Часть 1
9 марта 2016 г. в 00:44
Без Седого Дом осиротел. Ни Череп, ни Мавр, ни их люди ещё не понимали этого, только Ведьма. Из Дома вместе с Седым будто ушёл весь здравый смысл. Ушёл и забыл снять крышку с кипящего котла.
Самым забавным она считала то, что Седой не был ей близким другом. Он просто был, присутствовал в жизни каждого воспитанника эдаким мрачным мудрым шаманом. Никто не просил у него советов, но все знали, что он может дать совет и не один.
Седого Ведьма не осуждала. Что-то происходило в Доме, утопавшем в весеннем сладком дурмане. Пахли цветы, пахли краской стены, пахли старые парты, солнце палило не по-весеннему жарко, а ветер не приносил облегчения. Слишком много приторности было в душном воздухе, слишком много угрозы.
Седой испугался, но никто не мог его за это винить. Боялись все. А человек, который знал на всё ответы, впервые не мог ничего объяснить. А даже если бы и мог, то ни Череп, ни Мавр, надышавшиеся весеннего дурмана, не стали бы слушать.
Приближалась Наружность, и этим всё было сказано.
Ведьме начали сниться необычные сны. В них она варила зелье в огромном котле, танцевала голой под полной луной и пела старые шаманские песни. Зельем Ведьма опаивала своих гостей: и старую обезьяну с амулетом в виде человеческого черепа на шее, и черно-синего разрисованного человека с удавкой, и многих других.
Зелье было ядовитым.
— Вы не должны пить его, — говорила она каждому.
— Тогда зачем ты его варила? — спрашивали они. — Зачем нам даёшь?
Ответа Ведьма не знала, но надеялась, что гости поверят на слово. Они не верили и выпивали варево. Одна лишь обезьяна не задавала никаких вопросов, с самоубийственной верой принимая из рук Ведьмы деревянный кубок.
По утру девушка просыпалась грустная и разбитая. Ей не хватало незримого присутствия Седого, наверняка сумевшего бы растолковать эти безысходные сны.
Первый звоночек прозвонил, когда один приближенных Мавра начал её обихаживать. Ведьма врала, что её сердце свободно — а что ещё ей оставалось говорить? Подарки поклонника она отвергала, что порождало слухи и сплетни самого различного толка. Что Ведьма сохнет по кому-то недоступному, и сватали её и за Мавра, и за парней, которые не были свободны, и за каких-то девиц, и, наконец, за людей Черепа. В этом бушующем котле никто не хотел слышать страстных объяснений Ведьмы, говорившей, что накануне выпуска не должно быть никаких романов, что Наружность всё равно их разрушит.
— Мы должны быть счастливы, — жался к ней пылкий воздыхатель в столовой.
Череп смотрел с другого стороны зала и запоминал.
Полная луна была в каждом сне Ведьмы, и она поняла: что-то произойдёт в полнолунную ночь. Заканчивался май, и жара всё более раскаляла Дом, пахнувший страхами и безумием.
В каком-то из снов она сорвалась.
— Ты не должен пить это!
С этими словами Ведьма вылила зелье в ярко-зеленую траву. Облитое место вмиг пожелтело. Старая обезьяна усмехнулась по-человечьи.
— Ты не можешь не варить это зелье, а я не могу его не пить.
— Это другие не могут, а ты можешь всё.
В обезьяне и в самом деле будто сидела скрытая сила — взгляд был ясен, в движениях сквозило спокойствие, с которым зверь принимал предначертанное. Другие гости были совсем иными — они приходили за дурманом, за лекарством от страха или просто следовали примеру остальных. Но только не этот.
— Я прошу тебя, умоляю, уходи, — Ведьма бросила кубок и вцепилась в мохнатую лапу.
— Я не могу. Я должен быть со своими, что бы не случилось. Ты тоже можешь уйти, но ты не уйдёшь по той же причине.
— Нет, не по той же, — отозвалась Ведьма, отступая. — Совсем не по той.
Она поняла, что его было бесполезно уговаривать. В нем было слишком много долга — больше чем любви. Зверь с кулоном на шее поднял кубок и зачерпнул зелье из котла. Ведьма осела на траву и горько заплакала, уткнувшись в колени.
