A - is for absence

Солнце уже много лет не проникало сюда, сквозь толщу земли, преодолевая многовековые породы и грунт, сквозь миллионы лет заточения под поверхностью и вот уже шестнадцать лет одиночества. Лишь капли воды одиноко стучали по каменному полу и ручейками стекали из небольших лужиц вниз, сливаясь в единый, пусть и совсем слабый поток, который вскоре исчезал в глубине темноты. Тихо шуршали мелкие грызуны за стенами пещеры, где-то иногда завывал ветер, но ни звука более. 16 лет проходили с каждым годом все медленнее и медленнее. С тех самых пор, как он родился, он был словно обречен быть одиноким. Рождение принесло ему немало бед. Он был одним из них — монстром, запертым под землей, но лишь витые рога и острые когти отличали его от обычного человека. Из-за этого детство его проходило как нельзя хуже, ведь кем он был среди всех этих непонятных ему существ? Он рос. И все больше он отдалялся от сверстников, а в конце концов отвернулся и от родителей. Его друзьями стали стены пещеры, тихий стук капель о пол, редкое завывание одинокого ветра и шорохи грызунов за стенами. Но однажды, вернувшись в пещеру, он обнаружил у самого ее входа высокий цветок. Он подошел к нему, не решаясь коснуться. Цветок едва заметно колыхнулся, и из него полились голоса. Голоса, рассказывающие о далеком мире, над толщей земли и слоями многовековых пород и грунта, над миллионами лет заточения, там, на поверхности, где сияло солнце, где мир был наполнен жизнью и звуком. И он садился и слушал. И каждый день цветок ведал ему о новых и новых вещах, о которых он даже подумать раньше не мог. Слышал ли он когда-нибудь пение птиц? Слышал ли человеческий смех вдалеке? И с каждым днем он становился все менее одиноким рядом с этим цветком, пока однажды солнце не погасло, а птицы не прекратили петь. И свечение цветка померкло, выкинув его обратно в бескрайнее одиночество. И с тех пор пещера стала его тюрьмой. Он приходил каждый день и поднимал голову, воображая солнце и небо. Закрывал глаза и тихо насвистывал, пытаясь подражать пению птиц. Но на душе было пусто и холодно. Не щебетали больше птицы над ухом, а лишь капли воды одиноко стучали по каменному полу, и журчали водопады где-то там, совсем далеко, и одиноко завывал ветер… И однажды он не пришел. 16 лет одиночества кончились для него в тот день. Больше незачем было мечтать о том, чего он никогда не увидит, незачем было надеяться быть частью скрытого от него мира, обвинять судьбу и тех существ, что обрекли всех их на жизнь в подземельях. Он стал жить жизнью монстра среди чудовищ. Обманывая, предавая, подставляя и пренебрегая. Он не делал никому ничего хорошего, лишь сильнее вгонял себя в отчаяние, глубоко скрытое в недрах его слабой души. Так он чувствовал себя чуть менее одиноким. Пока вся горечь однажды не вылилась наружу. И с того момента он был заточен в пещере среди водопадов, как и десятки других таких же слабых душой монстров, что не ведали добра. И в своей пещере он провел еще три года, пока однажды… — Привет. — Раздался голос за его спиной. Он вздрогнул и обернулся, уставившись на источник звука — светящийся цветок, слабо качающийся под дуновениями ветра. — Привет. — Повторил цветок. — Ты всегда такой молчаливый? — Голос замолк на несколько секунд. — Меня зовут Тоору. Давай дружить? — Давай… — Еле слышно прошептал он в ответ, подойдя к цветку и касаясь голубых лепестков. — Так как тебя зовут? — Вновь спросил Тоору. — Хаджиме, — ответил он и сел рядом. — Ты с поверхности, да? — Да! — Воскликнул Тоору, в его детском голосе слышался