Но…
В комнате раздался особенно громкий вздох и Франциск чувствует, как по комнате метаются два испуганных зеленых глазика, в попытке вспомнить хоть что-то. - Ты проснулся, Артур? – Успокаивающим тоном начал мужчина, подходя к кровати. - Я вас не знаю… Кто вы… кто я вообще такой..? - Юноша старается успокоиться, но не может вспомнить ни единого слова, ни единого знакомого имени или лица. Его сознание пусто. Ничего, ничего нет, только нарастающая паника, черною змеей окутывает и заполняет собой все в его голове. Но теплые руки, тепло которых мальчик будто много раз чувствовал, обнимают его плечи, пытаясь хотя бы создать ощущение спокойствия. - Я – Франциск Бонфуа, а ты мой сыночек – Артур, – мягко сказал отец, стараясь не сболтнуть чего-нибудь лишнего, чтобы не дать толчок прошлому завладеть сознанием его сына, и не напугать его. Осознание того, что уже настало то светлое время, не могло уложиться у него в голове. – Тебе четырнадцать лет, и мы живем в лесу, потому что тебе давно, давно так захотелось... - Почему я ничего не помню? - Понимаешь, ты не совсем здоровый… - Франциску с одной стороны не хотелось лгать, но ведь он обещал, что будет врать, убивать, воровать, если его дитя того желает. Его долг, как отца, оберегать свое чадо, сделать его счастливым… Хотя, многое из этой лжи и было правдой. – А лекарство имеет такой эффект... Но теперь все хорошо… Ты же мне веришь? – Голос звучал мягко, немного дрожал, но тем ни менее казался Артуру таким знакомым, и поэтому ему не осталось ничего, кроме как поверить мужчине на слово. Ведь этот голос, эта мелкая редкая щетина. Все это, будто уже было, будто что-то действительно родное, а эти объятия только подтверждали его догадки. Они оба поверили, что все будет хорошо…Какова гарантия, что его светлое будущее не обречено на смерть?
*** Гордон Редз тяжело ступал по лесному февральскому снегу. Он теперь знает где живет тот, кто убил его дочь. Это было даже слишком сложно, но он смог. А ведь он хотел мести, неистово ее жаждал. Гордона не волновало, какой след останется на его, почти закончившейся карьере, не волновало получит ли он наказание за то что сделает. Ему уже было все равно. Ему бы было все равно и сейчас на судьбу убийцы, но он не смог забыть, за все пятнадцать лет он не смог забыть ту ненависть к тому, которого не нашли до сих пор, про которого давно забыли, про которого уже ничего не известно. Редз знал, Франциск Бонфуа – человек заслуживающий смерти. Он долго от него скрывался, отбивался, даже уничтожил все архивные дела по совершенным им преступлениям, но Гордон не забыл, никогда не забудет. Пусть по его же предположению его дочь – пропавшая без вести. И точно не известно о ее состоянии. Но он знал - Элизабет была мертва. Пусть он и мог попросту забыть об этом. Пусть он и мог оставить Франциска в покое, но он жаждал мести. И он, наконец, даст этому человеку то, что тот давно заслужил. ***«Дорогой Артур
Прости меня, прости меня за все, что я сделал... Я так много пишу об этом в письмах, которые почти сразу сжигаю. Знаешь, я люблю тебя… Намного сильнее, чем ты можешь себе представить... Эта та любовь, которой нельзя любить... Мне так жаль... Я не хочу доводить тебя до того состояния, когда уже не осталось слез, что бы выплакаться. Я очень боюсь твоего несчастия.... Но больше всего меня пугают твои слезы...