Песчинки

Одна песчинка в часах – на то, чтобы отослать слугу. Вторая – захлопнуть дверь. А с третьей можно начинать. Тонкая ткань нижней рубашки словно царапает напряженную плоть. Ах да, еще мгновение, чтобы достать из шкатулки шелковый платок. Он, несомненно, не так нежен и нерешителен, как руки леди Марии, но за недоступностью… Императорский посол вздрагивает и закусывает губу; жесткость собственной узкой ладони нестерпима даже сквозь легчайшую преграду из гладких нитей. Полоска кружев колется больно и сладко, память привычно услужливо подсовывает сегодняшнюю картину – принцесса перед зеркалом, фрейлина расчесывает ее распущенные волосы. Тяжелые, блестящие темные пряди тянутся за гребнем, скользят, падают на плечи и грудь. Мария убирает их, неловко улыбаясь и одновременно жалуясь на свою горькую судьбу. Она слишком красива и добродетельна, не может справиться с проблемами сама, но у ангелов их всегда много. А Мария – сущий ангел. Горячая истома расползается по телу. Хотя за окном ледяной дождь и комната еще не топлена, на лбу и висках Шапуи выступает мелкий пот. Он знает, что принцесса в своих покоях зябко ежится и, придвинув к камину кресло, обнимает сама себя за хрупкие плечи. Как же хочется в последнее время оголить их, тем более, бархат совсем не греет. Марию ничто не может согреть – ни плащ, подбитый беличьим мехом, ни горностаевое манто, что уж и говорить о платье первой леди двора. Жар, идущий от пальцев, щек, алеющих без помады губ принцессы – стыд или горячка, другого тепла она не знает. Болезненная и бледная, несущая с едва уловимой горечью свою корону, Мария красива, как ее божественная покровительница. И она ни капли не виновата, что чей-то липкий взгляд мог пытаться проникнуть за ее корсаж и шемизетку, чтобы потом, во власти похоти, вспоминать голубоватые жилки и упругую девичью грудь, не тронутую поцелуями и чужими ласками. Но не тронутую и его. Еле слышный стон легкие словно выплескивают из выгибающегося за движениями тела, почти готового сдаться. Леди Мария улыбается над футляром с жемчужными нитями и снова слышит ложь. Это не подарок императора, ее властного кузена: жемчуг куплен у венецианских купцов тем же утром. И настоящим днем она снова надевает их. Округлые жемчужины без всякого желания Марии скатываются в ямочку выреза, она, вспыхнув, не решается поправить нить; они чуть глубже падают с каждым ее вздохом… Запятнанный платок летит в сторону. Завтра (или уже этим вечером?) ему будет невозможно стыдно. А пока не стихло в ушах загнанное биение крови, можно забыться на последнюю шестую песчинку.