Маленькая я

Весной Зоро навестила дочь – Ориоле минуло четырнадцать, хотелось выучить пару новых техник и показать свои – признаться, что она скучает, дочь пока не могла – подросток… Робин писала в коротком письме, как с Ориолой порой бывает сложно – дочь хмурится и смеется одновременно, иногда злится, а чаще молчит. Первые тайны, первая влюбленность – но Луффи-старший всегда уверяет, что это не он обещал Ориоле вечные и приключения, и любовь. Зоро смеялся, поглаживая взъерошенные волосы – Робин пыталась плести косы и вить локоны, но у Ориолы короткая стрижка и отцовский сердитый взгляд. Доченька… - Это пройдет, - ночью тихо говорит бесплодная Ташиги. – Она вырастет. Все пройдет. А Луффи не возьмет с собой?.. Она мечтает подержать на руках младшего – Луффи – но Робин, которая спокойно отпускает свою бедовую и горячую дочь к отцу, никогда не разрешает сыну ездить туда вместе с ней. Луффи исполнилось семь, ласковый темноволосый мальчик до безумия похож на мать – но черты Зоро проскальзывают в его личике, и Ташиги, которая потеряла всех своих четверых детей, иногда кажется, что он мог быть и ее сыном. Она никогда не ревновала Зоро к прошлому, никогда не пыталась стать частью этого прошлого – но в последние месяцы, после того, как двадцать две недели беременности снова прервались, нет-нет – и спросит Зоро, не мог бы он попросить у Робин разрешения видеть сына чаще, тут, в их доме, в их семье?.. С Ориолой ее мнимое материнство терпит крах – на ее милые слова дочь Зоро отвечает холодом, на ласку – презрением. В отличие от младшего брата, Ориола прекрасно знает, кто разрушил ее маленький мир, и в отличие от матери, Ориола не страдает патологической вежливостью. Она наказала Ташиги больше чем мугивары или целый мир – и Ташиги знает, помнит об этом, потому и не позволяет себе запретить ей приезжать – и всякий раз, выражаясь фигурально, умирает после ее приезда. Она потеряла первого ребенка сразу после того, как они вернулись с Санни. Второго потеряла на самом Санни. О третьем узнала после того, как снова оказалась на больничной койке. Четвертый – да к черту… И слушая привычные слова докторов о том, что она еще молода, о резус-конфликте, о факторах и своей собственной матке, слышала другую истину. Она вошла в чужой дом и стала там хозяйкой. Дом ее принял. А вот она сама себя – нет. - Как мама? – иногда спрашивала она, в отчаянье пытаясь скрыть свою боль, Ориола смотрела сквозь сдвинутые брови, коротко кивала. - Лучше всех, - говорила гордая дочь Зоро. – Лучше чем папа точно. Зоро слушал ее, обнимал, радовался – и только однажды замер и остановился навсегда, заставляя свое сердце замереть. В тот своей приезд – короткой цветущей весной – Ориола на привычный вопрос мачехи улыбнулась смущенно и нежно, ответив. - Лучше всех, - по обыкновению сказала она. – К ней приехал Ло. Он нашел какой-то понеглиф и хочет, чтобы мама его прочла. *** Ло встретил свои сорок быстро и коротко – радовался заранее – теперь можно все и ничего. Частная практика осточертела быстро, а команда сама нашла его. Теперь можно путешествовать и искать, искать и путешествовать. Он наткнулся на потерянный остров случайно – но в случае жил бог – а случайностей на свете нет и не бывает. Он давно думал о том, чтобы навестить Нико-я, но чудная алхимия прошла, когда он увидел ее с детьми – а потом думал о том, чтобы навестить беглеца Ророноа – но в этом не было никакого смысла. Найденный понеглиф был старым и неинтересным – Ло, в лучшем случае, пустился бы в дальние странствия или просто бы напился с командой. Но здесь все включалось в другую игру – и он решил по-своему. Оставив команду любоваться островком – и все-таки напиваться, он достал библиокарту мугивары. И нашел Робин. - Выглядишь лучше, чем должна, - отметил он. Ориола – среднего роста, худенькая, злая – встрепенулась, чтобы порезать его на кусочки, Робин рассмеялась. Она была удивительно хороша до сих пор – темные узкие брюки, белая майка, светлый кардиган. Сын цеплялся за ее руку, красивый темноволосый мальчик. Он вежливо поздоровался с Ло – Ориола все еще хотела его порезать. - Красивые у тебя дети, - сказал он вечером. На Санни снова закатили пирушку. – Эта тоже твоя? – спросил он. Четырехлетняя рыжая девочка сидела на коленях Робин, с серьезным взглядом сунув пальчик в рот. Ее звали Робин. Ее мать и отец были в отъезде, так она поведала незнакомому дяде. На самом деле, ее родители были в Вотер 7 сейчас – навещали родных – Ло встречал их во время путешествия – Нами требовала у старика Айсберга свою долю в качестве приданого для дочери – Айсберг соглашался и отдавал сразу все, у Френки обострилась язва. Они были счастливы. - Тоже моя, - похвалилась Робин. – Я мать. Все дети мира – мои. - Оно и видно, - улыбнулся Ло. – И тот большой придурок – точно твой. Луффи и Чоппер танцевали у костра, Брук играл на скрипке. Ориола влюбленно смотрела на своего капитана, не забывая дернуть брата за руку – тот снова читает у огня, посадит зрение, книжный червь. Усопп и Санджи разливали пунш. Не хватало только одного, если не считать сумасшедших вечных молодожен. Только одного. - Он вернется, - сказал Ло. – Я точно знаю. - Он возвращается уже шестой год, - сказала Робин. – И никак не вернется. Если ему хорошо там, я не против. Я старею… - усмехнулась она. – Меня держат только мои дети. Но нас с Зоро есть кому заменить. А тебя некем… - Бывает… - Ло пожал плечами. – Мне все равно. Ночью он сам пришел к Робин – она не возражала. Снял с себя куртку и сел рядом. Никакой похоти он не испытывал. Только нежность и трепет. Он снова поцеловал ее в нежные ее пальцы. И снова остался у ее ног. - Я тебя любил тогда, - честно признался он. – Прости, что не боролся. Сейчас ты была бы счастлива. - Ты не можешь знать, что было бы с нами, - мудро сказала Робин. – У меня есть мои дети. И моя любовь. Разве может кто-то назвать меня пройденным этапом? Прочитанной книгой? Увядшим цветком? Они рассмеялись. Робин оглядела каюту – тут была их с Зоро супружеская спальня. Тут была детская – когда она в порыве депрессии на время переехала к Луффи и другим. Чтобы не умереть. А теперь Ориола спит в бывшей спальне Нами. А Луффи-младший со своими старшими братьями. Теперь тут все в фиолетово-белых тонах. Изящно и скромно. И одиноко. - Спи здесь, - сказала Робин. – Я знаю, наше время прошло Ло. Я верна Зоро. Ты верен себе. Но тебе нужно что-то, что поведет тебя за собой. Смысл. Рафтель. Улыбка неумытой пиратки. Что-нибудь… Она сняла с себя одежду, надела ночную рубашку, не стесняясь своей наготы. Ло разделся и лег рядом. Холодную весеннюю ночь они провели вместе – Ло спал, прижавшись к Робин лбом. Снились ему цветущие вишни, нежный шепот ветра над садом, холодные струи ручья, крыши Белого Города. И мама. *** В конце весны Ташиги простыла – и ее простуда превратилась в бронхит, осложнившийся пневмонией. Она угасала на руках Зоро за две недели – и болезнь не пощадила ни ее красоту, ни смелость, ни даже любовь. Она не узнавала того, кого любила. Не помнила свои беременности. Не чувствовала запахи и вкусы. А еще она снова была беременна. В пятый раз. Одинокий и несчастный – и не могла даже оценить усилия своего слабого женского естества. - Смокер-сан, - отчаянно повторяла она в горячечном бреду. – Смокер-сан! Зоро плакал, слушая, как умирает его жена – и сердце его сжималось от боли. Он украл у Ташиги эти шесть лет короткого счастья, не подарив ей взамен даже ребенка – а его собственные дети не воспитывались им, никогда и теперь уже точно. - Спасибо, любовь моя, - шептала его жена, когда приходила в себя. – Когда я поправлюсь, я за все тебе отплачу… Она знала, что уже не поправится, но верила в это отчаянно и четко. Не имела она, укравшая счастье у Робин, права просто взять и умереть, не сделав этого мужчину, за которого Робин, не сомневаясь, пожертвовала бы