Даже в самом страшном кошмаре, мне не могут они вообразиться. Дорогой Артур, ты не представляешь, сколько же твой папочка врал, сколько же уберегал тебя, сколько убегал, боясь даже не за свою жизнь, а за твою… Мой милый Артур, прошу, не выходи из комнаты. Прошу, не надо копаться в прошлом. Прошу, не уходи... Я всегда буду с тобой, буду сдувать с тебя пылинки, буду покорно уходить, когда тебе это нужно, буду целовать твои руки, щеки. Я буду рядом в момент твоей особой печали. Я буду стараться для тебя... Я живу ради тебя ... Понимаешь... Сейчас тебе четыре, но потом тебе будут пять, шесть, семь... Тебе будут что-то давать и другие люди... восемь, девять, десять, одиннадцать... Ты уже не будешь тем мальчиком, а когда тебе исполнится четырнадцать, начнется самый страшный период... подростковый, это изменения, на которые я не смогу повлиять... Я не хочу, чтобы ты страдал... Пожалуйста, не бойся, я буду рядом, даже если умру, я не оставлю тебя одного, до последнего. Я выполню любое твое желание... Я буду лгать, воровать, убивать, если ты того пожелаешь. Я твой верный слуга. Знаешь, вся моя жизнь была одной сплошной неудачей. Иногда мне даже казалось, что это просто шутка, слишком злая шутка - но все было правдой. Надо мной издевались одноклассники, мать, все те люди, которым я доверял… Я пристрастился к наркотикам, я любил насиловать тех, кто был слабее меня... И потом я встретил её... Милую, добрую, красивую девушку, Элизабет... Я ухаживал за ней, дарил дорогие подарки. Я был даже готов подарить ей всю вселенную, если она пожелает. Но она нагло пользовалась мною... С улыбкой принимала все мои дары, а за спиной шепталась с распутными подружками и целовалась с каким-то уродом... Я сделал с ней все то, что делал со слабыми, но гораздо жестче, гораздо... Тогда ты и появился... у нее в животике... еще совсем, совсем крошечный... Уже тогда я понял, что люблю тебя... Сильнее, чем Элизабет, намного сильнее......Но не она...
Она собиралась от тебя избавиться, но я не мог ей это позволить... Я старался заботиться о ней, ради тебя. Я смог удержать ее до твоего рождения... Ты был прекрасным, маленьким комочком моего счастья, моим маленьким солнышком в этой жизни... Но Элизабет... Я убил ее, сжег тело и нож, сделал это, когда не было никого... Потому что она хотела убить тебя, а я... я не мог позволить ей сделать это... не мог... моя крошка... Потом я стал жить с тобой в лесу, чтобы никто не помешал нашей жизни. Не помешал существованию нашего хрупкого нарисованного мира.Ты - это мой смысл жизни...
Я понял это, когда только узнал о тебе. Такое счастье я не мог и вообразить. Пусть ты будешь капризничать, ругаться на меня, но я все равно буду так же крепко любить тебя... Но, кто-нибудь отомстит за нее... они отнимут тебя... Но дальше было страшнее... Из-за моего бывшего пристрастия к наркотикам, ты часто болел... И ты болеешь так, как никогда прежде... Мне даже страшнее, чем тебе... Артур, пожалуйста, не уходи! Пожалуйста, не умирай! Не сейчас, давай вместе! Прошу..! Понимаешь, я боюсь, того момента, когда придется сделать тебе очень больно... Мне будет так же страшно, даже страшнее, чем тебе... Ведь... не хочу уничтожать свое счастье, ради которого сделал столько, которое наконец-то обрел...Пожалуйста, только не плачь... Потому что я всегда буду с тобой... Мой милый, мой дорогой Артур...
Сыночек...»
