нет-нет, Романо вовсе не трусишка! И ему ни капельки не страшно этой ночью, да. И остаётся он только потому, что Антонио его попросил. Но, - тут нельзя не согласиться с этим вредным опекуном, - вместе и вправду будет спокойнее, чем поодиночке. Так что Романо не без помощи Карьедо забирается на кровать, и, бурча что-то о том, что и без него бы справился, сворачивается калачиком на её середине. Испания почти с завистью смотрит на быстро заснувшего мальчишку. Антонио почему-то кажется, что ему не уснуть ещё, по крайней мере, целую неделю. Вздохнув, мужчина встаёт с кровати, чтобы найти в комнате подсвечник. Что ж, пока ему остаётся лишь следить за тем, чтобы хоть этот часто несносный мальчишка спал спокойно.