чистый восторг и непонятная Тоору радость. — А ты откуда? — Из-под земли, — улыбнулся он, покачав головой. — Ого… Никогда о таком не слышал. Расскажи, как там живется? — В голосе мальчика Хаджиме слышал улыбку, и сам улыбнулся, впервые за долгое время услышав любимые звуки природы того мира. — Здесь темно и холодно. — Начал он. — У вас есть солнце и луна, а нас греет лишь огонь и собственная кровь. Мы существуем в темноте, разгоняя ее факелами, лишь бы не сходить с ума. Ты, наверно, подумаешь, что страшно жить в таком месте, а мы привыкли. Мы не слышим птиц и не смотрим на облака, но у нас есть прекрасные места, правда, испорченные жизнью. Тоору молчал какое-то время. За его спиной он снова слышал щебет птиц, вскоре подул ветер, всколыхав листья на деревьях, и он крепко зажмурился, чувствуя себя там, над толщей земли… — Мне кажется, у вас довольно красиво, — задумчиво выдал его собеседник. — А сколько тебе лет? — Двадцать, — ответил он. — Мне двадцать лет, и я мечтаю увидеть солнце, луну и звезды. Мечтаю смотреть на облака и слушать, как ветер шелестит в кронах деревьев. Глупо, да? — А мне семь. — Ответил Тоору. — Получается, я младше тебя… — Ничего… Просто говори со мной, ладно? Тихо капала вода на каменный пол пещеры, унося ручейками его слезы. Он был счастлив слышать детский голос человека с земли, слышать, как светит солнце там, наверху, как согревает птиц и детей, деревья с их шумными кронами и траву, застилавшую все, что только охватывал взгляд. Он был счастлив быть сознанием там, и в груди трепетало сердце, пока его душа сидела там, далеко, рядом с Тоору. — Смотри, какую бабочку я поймал сегодня. — Мальчик зашуршал чем-то, а потом рассмеялся. — Она думала спрятаться от меня на дереве, а я достал ее! Я хорошо забираюсь на деревья! — Какой ты молодец… — Ой, — осекся Тоору на середине рассказа. — Меня мама зовет, пора уже идти ужинать. Но я завтра приду! Обещаю! Здесь встретимся, хорошо? Я буду ждать. Или ты меня жди, ну, в общем, завтра здесь. Пока! — Он прошелестел чем-то, а затем пещеру наполнил белый шум, исходящий из цветка. Он улыбнулся, погладив тонкий стебель, а затем переломил его и стал с остервенением рвать на части, захлебываясь слезами и содрогаясь от отчаяния. Он так хотел увидеть его мир, светлый и необъятный, полный разнообразия, поглощенный теплом и добротой. Он чувствовал, будто судьба издевается над ним, и этот мальчик был с ней заодно. Как он ненавидел в этот момент Тоору… Как завидовал его счастью. Он бы с радостью полез ловить бабочек на деревьях, бегал бы под солнцем, смеялся, падая, поднимался бы и бежал к реке, бросаясь в ледяную, едва ли согретую жарким днем воду. Он бы собирал ягоды в кустах и совал их за щеки, пока сок не потечет по губам. Он бы остался ночью спать на траве, смотря на звезды и обрамленные лунным сиянием облака. И он бы уснул под ласковым летним ветром. Он проснулся от детского крика. Тотчас же поднялся и подошел к новому цветку, касаясь его листьев и стебля. — Ты здесь! — Радостно воскликнул Тоору. — Я знал, что ты придешь. — С гордостью заявил он, заставив Хаджиме усмехнуться. — Мама сказала, что у вас очень мило, когда я рассказывал, откуда ты. Может, мы приедем как-нибудь к вам? — Не стоит. — Ответил он. — Сюда слишком далеко добираться. — Да… Ты прав. — Немного опечаленно ответил мальчик. — Расскажи еще об этом месте. Пожаааааалуйста. — Хорошо, но взамен ты расскажешь мне о своем. Уговор? — Согласен! — Тоору хлопнул в ладоши и засмеялся. — Я живу среди водопадов. Здесь очень неровная местность, много скал, а еще