Дракошка!

Гет
NC-17
Завершён
95
автор
Размер:
1 272 страницы, 193 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Уточнять у автора/переводчика
Награды от читателей:
95 Нравится 991 Отзывы 38 В сборник Скачать

109 глава (3 глава 8 части) "Странное прошлое"

Настройки текста
РОБЕРТИО: В кабинете было тихо и на удивление спокойно, когда мы с Пазарикк зашли за документами Энни. Тряхнув волосами, она залезла под кровать, чтобы достать упавший туда лист, и я помог ей. Пока мы вставали, наши лбы столкнулись и Зои посмеялась, так мило и кратко: — Прости… — было неясно, за что именно она извиняется передо мной. Тогда я тоже взглянул ей в глаза и прошептал: — Это ты меня прости… Зойка… Мы оба встали с каким-то странным чувством на душе. Тогда она подошла ко мне поближе, как будто спрашивая разрешения, и обняла. Так нежно и тепло. — По-дружески обнимемся, да?.. — я посмеялся над ней, а она провела ладонью по моей щеке и кивнула. — Никак иначе, ты же понимаешь… Тогда, набрав в себя побольше воздуха, я с облегчением выдохнул: — Зои, давай снова будем жить вместе, а? На мой вопрос она удивлённо раскрыла глаза и, ощутив мои руки на своей спине, тихо вздохнула: — Я не уверена, Робертио. Я, безусловно, благодарна тебе за то, что ты здесь, что ты вступился да меня, но это не означает, что я тебе… — Я знаю. Нет, я не предлагаю тебе отношения. Я хочу, чтобы мы жили вместе, Зои. Ухаживали за Эн, помогали Римме. — А… — её отпустило. Она мягко кивнула и улыбнулась мне в лицо. — Ясно. Тогда я подумаю. — У нас в доме на данный момент всем мест хватает. Диван на кухне, моя спальня, кровать в комнате Карла и кровать в комнате Энни. Видишь, даже с запасом. — Я подумаю. Я сейчас с мамой живу, поэтому я не очень хочу оставлять ее одну. Возможно, она переместится тогда к Снэйкусу, они не так давно скорешились. — Снай и твоя мама?! Серьезно?! А сколько ей? — Сорок два, — Зои посмеялась и взглянула мне в глаза, затем отстранилась и взяла в руки документы. — Смотри, моя мамулечка младше тебя, а? На сколько? — На десять лет, — сквозь зубы промычал я, заставив Зои рассмеяться. — Вот это да! Будет здорово вас познакомить! Быть может, она тебе больше придет по вкусу, чем я? — Нет уж, спасибо… — я увел от нее взгляд, а она продолжила смеяться. Выходя из кабинета, я наткнулся на директора. Увидев нас вдвоем, Марк Максимович как-то поменялся в лице и кивнул мне, маня в сторону. Оставив Зои одну, я вновь поднялся к нему. Кажется, что-то было не так… ЭВАНС: Не успели мы войти в палату, чтобы положить Энни на кровать, как ее укачало и совершенно противным образом вывернуло наизнанку прямо при входе. Римма, подскачив к ней, поспешила вытереть той губы, а мелкая не то закашлялась, не то зарыдала: — Я больше так не могу… Я так хочу умереть, Римма, если бы ты только знала… — Ну, что ты… Не надо. Мы так рады тому, что ты здесь, что ты идёшь на поправку, а ты говоришь такие нехорошие вещи, — девушка мягко промакнула салфеткой сырое личико девчонки и положила ее на кровать. — Рановато тебе ещё ехать… — Сколько мне ещё лежать в этой гнилой больнице?.. Я хочу свободно вздохнуть, хотя бы у дядия дома… — Энни, милая, всё будет хорошо. Врачи скажут, когда ты будешь в порядке, и мы первым же делом отправимся туда. Слышишь? — А что, если я так и умру прямо здесь? Ох, это было бы наилучшим выходом из этой ситуации… В том мире меня бы ждал папуля, ждала мамуля… Меня бы ждал Карл… Мой Тедди… Мой милый Тедди… — Ох, Эн, — видно, Римма всё ещё верила в то, что у малышки галлюцинации. Она только посмотрела на время и сунула ей в подмышку градусник, сев рядом с кроватью. Я же остался стоять возле двери, хотя мое присутствие вызывало у них только дискомфорт. Пока мы тихо находились в палате, а в то время за дверью