Или вот что: когда душа моя выселится, выйдет на суд твой, выхмурясь тупенько, ты, Млечный Путь перекинув виселицей, возьми и вздерни меня, преступника. Делай что хочешь. Хочешь, четвертуй. Я сам тебе, праведный, руки вымою. Только - слышишь! - убери проклятую ту, которую сделал моей любимою! (В. Маяковский «Флейта-позвоночник»)
***
Только представь себе, дорогой читатель, как стар этот мир. Горы крошатся и обращаются в пыль, великие реки пересыхают, могущественные державы исчезают с лица земли – их словно сносит ветром, не оставляя ничего, люди рождаются и умирают; однако душа человеческая всегда такая же, как тысячи лет назад – одинокая и вечно стремящаяся к неведомому ей самой счастью. Под палящим солнцем раскинулся могучий Евфрат, извиваясь среди гор и пустынных равнин. Лето выдалось необычайно жарким. Люди, живущие в этом знойном неприветливом краю, смуглые и выносливые, звали себя черноголовыми. Их города раскинулись по берегам Евфрата, и кочевники, подходящие близко к этим поселениям, слышали песни на грубом языке, посвященные беспощадной богине тех мест. Так и девочка лет семи, одетая в рваное платьишко, одиноко бредущая босыми ногами по самому берегу реки, остановилась и настороженно прислушалась, как только до нее долетели звуки песен. Гибельное солнце уже село – идти под его лучами было невозможно, поэтому маленькая нищенка выжидала, пока наступит вечер, и шла всю ночь, куда глядели ее черные, как угольки, глаза. Иногда она заходила в воды Евфрата, чтобы охладиться, и шагала дальше прямо по щиколотку в воде. Остановившись, девочка поежилась. Ее черные густые волосы спутались, хотя и едва доставали до плеч. У самого лба девочки была одна-единственная белая, самая кудрявая прядь – она белела дорожкой в черной, как смоль, копне. Девочка прошла еще немного вперед, и, когда совсем стемнело, перед ней предстало поселение, мигающее огоньками. Оттуда и доносилось тоскливое женское пение: девочка не могла разобрать слов издали, но мотив был таким грустным, что маленькая нищенка затаилась в колючих зарослях, чтобы послушать. Она обхватила руками худые коленки и бессмысленно уставилась вдаль. Она не знала, куда шла. В какой-то миг пение подействовало на нее усыпляюще, и девочка положила голову на еще теплый песок, забывшись коротким сном. Ей снилась женщина – страшная старуха, которая начала являться ей во снах с того самого дня, как девочка начала свой бесцельный путь. Она видела уродливое, сморщенное лицо старухи с кривой ухмылкой и спутанными седыми волосами так отчетливо, что просыпалась в ужасе и подолгу плакала. Сейчас девочка тоже проснулась, но смахнула с глаз слезы и приподнялась. Песни стихли. Нужно было придумать, как украсть в этом поселке что-нибудь из еды. От поселения к берегу вышла фигура и неспешно двинулась по направлению к девочке. Та притаилась: никто же не мог знать, что она здесь, значит, в темноте ее точно не найдут. Однако фигура уверенно двигалась прямо к кустарнику, в котором пряталась нищенка. Девочка затаила дыхание – и вдруг серая морщинистая рука отодвинула колючие ветви, и пугающее лицо безошибочно взглянуло на девочку. Она задрожала. В свете звезд и тонкого месяца на девочку, ухмыляясь, глядела та самая уродливая старуха, которая снилась ей уже несколько месяцев. Глаза женщины были светло-серыми, почти прозрачными, они были такими большими и широко распахнутыми, что это пугало само по себе; седые волосы старухи были заплетены в сильно взлохмаченную грязную косу, спускавшуюся до самой земли. На незнакомке было длинное темно-фиолетовое одеяние, и все ее руки покрывали тяжелые кольца и браслеты, а на шее болтались многочисленные нити бус и позвякивавших в тишине кулонов. Старуха расхохоталась. Решив, что это все еще страшный сон, девочка вскрикнула и, крепко зажмурившись, закрыла лицо руками, но старуха не исчезла – ее пальцы с кольцами вцепились в плечо девочки и потрясли ее. - Нет, я больше не сон, - проскрипела старуха, смеясь. – Ты видела меня раньше, как и я тебя – верно? Девочка подняла на незнакомку большие испуганные глаза. - Знаю, что видела. – Старуха коснулась пальцем места на голове девочки, откуда росла ее белая прядь. – У тебя есть отметина, и ты такая же, как я. И то, что ты знаешь меня – доказательство этому. Девочка насупилась. Ее сердце немного успокоилось и прекратило бешено колотиться в худенькой груди, и девочка задумалась. Кажется, мать действительно говорила ей как-то, что она «меченая», но тогда она не понимала этих слов. - Откуда ты идешь? – спросила старуха, сев рядом. Девочка осторожно всмотрелась в ее светлые неморгающие глаза. - Из дома, - грустно ответила она. - Где твой дом? - Его нет. Старуха покрутила на пальце свой самый большой перстень с неограненным черным камнем. От этой женщины пахло чем-то приятным, сладким. Девочка вспомнила, что ничего не ела с утра. Несколько месяцев назад ее деревню сожгли горные дикари. Она видела, как зазубренное копье вошло в грудь ее матери, и тогда перепуганная до смерти девочка убежала из деревни. Вернувшись через пару дней, она нашла на ее месте одно пепелище. С тех пор ей начала сниться старуха, сидящая теперь перед ней. Девочке было трудно осознать все это. - Как тебя зовут? – криво усмехнувшись, спросила женщина. - Шальту, - ответила девочка. Старуха встала. - Что ж, Шальту, - сказала она. – Пойдем в мой шатер, тебя надо накормить и положить спать. Впереди еще много дел.***
Сидуру не любила выходить из шатра. Несмотря на то, что она была еще очень крепка и вынослива для своего возраста, старуха предпочитала не появляться на людях, и Шальту хорошо изучила причину этого – ее очень боялись. Молва о ведьме Сидуру шла далеко впереди нее: в каком бы городе ни появлялась она со своей молодой воспитанницей, везде знали, кто она такая, везде женщины прятались с криками в своих домах, не выпуская детей. А о Шальту не знал никто. В свои шестнадцать она была не такой красивой, как ее сверстницы – Шальту была из той породы женщин, которые поздно расцветают, и в свою юность она выглядела еще нескладной отроковицей с худыми длинными ногами и костлявыми плечами. Ее волосы отрасли и превратились в густую гриву, волнами спадавшую на тонкую спину девушки; ее глаза были быстрыми, черными, почти без ресниц – часто им была свойственна некая невыразимая тоска. Видя это, Сидуру смеялась своим грубым трескучим смехом и говорила: - О чем тебе печалиться, ребенок? Гляди на это небо и солнце, цвети, пляши да смейся – и выбрось из сердца всякую печаль! Шальту не знала, что ответить. В отличие от старухи, она очень любила бродить по новым городам. В тот год Сидуру долго болела: подолгу она сидела в своем неизменном старом шатре, напевая страшные монотонные песни на неизвестном языке – тогда глаза ее становились стеклянными, невидящими, но она продолжала петь, потряхивая руками и звеня браслетами. О некоторых своих таинствах Сидуру рассказывала девушке, но о многих молчала. Шальту думала, что старуха так пытается вылечиться от своей слабости, однако после этих долгих пугающих песен Сидуру становилось только хуже: кашляя, она просила девушку дать ей воды, а выпивая большой кубок, ложилась спать и могла проспать несколько суток подряд. В такие дни Шальту была совершенно свободна. Ей не хотелось плясать и смеяться, как подсказывала старуха, но ходить по городу, в котором они тогда остановились, девушка могла часами, впитывая любопытными глазами все, чем жили местные черноголовые. Пряча за ухо белую прядь, произраставшую из большого родимого пятна, которое Сидуру звала «отметиной богов», девушка, весело позвякивая своими браслетами и амулетами, шагала