***
Ещё один год прошел. Мгновения для богов, а для человека — время стать взрослее. Постепенно у меня появились друзья, подруги, свои интересы. Я как будто и впрямь взрослела, и пугалась собственного взросления. Но мои друзья и хранители сглаживали мою нервозность. И только на каникулах и дне рождения я взрывалась ядерной смесью, а около меня были мои любимые озорные братья. Кто-то когда-то сказал, что мир становится другим тогда, когда кто-то умирает. Зимой погибли мать и близнецы. В ту ночь они мне приснились. Такие взрослые, красивые, сильные, любимые, дорогие. Мы долго гуляли по парку и болтали о том, как были маленькими, какие шалости творили, как мать долго пыталась нас уговорить сделать что-нибудь, а потом, крепко обняв нас, сетовала на то, что у нас руки растут не оттуда. К рассвету они попрощались и растворились в густом тумане. Проснулась я вся в слезах. А потом ещё долго уговаривала коменданта дать телефон. Миссис Клаудии, женщина лет сорока пяти, высокая, с узким лицом, карими подслеповатыми глазами, смотрела на меня снисходительно и повторяла лишь одну фразу: — Мисс, не положено, идите к себе. И опять спасла мадам Блю. Она, выслушав, проводила меня в свой кабинет, а пока я звонила, отчитала миссис Клаудии. Трубку взял отец и, узнав, кто звонит, сухо сказал: — Вчера в горах был обвал, и многие погибли, в том числе Софья и сыновья. Похороны через два дня. За тобой приедут, — и положил трубку. Похороны я почти не помню. Дождь, ветер и невыносимо холодно. Матери я положила сирень из розария, братьям монеты и ножи — они давно клянчили их. Ночь я провела в их комнате, перебирая вещи, вспоминала их историю. Ханна и Чарльз впервые объединились и были в маминой комнате. Лишь отец заперся в кабинете, а на утро, собрав нас, сказал: — Вещи отдать в благотворительный фонд, фотографии убрать, чтоб я их не видел. Это так же касается и других вещей. Через три месяца я женюсь на мадам Люсинде Приосис — она моя партнерша по бизнесу, и прошу, будьте с ней учтивей и не вспоминайте при ней Софию и близнецов. Наступила тишина. Мы внимательно и с недопониманием смотрели на отца. Затем встал Чарльз. — Я всегда верил и слушал вас, отец, но в этот раз отказываюсь воспринимать вас, как адекватного человека. Что это всё значит? — Молчать, щенок! — рявкнул на него отец и ударил по лицу. Ханна и я кинулись к брату, но и нас ждал «радушный» приём. — Я сказал, и это моё слово! Впервые во мне что-то поднялось и стало нарастать, как снежный ком. Мимо замелькали лица, картинки, события. В мозгу что-то щёлкнуло, и я, посмотрев на брата и сестру, попросила: — Выйдите, пожалуйста, мне о-о-о-чень надо поговорить с «этим» наедине, — видимо, мой вид или взгляд подействовали на них, через несколько секунд их не было в комнате. — Мистер, прошу сесть и не раскрывать свой рот до тех пор, пока я не разрешу, — я никогда раньше даже и не помышляла о том, что смогу сказать отцу что-то подобное. Он пытался протестовать и, тыча в меня пальцем, усердно мычал. Не вытерпев, я яростно приказала:— Немедленно сел и замолчал! Сейчас я говорю, а ты слушаешь. Он, как марионетка, подошёл к стулу и, сев, стал внимательно смотреть на меня. То, что я ему сказала — не помню, я видела его реакцию на мои слова, но вот, что говорила сама — не воспринимала. Потом молча вышла и закрылась в комнате близнецов. Через месяц я узнала, что отец передал управление фирмами в руки Чарльза, Ханне — пособие, и на её счёт крупную сумму денег. Мне достался счёт в банке для оплаты учёбы, пособие и шкатулка с письмом. Сам отец уехал с Люсиндой.***
Шкатулку я почему-то боялась открыть, и некоторое время держала под кроватью. Всё за меня решил Малкей — он вынул шкатулку и письмо, а затем, грозно смотря глазами моих братьев, показал картинку, как я открываю письмо, затем шкатулку. Письмо писал не мой отец, так что это было для меня облегчением. Распечатав его, я посмотрела на хранителя, и тот ободряюще улыбнулся.«Моя милая и любимая Виктория. Невыносимо хотелось бы быть с тобою рядом, но обстоятельства складываются так, что эти мои слова и письмо - последнее, что останется после меня у тебя. Я тебя люблю всем сердцем и хочу, чтобы ты и мой ребёнок были в безопасности и очень хочется, чтоб мой дар был не раскрыт как можно дольше. В шкатулке не только мои подарки тебе, но и наследство нашего ребёнка. Скажи ему, что я его или её заранее очень люблю и очень хочу, чтоб счастье и звезда Мироптиом охраняла вас. Господи, как хочется ещё что-нибудь сказать, или вовсе плюнуть на всё и всех и устремиться к тебе и никогда не отпускать… В конверте я оставляю ключ, который открывает шкатулку. Её можешь открыть ты, моя любовь, и наш ребенок. Целую нежно и любя. Твой навеки и навсегда А.»