жизнью, счастливым… Не имела права. Право судить ее было у Робин, Луффи и Ориолы. Та примчалась в их дом снова, узнав о болезни мачехи – отодвинула отца – и тут же вздрогнула. - Это не обычная простуда, папа, - сказала Ориола. – Я сказала об этом Чопперу. И Ло. Ориола посторонилась – Ло вошел в комнату, наполняя ее собой и уверенностью. - Нагрей воды, - сказал он Зоро. – Открой окна. Ей нужен свежий воздух. Вынеси всю мебель из комнаты. - Ты слышал его, Зоро, - Робин вошла вслед за Ло, улыбнулась ободряюще – погладила сердцем. – Забери Ориолу. Побудь немного на улице. Мы о ней позаботимся. - Я не выйду, - упрямо заявили Зоро и его дочь. - Вы оба сейчас не поможете ей, - твердо сказала Робин. – На тебе, Зоро, ее микробы. Ты разносишь их по комнате. А ты, Ориола, еще ребенок. Научишься трехмечевому стилю – я послушаю тебя. А пока ты будешь слушать меня. Ясно? Зоро послушно встал – Ориола пошла за ним. На улице на крошечной лавочке, которую Ташиги выкрасила в голубой – вдруг Луффи-младший приедет – сидел тот самый Луффи-младший. Он читал книгу – и увидев отца – радостно бросился с книгой к нему. - Я умею читать понеглифы, - похвастался он. – Мама научила меня! Я сдал экзамен – и теперь я археолог Охары! - Ты наш сын, - сказал Зоро, и горячие слезы побежали по его лицу. – Наш сын. Я горжусь тобой. Ориола смотрела на них, шмыгая носом – но вовремя спохватилась и сделала серьезный вид. Она по-прежнему была подростком. *** Зоро окончательно вернулся на Санни через месяц после похорон Ташиги. Ее пневмония перешла в менингит – и Ло был вынужден помочь ей уйти. Ташиги ушла не в бреду, не мучаясь от боли – она просто уснула и не проснулась. На ее могиле Зоро оставил ту крошечную скамеечку. Его сын, его Луффи, обещал иногда навещать это место тоже. - Мы тебя ждали, - сказала Нами. Она бранилась и накрывала на стол одновременно – красивая и крикливая, как всегда. Френки привычно пил свои таблетки – язва, радикулит, он уже не молод. Их рыжая дочка играла в металлического робота, серьезная и забавная. Зоро засмеялся, когда заметил, как загорелись ее маленькие глазки, едва он показал ей блестящие монетки. Вылитая мать. - Хорошо, что вернулся, - сказала Ориола. Она недавно призналась отцу, что впервые влюбилась. Но не в Луффи – Луффи – ее капитан, а второй – ее брат, маленький и глупый. Ориола отдала свое сердце сегуну страны Вано – и это заранее будоражило ее разум, как мечницы и девушки. Момоноске красивый, статный, гордый – и, говорят, когда-то дрался на дуэли за сердце ее матери. - Любил мать, полюбит и дочь, - мудро говорила его взрослая не по годам девочка. – Так, папа? - Если не полюбит, я с ним разберусь, - обещал суровый отец. Ориола смеялась – и ее смех снова напоминал колокольчики. После смерти Ташиги Ориола смеялась в два раза реже – и тем ценнее был он, ее смех. - Если не полюбит, с ним разберусь я, - сказал Ло. Он теперь жил тут на Санни, и в шутку называл себя будущим мужем ее матери – Ориола начинала ревновать и злиться, как обычный ребенок. - Разберетесь, - повторила за ними Робин. Она сидела в углу и смотрела на бывшую колыбель Ориолы, в которой после нее спали маленький Луффи и маленькая Робин – нагнувшись, нежными ладонями Робин приподнимала тюлевый полог, улыбалась, знакомилась. Маленькая дочь Ташиги спала там, окутанная трубками и проводами, крохотная, слабая, едва живая – но отважная и искренняя, как ее мама. Зоро разрешил Ло забрать ее на время похорон. Ло нагло и по-пиратски присвоил девочку себе. Теперь они оба принесли колыбель на Санни – и ждали решения Робин. Как отцы. И как мужчины. - Маленькая моя, - тихо сказала Робин. Она приняла свое решение еще в тот день, когда открыла дверь дома Зоро и Ташиги. Когда простила их. По-настоящему. Взрослая Ориола и подрастающая младшая Робин одновременно подняли растрепанные головки, глядя на мать. Младенец Ташиги осторожно разжал длинные материнские пальчики и улыбнулся во сне.