подводные реки все пересекаются в этом месте, вот и получается, что вода просто повсюду. Вообще, здесь обычно довольно темно, но мы освещаем местность такими цветами. Ты наверно не замечаешь их сияние под солнечным светом, а в нашем мраке они могут и ослепить. — Хаджиме замялся, не зная, что еще рассказать мальчику. Он никогда не считал себя хорошим рассказчиком, ведь особой практики у него не было никогда. И сейчас он чувствовал смущение. Тоору молчал, и он посчитал, что тот ждет продолжения. Немного поразмыслив, он продолжил: — Наш мир полон таких мест, о которых ты и представить себе не мог. Ты когда-нибудь думал о том, кто может жить среди вулканов? А мне и думать не надо, я там был и видел всех этих существ. А кто живет в вечном морозе и холоде, среди сугробов и метелей? И там я тоже был. Тебе бы понравились местные обитатели, они такие пушистые, но, правда, гордые до ужаса. — Он тихо рассмеялся, и Тоору рассмеялся в ответ. Так они и разговаривали днями напролет. День за днем Хаджиме срывал цветы, едва ли в них замолкал голос Тоору, а на утро обнаруживал новые, и они снова рассказывали друг другу о своих мирах, смеясь и представляя себя там, где никогда не были. Душа Хаджиме крепла с каждым днем, он чувствовал, как мальчик с поверхности меняет его сущность, делает его менее одиноким. И день изо дня он мечтал поговорить с ним о чем-то новом. Он все чаще выходил из пещеры, слоняясь по водопадам, ища что-нибудь, о чем он расскажет Тоору завтра, а затем засыпал с улыбкой на губах. И кто-нибудь мог бы подумать, что их общение оборвалось так же внезапно, как он потерял свою связь с внешним миром несколько лет назад, но нет. Изо дня в день цветы продолжали расти, принося ему детские забавы. И однажды у него не осталось нужды оставаться в заточении, но он не ушел, потому что обещал Тоору быть в следующий раз здесь. — Знаешь, а сегодня год прошел с нашего первого разговора, — улыбнулся Хаджиме. — Ого… Столько времени прошло уже? — Тоору заметно удивился. Его голос заметно изменился, но почему-то Хаджиме не хотел думать об этом. — Мне было семь, когда мы только познакомились, а уже семнадцать. Быстро время течет. Хаджиме вздрогнул, уставившись на цветок. Неужели дети с поверхности растут быстрее? Неужели один год здесь равен десяти годам там? Не может быть… Как он мог не замечать этого столько времени? Как он мог не обратить внимание на то, как изменился голос, который он успел так сильно полюбить? Он судорожно сглотнул. — Знаешь… — Голос Тоору стал заметно печальнее. — Нам с семьей придется покинуть это место. Здесь больше не растет урожай, наступил голод. Всем так плохо живется, а еще отец говорит, что мне пора жениться, а то я уже ну слишком с этим затянул. Хаджиме побледнел и невидящим взглядом уставился на стену пещеры напротив. Неужели это конец? Они больше никогда не поговорят, никогда он больше не услышит любимый голос Тоору вперемешку со всеми этими звуками природы. Нет… Он слишком не хотел этого, слишком боялся. — А ты не можешь остаться? — Прошептал он, стараясь подавить рвущийся наружу крик отчаяния. — Неа, — Тоору явно и сам был опечален этим не меньше Хаджиме. — Но, возможно, я вернусь потом. Ты ведь тоже здесь не останешься… Возможно мы встретимся потом еще, и я расскажу тебе о своей новой жизни. А ты расскажешь о своей, — он усмехнулся с тщательно скрываемой горечью, а затем вздохнул. — Я был рад подружиться с тобой. — А я был счастлив проводить время с тобой… — Хаджиме погладил лепестки цветка, словно хотел передать эти прикосновения Тоору. — Сегодня