по раскаленной земле, разглядывая диковинные лавки торговцев. А посмотреть действительно было на что: ювелиры громко зазывали женщин посмотреть на их роскошные изделия – Шальту с удовольствием рассматривала золотые ожерелья, серьги, браслеты, на которых сверкали королевские рубины и изумруды. Поражаясь их красоте, Шальту мечтала, что когда-нибудь будет сверкать в золоте и драгоценных камнях, и никого на свете не будет краше ее. Однажды, когда Сидуру проснулась, Шальту поведала ей о своих девичьих мечтах. Старуха рассмеялась. - Будут они у тебя, - откашлявшись, сказала она, и сердце девушки екнуло. – Какие захочешь камни будут на твоей шее и руках, я-то знаю, о чем говорю. - Ты видела это? – поинтересовалась Шальту, но Сидуру снова рассмеялась и отмахнулась от нее, как от назойливой мухи. Шальту верила старой ведьме. Иногда она сама видела вещие сны – как тогда с самой Сидуру. Ей часто снилась цветущая дорога, на которой появлялась красивая обнаженная женщина в короне, но она была в ярости, и от ее криков и ударов плетьми все вокруг начинало пылать – и после этого пожара дорога превращалась в мрачную пустыню. Старуха мрачнела, когда Шальту рассказывала ей этот сон. В том городе они провели все лето. Шальту успела познакомиться с многими торговцами: старый ювелир, широко улыбаясь, давал девушке примерять свои украшения, пухлая египтянка - торговка хлебом с четырьмя детьми всегда спрашивала о здоровье ее «почтенной бабушки», даже не подозревая, что ее «бабушка» - известная всем ведьма; местные девочки и мальчишки иногда принимали ее в свои игры, и так девушка проводила беззаботные дни своей юности. По вечерам больше всего она любила слушать, как поют женщины, собираясь на берегу Евфрата. Там собирались многие: кто-то пел о печальной судьбе, кто-то восхвалял богов, а чьи-то песни были о любви – и в этих тоскливых стихах девушка находила самую близкую ей невыразимую красоту. Торговка хлебом, которая днем смешно и суетливо ругала своих детей за утащенную булочку, по вечерам пела так сердечно, что Шальту хотелось плакать – только неизвестно, от чего. Небо смешалось с землей. Тень легла на землю. Сердце мое горит от злой разлуки. Сердце мое горит, потому что стеною отгородился ты от меня, Хотя не было зла во мне. Оба наши города разрушены, перепутались дороги. Я ищу тебя, потому что жажду видеть тебя. Я в городе, в котором нету защитной стены. Я тоскую по твоей любви ко мне. Приходи! Не оставайся там один! Не будь так далек от меня! [1] В один из таких вечеров к Шальту впервые подошел молодой сын резчика по камню. Девушка уже давно приметила, как странно он посматривает на нее – ей даже становилось стыдно и неловко от этого взгляда, поэтому она старалась как можно быстрее миновать лавку его отца. - Меня зовут Кулла, - прямо сказал он, исподлобья поглядывая на Шальту. – А тебя как? Я раньше тебя здесь не видел. Выглядел он не больше двадцати, черноволосый, безусый, коренастый и мрачный – он внушал девушке какое-то странное неприятное чувство. Ей не хотелось с ним разговаривать. - Я Шальту, - негромко ответила она. – Я здесь совсем недавно. - А откуда? – поинтересовался юноша. Шальту пожала плечами. - Откуда дует ветер, - сказала она и заметила, как блеснули глаза Куллы при этих словах. От этого она почему-то испытала какое-то неизвестное до этого веселье. Целый месяц с тех пор Кулла искал Шальту в городе, пока не был занят в лавке. По вечерам, сидя с ней рядом, молодой ремесленник взахлеб рассказывал девушке какие-то истории: Шальту видела, как он расцветал рядом с ней, как светились его глаза, когда он смотрел на свою юную подругу. Девушку это радовало – поддаваясь минутным порывам, она ласково улыбалась ему, слегка касалась его руки, встряхивала волосами: она видела, как смотрит на нее Кулла в эти мгновения, и эти взгляды были для нее прекраснее золота и камней, что продавал старый улыбчивый ювелир. Один раз юноша отозвал ее в сторону от всех и сунул ей в руку маленькую фигурку обнаженной женщины из белоснежного камня; глаза ее были двумя маленькими рубинами, а на голове ее сидела маленькая корона из чистого золота. - Это богиня Иштар, - сказал он ей, трепетно рассматривая фигурку. – Ее сделал мой отец, и мне дорогого стоило добыть ее для тебя. Шальту бесхитростно заулыбалась. Поглаживая каменную богиню, она и не заметила, как Кулла подошел ближе и коснулся губами ее лица. Девушка отпрянула назад. Очарование этого дара было разрушено. Она стояла и смотрела на своего друга испуганными глазами. - Будь моей женой, - выдохнул юноша. - Нет, - резко ответила Шальту. Воцарилась тишина, которую нарушало только тяжелое дыхание Куллы. - Нет! – повторила она и бросилась бежать, не оглядываясь. Свой старый потертый шатер Сидуру всегда размещала вблизи города, но не решалась заходить внутрь. И сейчас Шальту, вернувшись в свой маленький кочующий дом, упала на землю, с трудом переводя дух. - Что случилось? – вяло поинтересовалась проснувшаяся старуха. Она поднялась со своей бедной постели и внимательно вгляделась в лицо девушки. Шальту все еще сжимала у груди фигурку богини. Не зная, почему, она почувствовала, что ее лучше не показывать старой ведьме. - Ничего, - соврала она. - Не смей лгать мне! – рявкнула Сидуру, и Шальту вздрогнула – если старуха разозлится, ей точно несдобровать. - Кулла, кажется, любит меня, - прошептала она. – Он предложил мне стать его женой. Старуха поджала губы. - Тот мальчик, что режет камень? Шальту кивнула. Шатер освещали едва тлеющие угольки костра снаружи. Лицо Сидуру в полумраке было страшным. Размахнувшись, старуха так ударила девушку по лицу, что та упала. Слезы подступили к ее глазам. - Что? – воскликнула она, не сдерживая слез. – Что я сделала? - Ты играешь с огнем, девочка, - строго сказала ей Сидуру. – Не гневи Иштар. Она скора на расправу, она погубит тебя, если ты вздумаешь играть с ней. - Но я ничего не сделала! – всхлипнув, ответила девушка. Бровь старухи презрительно изогнулась. - Неужели? – ответила она и вышла из шатра, оставив Шальту плакать одну. 1. Плач Исиды по Осирису (Египетские песни).***
Только к двадцати годам Шальту превратилась в прекрасную женщину. Высокая и стройная, как тростник, она восхищала своей благородной статью; чернобровая, с копной черных кудрей, она насмешливо кривила губы, как старая Сидуру, бросала колкие взгляды – ее лицо походило на скульптуру с высокими скулами. Она уже не помнила имени мальчика, который преподнес ей драгоценную фигурку Иштар, но все еще хранила ее, боясь только одного – прогневать богиню, как предупреждала старуха. В тот год две женщины достигли города под названием Сиппар – то был самый большой город, что видела Шальту за свою жизнь. Как и всегда, их шатер нашел пристанище у стен города, и лишь днем девушка отправлялась в самое сердце каменного чудовища по поручениям старой ведьмы. Храмы и дворцы сменялись маленькими домиками, прилепленными друг к другу, торговыми площадями с пестрыми людьми, узкими улочками, массивными стенами. Шальту никуда не боялась ходить: девушку с «белой рекой в волосах» узнавали теперь во многих городах как спутницу знаменитой ворожеи. А в этом городе мало кто опасался ведьмы: наоборот, многие знатные женщины в дорогих одеяниях и золоте спускались с первыми звездами за стены величественного Сиппара, чтобы наведаться в старый шатер - они щедро платили старой Сидуру за предсказания, порчи и привороты. Иногда ее даже приглашали в свои дома, чтобы исцелить больного – и так слава старой ведьмы быстро разлетелась по всему городу. Старуха уже многому научила свою воспитанницу, чтобы та тоже могла зарабатывать на