Рябина и можжевельник

Гаунау. Липпе. 3 год К. В., 8-й день Осенних Молний Прием, устроенный во дворце по поводу окончательной победы над дриксами, по пышности превзошел его свадебный – так, по крайней мере, казалось Лионелю. Фридрих был разбит – и разбит столь основательно, что в ближайшие несколько лет вряд ли господин кесарь попробует предпринять какие-либо действия. Тем более теперь у него нет ни флота, ни столь многочисленной армии, как раньше. Эмиль сумел вернуть Северную Марагону, поэтому талигойской стороне тоже ничего не грозило. По этому поводу Хайнрих, как только кампания закончилась, Лионель с генералами прибыл в Липпе, и все военные советы завершились, приказал устроить пир в честь их победы. И все же сходство с тем самым приемом почти трехлетней давности улавливалось в происходящем и неброских деталях – столы, украшенные ветками спелой рябины и можжевельника, послы снова здесь, и выглядят так же, как и тогда. Правда, каданцы на этот раз посмелее – Джеймс все же высунул нос из столицы, но лишь за тем, чтобы заключить мирный договор с Талигом и Гаунау – понял, что ему не по силам тягаться со столь мощным союзом. Лионель окинул взглядом зал, отмечая знакомые лица. Его «фульгаты» ели и пили вместе с ронсвикцами Хайнриха. Генералы что-то негромко обсуждали за отдельным столом. Среди военных Лионель заметил и Давенпорта – даже на его обычно хмуром лице появилось некое подобие улыбки. Оставаться в зале пришлось почти до самого окончании приема – как-никак, положение обязывало. Но едва за ними закрылись тяжелые створки дверей, Хайнрих неожиданно ловко подхватил Лионеля на руки. Лионель как-то сразу почувствовал, догадался, куда именно и зачем тот направляется, и лишь усмехнулся, позволяя Хайнриху отнести себя в те самые покои, в которых они провели свою первую ночь после заключения брачного союза. Талиг. Оллария. 3 год К. В., 8-й день Осенних Молний Рудольф Ноймаринен ходил по комнате, то и дело морщась и потирая поясницу. Спина некстати разболелась, а тут еще это донесение с севера. Конечно, то, что дриксов разбили – хорошая весть. Плохо только то, что это сделал именно Лионель. - Отец, - Рудольф вспомнил озадаченный взгляд Эрвина, когда тот изучил донесение. – Вы понимаете, насколько теперь усложнилось наше положение? - Что конкретно ты имеешь в виду? Эрвин опустился в кресло, нахмурился и отложил пакет с донесением на стол. - Маршал Савиньяк и так занимает высочайшее положение в Гаунау, - начал он, осторожно выбирая слова. – В Талиге его тоже любят и уважают. А теперь он одержал действительно потрясающую победу над кесарем Дриксен. Признаться, это заставляет меня задуматься. - О чем? – Рудольф обернулся к сыну от камина. - Я буду откровенен с вами, отец, - Эрвин серьезно посмотрел на него. – Мне кажется, если Лионель Савиньяк решит, что теперешний регент Талига недостоин своего положения, и попробует захватить власть в стране, ему никто не помешает это сделать. Включая Северную армию, которая, полагаю, перейдет на его сторону в любом случае. Рудольф понял, куда клонит сын, но ему не хотелось произносить этого вслух. И все же… - Ты полагаешь, его следует устранить до того, как он вздумает обратить свое внимание на Талиг? Эрвин пожал плечами, словно говоря «Вы сами это произнесли, отец». И вот теперь Рудольф ходил по комнате, лихорадочно размышляя об этом. С одной стороны, он был согласен с сыном – Лионель опасен. Чрезвычайно опасен. И может однажды решить… С другой стороны, отдать приказ своему человеку в Северной армии об убийстве Лионеля – значит разорвать все налаженные связи и ввязаться в войну с Гаунау. Хайнрих не станет молчать, если Лионеля убьют, и найдет, чем ответить. Конечно, армия у Талига есть, и войну с Гаунау Талиг потянет. Вопрос лишь в том, на чьей стороне будет Северная армия. Эрвин прав – они не станут ничего и никого слушать. Слишком привыкли подчиняться Савиньяку и слишком обвыклись в Гаунау. Теперь его решение оставить Северную армию на границе с Дриксен уже не казалось Рудольфу столь мудрым, как раньше. Возможно ли, что Лионель уже тогда использовал его в своих целях и заранее обезопасил себя таким образом, что полностью взял контроль над Северной армией? Рудольф не знал. И он никак не мог прийти к определенному решению. Поэтому продолжал ходить из угла в угол в своей комнате во дворце в Олларии и продолжал думать. Гаунау. Липпе. 3 год К. В., 8-й день Осенних Молний Хайнрих опустил Лионеля на постель – темно-зеленое покрывало, расшитое золотом, едва уловимо пахло рябиной и осенними листьями. Витой шнур, удерживающий полог, распустился и касался пола. Лионель потянулся было к застежкам своего колета, но Хайнрих остановил его, перехватив и чуть сжав запястье, а потом сам расстегнул колет и снял его. Лионель удивился - обычно он предпочитал раздеваться сам - но возражать не стал, позволив на этот раз заняться своей одеждой Хайнриху. Тот откровенно разглядывал его, и Лионель не мог сказать, что такой взгляд был неприятен. За колетом последовала рубашка, и вскоре на Лионеле остался лишь обручальный браслет. Хайнрих потянулся к ленте на его волосах, развязал и отбросил в сторону. Светлые пряди свободно упали на плечи – правое тонкой светлой линией перечеркивал шрам, оставшийся от ранения. Чуть помедлив, Хайнрих разделся сам и, притянув Лионеля к себе, откинулся на постели. Лионель сразу понял, что от него требуется, и часто задышал, запрокинув голову, опускаясь сверху медленно и осторожно. Спутанные волосы липли к взмокшей спине, каждое движение отдавалось внутри тягучим, неторопливым удовольствием. Идти в купальню не хотелось обоим, поэтому, следуя молчаливой договоренности, они решили остаться на ночь в этих покоях. Лионель опустился на подушку со своей стороны и вдруг почувствовал, как ладонь наткнулась на что-то сухое, ломкое, тонкое. Засохшая ветка рябины – вероятно, оставшаяся еще с того дня, когда они провели здесь ночь. Лионель усмехнулся, положив рябину в изголовье постели. Надо же, суеверия Гаунау оказались правдивы. Несомненно, их брак вышел действительно плодородным, хотя и в несколько ином смысле этого слова. Но все сделанное за эти три года – налаженная торговля с Талигом, победа над дриксами, перемирие с Бергмарк и Каданой – все это свидетельствовало о том, что старинные приметы работали каким-то непостижимым образом.