Там же лежал ещё один конверт и ключ. Почерк мамы я узнала, и невольно потекли слёзы. Странно то, что мы с матерью сблизились лишь только там, где-то между гранями. А в жизни она пыталась лишь украдкой от отца ласкать меня и говорить нежные слова.«Здравствуй, Валерия. Это письмо я написала после того, как удочерила тебя. Моя подруга, Виктория Мингарс Ансамба, попросила, чтобы эта шкатулка и ключ были переданы тебе в восемнадцать лет или после моей смерти. Кто твой отец, я не знаю, да и сама подруга о нём не говорила. Если захочешь узнать, то в этот конверт я положила метрику, её данные и ещё некоторые документы. Сначала я хотела стать твоей крестной, но Ви сказала, что она не выживет после родов и просила удочерить тебя. Что рассказать о твоей матери? Красивая она была, но какой-то необычной красотой. Голос нежный и спокойный, а когда пела, мир замирал, чтоб её послушать, но, увы, пела она редко и стеснялась. Хорошо училась и поступила в педагогический институт, кстати, там мы и познакомились. У неё был мягкий характер, хороший вкус в одежде и в еде. Серо-зелёные глаза, иногда вдруг синеющие при переживаниях, а волосы белые, как снег, и так же сияли на солнце. В основном можно сказать, что она была добрая, смелая, отзывчивая и преданная. Только, когда носила тебя, стала нервной, печальной, замкнутой, и всё время говорила с животом и, поглаживая его, улыбалась. Роды были тяжёлые, и последние ее слова были, чтоб назвали тебя Ви-Торри. Влад долго не хотел брать тебя, но потом решил, что если брать, то и выбирать имя должен он и никто другой. Да, властный тебе достался отец, дочь моя. На этом я прощаюсь.»
Письмо было скупо и без каких-то эмоций. Но, как говорил Мальком: «Как не говори и не пиши, ты всё равно распознаёшь чувства». Я даже представила, как украдкой от отца она писала это письмо. Малкей привлёк внимание своим вопросом. Показывая на письма, я сказала: — Здесь говорится о том, что семья Гринфольд — приёмная, что даже имя не моё. Кто мой отец — неизвестно, но то, что он любил Викторию и ребёнка — пропитало все строчки этого письма. Хранитель подошёл ко мне и провёл призрачной рукой по голове, утешая и показывая, как ему больно смотреть на мою боль, затем намекнул на шкатулку. Я сквозь слёзы улыбнулась и, шутя, погрозив пальцем, сказала: — Ну, любопытство, ну, прям как у близнецов, — затем, вынув обычный ключ, потянулась к замочной скважине. По мере приближения ключ вытягивался и приобретал причудливую форму. Один поворот — щелчок, второй — щелчок, третий поворот - и ключ резко втянулся, уколов за палец. Крышка медленно стала открываться. Я увидела горсть разноцветных драгоценных камней, кольца, жемчуга, цепочки, диадемы, гербовые печати, броши. На дне, под всей этой переливающейся драгоценной кучей, прятались несколько книг в старинных переплётах и ритуальный нож. — И что мне с этим добром делать? — прошептала я и, недолго думая, всё высыпала из сундучка. Последним выпал листок старой бумаги, на котором было изображено несколько картинок. Гербовая печать — дракон позади, впереди зверь, похожий на ягуара, и оба в кругу четырёх знаков стихий. Второй рисунок — замок с пятью башенками, и вокруг него летают хищные птицы. На третьем рисунке пара: высокий тёмно-рыжий парень с чёрными глазами, с нежной улыбкой, обнимает ярко-окую блондинку, чей цвет волос сравним со снегом. На последнем рисунке — ритуальный символ и запись, говорящая о том, что это брачный знак. — Ну, что ты об этом думаешь, Малкей? — спросила я хранителя. Тот сразу же выдал: «Он из семьи очень древней, где правят власть и сила. Но, вопреки всему, оба влюбились и поженились по древнему обряду. Кстати, этот обряд будет нерушим и в следующем их возврате душ. И дар твой, пока ещё не раскрытый, от твоего отца и матери. Интересно, что за роды