Франциск раз за разом перечитывал текст на пожелтевших от времени листах, когда-то написанным им же в порыве глубокого отчаяния. Тогда Артуру было всего четыре, и тогда он лежал в коме из-за своей болезни. Мужчина вряд ли когда-нибудь сможет простить себя за то, что принимал наркотики, из-за которых его сын настолько слаб. Он врядли сможет забыть тот страх, когда никто не знает, что с твоим ребенком. Когда не знаешь, вздохнет тот еще раз вновь. Теперь же его мальчик другой. Он может противостоять отцу, и они оба знают, что тот сильнее его, морально сильнее, но это никогда не было поводом для Франциска любить его меньше. Пусть его малыш и сильнее его самого, но он должен защищать его. Это же его долг как отца, в конце концов. Прошел почти год с того времени, как прошлое было уничтожено вместе с сознанием подростка. Но будто ничего и не менялось вовсе. Артур всегда был в своих мыслях, стараясь никогда не рассказывать о них отцу. Но тот всегда был рядом, всегда смотрел на него влюбленными и заботливыми глазами, старался исполнять все, чего мальчишка пожелает. Они жили в своем хрупком мире, созданном Бонфуа только для них двоих. Почти ничего не поменялось, но только… Франциску показалось, что Артур стал улыбаться чаще. Будто его желание взаправду исполнилось… - Эй, папа. – Неожиданно послышался голос за спиной. – Я немного прогуляюсь, хорошо? - Да, конечно, солнышко… - На лице Бонфуа засияла грустная улыбка. Глаза вновь остановились на последнем слове «сыночек». Он ведь помнил, что хотел написать еще много чего, множество просьб Артуру не умирать без него, признания в вечной любви. Франциск бы написал так много, ведь сказать он об этом больше не сможет, но шанс был давно упущен… Пусть все это и осталось большой кровоточащей раной в сердце, от которой невыносимо больно. Сейчас главной заботой был Артур, его предстоящий пятнадцатый день рожденья, и прежде всего его душевное спокойствие. – Только, пожалуйста, недолго… - Эти слова, были уже бессмысленно брошены оставшейся пустоте комнаты, в которой уже не осталось ни единого упоминания о подростке, бывшем здесь всего пару минут назад. *** - Хорошо устроился… - Рука Гордона все сильнее сжимала пистолет. Он до сих пор сомневался, правильно ли он поступает? С одной стороны, прошло уже слишком много времени, но с другой та обида, то зло, что причинил этот человек, были слишком сильны. – Я найду тебя… Редз остановился, взгляд его был прикован к оружию, которое из-за всех сил сжимала его старческая рука. Мужчине казалось, что он видит в нем свое отражение. Каштановые растрепанные волосы, кое-где седеющие, уродливое морщинистое лицо и усталые зеленые глаза, совсем, как у его исчезнувшей дочери… -… Все, что говорил тебе… Все, что скрыто где-то в глубине… - Издалека был слышен молодой голос, певший, какую-то забытую всеми песню. Мужчина обернулся на звук и увидел мальчишку лет четырнадцати, сидевшего прислонившись к большому дереву. – Все, о чем мечтал ты, в виденьях слыша горький плач… Знал ли ты, кому принадлежит отчаянье? – Расстояние между ними было не слишком маленьким, но Редз чувствовал всю тяжесть глаз незнакомца, чувствовал настолько, что рука с пистолетом начала дрожать. – Во имя крепкого желанья, во имя будущего света… Ты одичал, забыв про ценности свои, убил ты всех, кто для меня желал кончины скорой… - С неба начали падать маленькие снежинки, выглядевшие скорее не как снег, а как пепел. Гордон старался ступать как можно тише, чтобы юноша не смог его увидеть. –… С чего я взял привычку вечно плакать, с чего ты вдруг стал слишком тих? С чего вдруг мы вдвоем решили, что будущее есть у нас? - Волосы парня были пшеничного цвета, и больно били в лицо из-за холодного ветра. Мужчине это казалось абсурдом, но мальчишка, будто был ему знаком. - Вокруг все черное и никого вокруг. И нож любви мне горло протыкает. – Черты лица, голос даже был чем-то похож на её…- И ты, и я, мы оба знали, что суждено мне было умереть от рук твоих. Любил ли я тебя когда-то? Любил ли ты? Вопрос в другом…- Редз уже сократил между ними расстояние настолько, что можно было спокойно рассмотреть незнакомца, почти без риска быть замеченным. - Так всё-таки, ты знаешь, кто в ночи в твоих фантазиях плакал? Ты никогда не знал, и врядли знал бы что-то. Да только факт рожденья моего все объяснял.