так ясно. — Произнес парень после нескольких мгновений молчания. — Жаль, ты не можешь увидеть. Хотел бы я отдать тебе свои глаза на какое-то время. Хаджиме промолчал, не зная, что имел в виду Тоору в тот момент. И случайно его слух уловил тихий шепот в ответ. — Это ничего, что я слепой. Меня хотя бы не убили при рождении… — Прошептал кто-то по ту сторону. — Да, ты прав. — Ответил Тоору и снова вздохнул. Где-то вдалеке послышался женский голос, окликнувший Тоору. — Мне пора. Мама зовет, значит, вещи уже собрали. Я буду скучать. — Он едва слышно всхлипнул, ударив Хаджиме в самое сердце. Белый шум наполнил пещеру, эхом отражаясь от стен. И его сердце не выдержало. Он поник всем своим существом, с остервенением сжав стебель цветка. Спустя мгновение, он вырвал его с корнем и бросил к остальным. Отчаянный крик наполнил своды пещеры. Соленые капли падали на его руки, кожу которых он разрывал собственными когтями, пытаясь побороть объявшую его слабость. Прошло время, и барьер, отделяющий два мира, вновь был открыт. Выйдя из пещеры, Хаджиме равнодушно смотрел на цветы и топтал те, что росли у него на пути. Он поклялся найти Тоору, его мнимого друга, отомстить за все это время, рассказать, как он обманул его и как подвел. Но… Оказавшись на поверхности, он не увидел солнца и огромных, шуршащих кронами деревьев. Он не видел огромных полей ржи, а трава не застилала все, что только мог охватить взгляд. Едва ли он мог увидеть звезды на небе. Не было и следа от того, что рассказывал Тоору. Здесь люди не ездили на лошадях, дома были не из дерева, и никто не смеялся, ловя бабочек. Вся его жизнь казалась отныне сплошным обманом. Мир людей внезапно стал противен и отвратителен его сознанию. Он не хотел оставаться здесь. Вернувшись в родной мир, Хаджиме навсегда покинул пещеры среди водопадов. Он бродил по неосвоенным землям, избегая встречи с живыми существами, и лишь изредка заходил в город, грабя магазины, чтобы добыть еды. Он слонялся по всему своему миру много лет, никогда более не выходя в мир людей. Но силы покидали его со временем. И однажды ему пришлось остановиться. Он сел на выступ невысокой скалы и опустил голову. Это было самое близкое к поверхности место, и даже земля была чуть теплой от палящего там, наверху, летнего солнца. Хаджиме провел ладонью по невысокой траве, застилавшей всю эту местность, а затем поднял голову и в очередной раз проклял людей. Спустившись ниже, он набрел на старое кладбище. Здесь были похоронены монстры, которых он никогда не знал, но вместо них он представлял тех, кого когда-то знал и желал видеть мертвыми. Когда же силы стали покидать его изможденное тело, он присел рядом с одной из каменных плит и усмехнулся. — Вот мы и встретились… Как там тебя? — Он окинул взглядом могилу. – А, Оикава Тоору. — Он хмыкнул и пнул камень ногой. — Знаешь ли ты, сколько боли ты мне причинил, а? Хах, конечно нет. Конечно нет… Ты ведь умер веков шесть назад. Где-то меж могильных плит одиноко просвистел ветер, всколыхнув кроны начавших вновь расти деревьев. Птицы, проникшие сюда с поверхности, уже обосновали гнезда и радостно щебетали, добывая мелких букашек. Где-то журчала холодная, едва ли согретая летним солнцем вода, а нос улавливал запах свежих ягод, созревших в тенистых кустах неподалеку. Он закрыл глаза, думая, как хорошо было бы сейчас бежать по полю босиком, падать и подниматься, смеясь. Как чудесно было бы сейчас кинуться в ледяную реку, а потом пулей вылететь на берег, дрожа и смеясь. А потом хорошо было бы раскинуться на траве и лежать, лежать, лежать…