жизнь. - Но смотри мне! – всегда предостерегала ее Сидуру. – Если ты сотворишь что-нибудь во зло, не миновать тебе гнева богов. Я знаю, о чем говорю: у тебя дурной нрав. Девушка не понимала, почему старая ведьма так плохо отзывается о ней, ведь с женщиной, что заменила ей погибшую мать, Шальту всегда старалась быть послушной и старательной. Единственной слабостью девушки были мужчины. Хотя, если говорить откровенно, они сами мало ее волновали – ни разу еще Шальту не позволила никому даже поцеловать себя, однако взгляды, которые бросали на нее прохожие всех возрастов, комплименты, которые говорили ей на разных языках, и подарки, которые дарили ей самые назойливые ухажеры – все это было для девушки величайшим наслаждением. Иногда она гляделась в большое старое зеркало, которое использовала Сидуру для своих пугающих ритуалов, и смеялась, радуясь своему прекрасному отражению – нескладной девочкой она и мечтать не могла о том, что станет такой красавицей. Правда, делала она это лишь тогда, когда старухи не было поблизости. Огромный Сиппар был новой добычей для веселой девушки. Прогуливаясь по городским улицам и площадям в своем простом одеянии и медных браслетах, она все же походила на царицу своим гордым взглядом и размеренными, плавными движениями. Она видела, как засматривались на нее и богачи, и бедняки, и эти восхищенные, а иногда и откровенные похотливые взгляды ее больше не смущали. Часто ходила Шальту в величественный храм бога солнца Шамаша, который особенно почитался в Сиппаре. Но девушку мало привлекал лучезарный бог: ей нравилось смотреть, как заглядываются на нее жрецы, и только тогда, усмехаясь, она уходила в свой шатер. Один из жрецов привлекал особенное внимание Шальту. Если остальные изредка бросали на нее взгляды, а потом возвращались к работе, то этот не мог отвести от молодой красавицы своих маленьких хищных глаз. Он мог часами наблюдать черным пугающим взором, как Шальту сидит в храме и ничего не делает – это и пугало, и восхищало девушку. Он был стар и некрасив: судя по всему, жрецу было значительно старше сорока, его жидкие черные кудри, собранные в недлинный хвост на затылке, кое-где пронизывали седые пряди, а виски были полностью белыми; у него был плоский широкий нос и маленькие черные глаза, которыми он жадно улавливал каждое крохотное движение Шальту. Его борода была короткой и тоже курчавой, кожа смуглой, а у глаз собирались глубокие морщины. Но девушку не волновала его внешность – зачем ей была красота мужчины, который так на нее смотрел? Однажды ночью Шальту заметила, что темная фигура бродит вокруг их с Сидуру шатра: осторожно выглянув, она узнала жреца. Девушка только заулыбалась и не стала говорить об этом старухе. С тех пор жрец караулил поблизости шатра каждую ночь. Однажды вечером Сидуру ушла в город – ее позвали совершить ритуал в доме одной знатной семьи, и старая ведьма не смогла отказаться. Шальту осталась одна: она знала, что жрец снова придет – девушка зажгла свечи и поставила на самодельный алтарь белоснежную фигурку Иштар. Шальту вышла на улицу и увидела темный силуэт жреца. Его хищные глаза блестели в полумраке сумерек. Девушка не знала о нем совершенно ничего, даже имени, жрец никогда не пытался заговорить с ней, но Шальту не было страшно. Она гордо усмехнулась и вошла обратно в шатер, оставив его открытым. Когда высокая фигура жреца подошла ближе и заглянула внутрь, девушка сидела у алтаря своей любимой богини. Свет свечей оставлял тени на белом лице Шальту, которое с любопытством повернулось к гостю – на губах девушки продолжала играть насмешливая улыбка. Жрец зашел в шатер. - Кто ты? – смело спросила Шальту, поднявшись. Мужчина, который был значительно выше и крупнее девушки, долго всматривался в нее, ничего не отвечая, а потом покорно опустил голову и протянул к ней руки. - Я тот, которого ты беспощадно покорила, прекрасная. Я – раб твой. Слова, произнесенные низким голосом, будто из самых недр его существа, так поразили и порадовали Шальту, что она рассмеялась. - Быстро ты предал своего бога и признал меня своим божеством! – весело произнесла она, и жрец поднял на нее полный ненависти и желания взгляд. Тогда девушка вздрогнула, и сильный трепет охватил ее – но то был не страх, а некое неведомое приятное чувство. - Ты смеешься над моим несчастьем, - сокрушенно ответил жрец. – Я хочу забыть тебя, но даже во сне вижу твое лицо. - И чего же ты хочешь от меня? – выдохнула девушка, беззаботно тряхнув волосами. Жрец молча опустился на колени и коснулся пальцев ее ног. - Не отвергай меня. Шальту чувствовала, как бешено колотится ее сердце, как вздымается ее грудь. Легко и непринужденно она одним движением сбросила с себя платье и осталась стоять обнаженной. Глаза жреца при виде ее тела страшно загорелись. Шальту видела, с какой жадностью он поглощает своим порочным взором ее светлую кожу – и от этого девушка ощутила такое удовольствие, которое раньше не могла себе даже вообразить. Ее тело запылало; она, никогда не подозревавшая, что сможет запросто раздеться перед незнакомцем, не испытывала смущения, напротив, душа ее наполнялась темной радостью с каждой минутой. Шальту легонько толкнула ногой жреца и расхохоталась. Мужчина, не заметивший этого властного поступка, обвил руками ее ноги и принялся целовать ступни, шепча «не отвергай». От его прикосновений Шальту обомлела еще больше - и тогда она нежно провела ладонью по его колючему подбородку и подняла на себя его лицо; жрец жаркими губами поцеловал ее пальцы. - Не отвергну, - сказала она и опустилась к нему на колени. Осторожно, будто прикасаясь к святыне, жрец взял в свои грубые руки нежные груди девушки. Его пальцы – сперва ласковые, потом все более настойчивые – трогали ее плечи, руки, грудь, живот: казалось, что он впитывает в себя ее запах и невинность. Шальту улыбалась, позволяя ему делать все, что нравится; только тогда, когда жрец коснулся губами ее соска, девушка слегка вздрогнула от удовольствия. Руки мужчины спускались ниже. Девушка послушно легла на свою постель, и жрец, тяжело дыша, лег сверху. Шальту почувствовала, как его влажный язык проник в ее рот – девушка не успела понять, нравится ли ей это необычное ощущение, как жрец вошел в нее, и Шальту глухо застонала от резкой боли. Вспотевший и одержимый, он входил в нее раз за разом, и Шальту, шумно дыша, пыталась двигать бедрами в такт своему мужчине. Она наблюдала, с каким желанием жрец глядит на нее и вдыхает ее запах – это было самым волшебным чувством на свете. Глаза-рубины фигурки Иштар поблескивали в свете свечей.***
