Под конец сентября, после неожиданно-теплых и по-летнему ярких дней, погода вновь влилась в нужное, ежесезонное русло, и стремительно угасала, покрывалась мрачно-серыми тучами и укутывалась промозглыми ветрами.
Однако, сегодня холодность и сырость предзимних южных дней выражалась необычайно ярко. С самого утра накрапывал хоть и мелкий, но чрезмерно надоедливый дождь, который делал землю в этих краях настолько слизкой и вязкой, что лишь истинные храбрецы осмеливались выйти в такую погоду на улицу.
И именно в этот день статная дама и заботливая хозяйка, княгиня Вера Николаевна, вскочила с постели еще задолго до завтрака и, выполнив каждодневные процедуры, без которых не обходится ни одна уважающая себя женщина, уже несколько часов кряду сидела за большим и старинным, как и большинство вещей в этом доме, столом, и в который раз мяла в руках лист бумаги, совершенно не боясь испачкаться невысохшими чернилами. Нежные и тонкие пальцы княгини тянуще болели и даже несколько затекали, не привыкшие к столь усердному труду. Тяжелый, полный обречения вздох, присущий долговременному и безрезультатному труду, вырвался из груди Веры, и она на секунду прикрыла глаза, стараясь собрать мысли, в данный момент так похожие на тысячи хаотично летящих и неуловимых прозрачных капель за окном, в одно целое предложение, а затем еще одно, и еще, и еще…
Отчего-то именно сегодня Вера решила написать письмо Желткову, тому самому человеку, который наблюдал за ней, словно за самым важным и необыкновенным сокровищем всего мира, впрочем, быть может, она и была таковым, но лишь в мире этого незнакомца… Она вдруг поняла, что мужчина, который тенью следовал за ней семь лет, знал ее всю наизусть, был ей совершенно незнаком.
С первого этажа донесся нервный топот шагов – это Лука, повар, вернулся с еженедельного обходя местных охотских и рыболовных угодий, подыскивая новые продукты.
Муж Веры, добродушный и рассудительный князь Шеин, отбыл с их дачи еще вчера пополудни, проведать городской дом и наконец определиться с датой отъезда. Скорей, это и являлось одной из причин, по которым Вера сидела на уже ставшем неудобным стуле и крутила в пальцах светлых бумажный комок с чернильными пятнами и небольшими дырами, появившимися на нем от слишком сильного нажатия.
Когда княгиня Вера поутру села писать письмо, она ощутила невидимое присутствие рядом с собой, на ее светлых и изящных руках пробежала россыпь «гусиной» кожи. Она ощущала подобное и раньше, например, на приеме у леди Вишницкой, если ей не изменяет память. Однако тогда было лишь слабое, почти неразличимое ощущение, а сейчас это было куда ярче и реальнее, точно кто-то стоял в двух шагах от нее и наблюдал.
Наконец, набрав в еще пышную и молодую грудь воздуха, Вера положила перед собой новый, не истерзанный ее сомнениями и уверениями лист и начала писать:
« Уважаемый Г. С. Ж. (надеюсь Вы не будете против именно этого обращения, поскольку, я помню, Вы не желали представляться своим настоящим именем, да и, что греха таить, я запомню Вас именно как «Г. С. Ж.»), я пишу Вам это письмо в надежде на то, что так мои слова усилятся и, где бы Вы не были, Вы их услышите.
Признаться честно, я каждый раз несколько удивлялась, получая Ваше письмо на Пасху, Новый Год или же Именины. Во мне теплилась надежда на то, что Вы давно меня позабыли и живете своей жизнью, но строчки, написанные уже запомнившимся, великолепно-каллиграфическим почерком, в миг опровергали эту надежду. И одновременно возрождали какое-то непонятное злорадство внутри, насмешку. Я искренне не могу понять, за что Вы могли меня так («несколько слов перечеркнуто») полюбить…
Это даже забавно – я Вас признала и пишу лишь после Вашей смерти. Что ж, должно быть, теперь Вы словно один из гениальных музыкантов или художников, которые при жизни не познали прославления…
Знаете, каждая настоящая женщина или девушка мечтает об истинной любви. О счастье быть с любимым человеком и быть готовой пойти ради него на все, сделать что угодно, улыбаясь… И совсем недавно я поняла, что такая любовь прошла мимо меня, что я ее так беспечно упустила.
Но, дорогой Г. С. Ж., Вы писали в последнем своем письме, что Вы уезжаете, так услышьте меня, мои следующие слова. Вы часто, в конце своих посланий, оставляли фразу:
«Ваш до смерти и после покорный слуга».
Так вот, я говорю Вам, чтобы Вы услышали и приняли это:
Я Вас отпускаю.
Со всей искренностью,
Княгиня Вера Николаевна.»
Наконец поднявшись из-за стола, Вера легкой поступью, с трепещущим сердцем, спустилась на кухню и взяла там первую же попавшуюся железную миску. На ходу она упросила Женни, пианистку и дорогую подругу Веры, радостно согласившуюся погостить у Шеиных еще денек-другой, сыграть «ту самую» мелодию еще разок, после чего вернулась в комнату и, наклонив письмо над миской, подожгла его.
Через несколько минут Вера уже стояла у обрыва и смотрела на мрачное, но невероятно спокойное море. Дождь закончился и над водой образовался клубистый, даже несколько мистический туман. В воздухе витал аромат омывшейся земли и сонного моря. Вера наклонила миску и пару раз на нее подула, чтобы слетел весь пепел. Серые крупицы охотливо подхватил легкий ветер и, под звуки фортепиано, что доносились из дома, унес куда-то к туману.
Неподалеку послышались знакомые звуки автомобиля. Это возвращался хозяин дома – Василий Шеин, – из своей недолговременной поездки.
Княгиня Вера последний раз окинула взглядом молчаливую синь и, отвернувшись, пошла встречать мужа.
Мелодия затихла.