- На бледном лице подростка были видны немногочисленные веснушки, Гордон мог их заметить, все-таки, он научился за столько лет работы шефом полиции замечать даже такие мелкие детали в людях. И даже старость не смогла сделать его менее внимательным. - Мой плач, звучал в сознании твоем, но был он слишком резким, чтоб понять.- Это не было простым сходством. Это не может быть просто совпадением. Редз понимал это, и все больше сжимал оружие в руке. - Я не хотел существовать и ты, возможно тоже.- Подросток был не просто похож на его умершую, наверняка, еще давным-давно дочь. Но все же его нос и уши. Были другими, напоминали те, что были изображены на фото-роботе убийцы-насильника, которого он и ищет. - Мы знали оба, но предпочитали промолчать и думать о хорошем, чем о жестоком будущем своем… - Глаза мальчишки устало открылись смотря вдаль, где был весь остальной лес. Глаза, изумрудные глаза… Мужчина помнил, как даже шутил, про то, что только у его милой дочурки могут быть такие. Такие прекрасные, почти, как у него самого, но намного красивее, глубже и выразительнее. Какого черта – этот мальчишка имеет такие же?! - И то, что падало на тело бездыханное, признайся, это вовсе не было дождём… Разум мужчины охватила паника. Воспоминания о любимом ребенке вонзали в его сердце ржавый гвоздь. Обида на того, кто ее убил, кто лишил и его всех чувств. Злость, совершенно неоправданная, на этого мальчика, что был почти полной копией его дочери. Редз, наконец, заметил совсем неподалеку маленький домик и мужчину, который шел с счастливой улыбкой к подростку, и немного грустную улыбку у самого подростка. Гордон не выдержал. Его больное сознание давило на него. Из глаз стали течь слезы, но злость вышла из-под контроля, когда в другом мужчине он узнал Франциска Бонфуа. Убийцу-насильника, что так и не был найден. Рука с пистолетом, сама собой направилась на него, представляя, что совсем скоро, это животное, наконец, умрет. Но… …Пуля попала не в него… *** Артур поспешил скорее к отцу, тот все-таки не мог находиться без сына долго. Вдруг неподалеку раздался выстрел, и потом мальчишка ощутил, будто через его ребра, практически рядом с сердцем, что-то быстро пронеслось, взворотив весь остальной организм, принося невыносимую боль. Выражение лица Франциска так же, как и полет этой пули, поменялось молниеносно. Он даже не смог сообразить, что произошло. Из груди его сына хлынула тоненькая струйка крови, а вместе с ней что-то блестящее и очень маленькое. Почему-то Бонфуа это показалось осколком большой души его сына. Очнулся мужчина только тогда, когда до ушей его донесся режущий крик отчаяния смешанного с болью и горечью непонимания, изданным его маленьким Артуром, часто дышащим на окрашенным в ярко-красный жестком снегу. А потом и до Франциска, словно сквозь сон, прорвался и его собственный. Он быстро поднял раненого мальчика с холодного и, именно сейчас, такого зловещего снега, и так же быстро сжал его хрупкое тельце в объятиях, стараясь шептать, что-то успокаивающее, хотя чувствовал, как уже в рот закатываются огромные капли слез, и ощущал горький, металлический запах крови. - Артур..! Артур..! – Только и мог выдавить из себя Бонфуа, чувствуя, как уже отчаянно трясется и подрагивает в судороге беззащитное тело его сына. Он всегда этого боялся. Боялся, что по его душу придут, и отнимут, таким непосильным трудом выращенное маленькое солнце. Где-то в глубине души, раздавались именно эти мысли, но их Франциск услышать не мог. Остался только страх, потому что его солнце истекало кровью, его ребенок истекал кровью, его маленькое сокровище… его маленький смысл жизни… - …Вспомнил… - Выдохнул Артур, прерываясь на крик от острой боли. - Пожалуйста, не говори! Сейчас, я… я вызову скорую… - Невнятно, дрожащим голосом говорил мужчина, пытаясь удержать слабеющего сына и нащупать в кармане пальто телефон. - …Остановись… не надо… - Вдруг раздался тихий, но твердый и в тоже время совсем слабый голос подростка. – Я все… вспомнил… Мобильник, зажатый в руке мужчины упал на снег, а на щеках появились еще большие капли соленых слез.Артур вспомнил.