объединились?» — Может, поспрашивать остальных хранителей? — спросила я, и тут же хранитель недовольно отвернулся. — Малкей, ты не понял. Я думаю, что каждый из вас прибыл из разных мест и, может быть, когда-нибудь или видели, или слышали о них. Пойми, я просто хочу узнать о себе что-нибудь. «Когда исполнится восемнадцать, тогда и ищи, а сейчас тебе пора спать», — выдал он и, резко развернувшись, покинул комнату. Собрав все вещи с покрывала, я уснула. Мне снился полёт на драконе, замок вдали, та влюблённая пара, которая, не отнимая рук, шла навстречу мне. Затем сон резко изменился, потому что некий «субъект» решил меня разбудить. Пора было вставать.***
Дни, недели, месяцы, годы, они потекли, как вода. Ещё недавно я была несмышленой и всюду влезающей в неприятности девчонкой, а сейчас стала длинноногим, всюду пытающимся всё узнать и попробовать подростком. Мадам Блю только качала головой и что-то говорила о том, что, почему я не… Друзей у меня прибавилось — брат и сестра Самуил и Илия Мистринги, черноволосые и кареглазые, знали толк в играх, и мы быстро сошлись. Джинна стала более спокойно относиться ко мне и изредка после того, как я пройду, шептала своей подруге Пенелопе: «Куда ей расти, и так шпала». Профессор Марк Долон восхищался моими познаниями в области философии, литературы, политики и истории. Изредка можно было услышать наши крики и возмущение, но как всегда заканчивалось всё хорошо. Ещё два года, и я выйду из этого пансиона самым лучшим, по мнению Долона, философом. Редко я брала книги из сундучка и пыталась понять, что там написано. Но, видно, лишь мадам Блю может мне помочь, так как я не понимала ни слова. Мучилась некоторое время, а затем решилась. Вечером, выписав несколько слов из книг, я поспешила к кабинету директрисы. Меня сопровождала хранитель Мадонна. Она пыталась быстро показать, что произошло за время, пока меня не было на этом этаже. Последней была картинка, как мадам Блю с мистером Ралинстомом, ночным профессором, вошли в кабинет. Мы приостановились, и я уже заносила руку, когда услышала, как мадам, повысив голос, прикрикнула на профессора, чтоб не трогал меня. Я удивлённо поглядела на Мадонну, а та лишь пожала плечами, мол, она об этом не знает. — Не беспокойтесь, Патриция, я всего лишь хочу удостовериться, что она Гринфольд, а не Чествурд. А то с каждым разом я в ней вижу черты Риодона. Я еле успела спрятаться за ширму, когда мимо меня промчался мужчина, а следом за ним мадам. Теперь она говорила на другом языке и много жестикулировала. Она — не вариант. Вынув листки и показав хранителю, я спросила, видела ли она такие слова. Внимательно посмотрев их, та радостно закивала, а затем, показав печать моего биологического отца, поманила меня в сторону библиотеки ночных учеников. Библиотека этого замка — это просто находка для тех, кто хочет получить знания, а так же окунуться в историю и познать суть жизни. Стеллажи книг здесь достигали потолка, и они чётко были обозначены, где, например, лёгкая литература, а где познание всего мира. Каждая книга имела своё место, свой вид, а также конкретное описание. Мадонна приложила палец к губам и, просочившись за угол, некоторое время отсутствовала, а затем, вернувшись, поманила за собой. Идти пришлось долго, потому что каждый раз, когда кто-то появлялся на горизонте, она тут же старалась меня спрятать. Мне было немного смешно, что хранитель так себя ведёт, но, увидев мою невольную улыбку, Мадонна покачала головой, а затем выдала пару картинок, по которым я поняла, что таким как я здесь не будут рады. Мы дошли почти до самого конца библиотеки, когда хранитель показал на лестницу. У определённой полочки она остановилась и показала неприметную серую книгу, где было написано: «Словарь и учебник по Ингоринскому языку». Затем опять по закоулкам библиотеки пришлось лезть почти на самый верх, где на томах, уже в богатом переплёте, с золотыми листами и изумрудными буквами, было что-то написано, как я поняла, по-ингорински. Так же тихо и незаметно мы покинули библиотеку через потайной проход, прямо в мою комнату. Попрощавшись, Мадонна ушла, а мне пришлось самой разбираться с книгами.***