кипела жизнь, Римма тихонько подобралась к Эн и задала ей, казалось бы, странный вопрос: — Ты была в том мире, да? — В каком?.. — гнусаво переспросила та, повернув к ней голову. — Да, была. И там было очень хорошо. Должно быть, и есть. Но папа… Он без меня перестанет улыбаться. Он будет винить себя. Мы с ним поссорились, а он… Боже… — по румяной щеке скатилась слеза и красноволосая аккуратно ее промакнула тряпочкой. — Какого там…? Так же, как тут? — Я не знаю… Пока я вижу тут только многочисленных врачей, только одна и та же больница. А там был дом. Там был папа, такой веселый и беззаботный. Там была мама, строгая, но милая, которая всегда меня поддерживала и за меня переживала, хоть и старалась этого не показывать. Там был Тедди… Мой любимый навсегда и лучший друг, такой прекрасный и самый-самый. Не так давно там появился и мой брат… Карл. — Карл… — повторила Римма на вздохе и спокойно выдохнула, подтерев слезу. — Знаешь, я так по нему скучаю… Он… Он слишком многому меня научил. Я бы не хотела, чтобы он умер. Он нужен мне. — Но там его родители, Рудик… Там есть всё… — Там нет всего, — вмешался я в их разговор, заставив мелкую покраснеть от злости вновь. — Только одно и тоже. Ничего нового. Там ты не встретишь ни друга, ни врага… Там ужасно скучно. — А тебе откуда знать, козел? — Энни не удержалась от колкости в мою сторону, но я ее проигнорировал. — Ты если и видел этот мир, то только в своих похотливых снах! — Я знаю этот мир даже лучше, чем ты, малышка… Я напрямую с ним связан, а ты мне не веришь. — Потому что ты бредишь. Можно подумать, ты маг или колдун, чтобы внедряться в него и знать о нем больше, чем те, кто были на грани? — Возможно. Правда, в таком случае можно признаться, что и ты сумасшедшая, которая видит галлюцинации по сей день. Твоей семьи нет. Они все умерли. Они, быть может, давным давно захоронены, а ты говоришь о них, как о живых. — Тайфун, хватит, — Кларден нахмурилась. — А что хватит? Я говорю чистую правду, не вру. Все, кто умерли — их уже нет. Нет ни тела, ни души. Есть только память о них в глубине сердца, и всё… — в памяти вдруг возобновились моменты из жизни и я попытался полностью от них избавиться, переключившись на другую тему. — Бросьте, хватит об этом. Каждому свой срок. А потому поговорим о чем-то другом… Что с театром, Римма? На мой вопрос она как-то странно заерзала, сидя на полу. Подогнув к себе ноги, она прочистила горло и достала из ящика бутылку «Нарзана», выпив оттуда немного: — Всё бросила. — Ты серьезно? А как же… Я давно догадывался об этом, но не думал, что все настолько ужасно. — А как же деньги? — Заработаю ещё… Не маленькая уже… Не успел я ничего у нее спросить, как в палату вошла Зои, тихо закрыв за собой дверь. Увидев Энни в таком состоянии, она сразу подскочила к ней и вцепилась в её одежду: — Боже милостивый… Что произошло? — Энни стошнило, когда мы въехали сюда, — Римма пожала плечами и достала градусник, глядя на температуру. — Тридцать семь и восемь. Это уже лучше. — Рим, принеси таз с водой, помою её. Эванс, а ты Римме помоги. Ты таз с водой тащи, а Римма возьмёт одежду новую. Кивнув, я послушно взял таз и припер его к медсестре, поставив рядом. Сам же присел на угол кровати рядом с болезной и меня повалило на смех: — Сколько горя и мук с тобой… Чего же тебе сразу ноги-то не ампутируют? — Свали отсюда! — та сразу взвыла, задыхаясь от злости, словно воробушек на голубя. — Меня тошнит уже от твоей рожи! — затем она вдруг как-то странно выпучила глаза, взглянула на меня с мольбой, и в следующую секунду все содержимое, что ещё оставалось в ней, оказалось на мне в виде рвоты. Теперь я сидел весь в блевоте, замызганной новой рубашке, а по её подбородку стекали капельки из остатков. — О, боже, Энни! — вскрикнула