Когда Шальту исполнилось двадцать пять, Сидуру стала совсем плоха. Несмотря на это, старуха не желала подолгу оставаться в одном и том же городе, поэтому две путницы часто меняли поселения. По ночам, когда Сидуру спала, изредка кашляя и вздрагивая всем телом, Шальту заваривала настой из трав старухи и, выпивая отвар, тихо напевала песни, которым научила ее старая ведьма – тогда она впадала в странное, ни с чем не сравнимое состояние, в котором могла видеть разные вещи. Шальту просила богов показать ей будущее – больше всего ее интересовало, когда умрет Сидуру, ведь это было вопросом времени, и что будет с ней после смерти ведьмы: всю жизнь молодая женщина делала лишь то, что велела ей старуха, шла, куда она говорила, и не задавала лишних вопросов. Грядущее очень тревожило Шальту. Но в своих видениях, лишь несколько отчетливее, чем во снах, она видела огромный каменный город под горячим солнцем Междуречья: посреди этого города был дворец, являвшийся ей чаще всего – в его цветущем саду стояла статуя древнего царя. Шальту видела этот дворец так же ясно, как спящую рядом Сидуру. Иногда во сне прямо в этом каменном городе появлялась гигантская женщина с короной и огненной плетью, и скоро весь город начинал пылать под ударами ее страшного оружия. Как-то утром, когда Шальту и Сидуру, поддерживаемая своей молодой спутницей, отправились в дальнейший путь по гористым тропам, их глазам предстал расположенный в широкой горной долине город – он раскинулся, словно большой отдыхающий на солнце зверь. Шальту невольно содрогнулась: именно этот город являлся ей во сне и в видениях. - Мы не пойдем туда, - строго отрезала согбенная старуха. - Почему? Сидуру откашлялась. - Ты знаешь, - сказала она, поджав губы. – Ты тоже видела его. Если он и есть в твоей судьбе, и этого не избежать, то не будем торопить богов. Женщины продолжили свой путь, и вскоре пугающий город скрылся из вида. Однако с наступлением темноты их догнали несколько вооруженных мужчин в шлемах. Шальту испугалась. - Кто вы такие? – спросил один из воинов, потрясая копьем. – Мы защищаем наш город от чужеземцев – разве вы не слышали о дикарях, что жгут города? - Меня зовут Сидуру, а это – Шальту, моя воспитанница, - ответила старуха без страха. – Нам нет дела до войн, мы всю жизнь ходим по этим землям. Один из воинов, самый молодой на вид, осторожно покосился на молодую женщину. - Белая река в волосах, - сказал он, указав на прядь Шальту. – Они обе – ведьмы. Первый, что обратился к ним, видимо, был главным среди них. Он внимательно вгляделся в женщин. Шальту заметила, как на мгновение сверкнул его взгляд при виде ее – она слишком хорошо знала, что это значит. За эти годы у Шальту было много любовников в разных городах. Она никого не любила; иногда она даже не знала их имен, как не знала имени своего первого мужчины – жреца бога Шамаша, однако угодить красавице тоже было непросто, и выбирала она лишь тех, кто, ослепнув от страсти, отрекался от всех богов и земных владык, признавая себя ее рабом – против этого своенравная Шальту устоять не могла. В каждом поселении были так же мужчины, которых она не удостаивала своей лаской, как паренек Кулла, даровавший ей фигурку Иштар: они приносили ей подарки, восхваляли ее красоту, но Шальту казалось, что они любили ее недостаточно, раз не впадали в отчаяние и не склонялись перед ней. Воин с копьем хмыкнул. - Ведьмы, говоришь, - задумчиво произнес он. – И что вы делаете на землях добрых, порядочных людей? Сидуру подняла голову. - Мы не причиняем никому зла, - ответила она. – Можете спросить обо мне в любом селении на север отсюда. Наоборот, мы исцеляем больных и помогаем людям. Молодой воин колебался. Тот, что был старше и нес копье, помолчал, а потом произнес: - Здесь вам точно делать нечего. Мы отведем вас в город, и там пусть сам царь решает, правду ли ты говоришь нам, старуха. Сидуру тяжело вздохнула, но противиться не стала. Шальту в то мгновение осознала, что богов невозможно провести, а судьбу изменить. Несколько дней женщины в сопровождении солдат спускались с горных троп в долину, где раскинулся город. Старой ведьме становилось все хуже, она едва шла. Шальту беспокоилась; к тому же копьеносец, старший в своем маленьком отряде, явно затаил к ней темное чувство – иногда он бросал на нее косые взгляды, но ничего не говорил. Врата города Аккаде открылись перед солдатами и двумя их пленницами, когда жаркое солнце Междуречья было в зените. Тоскливо шагая вперед, Шальту не без волнения смотрела на раскаленные улицы и их разномастных жителей – она уже видела их во сне, и сейчас ее многочисленные видения обретали форму, цвет и запах. Ее сердце страшно колотилось в волнении. Воины вели женщин прямиком во дворец, и Сидуру держалась с высоко поднятой головой, хоть и с трудом дышала. В саду дворца Шальту разглядела старую выщербленную статую, которую тоже уже видела. Все было ей таким знакомым, что невольно молодой женщине становилось страшно. К пленницам спустилось трое мужчин с черными недлинными бородами. Воин с копьем упал на колени и поведал им, что они нашли Сидуру – известную ведьму – и привели ее на мудрый царский суд. Самый молодой из этих мужчин, на вид не более тридцати лет, обратил свой взгляд на Шальту. - А ты кто? – спросил он. - Меня зовут Шальту, я воспитанница и ученица Сидуру. Копьеносец, разгневавшись, сильно толкнул Шальту, и та упала, так и не поняв, за что ей был нанесен удар. Сидуру взглянула на него с ненавистью, но не сдвинулась с места. - Так ты обращаешься к государю, проходимка? – воскликнул копьеносец. Шальту подняла глаза на человека, который к ней обратился – она и подумать не могла, что это царь. Однако он велел одному из своих спутников помочь женщине встать. - Ты и правда знаменитая Сидуру? – обратился он к гордой старухе. - Да, государь, - ответила ведьма, поджав губы. – Но не жди от меня поклона: не царь мне тот, кто позволяет бить ни в чем не повинных женщин. Копьеносец снова разгневался и уже собрался ступить вперед, но молодой царь рассмеялся и остановил его жестом. - Что ж, не кланяйся, - сказал он. – Если ты действительно ведьма, то что ты видишь в моем будущем? Черные глаза царя алчно сверкнули, но он быстро напустил на себя простой насмешливый вид. Шальту заметила, как бесстрашно и презрительно посмотрела на него Сидуру. - Я уже видела часть твоей судьбы, - ответила она. – Ты будешь жить и править долго, царь Маништушу, но тебя поджидает много несчастий. Царь снова засмеялся. - Это какие еще несчастья могут ждать меня? - Богиня Иштар покарает тебя, - мрачным, словно из самых темных глубин своего существа сказала старуха, и на какое-то время воцарилась тишина. Шальту вздрогнула. Она знала, как почитала старая ворожея Иштар - и как боялась ее. Страх перед богиней передался и Шальту, поэтому она с таким трепетом сохраняла ее фигурку. Но как богиня любви может страшно поразить человека – этого Шальту не знала. Царь нахмурился, но не сказал ни слова. - Я уже очень стара, - проскрипела Сидуру, опершись на руку своей воспитанницы. – Если ты хочешь знать больше, государь – обратись к Шальту, она лучше поможет тебе, а я уже слишком слаба для этого. - Хорошо, - отмахнулся царь. – Можете пока жить в городе, если вы действительно никому не причините зла. Копьеносец сильно помрачнел.***
Шатер разместился недалеко от врат Аккаде. Несколько дней подряд Сидуру не вставала со своей постели. Она бредила, то дрожа от холода, то обливаясь потом – Шальту пыталась облегчить ее страдания, но знала, что долго это не продлится. В бессознательном состоянии Сидуру шептала разные вещи, чаще всего она произносила какое-то имя, но Шальту с трудом разбирала ее бормотания. Ей не хотелось тревожить прошлое умирающей старухи, поэтому, когда та просыпалась, не спрашивала ни о чем. Но однажды Сидуру заговорила сама. - Глупо это все, - сказала она, кривя губы улыбкой, которая давалась ей в муках. – Я не боюсь смерти. Надеюсь, хотя бы там, после моего ухода, боги будут ко мне милосердны. Но ты не представляешь, ты слишком молода, чтобы понять, как же обидно и печально от того, что я не могу поведать тебе всего. Шальту напряженно слушала, пытаясь понять значение слов старухи. - Почему? – спросила она. – Расскажи мне. Сидуру то ли рассмеялась, то ли закашлялась. - Человек рождается, идет по дороге жизни и умирает один, - ответила она. – Никогда не жди, девочка, что в мире найдется душа, способная выпить твою. Нет, твоя душа – только тебе. Живи и мучайся с ней одна. Шальту вздохнула. Она никогда не страдала от одиночества, но слова старой ведьмы заставили сжаться ее сердце. - Видишь, наши с тобой души так связаны, но ни ты меня не поймешь, ни я тебя, - продолжала