dreams lead to hospitals

1.0 Последний вечер в этом ужасном городе. По крайней мере, я надеюсь, что он будет последним. Еще не решил. На железнодорожной станции много людей. На глаза, правда, попадаются только семьи, как на зло: провожают мужей, детей, очень редко пожилые люди поцелуют в щеку своих уже «взрослых детей» и отправляют в вагоны. Стоит такой шум, что мне кажется, я даже не могу услышать собственные мысли, и даже просто попробовать сосредоточиться на чем-то своем тоже не получается. Сегодня 25 мая. Последний день, когда я могу покинуть Москву. Отвратительный город. И честно признаться, не понимаю, чем он так нравится большей части населения этой грязной и давно сгнившей страны. Здесь поражают разве только архитектурные сооружения: старые и величественные, высокие и ярко выделяющиеся на фоне серых дорог и таких же серых и унылых людей. Кстати о людях. Город просто кишит ими. Такими мерзкими и скользкими людьми, продающими свои мечты взамен на деньги. Все имеют одну цель — все эти тысячи человек — выучиться, завести семью, работать и, в конце концов, сгнить в какой-нибудь каморке. Но, конечно же, они морочат себе голову тем, что все может быть иначе. Слишком банально для меня, и только при одном взгляде на кого-нибудь из таких у меня пробегает холодок по спине. И не один ведь я так рассуждаю! Многие могут сравнить меня с подростком, у которого гормоны бьют через край и он просто не может не высказать своего мнения, где нужно и где нет. Наверное, в какой-то степени так оно и есть. В душе я еще тот же подросток. Увлекшись своими мыслями, не замечаю, что людей стало еще больше. Натягиваю на плечо портфель, который уже успел сползти почти до локтя, и снова смотрю вперед. Отчего я пытаюсь убежать? Город был бы прекрасен, если бы там не было столько конченных и отсталых людей. Вздрагиваю всем телом, стоит только припомнить хотя бы одного из моих знакомых. От них я тоже бегу. Стоять на месте уже давно надоело, но я всего лишь переминаюсь с ног на ногу, и сильнее сжимаю в правой руке билет. Еще так и не определился. Я могу сейчас уехать и больше никогда не вернуться в этот город, а могу остаться здесь, на платформе с серой толпой тех, то создан только для того, чтобы продолжить человеческий род. Это заразно, как какая-то неизлечимая болезнь, и я могу попасть в ту же западню, что и они. Недалеко от меня какая-то избалованная девчонка о чем-то спорит с родителями. Те только натянуто улыбаются и пытаются успокоиться свое чадо. Девушка закрывает рот, надувает губы и быстро берет свой чемодан в руки. На ней дорогое красное пальто, короткого платья под ним даже не видно, на ногах лакированные ботинки на невысоком каблуке, на запястье я даже замечаю золотые часы, а под светлыми кудрями серьги с какими-то камнями. Она отмахивается от родителей и заходит в вагон. Лица обоих сразу становятся мрачными, женщина, едва сдерживая слезы, разворачивается и уходит. Недолго думая решаюсь войти в вагон. Наличие билета у меня проверяют, и я с какой-то брезгливостью (которая явно читалась также и на лице) забираю его обратно и прохожу дальше. Выбор сделан, и спуститься мне уже не удастся, поэтому я кидаю последний взгляд в окно. Передо мной толпа людей: кто-то улыбается и машет, кто-то плачет, но пытается улыбаться сквозь слезы. Должен заметить что это выглядит омерзительно, и я не замечаю как мои губы начинают кривиться. Не успеваю дойти до купе, как поезд трогается, а люди, оставшиеся на платформе, едва ли не бегут следом. Чтобы избавить себя от такого зрелища — отворачиваюсь. Пару часов мне придется провести в купе с кем-то. Хорошо, что с кем-то незнакомым. Перед тем как войти — вздыхаю и успеваю послать к черту все окружающее. — Здесь не занято? — оказавшись в небольшом помещении я тут же натыкаюсь взглядом на девушку. Она сидит, прижав ноги к груди, а в руках я вижу книгу Дэниела Киза. Увидеть название не удается, так как ее длинные пальцы как раз его перекрывают. Незнакомка не сразу отрывает взгляд от книги и мне знакомо это состояние, но