медсестричка и без того обезумевшая от такого резкого экшна. Достав из кармана салфетку, она вытерла той рот и обернулась на Римму. — Рим, притащи побольше полотенец, пожалуйста, из процедурного кабинета! Скажи, что от доктора Телио-Лентие тебя направили! Там, в кабинете, внизу, справа! Быстрее! Римма в бешенстве рванула с места и убежала вниз, а я так и остался стоять, запачканный в рвоте мелкой. Блеск, а не жизнь. Теперь я выгляжу так, будто только что подвозил очередную пьянчушку. Взяв в руки уже намоченное полотенце, Зои выпрямилась и начала протирать малявка лицо, как бы та не сопротивлялась. Затем она посмотрела на меня и кинула мне в руки такое же полотенце, только чистое и новое: — Вытрись. Душ здесь только для пациентов, придется так до дома идти. Я могу вызвать тебе такси. — Не стоит… — стянув с себя рубаху, я бросил ее на пол и отвернулся от них. Почему-то во мне резко возникло чувство стеснительности, я от себя такого даже ожидать не мог. Я осознанно чувствовал, как кто-то сверлит мне спину своим взглядом. Особенно татуировку, которая занимала всю кожу от плеча до локтя на левой руке, которую когда-то я получил будучи наивым. Так же я чувствовал, что кого-то интересует мое телосложение. И это ты, Эванс? Это тот Тайфун Эванс, который танцует стриптиз по ночам в баре? Это тот Тайфун Эванс, по телу которого сохнут девчонки? Капец, до чего вы, Эванс, докатились… Сумасброд, иным словом. — Слушай, медсестричка, а куда класть одежду? Когда я обернулся, Зои шикнул на меня и меня передёрнуло. Как раз в это же время она снимала с мелкой рубашку и мыла ее тряпкой. Почему-то захотелось посмеяться, но я этого не сделал. Вроде как сто раз видел женское тело, а тут как-то всё по-другому… Нет тех сумасшедших грудей, загара и прочей фигни. Просто бледные хрупкие плечи и маленькие, чёрт возьми, выпуклые части тела на грудной клетке… Пупок смешной, завёрнутый не то внутри, не то снаружи. А ребра так и торчат прямо из-под кожи, настолько она прозрачная. Такая тонкая, что если приглядеться, можно увидеть вены, по которым отгоняется кровь и артерии, по которым она мчится обратно к сердцу. Кажется, я уже подсознательно даже услышал биение ее шумного сердца, а ей хоть бы хны. Никого не смущается, не стесняется, как будто так и надо. — Эй! — меня вновь окликнул голос Зои, и я поспешил отвернуться от голого ребенка. Тьфу-тьфу-тьфу, как бы не сглазить… Тогда, отвернув свой взгляд в стену, я поспешил поскорее отвлечься и приняться за халат, чтобы затем можно было помочь девчатам с уборкой рвоты, которая всё ещё красовалась на полу, подумал я. И, конечно, в следующую же секунду дверь открыл Робертио Телио-Лентие, вляпавшись в лужу, и я не удержался от смеха. — Это что…? — как-то подавлено посмотрел он на медсестру, а та указала на обездвиженную Энни, лежащую на кровати и стонущую от жалости к себе. — Энни стало плохо, её бы в душ сводить… Стошнило уже два раза, не могу понять отчего. — Из-за красноволосого придурка, — отозвалась мелкая, показывая на меня, а сама закашлялась и с хлюпом выпила воды, которую ей принес дядя. — И вовсе не из-за меня… — пробубнил я в ответ, хотя прекрасно знал, что никто не встанет на мою сторону. Репутацию уже не изменишь. Тогда я смирился со своей участью и взглянул на её дядюшку, который уже бегал возле медсестры, набирая в шприц какую-то ересь. — Задницу колоть будете? Вкололите ей заодно от бешенства! — Рот закрыл, — тут же огрызнулся мужчина. Оставалось только надеяться, что мне за это ничего не вколят. В дверях вовремя появилась Риммуля с дополнительными полотенцами. Взяв у неё одно, я привлек ее внимание на себя, играя мышцами, а она переплевалась и отвернулась от меня: — Чёрт тебя побери, Эванс! Оденься немедленно! — Что? Смущаешься