старуха. – Со временем ты осознаешь значение моих слов, но только тогда, как пройдешь весь путь по моим следам. Сидуру закрыла глаза. - Когда-то и я была такой же, как ты. Красивой и молодой. У меня было много любовников, я погубила не одну душу. А сама я никого не любила, как и ты. Но богиню Иштар прогневала моя беспечность. Она заставила меня полюбить – единственный раз в жизни. Из охотницы я превратилась в добычу. Из царицы – в рабыню. И я так и не смогла получить его душу. Старуха тяжело дышала. Шальту почувствовала, как ее объял ужас. - Я никогда не любила, - негромко отозвалась она. – Я не умею. Я никогда не встречала того, кого можно полюбить. - Это мираж, - слабо отмахнулась старуха. – Любовь появляется неожиданно, из ниоткуда: кого угодно можно полюбить, и - по насмешке Иштар – я полюбила самого недостойного из мужчин. Когда ты ощутишь, что рядом с кем-то душа твоя спокойна, что все так, как должно быть, что ты дома – тогда ты пропала. Воцарилась тяжелая тишина, в которой было слышно только дыхание Сидуру. - Мы обе встречаем здесь свою погибель, - сказала она наконец. - Аккаде есть в твоей судьбе. И в моей. На следующий день Сидуру умерла.***
Постепенно слухи о молодой ворожеи расходились по всему городу, и люди, в особенности женщины, тянулись к старому шатру за разными ритуалами – только это спасало Шальту от грустных мыслей. В один из вечеров к ней даже пожаловал царь Маништушу. Он просто пришел один, как обычный человек, и, зайдя в шатер, почтительно приветствовал его хозяйку. Пораженная Шальту поднялась и поклонилась. Царь осмотрел скромное жилище женщины, и его взгляд невольно упал на фигурку Иштар, стоящую на маленьком алтаре – Шальту больше не прятала ее, ведь Сидуру уже не было. На лице царя мелькнула тень беспокойства, которая наверняка не возникла бы без предсказания умершей ведьмы. - Ты теперь одна, - сказал он. – Жители города не вредят тебе? - Нет, господин. Они приходят за помощью. - Это хорошо, - заметил царь, пригладив короткую курчавую бороду. – Можешь жить, сколько пожелаешь, если будешь помогать жителям Аккаде. И если помощь понадобится тебе – можешь обращаться. Шальту благодарно кивнула. Она видела, как мешкал и мялся молодой царь – он явно хотел что-то сказать. Однако они какое-то время простояли в тишине. - Государь желает что-то от меня? – спросила наконец Шальту, и царь обратил на нее свой взгляд, который бессмысленно блуждал по шатру. Он был печален: Шальту повидала много тоски и тревоги в людях, но не знала, что может терзать царей, поэтому причина его грусти осталась для нее тайной. Почему-то ей невольно вспомнились слова Сидуру на смертном одре о том, что человек никогда не находит души, которая поняла бы его целиком – и женщине показалось, что в глазах царя она увидела одиночество простых смертных. - Я хочу знать, что меня ждет. Шальту вздохнула и предложила царю сесть. Она неспешно заварила нужный отвар из трав Сидуру и, выпив его, села напротив царя. Внимательно вглядевшись в его черные глаза, с любопытством наблюдавшие за ее ритуалом, Шальту взяла его руки в свои и, набрав больше воздуха в грудь, начала петь. Сначала ее песня была тихой, монотонной, но голос ворожеи все возвышался, наполняя весь шатер. Она уже не впервые чувствовала, как невидимые волны другого человека наполняют ее тело – и обрывочные видения вспышками замелькали перед ней. Шальту видела брачное ложе, покрытое льдом. Перед ним стоял алтарь с зажженным факелом: фигура женщины появилась у алтаря и погасила его властным движением – тогда заледеневшее ложе, напротив, запылало, и все вокруг стало объято разрушительным пожаром. Во втором видении она узрела два трона: один был золотым и высоким, второй серебряным и более скромным. Золотой был занят какой-то расплывчатой фигурой, и на серебряный вскоре взошел какой-то трудно различимый человек – но, только коснувшись его, человек подскочил и убежал прочь. Потом Шальту снова увидела старую статую в саду дворца, деревья вокруг нее высыхали, пылали, гибли, а статуя продолжала стоять – пока вдруг в одно мгновение не рассыпалась в пыль, а следом за ней и посыпались дома, храмы, сам дворец, стены – и весь Аккаде превратился в песок. Вернувшись в реальность, ворожея задрожала. Прекратив петь, она отпустила руки царя и взволнованно поднялась с места. Царь смотрел на нее с удивлением и восхищением. - Берегись Иштар, - сказала Шальту. – Любовь причинит тебе много зла. О последнем видении она рассказать не смогла. Спустя несколько дней на пороге ее шатра показался копьеносец. Шальту удивилась этому человеку еще больше, чем царю. Он был мрачен и, войдя внутрь, долго не произносил ни слова, с ненавистью уставившись на женщину. Ворожея убрала за ухо белую прядь. Она почувствовала что-то неладное, и ей стало страшно. - Чего ты хочешь от меня? – мягко спросила Шальту. Воин нахмурился еще сильнее, в его глазах сверкнула ярость. - Ответь мне, ведьма, что ты сделала со мной? – процедил он сквозь зубы. – Почему я не могу забыть тебя? Еще никто из мужчин не говорил с ней с такой ненавистью. По коже Шальту пробежала дрожь: ей вспомнился жрец, ее первый мужчина, который умолял ее о любви, как ручной зверь – этот же пришел требовать ее силой. Шальту не хотела отвечать ему. Она поняла, что должна бежать, ведь этого зверя ей не успокоить – однако не успела она быстро шагнуть к выходу, как копьеносец схватил ее и швырнул на землю. Женщина вскрикнула. Воин накинулся на нее и грубо впился руками в ее плечи; он принялся грязно целовать ее лицо и грудь, разрывая одежду. Шальту кричала и сопротивлялась, но воин был сильнее. Поблизости не было никого, кто бы услышал ее крики.***
Воин ушел с рассветом. Шальту, закутавшись в одеяло, не хотела ничего. Весь день она не ела и не пила, уставившись потухшим взглядом в одну точку. Только под вечер кто-то пришел в ее шатер, и тогда женщина неохотно подняла глаза на посетителя. То была женщина лет тридцати, черноволосая, красивая, однако красота ее была тихой, скромной, как, видимо, и она сама. Женщина несмело зашла в шатер и остановилась у входа. Судя по богатому, расшитому золотом одеянию и золотым браслетам, она была из знатного рода. Шальту даже не прикрыла изорванную одежду, настолько ей было все равно. - Ты ли ворожея Шальту, о которой все говорят? – осторожно спросила гостья. Шальту ничего не ответила, и женщине стало неловко. Она робко прошла внутрь и, опустившись около ворожеи, негромко произнесла: - Я заплачу сколько захочешь, если ты поможешь мне. Мы с мужем давно хотим завести детей, но у нас не получается. Мне рассказывали, что ты можешь вылечить это. Ворожея, растрепанная, в порванной одежде, обратила на женщину ничего не означавший взгляд. - Вон, - наконец произнесла она. – Мне все равно. Женщина испуганно вскочила. - Вон, убирайся прочь! – закричала Шальту. Знатная женщина выбежала из шатра, и Шальту, быстро поднявшись со своего поруганного ложа, начала стремительно копаться в своих травах. Выбирая нужное, она бросала их в сторону. Тяжело дыша, со всколоченными черными кудрями, Шальту развела огонь и принялась варить некое зелье. Забрасывая очередную траву в котелок, она выкрикивала слова, потом запела. Ее песня была не монотонной, как во время гадания, а по-настоящему страшной и дикой, напоминающей рыдания или рев животного. Когда отвар был готов, Шальту взяла котелок через ткань и вышла с ним на улицу. На дворе был вечер: она пролежала в шатре без движения весь день. Легкий ветер потрепал женщину по лицу и волосам, и это придало ей жизни. Резким движением Шальту вылила зелье на песок. - Уходи в землю, - воскликнула она. – Уходи, уходи в землю; сохни медленно, с мучениями и болями, уходи не сразу, уходи со страданиями! Подыхай, мучайся! Я проклинаю тебя! Зелье шипело, впитываясь в землю. Только тогда Шальту стало спокойно.***
