Кто плетет паутины

Коридор казался длиннее обычного. Она знала в нем каждый поворот, каждый камень и каждую дверь, но этим утром все казалось каким-то другим, чужим. Как будто не в этом дворце она прожила большую часть своей жизни, не здесь любила своего Султана, не здесь родила своих детей... У выхода в сад застыли в поклоне наложницы — их лиц она узнать не смогла; мельком взглянув на них, она прошелестела подолом платья по полу, переступила порог и замерла, ослепленная солнцем. — Султанша, — послышалось рядом, и она оглянулась на говорившего — тот жестом призывал идти дальше. В саду было тихо. Легкий ветер зашептал в кронах деревьев, издалека донеслось журчание фонтана. Сердце снова сжалось жалостью к самой себе: Сафийе не хотела умирать. Она зажмурилась, вздохнула и двинулась вперед, позволяя лучам солнца играть на лице и прищуриваясь от ярких лучей. Стража последовала за ней. За садом Великую Валиде ждал конец — совсем не тот, который она себе представляла когда-то давно, и совсем не такой, с каким готова была смириться сейчас. Ее самолюбие могло бы торжествовать от почести: от того, что Султан приговорил ее к такой казни, какую получали правители поверженных османской армией земель. Но вместо этого ей казалось, что ничего хуже придумать было невозможно. Ее казнят на глазах у солдат и чиновников, которые когда-то ей служили. Поставят на колени у всех на виду, напрочь позабыв о том, кем она была, и лишат жизни. Проведя пальцами по сверкающим камням короны на голове, Сафийе снова остановилась и бросила взгляд на остающийся позади сад. Она хищно улыбнулась. Если внук решил, что она достойна такой смерти, Сафийе Султан встретит ее как полагается. С высоко поднятой головой, пусть даже склоненной под лезвием меча. За широкими воротами уже стояли солдаты. Им не дозволено было видеть женщин гарема, и они глядели перед собой, нарочито не замечая появления гостьи — не смея поднять на нее глаза. Сафийе посмотрела в сторону башни, откуда всегда наблюдала за происходящим во дворе. Всегда, всю жизнь она наблюдала оттуда за тем, что происходило внизу: за казнями и похоронами, коронациями и парадами... Но никогда не думала, что сама сможет оказаться здесь. Она вздохнула, продолжая медленно двигаться вперед. Женщин сюда не допускали. Никогда раньше. Никогда раньше их здесь не казнили, никогда. Их убивали в стенах гарема, молча накидывая шелковые шнурки на тонкие шеи, затягивая до тех пор, пока дыхание не прекращалось, а затем топили в водах Босфора. Женщин травили ядами, выдавая ужасающие муки за болезни и несчастные случаи, но никогда еще не случалось того, к чему приговорил Великую Валиде ее внук Султан Ахмед. Никогда еще не казнили мать Падишаха, пусть и покойного. Никогда еще не рубили женщине шею... Султан посчитал, что содеянное Сафийе Султан было куда большим преступлением, чем могла совершить женщина. Преступление было достойным мужчины, и наказание ему соответствовало. Странный вопрос вдруг захватил мысли Сафийе: на какой поднос покатится ее голова. Головы визирей рубили на серебро, но ей, Валиде всех Валиде, что достанется ей? Золото? Это должно быть золото — тончайшей работы ковка с драгоценными камнями... Такая мелочь, но она вдруг стала важнее, чем колени, которые вот-вот соприкоснутся с землей, корона, которой суждено упасть... И даже оголенный затылок, который неизбежно увидит палач, замахиваясь для удара. Самое дорогое платье. Самая большая корона. Самая пренебрежительная улыбка. И все равно в голове Султанши неустанно пульсировал страх: теперь скорее унижения, чем смерти. Внук точно знал, чем именно пробить ее зачерствевшее за годы, проведенные в гареме, сердце. Чем сделать ей больно: сначала девичья башня, теперь это. Казнь, о которой узнают все. Позорный уход, который останется в истории, уничтожив образ хозяйки Империи. Сафийе остановилась в тени дерева — лицом к лицу с палачом — и усилием воли заставила себя не отводить взгляда. Ноги онемели, корсет захрустел ребрами, руки затряслись. — Султанша, — пришедшие с ней стражники поклонились и отступили назад. — Султанша, — палач низко опустил голову, и Сафийе одобрительно кивнула. Она снова бросила взгляд на виднеющуюся вдали башню, гадая, кто же теперь стоит там, наблюдая за происходящим во дворе. Она осмотрелась вокруг: ее внук Султан Ахмед не пришел. Валиде криво усмехнулась. Палач нерешительно поклонился во второй раз, растерянно бегая глазами. — Мы не преклоняли головы, — раздраженно заговорила Сафийе, неожиданно резко осознавая, что дальше идти некуда, — ни перед кем! — Палач не пошевелился. Несколько мгновений они так и стояли. — И сейчас не преклоним, — холодно добавила она, глядя на него сверху вниз. В животе тихо застонал скудный завтрак, который Сафийе с трудом смогла протолкнуть в пересохшее от волнения горло. По спине поползли струйки пота, заставляя едва заметные шрамы саднить и зудеть под корсетом. Сафийе уставилась на перстень у себя на пальце — изумруд играл в лучах солнца, напоминая о счастливых днях. Кому он теперь достанется? — Так будет только больнее, — донесся из-за спины знакомый голос, и Султанше потребовалось все самообладание, чтобы не дернуться от неожиданности. Внук все-таки явился. Явился, чтобы насладиться ее окончательным падением. Малолетний неблагодарный безумец, бесхарактерный, бесхребетный, потакающий своей матери мальчишка. Сафийе сжала губы, рассматривая обошедшего вокруг нее Султана, стоящего теперь прямо перед ней. — Где Кесем? — почти шепотом выдохнул он в лицо Старшей Валиде, и она нахмурилась, как будто о чем-то вспомнила. — Вы встанете на колени, Султанша, или вашу шею будут рубить долго и мучительно. Только представьте, — Ахмед поджал губы и поморщился, кивая на палача, — сколько ударов ему придется нанести, чтобы прекратить вашу агонию. — Кесем... — завороженно повторила Сафийе, не отводя взгляда от сверкающих ненавистью глаз внука. — Кесем! — вскрикнула она, дернулась в сторону и неожиданно для себя ударилась головой о деревянный бортик кровати. Растерянно оглядываясь вокруг, Султанша приложила ладонь к ушибленному лбу. — Что ты здесь делаешь?! — заметив у окна наложницу, вскрикнула она. Та метнулась в сторону, затравленно уставившись на Великую Валиде. — Вы говорили во сне. Искандер бей приказал мне проверить, все ли... — девушка запнулась. — Простите, Султанша, я ни в коем случае не хотела вас потревожить, — она поклонилась, пятясь к выходу, пока Сафийе растерянно озиралась вокруг и инстинктивно поправляла выбившиеся из-под платка волосы. Два дня назад ей донесли, что внук все же сумел найти свою пропавшую наложницу. Деталей никто не знал, но Кесем теперь была во дворце, а Сафийе Султан жила ожиданием неминуемого. — Убирайся, никчемная девица! — крикнула Сафийе и закашлялась. Уже привычный утренний озноб пробил легкой дрожью. Султанша потерла лоб ладонью — какой неприятный, ужасающий сон. И какой реальный. Она готова была поклясться, что и сейчас чувствовала, как сминается сочная трава под тонкой подошвой туфель и как слезятся от яркого солнца глаза. Сон повторялся ночь за ночью, изводя ее все новыми деталями, с каждый разом подводя Сафийе все ближе к финалу, но еще никогда не видела она в саду своего внука. Он ей раньше не снился. Лениво потянувшись, она медленно опустила ноги на ковер и направилась к зеркалу. Позволить какой-нибудь служанке увидеть ее остриженные волосы было бы слишком большой честью, а потому изо дня в день Сафийе в одиночестве укладывала короткие непослушные пряди и лишь после этого позволяла наложницам войти в покои. Этим утром руки тряслись — гребень то и дело выскальзывал из пальцев, и Султанша нервничала сильнее обычного. Непрекращающееся ожидание неизвестности утомляло, высасывало силы: в любой