Круговорот

      Дин Гордон лежал и смотрел в потолок. Справа, где не было крыши и из потолка торчали куски арматуры, проглядывало яркое звездное небо. Его свет разбавлял темноту комнаты, обращая ночь в поздние сумерки.       – Холодно, – сказал он и посмотрел на Буна. Бун кивнул.       Дин похлопал по свободной половине кровати, приглашая Буна лечь рядом, но Бун остался там, где был – на старом сломанном диване.       Даже не пошевелился, ни один мускул не дрогнул.       Дин улыбнулся. Бун вжался в подушки.       Дин вздохнул, перевернулся на бок. Пружины всхлипнули, всхлипнул и Гордон.       – Недотрога какой. Бун замер. Как будто умер на пару минут.       – Мне твоих этих… штучек не надо, – снова задышал Бун.       Гордон расхохотался.       – А откуда я знаю. Следуешь за мной по пятам, молчишь, сжав челюсть. Может, ты по мне сохнешь давно и беспросветно.       – Гм.       – О чем ты думаешь, а, Бун? Когда ходишь за мной как смерть Цезаря? Я серьезно.       Бун сел, шлепнул босыми ногами о когда-то гладкий паркетный пол, задумался.       – Ни о чем таком.       – Ну, о том, как прострелишь голову Цезаря, всех порешишь в битве на дамбе, повесишь головы легионеров на белом заборчике у себя в НКР?..       – Есть только две вещи, о которых я не могу не думать, – мрачно сказал Бун.       Дин нахмурился. Он ожидал чего-то подобного.       – Я понял. Ты продолжаешь жить прошлым, Бун.       – Я знаю.       – Ты живешь прошлым, потому что помнишь только его, я живу настоящим, потому что не помню прошлого. Мы какие-то оба увечные, Бун. Из этого я делаю вывод, что мы отлично друг другу подходим.       – Гм.       – О, черт, – простонал Дин, представив, насколько по-своему Бун мог его понять, – я совсем о другом. Мы с тобой великие решатели проблем, ты же сам говорил, помнишь?       – Да.       – Другое дело! Нельсон – это только начало. А почему бы нам и Коттонвуд-Коув не отбить? А оттуда и до форта рукой подать… Я, ты, Эдди – мы чумовая команда, черт побери!       – Нам бы поспать, пока твой робот дежурит…       Дин отмахнулся. Он чувствовал прилив сил и какое-то вдохновение. Ему захотелось хоть немного заглянуть в будущее, потому что в настоящем ему было больно.       – Мы станем героями, Бун! Нам отольют небольшой памятник, а, может, большой, поставят прямо на дамбе… Ты только представь, – он мечтательно прикрыл глаза, – непобедимый робоглаз, суровый снайпер и… я, Дин Гордон, просто крутой парень в бандане...       – А по-моему, круто, – слегка обидевшись, добавил Дин, когда Бун в ответ промолчал. – Ты спишь?       – Нет, – не сразу ответил Бун. – Я все думаю, за что лично ты так ненавидишь легионеров? Нет, я целиком за, ты меня знаешь. Эту гниду надо искоренить. Но тебе, вон, даже знак прощения выдали…       – Срать я хотел на их прощение, – Дин едва не сорвался на крик. – Я их не простил, я! И никогда не прощу за…       Он осекся, замолчал. К счастью, Бун был из тех собеседников, которые не заставят тебя продолжить, то ли из чувства такта, то ли из безразличия. Дин надеялся на первое.       Раньше он никогда не задумывался об этом, но сейчас вдруг понял – он и правда ненавидит Легион. Это была не та ненависть, что наполняет сосуд до верха, а потом переливается через край, и не та, что подобно раковой опухоли поражает здоровые клетки. Свою ненависть Дин сравнил с бурей: находят тучи, усиливается ветер, слышен гром, а потом, как из прорванной трубы на землю начинает хлестать вода. И наступает чертов всемирный потоп. Со спецэффектами, воплями, затонувшими ковчегами и никаких голубей, словом, круто и адски фатально. Долбанный мокропокалипсис. Пока вновь не выглянет солнце. Потому что, пока этот круглый сгусток света и каких-то там газов, снизу больше похожий на крышку, болтается в космосе вместе с Последователями Брайта, это будет происходить снова и снова.       Круговорот, он прочитал об этом в каком-то журнале, и понял, что все, что есть в мире, подчиняется этому слову. Жизнь, смерть, любовь, ненависть – все. Возможно, в старом заляпанном кровью подвале ему бы открылись все тайны бытия, но в журнале не хватало страниц. Кто-то просто подтер задницу секретами мироздания. На толкование оставшихся не хватило пива.       Но с некоторых пор одна навязчивая мысль буравила ему мозг: если не док Ричардс, то, быть может, смерть окажет ему услугу отужинать как-нибудь вечером? Например, в Коттонвуд-Коув? И к чёрту Цезаря, аве мне! А на ужин свинцовые пули и потроха.       Дин внутренне рассмеялся. Такие мысли – это уж как-то совсем по-буновски. А еще… Ах да, ненависть.       – Бун?       Бун шевельнулся.       Наверное, почти заснул.       – Что?       Не спит. Думает. Голос совсем не сонный. Обычный мрачный голос Буна.       – «Чарли», – сказал Дин и почувствовал, как в горле растет комок. – Я раньше не говорил тебе, но… Эти парни приняли меня как родного. Боже, я дрожал как осиновый лист, вся дорога до Новака была одним сплошным испытанием. Я тогда почти ничего не умел, я даже нормально стрелять не мог… Славные ребята. Я впервые спал по-человечески, на матрасе, в безопасности. А потом я ушел. А потом…       – Хватит, – мягко сказал Бун. – Такое случается, это война.       – Черт. Тупая, жестокая, бессмысленная сука, вот кто она такая. Кто ее придумал, зачем? Чтоб стирать с лица земли города и страны, отравлять все вокруг, убивать людей, с которыми ты бы мог сидеть и смотреть... Как его? Бейсбол!       Бун пожал плечами.       – Я не знаю, – честно признался он. – Я не читал столько книжек, как ты, но сомневаюсь, что в них можно найти ответ.       Дин вздохнул чуть свободнее. Он не договорил, но выговорился, ему стало легче, проще; всё равно что съел всего полпорции, но наелся. Как будто солнца просто не видно за облаками, но оно уже там, на небе – крохотная волшебная крышечка со звездой.       – Я попробую, – заверил его Дин. – Книжек на свете много. Сам говорил, в НКР даже библиотеки есть. Кто знает, что в них можно найти.       – Дерзай.       – И дерзну. Кто знает, – повторил он задумчиво и неожиданно для себя улыбнулся, – на Пустошах и не такое случается.       Дин лег на живот, сунул руки под подушку и закрыл глаза. Круговорот, думал он, сегодня и всегда.       Сон, наконец, одолел его, и, засыпая, Дин нечаянно грезил о том, что когда-нибудь будет.