Я очень быстро изучила этот язык, как будто его когда-то знала, но забыла. Даже писать мне было не трудно. Но вот вторая книга меня просто «убила» своими заковыристыми фразами, оборотными словами и терминами. Эта была книга всех знатных семей: «Родовые древа ингоринков». Описывались их родословные, их подвиги, их браки с другими семьями и даже какие-то дары, которые их предки получали от богов, а теперь передавались новому поколению с напутствующей речью и ритуалом. Короче, полный бред. В середине книги я увидела фамилию семьи Чествурд, и память услужливо вытолкнула на поверхность разговор профессора Ралинстом и мадам Блю о Риодоне Чествурде. Эта семья считалась прародительницей всех королей и принцев, хотя ни разу не была у престола. Через поколение или через два у них в семье рождалась девочка, обладающая не только родовыми дарами, но и даром от богов, который помогал будущему королю взойти на престол. Каждый стремился, чтоб эта девушка выбрала именно его, а не кого-нибудь другого. Остались на это время три брата: Джанн, Риодон, Самуэль; две кузины Мари-Ванесса и Клауди, которые уже замужем, но пока без детей. Есть и внебрачный сын их отца, Маркуса — Максимильян-Аисандр, но он много лет отшельник и живёт в непроходимых лесах Битлора. Маркус — глава семьи. Помимо того, что они прародители королей, у них самые мощные дары, и они многое сделали для Ингоринского народа. Перечень обширный и ветвисто написан, так что мне расхотелось читать. Через пару листов я нашла и семейство Гилберта Мак-Каллироса. Его семья хоть и была богатой, но в их роду присуще было быть строителями или созидателями. Лишь Гилберт выделился из их династии, потому что боги захотели, чтоб он построил Крайтор-Соорт для всех семей и народов. Я, может быть, и пролистала дальше, несмотря на древо рода, но имя Виктория Мингарс Ансамба меня привело в ступор. Открыв шкатулку, я достала метрику и, прочитав, так и присела. «И что это означает?!» — подумала я ошарашено. Если сравнить всё это, окажется, что я родственница Мак-Каллироса и Маркуса Чествурда. Я не верила и верила одновременно. Но как проверить так, чтоб не быть пойманной? В двери постучали, и голос мадам Блю проник в комнату. Спрятав книги и документы в шкатулку, я поспешила открыть. На пороге стояли трое — директриса, мистер Ралинстом и мужчина лет сорока пяти. Его я почему-то испугалась. Вроде на вид симпатичный, улыбчивый брюнет с голубыми глазами, но что-то не давало ему поверить. — Надеюсь, вы не от Влада Гринфольда? — проговорила еле-еле, охрипшим голосом, и чуть прикрыла дверь, показывая, что не впущу. Трое посмотрели друг на друга, а затем мадам мягко и с какой-то странной интонацией в голосе спросила: — Милая, а почему ты так подумала? И что с тобой? — Со мной всё хорошо. А он уж больно похож на моего отца, — «отец» я выделила по-особому. Мадам сразу это поняла, а вот мужчины недовольно прищурились и сделали шаг вперёд. Если они думали, что я всё же открою, то крупно ошиблись. Недолго думая, то есть вовсе не думая, я резко хлопнула дверью, а затем внимательно вслушалась в донесшийся через нее отборный мат. Голос директора звучал приглушенно, материться мужчина перестал. — Милая, я хочу, чтоб ты через полчаса пришла ко мне в кабинет. Это обязательно. Они ушли, а я ещё некоторое время не могла ни говорить, ни ходить. Дрожь била всё тело, как будто я была не в натопленной комнате, а где-нибудь в поле, на лютом морозе. Малкей, придя ко мне, удивился, а потом спросил: «Что с тобой?» Какое-то