Тогда, когда отец вернулся из своей, длившейся месяц, поездки в город. Он рассказал ему, что на самом деле было, как на самом деле появился он, кем вообще был его папочка. Как он заснул с застывшими на щеках слезами и в объятиях отца. И как проснулся под темное утро совершенно ничего не помня. Должно быть он дал Артуру какие-то таблетки, наверное, Бонфуа знал на что идет, знал ради чего… Когда мальчику открыли правду, и тут же стерли её, вместе со всем остальным, желая начать заново… На самом деле, Артуру было по силам принять все прошлое, все самое страшное и отвратное в его отце. Не потому что, так было надо по всем, давно принятым законам, а потому что подросток понимал, что перед ним запутавшийся человек, с утерянным смыслом в существовании. Только он был его единственной отрадой и светом во всем. Но даже и не в этом было дело, а в том, что они оба знали, что тот скорее всего не доживет и до своих пятнадцати. Лучше все принять заранее и со всей правдой, какой бы она не была, потому что Артуру все равно бы пришлось умереть… Как-то так он тогда ответил отцу, да ведь? - Ты же понимаешь, о чем я, папа? – Дрожащим, но спокойным голосом спросил подросток, и его глаза будто и потускнели и стали ярче, одновременно. Франциск грустно улыбнулся смотря своими измученными голубыми глазами в уставшие, такие прекрасные, глаза сына. Прошлое никогда не отпускало его, и сейчас… Никогда не отпускало… - …От себя не убежишь… - Сдавленно произносит Бонфуа, сжимая сильнее единственного сына в объятиях, и слезы, будто стали еще более отчаянными. – Па… папочке так жаль, солнышко… - Мы знали… оба знали… - Пытается улыбнуться и Артур со слезами, но ему это удается с огромным трудом, потому что и боль была такая же невыносимая. – Не вызывай скорую… прошу… - Зайка… - Мужчине тяжело, очень тяжело и больно, но он не мог… не мог пойти против желаний своего сокровища… - Почему ты настолько сильно не хочешь жить?.. Я не могу пойти против твоих желаний, но… - Его рука тянется к упавшему мобильнику, на котором блестят алые капли, и лицо, его лицо с пятнами крови, да и сама ладонь, в которой он держал сотовый, была измазана в крови. С пронзительным криком он отшвырнул его в ближайшее дерево, и уткнулся в грудь сына, рыдая, откровенно рыдая. Он не мог сейчас выполнять свое обещание. – Почему ты заставляешь меня страдать, дорогой? Почему..!? Я ведь… все делал ради тебя… Я убил ради тебя… Я люблю тебя! Так сильно, что не могу пойти против… - Не...надо… - Рука Артура вплелась в длинные волосы Франциска, поглаживая. – Людям… ведь свойственно умирать… Ты же сам… так говорил… Мужчина смог с трудом поднять лицо на сына. Оно было бледнее, чем обычно. В его глазах святились печальные соленые капли, а его губы дрожали, но все же пытались сохранить улыбку. - …Мне больно… - Качал он головой, прижимая руку к кровоточащей ране, и голос его предательски сильно был пропитан дрожью. Он, возможно, даже понимал, что скоро сбудется то, чем все всегда и кончают. - …очень-очень больно, па…почка… - Я…всегда знал, что чувства твои… были холодными, как и ты сам, пожалуй… ты его и чувствовал… - Франциск нашел в себе силы подняться и прижать маленькую, забитую больным, головушку Артура к себе. Бонфуа, будто хотел его успокоить, словно баюкал беспокойное дитя. – Поэтому я и не хотел… открывать тебе мое… прошлое… Я хотел растопить ту … ледяную иглу в твоем… - Он приложил свою перепачканную ладонь к ране сына. - … сердце… В тот день, когда… прийдет… твой день рождения… Мне тоже… очень и очень больно… - … Танец снега красив… перед смертью… - Мальчик уже не всхлипывал и не пытался удержать улыбку. Он только сейчас вспомнил, что он в кофте, и что все еще идет зима… - Соври мне… пожалуйста, но… скажи, что… это всего лишь сон… - Сон… сон… - Пробормотал мужчина, целуя сына в лобик, такой неестественно бледный и неестественно холодный. – Мы… скоро проснемся… и я… буду жить для тебя… от первого, до последнего… вздоха… Им обоим сложно. Одному не хочется потерять единственный свет в жизни, а другому, именно сейчас, хотелось остаться живым еще немного, ведь столько недосказанных слов, сколько не выплаканных слез… Артуру так обидно, до смерти обидно, но и спасти его не получилось бы… скорая бы не успела доехать и врядли жизнь после была бы вообще… - Эй… - Подросток хватается за воротник отца, в-первые в жизни, боясь заснуть, будто папочка сможет вытащить его из этой пропасти. - …не оставляй меня… папа… - Никогда не оставлю. – Прерывает Франциск мальчишку, понимая, насколько же ему сложно просто дышать сейчас, не то что говорить… - Я всегда рядом… ...