Вторая попытка

- Не хотите со мной прогуляться, Анна Михайловна? – мужчина будто бы невзначай делает ударение на имени. - А у меня есть выбор? - Конечно, - он так лучезарно улыбается, что сразу понятно – ни о каком выборе даже речи быть не может. Если я сейчас откажусь, то едва ли доживу до вечера. А если соглашусь… Да тоже, наверное, недолго протяну. - Хорошо, давайте прогуляемся. - Тогда прошу вас. Дамы – вперёд, - офицер учтиво распахивает передо мной дверь кабинета и настойчиво подталкивает к выходу. - Товарищ полковник, а мне-то что делать? – кричит вдогонку совсем уже незлая тумбочка. - Работать, Виршев. Заниматься своим делом. И не орать при этом так, что даже в коридоре слышно. - Слушаюсь. Дверь захлопывается, но мы ещё некоторое время никуда не идём. Просто стоим и смотрим друг на друга. Я отчаянно пытаюсь сообразить, что задумал этот тип, и как мне теперь поступать. Не бежать же куда глаза глядят, в самом деле. Тем более, что паспорт мой всё ещё у него. И такое чувство, что отдавать его он мне не собирается вовсе. Вон как по-хозяйски в карман засунул. - Вы бы застегнулись, барышня. И причесались. - Да ладно, и так нормально. - Нет уж! Если я иду по городу с девушкой, то эта девушка должна выглядеть прилично. А не так, будто она всю ночь ревела, а потом неслась по сугробам через полгорода. Честно говоря, примерно так всё и было. Разве что с сугробами вышла накладка – зима в этом году выдалась морозная, но почти бесснежная. - А смысл в этих приличиях какой? Я же не на свидание с вами собираюсь, - бормочу я, пытаясь кое-как пригладить волосы. Получается плохо, кудри упрямо разлетаются в разные стороны. - Держи, - мужчина протягивает расчёску и маленькое зеркальце. Запасливый, однако. - Зачем вы это делаете? - Много будешь знать – плохо будешь спать. - Куда уж хуже. Честно говоря, ворчу я исключительно по привычке. Мне бы бояться, волноваться, подобострастно заглядывать в глаза и терзаться мыслями по поводу ближайшего будущего… но толку от этого не будет никакого. Значит – хватит думать о бесполезных вещах. А чтоб не думать – ворчу. Я продолжаю ворчать, когда офицер, удовлетворившись моей причёской, галантно подхватывает меня под руку и выводит из здания. Мстительно запихиваю в карман зеркальце и заявляю, что верну его только в обмен на свой паспорт. Полковник не спорит. Когда мы идём по улице я заявляю, что при его звании положено ездить на машине. Желательно – с личным шофёром. Он не реагирует и беззаботно насвистывает какую-то детскую песенку. Через некоторое время у него кончается запас песенок, а у меня – поводы для ворчания, и в здание штаба мы входим молча. Так же молча поднимаемся на второй этаж, проходим по длинному коридору, заходим в кабинет… А потом полковник бросает шинель на вешалку, запирает изнутри дверь… и мотает головой, будто стряхивая с себя напускную беззаботность. На меня без тени улыбки смотрит уже совсем другой человек. - Я думал – ты умерла. - Я думала – вы умерли, - эхом откликаюсь я и без разрешения присаживаюсь на обшарпанный диван. – Вы теперь меня убьёте? - Не сразу, - он стоит, подпирая косяк, и внимательно меня изучает. Хотя, казалось бы, на что там смотреть… - Сначала ты мне объяснишь, зачем это сделала. - Это не я. - Ну да, конечно. - Честное слово! Я ничего не взрывала. Да и не умею… - Но о бомбе ты знала. - Знала. Меня предупредили в последний момент. - Кто предупредил? - А вот этого я вам не скажу, товарищ полковник. - Убью же, - он не угрожает. Просто сообщает мимоходом. - И что? С моей смертью на вас снизойдёт озарение? - Ух, какая ты храбрая-то стала. - Так терять ведь нечего. - Как это нечего? А жизнь не жалко, Элли? Элли… Почему-то не Эля, а именно Элли. Меня так уже целую вечность не называли. Я даже сама себя так не называла. Свыклась с чужим именем, чужой биографией… уверяла себя, что прошлое надо забыть, как страшный сон, и начать всё