время я не могла ему ничего сказать — задыхалась и всхлипывала. А затем что-то произошло, и всё, что я видела и слышала — увидел хранитель. Мы оба удивлённо смотрели друг на друга. Впервые хранитель, опустившись на колено, чётко произнёс самые древние слова клятвы, которые говорили, наверно, очень давно в этих стенах. Комната вспыхнула голубовато-серым светом, просачивающимся через стены, потолок, пол, окно. На долю секунды замок вспыхнул и оставил голубовато-серый купол. — Малкей, ты что сделал?! Ты понимаешь, что каждому захочется узнать, откуда вся эта «прелесть», — я ошеломленно смотрела то на почти материального хранителя, то в окно. — Не беспокойтесь, моя госпожа, — послышались такие родные голоса, и я, чуть не плача, сползла на пол, смотря, как хранитель, встав с колена, подошёл ко мне и протянул руки. — Только вы и хранители по-прежнему будут видеть защиту и нас. Я просто перед вами обновил нашу клятву, данную очень давно вашему предку. Теперь мы будем более реально выглядеть и не будем говорить мысленно. Вам останется лишь принять клятву от других. — Прекрати немедленно, Малкей, — всхлипнула я и попыталась отползти от него, ведь сейчас я видела перед собой не его, а братьев. Его слова я пропускала мимо себя. Хранитель, вглядевшись в мое наверняка очень побледневшее лицо, резко наклонился, подхватив меня, перенёс на диван, крепко, но нежно обнял. Прошло так много времени, и вроде бы я должна была свыкнуться с их уходом, но боль так и не отпустила, а как будто стала ещё ощутимей. — Тебе пора забыть боль, а помнить лишь хорошие моменты о них. Так ты причиняешь не только себе, но и им страдания, отпусти, оставь лишь тёплую память, — слова хранителя тихо, но верно проникали прямо ко мне в душу, в сердце. Они приносили грусть, радость, покой, лёгкую боль. Затем пытались одновременно забрать нестерпимую муку, слёзы, печаль и безысходность. — Знаешь, изредка души любимых возвращаются, только в другое тело, сущность и, если любовь была взаимной, души найдут тебя. Надо просто в это сильно верить. — Ты не пробовал быть психологом, Малкей? — через несколько минут спросила я и, шутя, толкнула его в бок. Слёзы постепенно исчезали, оставляя за собой полосы, которые вытирал хранитель. Потом он засмеялся и, крепко обняв меня, поцеловал в щёку. Успокоившись, я попыталась встать, но хранитель не дал этого сделать, а окружил нас прозрачным пологом, шагнув, проник вместе со мной через мини-портал почти к дверям директрисы. — Знай, я тебя буду охранять от этого человека. Выше нос, тебя ждёт большая жизнь, и нечего растрачивать её на такие мелочи, как он, — поставив меня на пол, он, одобряюще улыбнувшись, подтолкнул к двери. Как всегда, Мадонна подлетела ко мне и скинула несколько картинок, которые, как она посчитала, мне нужны. — Спасибо, — почти беззвучно сказала я обоим и, постучавшись, вошла в кабинет. Следом за мной вошёл Малкей. Мужчины сидели по бокам стола и пили кофе. Мадам стояла у окна и листала документы, изредка посматривая то на одного, то на другого мужчину. Когда я вошла, оба привстали и хотели подойти, но мадам Блю быстро пресекла их попытку. — Господа, утихомирьте свой пыл. Прошу, заходи, Валерия. Не беспокойся, они не сделают тебе ничего плохого, лишь поговорят, — мадам как всегда излучала оптимизм и силу. Я прошла лишь тогда, когда на плечо мне легла рука Малкея. Присела на крайний стул, рядом встал хранитель, и я вздохнула чуть спокойнее. Некоторое время все молча смотрели на меня, а я на них. — Я извиняюсь за свою выходку, мистер, но вы были не правы в некоторых фразах и эпитетах, которые я услышала за закрытыми дверями, — начала я и исподлобья посмотрела на мадам. Та постаралась прикрыть свою улыбку покашливанием. Мужчины лишь покраснели, но промолчали. — Наверно, как хозяйка этого дома, я начну первая, — начала