Я всегда буду с тобой… Только ничего не бойся… Я с тобой… - Он прижался губами к макушке своего беспокойного дитя. Такого маленького, бледного и единственного… Больно было осознавать это, особенно так поздно, но время воспитания закончилось. Маленького птенчика пора отпустить в большой мир, но это никогда не означало то, что его малыш останется одинок. Папа всегда будет рядом, что бы укрыть ото всех бед, от самого себя. Всегда рядом, что бы исполнить любое желание. – Я всегда с тобой, мое солнышко… Франциск знал, самый сложный момент воспитания – это отпустить ребенка в мир, на который не сможет повлиять родитель… Жаль, он так и не смог этого сделать… - Эй, Артур… - Нежно проведя по кровоточащей ране ладонью, прошептал на ушко отец. - … Счастлив ли ты, что родился моим ребенком..? Ответом был лишь тихий, обессиленный вздох. И тишина, сводящая с ума и сильно пугающая. Но настоящий ответ Бонфуа нашел в глазах своего мальчика. На него смотрели два потухших, но будто таких же светлых два маленьких изумруда. На глазах снова появился блеск, но мужчина пересилил себя, нервно выдыхая, вытягивая губы в улыбке. Он положил одну ладонь, испачканную в крови сына, на личико, нежно прикрывая глаза. - Спокойной ночи… - Дрожащим голосом, но на улыбке, уже возненавидевшейся, произносил Франциск, тщетно надеясь, что его, все же, слышат. - … Артур… *** Гордон потерялся в чувствах, когда выстрелил. В голове вспомнилась его дочь, Элизабет, и где-то далеко слышался ее голос. Потерявшись в эмоциях, он только и мог, что повторять ее имя, забыв обо всем вокруг, хватаясь за свои волосы. *** Франциск осознал, что давно стемнело, и что на руках он держит своего мертвого сына. Боль – это единственное, то чувствовал он большую часть жизни, пока не появился Артур, но теперь и это солнышко погасло. И сейчас, боль – единственное, что ощущал Бонфуа. Вдруг в кровавом снеге, что-то сверкнуло. То, что мужчина, поэтично принял за осколок души, была пуля, серебряная, а оглянувшись он увидел пистолет, такой же блестящий, и, наконец, услышал тихий шёпот – «Элизабет..! Элизабет..!» Этот голос… Бонфуа смог его узнать… Видимо, прошлое и вправду решило напомнить о себе и за свою цену. Франциск схватил пистолет и со всей силы ударил восклицавшего себе под нос старика по затылку, тот упал на твердый снег без сознания. В порыве злобы Бонфуа наставил на него злосчастное оружие и собирался выстрелить, но … Голову его посетила мысль… «Око за око», так ведь обычно говорят, в подобных ситуациях, но мужчина не мог принять это… Эта пословица несла в себе слишком много теорий отмщения. Мужчина не мог принять и отпустить этого старика, только потому, что так гласит пословица…Артур этого не заслуживал…
*** Редз проснулся привязанным к чему-то, вроде бы к какой-то деревянной доске, судя по ощущениям, но стоило ему немного прийти в себя, тихая паника начала охватывать его. В помещении, куда его, видимо, перетащили, светила одна лампочка, открывая своим тяжелым светом маленькую комнату без окон и какой-либо мебели, только канистры. В углу перед единственной дверью лежал труп того мальчика, которого он видел в лесу. Но не этого испугался Гордон. Было слишком тихо, не было слышно, буквально ничего. Тишина, бьющая и звенящая по ушам громче набата. У него не было выхода, кроме, как ждать. Но ждать чего? Смерти? Или слепо и наивно надеяться на прощение? Но за что? Где-то вдалеке послышались тяжелые шаги. Настолько тяжелые, что мужчине не хотелось двигаться, что бы не издавать не звука, но шум приближался, несмотря на старания Редза. Дверь противно заскрипела, и в комнате показался Франциск, но Гордон не смог сразу его узнать, так как на его лице, руках и одежде была кровь, и, кажется, на щеках у него застыли слезы, и взгляд, словно остекленел в безразличии ко всему, или, так