Шальту не любила Аккаде, поэтому гулять по городу, как раньше, ей не нравилось. Кроме того, она уже не была такой беззаботной, как в дни своей юности: душа женщины тосковала по Сидуру, и после последних злоключений восхищенные взгляды мужчин не доставляли ей никакого удовольствия. Ворожея коротала дни в своем шатре. Через несколько дней к ней пришел незнакомый мужчина. На вид ему было лет тридцать пять; его густые черные волосы еще не серебрились сединой, но первые глубокие морщины уже прорезали его вытянутое, гладко выбритое лицо. Он был богат и знатен, и раскосые глаза его были необычайного светло-карего цвета – в свете свечей они казались желтыми, как у змеи. Шальту показалось, что она уже где-то видела его раньше. Гость поклонился и, коротко взглянув на Шальту, опустил глаза. - Меня зовут Умуг, я один из советников благородного царя Маништушу, и я пришел за твоей помощью, женщина с белой рекой в волосах. - Я слушаю тебя, Умуг. - Недавно к тебе приходила моя жена, но ты ее выгнала. Только сейчас Шальту вспомнила о женщине, которую отказалась выслушать в несчастный для нее день. Ворожея смутилась. - Твоя жена пришла в день, в который я никому не могла помочь, - ответила она. - А сейчас ты можешь помочь нам? – спросил Умуг, так и не поднимая глаз. – Я хочу иметь наследников, но у нас нет детей. - Я постараюсь. Разыскивая нужные целебные зелья для гостя, Шальту задумалась. Исподволь бросая на него короткие взгляды, она все сильнее укреплялась в мысли, что знает этого человека. Может, он был рядом с царем в их первую встречу? Нет, у тех были бороды. - Дай-ка мне взглянуть на твою судьбу, - негромко сказала она, заваривая новое зелье. - Зачем? – удивился Умуг. - Вдруг боги по своему умыслу не хотят давать тебе детей, - опустив глаза, промолвила Шальту. – Тогда я ничего не смогу изменить. Умуг задумался и наконец согласился. Когда отвар был готов, Шальту выпила его и села напротив мужчины. Как только она коснулась его рук и закрыла глаза, по всему ее телу пробежал холодок. Шальту начала петь. Неожиданно она увидела себя со стороны: она стояла на коленях, связанная и избитая, и человек, глазами которого ворожея наблюдала это странное видение, держал край веревки, которая ее опутывала. Шальту опустила глаза и с удивлением заметила, что веревка эта идет из ее груди – или скорее того человека, которого она заменяла. Вдруг все загорелось, и видение сменилось: теперь она видела Умуга, который старел на глазах – его волосы стали седыми, но глубокая старость его не затронула, и он исчез; вместо него Шальту увидела женщину, красивую и молодую, у которой были такие же необычные желтые глаза. - У тебя будет дочь, - сказала Шальту, и почему-то ей стало тревожно.***
После этого дня Умуг начал часто появляться в ее снах. Шальту продолжали преследовать видения, где она ощущала или наблюдала себя связанной. Потом она видела желтые глаза Умуга, внимательно на нее глядевшие. Молодой женщине очень не хватало Сидуру: старуха бы точно растолковала ее сны, а у самой Шальту еще не было достаточно знаний. Умуг приходил в шатер каждую неделю за свежими лекарствами, что варила ворожея, и с каждым разом он все упорнее прятал от нее свой необыкновенный змеиный взор: это обижало и удивляло Шальту, ведь мужчины никогда не отказывались смотреть на нее. К тому же, ей очень нравились глаза Умуга – и женщина решила во что бы то ни стало притягивать внимание царского советника во время его кратких визитов. Ожидая знатного гостя, она надевала самые красивые свои наряды и золотые украшения, что дарили ей любовники; она ласково говорила с ним и касалась его рук, но Умуг не поднимал глаз, и вскоре Шальту поняла, что этот зрелый мужчина попросту стесняется ее, как мальчишка – и с этого мгновения в тоскливые дни молодой ворожеи вернулась жизнь. Она снова ощутила радость охоты, и в минуты, когда Умуг приходил в ее шатер, Шальту забывала о своих печалях. Она твердо решила получить его любовь. Однако, что бы ни делала молодая красавица, советник оставался непреклонен, и, опустив взгляд, прощался и уходил из шатра, получив обещанные зелья. Шальту злилась: она хорошо помнила его невзрачную жену и невольно задавалась вопросом – разве она, знаменитая ворожея с белой рекой в волосах, не прекраснее любых блеклых мотыльков? Но Умуг не поднимал глаз. Время шло, и Шальту воспылала ненавистью к его жене. Это чувство, не знакомое ей ранее, ныло по ночам, словно зуб; оно заставило Шальту давать Умугу неверные лекарства – отвары, которые не делали ничего. Не видать им детей. Однажды даже она решилась на страшное: сварив в котелке ароматное зелье, Шальту добавила в него несколько капель своей крови и принялась петь, пока не пришел Умуг. Лишь войдя в шатер, он опустил глаза. Шальту дала ему привычный пузырек с зельем, а также протянула чашу, наполненную из котелка. - Попробуй это, - сказала она и лукаво улыбнулась. Умуг бросил на нее короткий взгляд и доверчиво выпил отвар. Глаза Шальту загорелись. Когда он ушел, ворожея выпила остатки ароматного зелья и прошептала: - Чтобы высох без меня, как древо без влаги. Когда через неделю Умуг вернулся, Шальту не заметила изменений: он все так же избегал взгляда женщины. - Наверно, видение обмануло тебя, - сказал он, не поднимая глаз. – У меня все еще нет детей, хотя мы пьем твои лекарства уже несколько месяцев. - Видения никогда не лгут, - ответила Шальту, подойдя ближе к Умугу. – Но я не знаю, когда оно исполнится. Царский советник осторожно покосился на ворожею, которая оказалась очень близко к нему, и она заметила блеснувший в его желтых раскосых глазах огонек. Сердце Шальту затрепетало; она с чувством потянулась к лицу Умуга и нежно поцеловала его губы. Умуг вздрогнул, но не сдвинулся с места. Все внутри Шальту сжалось и сладко задрожало – никогда прежде она не испытывала такого удовольствия. Она быстро сбросила с себя платье, оставшись обнаженной и трепещущей перед Умугом: Шальту заметила, как хищно загорелись его красивые глаза. Но при этом в них было страдание. - Не надо, - прошептал он, но Шальту снова с жадностью впилась в его губы и прижалась всем телом к своему возлюбленному. Умуг не смог воспротивиться. Никогда еще Шальту не добивалась мужчины так долго. В миг их единения она впервые почувствовала счастье.***
Прошла еще одна неделя, но Умуг больше не пришел. Шальту не могла найти себе места. Она пила отвар для гаданий и впадала в транс, распевая монотонные песни, чтобы определить, что ее ждет с этим мужчиной – первым мужчиной, по которому она страдала – но видения ворожеи были расплывчатыми и непонятными. Она видела, как идет по пустыне: где-то недалеко от нее идет Умуг, но он не видит ее и шагает, опустив голову. Шальту все идет дальше и вдруг, обернувшись, замечает, что Умуга больше нигде нет, и ей становится страшно, но иного выхода нет, и она продолжает идти вперед. А потом впереди появляется призрак – то ли Умуг, то ли какой-то чужой силуэт – Шальту не успевала разглядеть его, как видение таяло. А Умуг все не приходил. Шальту глубоко ненавидела его жену, эту единожды виденную ею женщину. Она представляла себе с мучением, что прекрасный Умуг делит с ней ложе, рассказывает ей свои дела и свои мысли – понимала ли эта недостойная, каким обладает счастьем? Иногда Шальту задумывалась, смогла бы она жить, как обычная женщина: готовить пищу и воспитывать детей, ожидая любимого мужа. Она не могла дать себе ответа, но чем больше