меня, детка? — Слушай, Эванс, либо вали отсюда, либо засунь свои принципы куда-нибудь и помоги! Вот же нервная женщина. Уже и пофлиртовать нельзя. На меня, понимаете ли, вырвало человека, а мне после этого ещё и сидеть смирно надо. Не успел я и сказать ничего, как она подбежала ко мне и попыталась вывести меня из палаты: — Иди, тебе говорят! — Да почему?! Я и помочь могу, я же даже не успел дать ответ! — Не видишь, там человеку плохо? — Да ладно! Что я, ягодицы не видел что ли? — Тебе лишь бы повыпендриваться! Всё! Хватит на сегодня! С рассерженным выражением лица она захлопнула дверь прямо перед моим носом, поставив меня в неудобное положение. Теперь я стоял в больнице в одном только халате и оборачивался вокруг в поисках укрытия. Вот же стерва… КАРЛ: После того, как к нам ворвался Эванс, я перестал нормально спать. Я ночи напролет не мог сомкнуть глаз, думая о том, как там Римма, что она делает. Что этот Эванс такое, раз он может быть и здесь, властвуя над моими родными, и там, рядом с моим любимым человеком? Неужто он действительно настроен на то, чтобы лишить меня любви? Как может он так поступить, неужели он настолько бесчувственное существо? Неужели он сам не был влюблен? Когда мысли окончательно меня извели, я встал и направился на кухню, чтобы выпить немного воды. Проходя мимо дивана, я посмотрел на спящего отца и меня пронзило неприятное чувство. Я подумал: «Как ты можешь спать здесь, не пользуясь возможностью прикоснуться к любимому человеку, обнять его?»… А мама тем временем спит отдельно и переживает. Папа, ну что ты за человек такой? Глядя на всё это, я строго для себя решил, что когда очнусь, непременно сделаю предложение Римме. Я уже вижу, каким был бы для нее мужем, каким был бы отцом для ее детей. И это не детские мечты, это планы на ближайшее будущее, я в этом не сомневаюсь. Вспомнив то, как мы с ней сидели у нее на кухне и говорили о будущем, я напряжённо глотнул воды, после чего вышел в коридор и накинул на себя куртку. Когда меня перестало, наконец, трясти, я вышел из дома и направился туда, куда вели меня глаза. Просто куда-то. Здесь, где меня ждали только по слухам, я находиться не мог. Энни повезло, ведь ее успели полюбить здесь, а теперь она вернулась туда и сейчас рядом с дядей… Я же застрял в этом вязком дерьме, с людьми, которые ничего из себя не представляют. Один только Эванс является посылом мне о том, что тот мир ещё существует, и я пока не сошел с ума. Я лежу в голубой коме после того, как меня чуть не убили, а этого даже не чувствую. Было бы лучше, если бы чувствовал, наверное… Так я хотя бы верил в то, что существую, ещё не такой же глохлый мертвяк, как люди, с которыми я живу. Встречая закат, я думал о Римме, о Энни, о родителях… Что, если раньше всё было иначе? Что, если эти «мертвяки» раньше были самыми дорогими мне людьми, а дядя и Римма — нет? Что тогда? Что сейчас изменишь? Ничего. На правду не обижаются. Те, кому ты нужен, давно заняты другим делом, им уже ничего не страшно. — Грустишь? — послышался сдавленный голос. Обернувшись, я увидел рядом с собой Анджелино. Он тоже не спал. — Думаю. — Ничего, если поинтересуюсь, о чем ты думал? — О всём… О родных, о чужих. Клянусь, вы мне, Анджелино, роднее, чем люди, с которыми я живу. — Ты об этом… — он с пониманием кивнул головой. — Да… Это трудно принять, но они любят тебя. — Откуда такая уверенность в этом? — я иронично посмеялся, а он пожал плечами. — Умершие пекутся о тех, кого оставили внизу. Они ужасно переживали за тебя, когда их не стало. Маркус говорил, что готов был бы продать душу дьяволу, чтобы быть рядом с тобой в тот трудный момент, но это уму не постижимо. Он очень любил тебя, а Моника… Она просто не знает, куда себя деть с того момента. Сколько