только казалось? - Зачем..? – Начал Бонфуа, смотря куда-то сквозь старика, нежели на него. – Он был непричем… Зачем ты убил моего сына? - Я… - В голове Гордона сложилась прерванная цепочка событий. Его пуля попала не в убийцу-насильника, который давно должен быть мертвым, а в этого подростка, который оказался сыном этого животного. -… Честно не хотел этого… Твоя смерть, вот, что должно было случиться… - Артур здесь непричем… - Голос звучал угрожающе спокойно, и сейчас звучал, словно смертный приговор. – Я знаю… я ужасный человек – заслуживающий смерти и самых страшных и мучительных пыток, но… Я был ему…он был мне нужен… мой бедный, больной мальчик… - Думаешь, твои бессмысленные раскаяния на что-нибудь повлияют, ублюдок!? – Страх исчез из сознания Редза. Он тоже помнил ту злобу за свою дочь. – Тогда за что ты убил Элизабет!? За что, мою дочь!? - Она хотела убить его… - В голосе Бонфуа не было понятно никаких эмоций, но было ощущение, что внутри от него ничего не осталось, словно после большого погрома. – Ведь, все же он и ее сын тоже… - Ее сын?.. – Застыло в горле непонимание черным комком, который невозможно было ни проглотить, ни выплюнуть, оставалось только дать ему себя задушить. - Да…- Поднеся окровавленную руку к глазу произнес Франциск, так же, без эмоций. – Этот мальчик был твоим внуком, однако, вы не заслуживали и права называть Артура таковым. Она хотела убить его, отнять мое маленькое солнышко… Я не смог сдерживаться… - Ублюдок… - Пробормотал себе под нос старик. Его душил не только этот черный ком, но и осознание, что он пристрелил не того, так еще и своего внука, пусть и не зная об этом. Редз верил словам Франциска, потому что понимал, им сейчас уже не надо врать, не надо скрывать что-то, все было и так понятно. - …Но Артур… - Послышался короткий полу-выдох, полу-всхлип. – Мое единственное в этой жизни… Я всегда заботился о нем, не хотел, чтобы тот злился…- Теперь уже голос Бонфуа смешался со всхлипами, а сам он продолжая говорить, взял одну из канистр. – Знаешь, никогда не понимал выражение «Око за око». Пусть я сейчас сделаю и неправильный выбор, но мне уже все равно… Пустая канистра с вылитым бензином лежала у ног Гордона, а содержащийся прежде в ней бензин вылит на самого старика. Там же была и вторая и третья… Редз, знал, понимал, то это отродье собирается сделать. В его грязных, кровавых руках блестела зажигалка, и сознание Гордона так же панически блестело. - Стой! Ты же тоже умрешь! Остановить, ублюдок!!! – Отчаянно кричал старикан, рвя на части горло, наверное, даже понимая, насколько это все бессмысленно, но не желая сдаваться. – Сукин сын, прекрати!!! - В прошлом, я всегда был один, а Артур для меня, как мечта… - Улыбка полная боли и отчаяния медленно растянулась на лице Франциска, и даже зажигалка, выглядящая смертельным оружием, была не так страшна, как ее хозяин. – Он и я… мы не должны были существовать вообще… но я не мог оставить его одного, не хотел, что бы его и так несчастная жизнь, окрасилась в такие же цвета, как моя… - По щекам текли слезы, смешиваясь с пятнами крови, что придавало ему еще более устрашающий вид. – Я всего лишь хотел его счастья… Пусть его и не заслуживаю я, но он… Артур просто маленький ребенок, нуждающийся в любви, так почему… Рука с зажигалкой опустилась к рядом положенной и пропитанной бензином дощечке, от нее и должна была пойти реакция и сжечь, не только Гордона, но и весь дом в целом. Под резаные крики Редза, Франциск вышел из комнаты с трупом своего дорогого сына на руках. Крики были слышны даже на улице, но Бонфуа это больше не интересует. - Ты же подождешь меня, Артур? – Добро улыбнувшись погладил маленькую и бездыханную головку на своей груди. Мужчина сидел на улице, прислонившись к дубу спиной, прижимая свое маленькое потухшее солнышко к груди. Висок его холодило дуло серебряного пистолета. – Я же сказал, что всегда буду с тобой… Чтобы уберечь свое маленькое дитя…- Артур, я люблю тебя, мой дорогой сын…
Раздался выстрел и больше ничего в ту ночь в лесу не шумело, только холодящие душу пронзительные крики и тлевшая древесина. Запах гари надолго впитался в лес, только теперь в нем была и нотка еле уловимого аромата металлической крови.