молодая женщина вспоминала своего возлюбленного, тем сильнее укреплялась в мысли, что всем сердцем желала бы дать жизнь новому человеку – с такими же светлыми, как аметисты, глазами, как у Умуга. А может, та женщина, что привиделась ей в первую их встречу – ее дочь? Умуга все не было. Сердце Шальту было неспокойно. В один из дней в шатер вошел царь Маништушу. Его глаза сияли. - Скажи мне, Шальту, стоит ли мне идти на север с войной, - неспешно сказал он, присаживаясь напротив ворожеи. – Я хочу покарать враждебные горные племена, но мои советники отговаривают меня. При слове «советники» сердце Шальту задрожало. Женщина погадала царю и увидела благоприятный знак. - Иди, - сказала она равнодушно. – Тебя ожидает победа. Маништушу улыбнулся. Шальту впервые видела у молодого царя такую светлую улыбку – он был очень доволен. Царь достал золотой браслет, усыпанный рубинами, и надел его на руку ворожеи. - Это мой дар за твою помощь, - сказал он, и взор Маништушу, направленный на Шальту, стал мягким и ласковым. – Если я действительно вернусь с победой, я принесу тебе больше даров – и одну просьбу. Грустная Шальту слабо улыбнулась. Ей были неинтересны слова царя; она не обратила никакого внимания на ласку в его глазах и на то, с какой нежностью держал Маништушу ее руку с новым браслетом. Когда царь отправлялся в поход со своими воинами, весь Аккаде провожал его. Шальту тоже была в толпе: долго выискивала она среди копьеносцев, идущих с царем, того ненавистного, что причинил ей вред, но его нигде не было, и ворожея вздохнула с облегчением. У врат дворца оставались стоять молчаливые советники царя: Шальту рассмотрела Умуга – его желтые глаза тоже заметили сияющую в толпе красоту молодой ведьмы, но Умуг тут же виновато отвел их в сторону. Сердце Шальту упало. Той ночью она не могла спать. В какое-то мгновение она услышала шорох у шатра, и, испугавшись, осторожно выглянула на улицу – недалеко от ее жилища бродила темная фигура. Шальту стало страшно: она еще не забыла злобного воина. Однако фигура приблизилась, и она узнала Умуга. Шальту пустила его в шатер и быстро зажгла свечи. Он выглядел страшно: Умуг был растрепан и тяжело дышал, его прекрасные глаза горели чем-то пугающим. Шальту усадила его и бросилась вперед, чтобы как-нибудь помочь, но Умуг отвел ее руки. С трудом дыша, он поднял на нее взор, полный отчаяния и исступления. Он ничего не сказал. Шальту хотела принести ему воды, но Умуг остановил ее. Взяв ее за руки, он вцепился в них, будто в свое спасение. Шальту взглянула на него с состраданием: ей очень хотелось помочь ему, но она не знала, как. Умуг был похож в этот миг на жреца Шамаша, ее первого мужчину. Она хотела заговорить, но Умуг поцеловал ее. Удивленная Шальту позволила ему раздеть ее и послушно опустилась на постель в его объятиях. - Я не могу без тебя, - прорычал советник с мучением. Шальту обхватила его руками, не желая отпускать никогда. Когда Умуг оказался внутри нее, она ощутила, что ее душа спокойна. Все было так, как должно быть. С Умугом она чувствовала себя дома.***
Почти каждую ночь приходил к ней Умуг. Он не мог сопротивляться страсти, которую испытывал к Шальту, однако это чувство заставляло его страдать. Он мало говорил, но ворожея видела все по его глазам, которые Умуг снова прятал, униженно уходя из шатра утром. Шальту было страшно. Впервые в жизни она испытывала что-то наподобие одиночества, хотя и получила наконец то, что хотела – своего возлюбленного Умуга. Засыпая в его объятиях, Шальту была самой счастливой на свете, но в то же самое время она понимала, как зыбко ее счастье: уже на следующий день она могла надоесть Умугу, а может, совесть пересилит, и он просто больше никогда не придет. Когда он молча уходил из шатра, потупив взгляд, сердце Шальту разрывалось. Как мало она получила! Да, он был с ней, но в то же самое время отсутствовал – наверняка, каждое утро он со страданием размышлял о своей жене и о том, как поступает с ней, но поделать ничего не мог, и безвольно возвращался к прекрасной ворожее каждую ночь. Шальту хотела другого: она желала быть его другом, ей очень хотелось, чтобы Умуг поделился с ней своими переживаниями, но он молчал. Шальту пыталась заговорить с ним, но все было тщетно. Умуг был так ласков: он с величайшей нежностью целовал ее шею и грудь, осторожно касался ее шелковой кожи, словно притрагиваясь к драгоценности – а наутро уходил, не произнося ни слова и раня ее в самое сердце. Так продолжалось несколько месяцев, но обида Шальту росла в ее душе. Ей хотелось быть с ним всегда. Ей хотелось утешать его, когда ему плохо, ей хотелось родить ему детей. Однажды ночью она, прижавшись к груди Умуга и чувствуя его частое дыхание и биение сердца, прошептала: - Умуг, я люблю тебя. Он ничего не ответил. - Я люблю тебя, - повторила Шальту громко. – Неужели ты этого не видишь? - Почему именно меня? – спросил Умуг, и в голосе его Шальту услышала тоску. – Я вижу, как на тебя смотрят мужчины. Я знаю, что почти любой в Аккаде отдал бы многое ради тебя. Так почему именно я? Шальту никогда не думала об этом. - Я не знаю, - искренне ответила она. – Только рядом с тобой я чувствую себя правильно. Умуг помолчал. Наконец он нарушил тишину и сказал: - У меня есть жена. Мы с тобой никогда не будем вместе. Сердце Шальту заныло. - Кого ты любишь – ее или меня? – спросила она негромко. Умуг не ответил. Он встал и начал собираться, хотя на дворе еще стояла ночь. - Умуг! – воскликнула Шальту в отчаянии, понимая, что уходит он навсегда. – Умуг, не уходи! Я не знаю, что мне делать без тебя! Она пыталась остановить царского советника, но тот был непреклонен. Отодвинув Шальту и опустив светлые глаза, он шагнул в темноту. - Не уходи, - прорыдала Шальту ему вслед, и слезы покатились градом из ее глаз. - Ты – проклятие, - выдохнул Умуг и направился в ночь. Шальту осталась одна. Больше он не приходил. Ворожея гадала, но не видела его больше в своих видениях. Мир утратил свет для нее, она перестала выходить из шатра. Иногда Шальту задумывалась, почему она действительно полюбила именно этого мужчину? Почему неинтересны ей были те, кто заваливал ее золотом и серебром; те, кто стоял перед ней на коленях и целовал ноги – почему именно Умуг? Шальту смотрела на фигурку Иштар, у которой в свете свечей поблескивали глазки-рубины, и с мольбой и страданием спрашивала, чем так прогневила ее, почему любовные муки такие невыносимые? Но Иштар не отвечала ей, как и Умуг. Тем временем с победой вернулся царь Маништушу. Шальту не было в городе, когда воины с триумфом шествовали по Аккаде – но уже на следующий день царь пришел в шатер ворожеи. Не говоря ни слова, он опустился на одно колено и положил к ногам Шальту золотую корону, в которой сверкали самые разные крупные самоцветы. - Ты не солгала мне, - радостно сказал молодой царь. – Прими мой дар и стань навеки моей – стань царицей Аккаде. Шальту изумилась, но сердце еще больше наполнилось печалью. Ей вспомнилось, как бродила она в юности по разным городам, глазея с жадностью на золото – однако теперь она бросила скучающий взгляд на корону у ее ног. - Хорошо, - вздохнув, сказала она. – Стану я твоей царицей.***