уже раз она лишалась чувств к мужу из-за личных переживаний. Она держит все в себе, губит в себе личность, а потом приходит к первому встречному и говорит о накипевшем. Видишь, дошло до того, что они теперь спят, как чужие друг другу люди. Это же надо быть такими… — Вы говорите, что отец и мать переживали… Почему же тогда сейчас они относятся ко мне, как к чужому? Анджелино прочистил горло и посмотрел на небо, улыбаясь: — Они как хомячки… Самка хомяка, если к ее детёнышу кто-то прикоснется, потом его не признает. Вот и они так… Стоило твоему дяде тебя воспитать, как ты уже чужой. — Почему? — От тебя пахнет иначе. Это если по-хомячьи. А если по-человечески, то для них ты уже отдельный человек. Они не знают тебя таким, они знают тебя совсем маленьким мальчиком, но в душе любят тебя, так как ты — их семя, ты их дитя. — Это так странно, сравнивать особь человека с особью хомяка… — я посмеялся, а он кивнул, затем печально вздохнул: — Родители Маркуса сейчас также не признают его… Хотя они его воспитали первые четыре года. Понимаешь? — Анджелино, неужели вы бы не признали своего родного сына? Моего дядю? — Не знаю… Он ведь мне совсем незнаком, Карл. Я даже не знаю, в курсе ли он меня. Быть может, я бы струсил, а может, познакомился бы с ним и его семьёй. Кто знает. Этому не суждено решиться. — Может, суждено. Раз Эванс может быть и там, и здесь, значит какая-то граница существует. Просто ее нужно пересечь. Выдохнув, я ощутил прилив энергии. Анджелино тоже выдохнул, улыбнулся: — Я безумно скучаю по тем временам, когда мы с твоей бабушкой были возлюбленными, когда у нас был этот чудесный миг, проведенный вместе — любовь. Я рад, что после моей смерти она не стала отчаиваться и полюбила Спиротто… Они достойны друг друга. Жаль только, что теперь никто не воспринимает меня за своего, видимо, боятся. Я стал изгоем, хотя мы все мертвы. Знаешь, почему? — Почему? — взглянув ему в глаза, я кивнул. — Они живут своей жизнью, а я — своей. Хочешь вновь возобновить отношения с родителями — будь рядом с ними. Я уверен, они хотят того же. — А вы… Вы с бабушкой больше не общались? — Нет. Она вовсе забыла про меня, Карл. У нее есть муж, у нее есть мать, дети. — Пока вы есть у нее в сердце, неважно, мертвы вы или нет. — Меня уже давно нет в её сердце. Часть меня она оставила в сыне. Это всё. Слабо улыбаясь, мужчина сдул чёлку со лба и застегнул воротник. Похолодало впервые за несколько дней. Думая обо всем этом, я неосознанно пропустил через себя дрожь. — Наверное, стоит напомнить ей о том, что вы есть? Поговорить о сыне? — Зачем? Не стоит все так усложнять… Что было, то прошло. Были замечательные несколько лет, была шикарная молодость, страсть. Был обалденный секс. А сейчас кому нужно это? Старенькие стали, — он посмеялся, а сам взлохмотил мои волосы. — О тебе говорить — другое дело. У тебя есть эта молодость, самый разгар. Тебе сейчас…? — Двадцать. — Двадцать, — повторил он и улыбнулся. — Самое оно. Давай. Закончи дела с родителями, разберись с Эвансом и иди вперед… К Римме. — Но вы говорите… Что вас забыли, когда вас настало. — Римма тебя не забудет, ведь ты ещё жив. Ты живёшь для нее, Карл. Она тебя дождется. Это я… Не имел возможности дождаться. — Сколько вам было, когда вас не стало?.. И почему, Анджелино?.. — меня почему-то преследовало чувство, что он здесь уже давно. Сколько ему сейчас, если он отец моего дяди Робертио? Наверное, около семидесяти? — Девятнадцать. Мне было девятнадцать, Марикко как раз ждала от меня Робертио. Кто бы вообще думал, что я так промахнусь… — В плане? — Сделал ей ребенка, а сам даже не знал об этом. Она не говорила мне, а потом я разбился на самолёте. Точнее как разбился… Отлетел винт, а я был в кабине пилота, оказывал помощь медицинскую… Стекло