and bonfires lit up the shores
6 марта 2016 г. в 21:33
Примечания:
подбирая название к этой части - а с ними у меня всегда беда - я наткнулась на одну песенку, которая теперь прочно ассоциируется у меня с ней, хотя и не подходит полностью. работа с ней практически не связана. но все-таки - послушайте ее.
у меня от нее мурашки по коже.
Blue Foundation - Bonfires
Костры горят.
Дым соткал над поляной душную плотную пелену. Ниточки шума в ней кажутся почти узорчатыми, слишком яркими и выразительными. Плотно врезающимися в память.
Тень солнца на черном небе говорит о том, что до рассвета осталось всего ничего, тени под глазами Эрена – о том, что завтра в спарринге он пропустит больше ее ударов, чем обычно, тень напряжения между ней и Микасой – о том, что падать, наверное, больно, а расшибаться – и того хуже.
Энни легко прогоняет сонливость и с трудом – непрошеные мысли. Этот чертов костер, на самом деле, не греет нисколечко, но ее вечно мерзнущим плечам почему-то не холодно.
Мина прижимается к ее бедру теплым коленом – слегка, и все непонимание Энни, кажется, сфокусировалось в этой крохотной – размером с целый мир – точке соприкосновения. Фишка в том, что если отодвинуться, сразу становится холодно – Энни знает, Энни уже пробовала.
Энни не любит холод.
Лед в ее глазах когда-то был теплым озером.
Эрен смотрит на нее в упор – совсем не страшится, засранец, – Райнер смотрит на Эрена, а Конни – на Райнера, Армин – на Конни, а Саша – на картофелину в руках Армина. Почему-то эта цепочка взглядов-прикосновений совсем не кажется ей странной. Меньше всего вожделения, замечает она саркастически, во взгляде Эрена, а больше всего – во взгляде Конни.
Энни вообще не понимает взглядов.
Для нее нет полутонов, хотя она сама – пепел на границе между черным и белым.
Мина подхватывает нить разговора-игры, по правилам которой нужно рассказывать о себе, говорит о матери, живущей к югу от их казармы, о любимой песне и о друзьях. Говорит и почему-то улыбается Энни, улыбается открыто и широко, как умеет только она – трусиха с теплыми ладонями и слишком хрупкими для солдата плечами.
Эрен – первый в ее личной цепочке и последний в отрядной – говорит немного. Хотя казалось бы, подмечает Энни, должно быть наоборот. Слушают все, соглашаются немногие. Возмущение превращает лицо Жана в уродливую гримасу, а легкая глупая зависть прячется в уголках губ. Жан тоже хочет воочию увидеть своего врага, Жан хочет быть героем среди слабых, Жан слишком глуп.
Энни видела гигантов, и это не сделало ее героем.
Эрен, однако, видел, и может стать героем. Может быть, даже не мучеником. Костры горят в его взгляде, когда рассказывает о своей цели. Энни видит: трепещет сердце Микасы, краснеет Армин, переглядываются Райнер и Бертольд. Энни осознает: она сама едва не купилась.
Энни знает: завтра, опрокинув Эрена в пыль вверх тормашками, она протянет ему руку.
Космос взрывается в ней искрами.
Костры горят в ее груди слева, там, где у гиганта болеть не должно.
Дымом пахнет почти оглушительно.