В тот день – радостный для Маништушу и тоскливый для Шальту – дворец был усыпан лепестками роз. Царская чета восседала на своих тронах, пока знатные люди города подносили им свадебные дары. Для Шальту было сшито роскошное золотое платье, на ее пальцах сияли золотые перстни, на запястьях – браслеты, а на черных, как смоль, волосах с белой рекой, сидела корона, принесенная ей царем после победоносного похода. Украшения подчеркивали ее ослепительную красоту, и все знатные мужчины, приносящие свои дары, не могли скрыть восхищенного взгляда, который быстро отводили в сторону, чтобы не разгневать царя – но тот видел восхищение в глазах других мужчин, и это радовало его еще сильнее. Шальту не радовалась. Она не улыбалась, как Маништушу; все время она глядела куда-нибудь в сторону, стараясь не выдавать своего страдания. А когда дары для жениха и невесты принес советник Умуг, ее сердце вовсе закровоточило. Умуг был мрачен, но ничем не выдал своего недовольства. Произнося речь, он обращался к своему царю, не удостоив Шальту даже взглядом. Что она там делала? Дни после свадьбы сменялись месяцами. Жизнь Шальту почти не изменилась: она все так же варила зелья и совершала разные таинства для всех желающих, только не в своем старом шатре, а во дворце – и для просителей она была уже не обычной ведьмой, а царицей. Маништушу позволял делать жене все, что ей хотелось. Молодой царь любил ее, Шальту видела, как сверкали его глаза, когда он прикасался к ней или рассказывал о своих делах – только Шальту не слушала своего царственного супруга. Она часто виделась во дворце с Умугом, но тот быстро отводил глаза и делал вид, будто не замечает ее. Шальту становилась все печальнее. Прошло немало месяцев. Народ Аккаде любил свою царицу и боялся ее, царь Маништушу восхищался своей прекрасной женой и не чаял в ней души – а Умуг продолжал опускать взор. Постепенно злость на советника сменилась в душе Шальту тоской по нему. Ей страшно не хватало их пламенных ночей, его прикосновений и его глаз, и однажды вечером, пока Маништушу еще не пришел в ее покои, Шальту решилась на смелый шаг и явилась в дом Умуга. Ей открыла его кроткая жена: узнав царицу, женщина почтительно поклонилась и впустила ее в дом. Шальту вошла с гордо поднятой головой. Она с презрением осмотрела ненавистную женщину и потребовала свидания с советником ее мужа. Когда Умуг вошел в комнату, где чинно восседала царица, он сильно смутился. - Иди к себе, - велел он жене, и та безропотно послушалась. Какое-то время двое сидели в тишине, но вскоре Умуг взглянул на Шальту и сказал: - Корона тебе к лицу. Шальту не сразу поняла его слова. - Я тебя люблю, - упрямо произнесла она. Умуг вздохнул. - Если ты за этим пришла, то я ничем не могу помочь тебе, - ответил он. Шальту встала и подошла к нему ближе. Она пыталась прикоснуться к его лицу, но Умуг отвернулся и отвел ее руку. - Я тебя люблю! – воскликнула Шальту в отчаянии. - Ты моя царица, - устало сказал Умуг, серьезно глядя ей в глаза. – Я и так предал свою жену и свою честь из-за тебя, но государя никогда не предам. Сердце Шальту разбилось на куски. Она бежала во дворец с затуманенным взором, не разбирая дороги. Ей хотелось выть от грусти и одиночества, она злилась на то, что сама натворила. В голове Шальту билось, будто плененная птица, слово «никогда» - вернувшись в свои покои, она лихорадочно принялась заваривать отвар для гадания. Никогда, никогда! Выпив его и закрыв заплаканные глаза, Шальту увидела множество сменяющихся картинок. Она слышала песню пухлой египтянки на не понятном ей языке, она снова ощутила себя маленькой невинной девочкой и увидела перед собой Куллу – вот он протягивал ей драгоценную фигурку Иштар. Сердце мое горит от злой разлуки. Но вдруг его лицо изменилось – и Шальту увидела его мертвым, все таким же молодым, но удавившимся на ремне в лавке своего отца. Она услышала плач и крики, и видение быстро сменилось: теперь перед ней стоял жрец, в мольбе протянув к ней руки, а Шальту смеялась, довольная своей властью над ним. Оба наши города разрушены, перепутались дороги. И вот – жрец блуждает во тьме, ходит по разным поселениям, разыскивая долгожданный шатер; на глазах лицо его темнеет, глаза становятся дикими, бешеными – и Шальту видит его убитым на одной из дорог под палящим солнцем Междуречья. Никогда, никогда! Словно вспышки, перед ней мелькали лица ее любовников – все они были уже мертвы, кто-то убит на войне, кто-то утоплен, кто-то отравлен. Шальту видела, как они страдали и умирали. Вот – копьеносец. Его тело покрывается язвами, и он медленно умирает, выкрикивая ее имя и проклятия: он знал, чем заслужил эту кару. Я в городе, в котором нету защитной стены. Последним Шальту увидела Умуга – он сидел у постели спящей жены и глядел на нее с виной и болью; и в то мгновение Шальту ощутила всю тяжесть его печали. Я тоскую по твоей любви ко мне. Он никогда не принадлежал ей и не будет принадлежать. Никогда! Вдруг в глазах Шальту потемнело. Она решила, что просыпается, но новое четкое видение встало перед ее взором – молодая царица стояла в необъятно просторном храме у огромной статуи. Шальту взглянула наверх и поняла, что это статуя Иштар: суровая богиня стояла точно так же, как и ее фигурка, только в сотни раз больше – на ее голове сверкала корона, а в руках была плеть. Иштар стояла неподвижно, и сердце Шальту сжалось. Она ощутила всей душой, как ничтожна вся ее жизнь перед лицом страшной богини. Когда Шальту пришла в себя, она заметила, что котелок упал на пол у кровати, и одна из ее простыней загорелась. Царица хотела позвать кого-нибудь на помощь, но в то мгновение она испытала ярость и забросила всю простыню в огонь целиком. Пожар вспыхнул с новой силой. Шальту слышала, как начали бегать, суетясь, слуги, когда заметили дым из покоев царицы. Ворожея сняла с себя корону и бросила ее в огонь. Во дворце поднялся переполох, и никто не заметил мрачную фигуру, которая, закутавшись в плащ, вышла из города Аккаде с высоко поднятой головой.***
Под ярким губительным солнцем по каменистой тропе в гору поднималась немолодая женщина. Ей было больше сорока, но осанка не утратила былого благородства, а черты хоть и покрылись мелкими морщинками, но сохранили красоту. Шальту убрала за ухо белоснежную прядь. Ее волосы начали серебриться сединой, и белая река уже меньше бросалась в глаза, но все в округе хорошо знали ведьму и узнавали ее без труда. В последние дни ей постоянно снились эти знакомые места, и вот Шальту снова здесь. Поднявшись на гору, где она впервые вместе с Сидуру увидела Аккаде, Шальту осмотрелась, и сердце ее заныло: на месте города были одни развалины. Некогда огромный каменный хищник обратился в пыль – Шальту знала, что так и будет, но грусть невольно сковала женщину, не давая ей пошевелиться. Ворожея отвернулась. Подумать только, когда-то она была царицей этого мертвого города. Шальту разбила свой шатер у подножия горы и несколько дней провела там. В один из вечеров, когда она гадала, ворожею настигло видение. Выйдя из шатра, Шальту направилась туда, куда вела ее дорога в полусне. Недалеко от шатра, спрятавшись за камнями, сидела перепуганная девочка лет десяти. Шальту склонилась к ней, но девочка отпрянула, как зверек – сердце женщины болезненно кольнуло жалостью. Девочка упорно отводила глаза. - Кто ты? – нежно спросила Шальту. – Не бойся, я не причиню тебе зла. Девочка подняла на ворожею раскосые глаза, и даже в густых сумерках Шальту увидела, как блеснули она желтоватым огоньком. Шальту замерла. Светло-карие глаза девочки были грустными и испуганными. - Скажи, дитя, - прошептала Шальту, ласково коснувшись лица девочки, - кто одарил тебя такими прекрасными глазами? Девочка печально потупила взор. - Мой отец, - ответила она, и Шальту поняла по ее безнадежному тону, что его больше нет. Какое-то время они стояли рядом в тишине. - Что ж, - наконец сказала Шальту, горько улыбнувшись. – Пойдем в мой шатер. Тебя нужно покормить. Впереди еще много дел. Ворожея направилась к своему шатру. Девочка осмотрелась по сторонам и, не видя другого спасения, покорно пошла за Шальту.