пробило и множественные осколки пронзили мое юное тело. Если бы я выжил, то остался бы уродцем навсегда. Но судьба всё решила и сам винт просто снёс мне голову. — Ох… — при упоминании таких подробностей все тело невольно сжалось. — Должно быть, это было очень страшно? — Тогда? Нет, я не испугался, но паника настигла меня тогда, когда я уже лежал на земле и пришел в себя на один раз. Кратковременная кома. Я думал о Марикко, о нас, и понимал, что от меня уже ничего не осталось. Я развалился, а мозг работал, и я плакал, лёжа по частям, не то слезами, не то кровью. Мне было страшно, я не знал, что со мной будет, и врачи даже не думали подойти. Они посмотрели на меня и сказали, что я труп, а я ещё дышал, я ещё мог жить, просто им так сказало мое лицо. И я… Скоропостижно умер, хотя мог бы жить и наслаждаться юностью, отцовством. Если бы мне быстро провели операцию, я бы даже выжил, инвалидом, но все же. Но нет. — И вы не чувствуете зла на этих людей? — Нет. Раз так было предначертано, значит, так и надо. Сейчас меня уже ничего не мучает… Кроме, конечно, Марикко. — Вы обижены на неё, да? — Нет… Я просто не могу ее понять. Ничего более. Ведь я не сделал ей ничего плохого, а она предпочла относиться ко мне, как к биомусору. Просто кошмар. — Кошмар, — согласился я, а сам взглянул ему в глаза. Они были такие голубые, что казалось, что он уже плачет. Но он держался из-за всех сил. — Как думаете, может, к нам пройдете? Там у нас сейчас так противно, что мне не с кем даже чай попить. — Я бы с радостью, но у меня дома Тедди один. Он тоже в небольшом унынии после того, как Энни очнулась. Он скучает по ней, — мужчина ласково улыбнулся, думая о чем-то своем. — Эти двое много лет были тут, вместе, им тяжело расставаться после всего, что случилось. Играли вместе, росли, познавали мир… Я тебе рассказывал, как они построили плот и пытались уплыть на нем в тот мир? А как они устроили бойкот родителям? О, какой был скандал, когда они украли презервативы у Моники с Маркусом… — Серьезно…? — я посмеялся, а он закивал. — Я много не знаю о своей сестре… — Они не стоят на месте. Не стояли по крайней мере, — сунув руки по карманам, мужчина, который совсем не выглядел на семьдесят один год, а на, скорее, ровесника моего папы, тяжело вздохнул. — Тед хочет совершить реинкарнацию. Он не понимает, что это лотерея. Кто знает, в какое руки он попадет. — Скорее, в какую матку… Да, это сложно понять маленькому ребенку. — Он уже не маленький… Он влюблен в Энни, как взрослый человек. Но он не будет с ней, по-любому. Он этого понять не может, просто из безысходности. Он родится совсем новым человеком, названным другим именем, с другой внешностью, никто его не узнает, даже Эн, которая так его любила… Признаться честно, я бы не хотел, чтобы он делал это. Лучше пусть будет здесь, рядом со мной, его «законным представителем». Он мне как внук. — Как внук… — я задумался над его словами. Почему-то в памяти вспыло лицо Зои Пазарикк, и меня осенило. — Анджелино, что, если Тедди и есть ваш внук? Только из будущего. Ведь он дитя возлюбленной вашего сына. Вполне возможно, что он ее будущее дитя. От моего дяди. — Нет, такого быть не может… — Почему? — Тедди появился путем насилия. Почему-то я ничего не сказал в ответ. Только кивнул. А он вновь пожал плечами и махнул рукой в сторону своего дома: — Пойдем, попьем чаю у нас, раз не спится. Если что, постелю тебе там. Мы ушли, так ничего не сказав, а я вдруг начал думать о Зои. Вспомнилось то, как она плакала, как она сказала, что у нее уже был ребёнок. Так вот значит что… Им и был наш Тедди.
Отношение автора к критике
Приветствую критику только в мягкой форме, вы можете указывать на недостатки, но повежливее.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.