мадам, когда минута затянулась на две, — Валерия, это мистер Мишель-Чальз Ралинстом, он профессор ночного факультета, — шатен чуть приподнял левую бровь и более внимательно посмотрел на меня своими голубыми глазами. — Это мистер Риодон Чествурд, — голубые глаза, не мигая, продолжали смотреть, и лишь благодаря Малкею я осталась сидеть на месте. Опять наступила тишина. — Недавно профессор увидел тебя, и ему сначала показалось, что ты похожа на мистера Риодона. А последующие встречи и фотографии показали — вы и впрямь очень похожи, но у вас другая фамилия и семья. Так вот, мы решили, что надо всё же проверить эту теорию. — Какое чудо, — с нескрываемой иронией прошептала я, — это когда вы меня могли видеть так, что я вас не видела. И, если честно, то уж лучше я буду со знакомым злом в родстве, чем с вами, мистер. Не обижайтесь, но это моё мнение, и мне с ним жить. На земле много очень похожих людей, и это же не значит… — Людей, может, и много, а вот ингоринцев похожих — немного, — перебил меня Риодон и стремительно направился ко мне. Двери услужливо распахнулись, и я вылетела в коридор, как пробка, уронив при этом чьё-то тело. Тело было большим и широким. Упав сверху, невольно уткнувшись носом в светло-каштановую, струящуюся длинными прядями шевелюру незнакомца, я втянула в себя его запах и... забалдела. Меня рывком потянули, и я, ещё зачарованным взглядом, посмотрела в распахнутые навстречу темно-карие глаза, почти черные, с загадочным зеленым проблеском из глубины. Позднее я увидела, как скривившийся такой красивый рот выдал едкую фразу: — И что это за «чучело» на меня кидается? — голос незнакомца, как мёд, тягуче обхватил всё вокруг, но вот слова изливали яд презрения и быстро отрезвляли. — Может, потому, что какой-то «слизняк» вздумал подслушивать? — затем я повернулась к мужчинам и хранителю, который поддерживал меня после падения. — Мистер Риодон и профессор Ралинстом, можете быть спокойны только в одном — я ингоринка и с той, и с другой стороны, но вот отец точно не вы. Затем я подала руку Малкею и улыбнулась. Тот как всегда понял и перенёс меня в комнату, где через несколько минут я приняла возобновленные клятвы всех хранителей. Купол обновился новыми красками, и бесформенные тела хранителей приобрели очертания людей. Если вы думаете, что от меня отстали, то крупно ошибаетесь. Прошло пятнадцать минут, и в комнату ворвались те же лица, плюс тот, на кого я упала. Директриса махнула рукой в сторону свободной спальни и сказала: — Рафаэль Сен-Клероут, ваша комната там, можете заселяться, а вас, девушка, я бы попросила так быстро не исчезать. То, что вы из расы не людей, мы уже поняли, так что сейчас подробно. Вы проводите нас в спальню или будем говорить здесь? — Лучше здесь, а то кое-кому не будет слышно, — всё же не удержалась я, увидев украдкой, как парень недовольно покосился. Парень угрожающе заполыхал глазами, но когда мадам положила на его плечо руку, успокоился, а затем закрылся в спальне. — Тебе, может быть, что-то надо принести или сделать, чтоб понять, о чём мы будем говорить? Я посмотрела на хранителей и пришедших. Каждый внимательно посмотрел на меня в ответ, как будто давая понять, что это будет только моим решением. — Я принесу. Войдя в спальню, я на некоторое время замерла над сундучком. Там ведь всё или почти всё о том, что было и есть, а вот что дальше? Не теряя больше времени, я пошла назад, неся сундучок в руках. — Начнём с того, что бы ни случилось, моя фамилия остаётся Гринфольд, и отец мой Влад, мать — Софи. Это не моя прихоть, просто других я не знала. В этом сундучке находится моё прошлое и настоящее. Его я получила после смерти некоторых родственников. Так же в этих стенах я узнала, кто мои предки. Если честно, я думала, что об этом я узнаю только тогда, когда покину Крайтор-Соорт, но