я остаюсь на месте и решаюсь дождаться ответа, хотя и это кажется мне достаточно неприятным. Пару секунд спустя я ловлю на себе взгляд серых глаз. — Нет, не занято. — немного устало отзывается она и я прохожу на место. Пока все идет нормально, но все равно пытаюсь бороться с тем, чтобы не выбежать из купе. Незнакомка возвращается к своей книге, а я принимаясь устраиваться на своей половине. Гитару кидаю рядом с собой на довольно протертый диванчик с красной обивкой, а рюкзак и сам сползает на пол. За час никто не проронил ни слова, (она не думала заговаривать, как и я) и мне удается за это время хорошенько ее рассмотреть: очень худая, даже, я бы сказал омерзительно худая, таких девушек не часто встречаешь, с глазами в пол-лица, узкие губы то и дело она кусала, когда удавалось наткнуться в книге на интересную сцену, темные волосы заставляли лицо казаться еще более светлым, даже бледным. Читала она быстро, будто и не вникала в текст, тонкие и длинные, как у пианиста, пальцы ловко переворачивали страницу за страницей. Она не обращала на меня внимания и вообще ни на что не отвлекалась. А я молчал. После двух или трех часов девушка отвлеклась от книги и отложила ее в сторону. Она смотрела на меня не отводя глаз, потом подсела поближе в столику, который все это время нас разделял. Она поняла что я не собираясь начинать разговор. Сделав вид, что не заметил, достаю сигарету и закуриваю, хотя тут и нельзя. — Люстровская. — она протягивает мне свою худую и бледную руку, и я снова сдвигаю брови и начинаю хмуриться, не стесняясь рассматривая вены, что четко виднелись под прозрачной кожей. — Дай закурить. — просит она, не убирая руку. На секунду я теряюсь, но нахожу пачку сигарет в кармане толстовки и протягиваю ей. — А имя? — откидываюсь на спинку диванчика, спрашивая. Незнакомка широко улыбается и закуривает, затем кутается в свой серый свитер. С виду теплый. Но здесь довольно тепло и я не понимаю ее действий. — Просто Люстровская. — сероглазая жмет плечами и вновь замолкает. Пачка сигарет оказывается на столике. Пару минут мы сидим молча и я даже не знаю стоит ли продолжать эту беседу. Не нужны мне тут знакомые. Я еще не до конца оставил старую жизнь. Всегда считал что многие люди не достойны моего внимания, от этого казался заносчивым и слишком самовлюбленым. Считал, да и считаю почти всех отбросами, возомнившими себя куполом мира. Человек — царь природы. Что за бред, и кто его придумал. Даже усмехаюсь своим мыслям, но тут же мрачнею на глазах. — Ты играешь? — тихий, похожий на шепот голос спрашивает у меня и я, как будто прихожу в себя. Смотрю на гитару. Играю. А иначе зачем она мне?! — Ага. — Сыграешь? — Нет. Люстровская прикрывает глаза и затягивается, на время задерживая дыхание, и только потом из губ выходит дым. Ее руки мелко дрожат, но сигарету она держит уверенно. — Тогда я сыграю. — она поднимается, и у меня появляется возможность увидеть ее во всей своей «красе». И без того тонкие ноги обтягивают черные джинсы, свитер немного больше, чем я предполагал сначала, а волосы длиной по бедра. Стук каблуков почти не слышен, она не обращая на меня внимания забирает гитару, но я молчу. Мне интересно. Девушка не выглядит самовлюбленной, скорее просто уверена в себе и ей скучно. Так же как и мне, поэтому пусть сыграет. Надо себя хотя бы чем-то занять. — Заказы? — произносит она, поднимая свои глаза, встречаясь взглядом со мной. — Как хочешь. Ответа я не дожидаюсь, а только слышу как она начинает перебирать струны. Узнаю в этой мелодии «Norwegian wood» — The Beatles. Слова начинают срываться с губ довольно неуверенные, но только сначала. Дрожь в руках исчезает, а девушка прикрывает глаза. Голос слегка хриплый, прокуренный. Да и фальшивит она немного, но в общем — неплохо. Наслаждаюсь такой музыкой не больше двух минут, и гитара вместе с голосом затихает. — Неплохо. Ответа снова не дожидаюсь, а гитара по прежнему остается у Люстровской. Наверное, это ее фамилия. Девушка слегка раскачивается из стороны в сторону, потом замирает. — А