Она проснулась с мыслью, что любовь — зла и несправедлива. Из двоих всегда кто-то любит больше, чем другой.
А может, таков удел всех женщин, любящих вожаков.
Они лежали на пыльном, нагретом за день чердаке. В грязное окно обречённо палило солнце, было так душно, что влажные от пота тела почти не высыхали.
— Мне бы не хотелось, чтобы это всё заканчивалось, — мечтательно сказал Череп. — Я бы охотно прожил в этом месте ещё несколько жизней.
— И тебе неинтересно, что будет дальше, после выпуска? — спросила Ведьма, устраиваясь на его локте.
— Наверное, интересно. Но я не хочу расставаться со всем этим. Я мало надышался Домом, слишком быстро всё пролетело. В Наружности нет такого счастья, понимаешь?
— А может, и есть. Ты просто боишься, потому что боятся твои люди.
— А разве ты — нет?
— Боюсь, но по другой причине.
Череп вздохнул и со скрипом почесал щетину.
— В такие моменты у меня чувство, что выпуск никогда не настанет.
Ведьма криво улыбнулась. Череп ничего ещё не знал.
— …Потому что мы все растягиваем это мгновение. Струна тянется, и знание, что ей есть куда тянуться, доставляет наслаждение. Я, наверное, мазохист, — Череп рассмеялся. — Для некоторых это худшие дни в Доме.
— Для Мавра определённо. Он стал очень нервный.
— Это потому, что у него полно любовниц, и ни одна из них его не любит.
— Ты ведь знаешь, что я для него как сестра?
— Ему придётся поступиться тобой.
Ведьма не стала развивать тему. Она чмокнула Черепа в небритую щеку и принялась одеваться. На влажное тело одежда натягивалась с трудом.
— Сегодня полнолуние, — предупредила она его на выходе, зная, что Череп всё равно ничего поймёт.
Жаркое солнце садилось. Вечерело.
Теперь Ведьма, наконец, поняла, какую роль должна сыграть в этой постановке. Она — всего лишь старый добрый повод, а у таких ролей, к сожалению, не бывает собственных реплик. Не Ведьма писала эту пьесу, и не ей распоряжаться судьбами, и потому её слова никогда не достигали адресата.
Красивая девушка как повод для бойни; это был сюжет, увековеченный историей.
По пути к Мавру она встретила своего крестника. Мальчишка бежал, размахивая граблями, и что-то весело кричал. Ведьма хотела его остановить, зажать в объятиях, предупредить, оградить от беды… Но Кузнечик кинул на неё красноречивый взгляд а-ля «один момент, сейчас вернусь» и промчался мимо.
Но у Ведьмы не было ни одного лишнего момента, ведь ее решимость могла дать трещину в любую секунду. Тогда ее место займёт другой человек, будет другой повод, а Ведьма не могла такому позволить случится.
И она поспешила к своему вожаку, чтоб развеять все досужие сплетни, отвергнуть все нелепые домыслы в отношении нее. Мавр определённо что-то начал подозревать, и пришла пора положить этому конец. Лопнуть проклятую струну. Позволить свершиться тому, что должно.
По лицу Мавра ничего нельзя понять. Он выглядит холодным и царственным с высоты своего положения. В её глазах он был лучшим вожаком, нежели Череп, хотя несравненно более худшим человеком. Ведьма ему верила всем сердцем.
— Подойди, — велел ей Мавр.
Он никогда не прощал предательства, и теперь Ведьма надеялась на это. Ей не хотелось видеть предстоящей войны, выбирать сторону, а пуще всего — наблюдать неотвратимую, как и у остальных, гибель Черепа.
Ведьма подошла к Мавру, присела рядом с коляской. От вожака привычно пахло пряностями.
Этот запах был с нею, когда нож вспорол ей горло. Запах вожака и зажатый в ладони амулет, тайком украденный у любимого.
Он всё равно ему больше не пригодится. Сегодня было полнолуние, которого Череп не захотел избежать, и всё было уже кончено, хотя главное действие только начиналось.