заново. Жить, как все люди, не выделяясь и ни на что не надеясь. И вроде бы всё наладилось. Тогда почему при первых же звуках этого имени внутри всё переворачивается, и сердце словно сжимает чья-то ледяная рука. - Элли умерла в тридцать пятом. Её больше нет. И нет смысла дорожить её жизнью. - Ой, как пафосно. Только я ведь не про тебя сейчас. Что ты там про подругу говорила? Защитить её хочешь, да? Спасти от чего-то? И что, её жизнь тебе тоже не жалко? - Не смейте её трогать, - Я вскакиваю с дивана, сжимаю кулаки… и тут же сажусь обратно. Потому что бесполезно. В любом случае – бесполезно. Физически он сильнее, а от первого же магического импульса сработает сирена. Я полностью во власти этого двуличного типа. - Ага, значит угадал с твоим слабым местом. И, кстати, зачем сразу трогать? Можно просто сказать этой милой… милой же? Ну так вот, рассказать это милой девушке, что её подруга столько лет её обманывала. И даже, может быть, использовала. И вся ваша дружба, вероятно, была такой же фальшивкой, как и ты сама… Не думаю, что ей будет приятно это слышать. Ну что, теперь ответишь на вопросы? Полностью раздавлена. Кажется, это так называется. И ведь даже винить некого. Сама попёрлась в военкомат. Знала, что ничем хорошим не кончится – но упрямо попёрлась. Идиотка! - Что вы хотите знать? - Кто предупредил тебя о взрыве? - Мария Покровская. Мы когда-то были знакомы. Потом случайно столкнулись в поезде. Она успела выскочить из вагона, я – нет. С тех пор я её не видела. Тёть Маше от этого признания ни горячо, ни холодно. О том, что она до сих пор состоит в группировке «Возрождение», и без меня известно. Что эта группировка взяла на себя ответственность за тот теракт – тоже факт. - Я проверю, - Полковник старательно записывает имя на обрывке попавшейся под руку газеты. - Проверяйте, - как можно более равнодушно пожимаю плечами. Нужно казаться спокойной и уверенной в себе. Хотя бы казаться, если уж быть никак не получается. - Почему ты не предупредила других пассажиров? - Чтоб вы меня потом схватили и, не разобравшись, расстреляли? Вот уж даром мне не надо такого счастье. - Могла бы спасти почти сотню человек. - Не думаю, что они в аналогичной ситуации стали бы спасать меня. - Эгоистка. - Да. Спокойствие, Элка, спокойствие. Руки сцепить, чтоб не дрожали. Если он тебя всё ещё не убил – значит, в ближайшее время не убьёт. Если никому не сдал – значит и не сдаст. Я ему нужна. Знать бы ещё, зачем. - Ладно, Элли. Поклянись, что действительно не причастна к взрыву, и закончим на этом. - Честное слово, товарищ полковник. - Нет, барышня. Так не пойдёт. Клянись так, как принято у вас. - Охренел что ли? – от удивления слова вырываются сами собой, и я поспешно, совершенно по-детски, зажимаю рот обеими руками. – Извините. Но… я не могу. - А в чём проблема? Если ты говоришь правду, то ничего страшного не случится. - Да. Но не здесь же заниматься такими вещами?! - А где? - Не знаю… не здесь. Я здесь не могу. - Да что ты комедию ломаешь, будто я тебе переспать предлагаю. - На «переспать», по крайней мере, датчики не реагируют. Он смотрит на меня с какой-то непонятной смесью жалости и любопытства. Как на зверюшку в зоопарке. А потом демонстративно выкладывает на стол маленький переносной индикатор и щёлкает рычажком, отключая прибор. - Если это единственное, что тебя смущало, то можешь приступать. Других датчиков тут нет. - А если кто-нибудь зайдёт? - А ты поторопись. Быстрее начнёшь – быстрее закончишь. - Мне нужно… - …моё зеркало всё ещё у тебя в кармане. Видимо, отвертеться не получится. Но я всё ещё не понимаю, что он задумал. Зачем ему вынуждать меня использовать магию, когда вокруг куча военных… А ведь вынуждает, зараза. - А не боитесь злобного колдунства? Вдруг я вас прокляну? - Можешь попробовать. Но тогда я тебя просто убью, и проклятье развеется. Поэтому не советую рисковать понапрасну. Приступай, Элли.