ты куда едешь? — устало смотрю на нее, но отвечаю сразу. — В Питер. — Из Москвы, да? — она грустно улыбается. — Красивый город, полный конченных людей. — девушка говорит на полном серьёзе. — Я тоже в Питер. Знаешь.. — голос замолкает, и она убирает темные волосы назад, чтобы не мешались, но продолжать не спешит. Молчание затягивается, и становится понятно, что продолжения ждать на стоит. — Зачем едешь туда? — Лечиться, — девушка улыбается и смотрит в окно, где мимо проносился довольно скучный пейзаж. Ее это не заинтересовывает и она поворачивается обратно, — Правда не знаю, стоит ли вообще. 1.1 Конечно не сразу понятно, что именно девушка имеет в виду, но вскоре она решает просветить во всем своего нового знакомого и рассказ затягивается надолго. Тот, по началу, слушает со скучающим лицом. Какое ему дело до того, кто твориться в жизни у этой Люстровской? Однако, через сорок минут он проникается ее историей, которая заставляет немного задуматься. Анорексия. Она больна ей, хотя и можно было догадаться, стоило только взглянуть. Не заметит разве что слепой. Девушка даже признает, после долгой паузы, что ее все устраивает и она не намерена лечиться до конца. «Может быть полгода или год еще протяну» — как ни в чем не бывало, говорит она и продолжает. Сероглазая снова и снова кутается в свой свитер. А на вопрос, читающийся в глазах своего соседа, отвечает: «Мне всегда холодно», но эта реплика остается без ответа. 1.2 Ночь была полна разговорами, о которых, я сначала даже и подозревать не мог. Не все такое дерьмо в этом мире, и не все. Эта девушка, стоило только получше ее узнать, резко отличается от всех старых друзей и знакомых. Новые взгляды на мир, новые мысли — это притягивает и заставляет развивать разговор с особым интересом. На небе загораются звезды, но очень быстро пропадают, а на их месте остаются только пушистые облака, которые окрашиваются в розовый и золотой цвета благодаря восходящему солнцу. За окном все возвращается в свой обычный вид — яркий и притягивающий взгляд. Все сейчас кажется таким абсолютно бессмысленным и ненужным, кроме неба. Этого неба, которое разрывают на куски солнечные лучи и пронизывают насквозь ранее белые облака. Я начинаю засыпать, проваливаясь в сон. И даже этот старый протертый диванчик кажется мягкой кроватью, которая так и просится, чтобы на ней полежали хотя бы немного. Глаза размыкаются из-за хлопка дверцы купе. Я вздрагиваю и мигом сажусь. В дверях никого, как и на соседнем диванчике. Никаких признаков того, что совершенно недавно здесь ехала девушка по фамилии или прозвищу Люстровская, даже запаха ее духов не чувствуется. От нее пахло вишней. Этот запах я точно запомнил, но его здесь больше не было. Неужели уже приехали, раз девушки уже нет? Теряюсь, и теперь не знаю, стоит ли выходить, поэтому сначала осматриваюсь. Гитара лежит рядом в чехле, портфель так же стоит на полу нетронутым. Как будто вчера ничего не было. — Вы бредили ночью. — слышу я рядом грубый женский голос. Поворачиваю голову и передо мной стоит женщина в синей форме. Ничего не понимаю, но поднимаюсь и выхожу из купе. — Я здесь один все это время был? Женщина хмурится, а губы ее превращаются в одну тонкую линию. — Один. Я заходила несколько раз. Будьте уверены. — недовольно ворчит она, закрывает дверь купе и уходит. 1.3 Высокий и худощавый парень выходит из вагона на платформу и осматривается. Здесь ветрено, и ветер развивает выбеленные волосы. Он щурится, чтобы рассмотреть все окружающее. Ведь несмотря на ветер, здесь еще и солнце. Выглядит он уставшим. За спиной у него рюкзак и гитара. Его зовут Александр, и он ''идет за своей мечтой'' (как всегда говорил он сам, и многим эта фраза казалась очень забавной), но внезапно останавливается и достает из кармана баночку с какими-то таблетками, принимает две и идет дальше. — Чертовы галлюцинации. — шепчет он самому себе и начинает протискиваться сквозь толпу. А холодок по спине пробегает каждый раз, когда приходится прикасаться к кому-то из «мерзких тварей серой массы».