благодаря вам, профессор, и ещё кое-кому, я узнала правду. — Валерия, мы, может быть, чего-то недопоняли, но всё же начнём с того, как и кто тебе дал ларец Молбесару? — видя моё непонимание, Патриция Блю показала на сундучок и пояснила. — Молбесару был кузнецом-магом. Он изготовлял вещи, в которые можно положить всё, что угодно, но достать вещи оттуда в силах лишь хозяин. — Теперь понятно, как туда поместилась книга «Родовое древо ингоринков», — тихо прошептала я, но меня, видимо, услышали. — Что?!!! — воскликнули хором все, кто это слышал, и лишь я и Мадонна покраснели. — Как ты попала в библиотеку для ночных студентов? — смогла чуть повысить голос мадам. — Об этом она может сказать потом, — прогремел голос Риодона. Я впервые посмотрела на него не как на человека, который меня пугает чем-то, а на более разумное существо, знающее чуть больше тебя и могущее повлиять на окружающих голосом, видом, характером и даром. — Лучше пусть продолжит и, конечно, покажет факты. — Сундучок мне прислали из банка, который существовал только для того, чтобы охранять эту вещь, письма, документы и некоторые сбережения. Я наводила справки — мне сказали, что такого банка больше нет. Первое письмо адресовано моей матери от её возлюбленного, и оно же является последним. Второе письмо писала сама Софи. Там же были документы и вещи, принадлежащие моим биологическим родителям. Ну, и всякие безделушки в виде украшений и колец. — Хм. Сжато. Минимум имён и ничего конкретного. Ты хотя бы покажешь что-нибудь из всего перечисленного? Я задумалась. С одной стороны была боязнь, с другой - мне надоело прятаться, хотелось бы уже вступить в бой. Посмотрев на хранителей и ощущая их поддержку, я потянулась к своей прошлой жизни. Но, как всегда, кто-то или что-то помешал. В комнату без стука «ввалилась» миссис Клауди со стопкой белья и ворчанием о том, как распределяются комнаты. Не замечая нас, она громко, во всю свою луженую глотку, закричала: — Мистер Рафаэль, ваше бельё! Мисс Валерия, к вам прибыли ваши брат и сестра. Так что немедля оторвалась от мистера Рафаэля и марш к воротам! — И вам не хворать, миссис Клауди, — процедила я. Та, вздрогнув, резко повернулась своим корпусом. Узрев двух представительных мужчин, директрису и меня — медленно стала заваливаться на пол, бормоча почему-то о том, какая же я шлюха. Каждый взглядом её проводил до пола, а затем я спросила мадам Блю. — Извините, вы хотите её даже после этого оставить? Тогда мне пора отсюда уйти. Малкей, доведи до ворот. Миг, и я, окутанная голубовато-серым сиянием, исчезла на глазах ещё не отошедших от шока людей. Брат и сестра встретили меня с тёплой лаской, но грустными новостями — отец Влад и его жена Люсинда погибли при столкновении двух враждующих секторов. Теперь главой нашего дома стал Чарльз. — Я думаю, что хоть он и перегибал палку с властностью, мы все же должны почтить его память и похоронить всей семьёй. Мы посмотрели друг на друга, а затем крепко обнялись. Уже никто в этом мире вряд ли сможет нас поссорить — мы семья, мы клан, хоть и небольшой. — Валерия, я не смогу покинуть вместе с тобой это место, — с грустью сказал Малкей. — Но очень хочу — вернись. Твоя семья должна понять, что ты нужна другому миру, а не человеческому. Я это понимала, но не хотела одновременно. Жгучие слёзы ещё больше потекли из глаз. «Я должна быть пока в своём мире, Малкей. Лишь здесь я смогу залечить раны души. Дай мне хотя бы пару недель, а там…» Хранитель молча считывал мои слова. Затем, отойдя, сказал: — Сундучок и вещи будут ждать тебя в спальне, никто, кроме тебя, не зайдёт. И я очень надеюсь, что мы всё же увидимся, моя госпожа, — он поклонился и растворился в ночи. Чарльз потянул нас к машине. Недолго думая, я подхватила камень, на котором стоял хранитель и, спрятав в карман, поспешила за братом и сестрой.