момент теперь, заполучив свою Кесем обратно, Султан мог оборвать жизнь старшей Валиде. Почему этого не произошло сразу, Сафийе не понимала... Султан же, сколь ни был счастлив от возвращения своей любимицы целой и почти невредимой, неожиданно даже для самого себя оказался поглощен совсем другим: внезапно открывшейся истиной о своем возможном родстве с Искандером. Ведь если в этом была хоть толика правды, все... Совершенно все, что произошло за последние месяцы — пропажа Кесем, вызволение старшей Валиде из девичьей башни - все оказалось бы тщательно спланированным заговором Сафийе Султан. Ведьма снова пыталась усадить на трон другого Султана... Ахмед был в бешенстве. Проведя всего несколько часов подле едва помнящей его самого и совершенно не ведающей, что с ней произошло, Кесем, он продолжал упорно искать любые доказательства. Что угодно — лишь бы подтвердить или опровергнуть письмо, найденное на убитом Насух паше. Вот только поиски в конечном счете дали весьма скудные результаты: старик о котором шла речь в письме, был уже мертв. Искандера тревожить не хотелось, ведь если заговор и правда существовал, едва ли стоило предупреждать мятежников о том, что их план раскрыт. Оставалось одно — найти автора послания. Это заняло некоторое время, но уже через три дня, когда Кесем еще только-только смогла вставать с постели, то и дело теряя равновесие и падая в обмороки, к ногам Повелителя уже швырнули Бюльбюль агу. Тот растерянно хватал ртом воздух, таращась на Султана и не понимая, почему спустя столько месяцев это письмо еще не было уничтожено. Он, по правде сказать, и забыл о его существовании, посчитав, что Хюмашах султан сожгла клочок бумаги. Она ведь запретила ему рассказывать кому-либо об этой тайне, боясь за безопасность своих матери и брата... А теперь потрепанный исписанный сверток лежал подле разъяренного Султана, и Бюльбюль панически бросался от одной истории к другой, боясь усугубить ситуацию еще сильнее. — Это ведь неправда, Повелитель, — снова попытался заговорить Бюльбюль, и его снова прервал разгневанный голос Султана. В письме было слишком много имен и доказательств, чтобы его можно было вот так просто списать на ошибку или ложь. В конечном итоге, Бюльбюль сочинял его, будучи уверенным, что никто кроме госпожи никогда не сможет прочесть послание, а потому не скупился на детали. Теперь это явственно затягивало на шее шелковый шнурок. И, к его ужасу, шея принадлежала не ему одному. — Кто еще об этом знает? — внезапно смягчил голос Султан, и Бюльбюль вскинулся с надеждой: — Никто, Повелитель! Аллахом клянусь, ни единая живая душа не знает, даже Сафийе Султан не знает. И Искандер тоже не ведает, Повелитель! Письмо ведь не было доставлено, Повелитель, дай Аллах вам долгих лет здравия! — Так ли это... — задумчиво процедил Ахмед, рывком вставая на ноги и быстрыми шагами направляясь к двери. Уже к полудню Султан в сопровождении охраны прибыл в Старый Дворец, одним только своим появлением посеяв там панику. Наложницы выстроились у входа в приветственном поклоне, Султан прошел мимо них, смотря вперед и сжимая руки в кулаки. Следом за ним, едва поспевая и почти срываясь на бег, поспешил Бюльбюль. Охрана осталась снаружи. — Наш внук Повелитель, — проглотив ком в горле, как можно расслабленнее поприветствовала его Сафийе Султан, едва дверь в ее покои открылась и Падишах вошел внутрь. Султанша делано кашлянула и замерла в поклоне, уставившись взглядом в пол, — добро пожаловать... — она осеклась, краем глаза заметив, как вслед за внуком в покои юркнул Бюльбюль-ага и нерешительно остановился, почти полностью скрытый силуэтом Султана. Вот и пришел ее конец. Она криво улыбнулась, мысленно отмечая, что внук все-таки явился лично. Кесем шла на поправку, ее побег оказался лишь чьим-то искусным спектаклем, а значит, Султана более ничего не сдерживало. Он мог избавиться от своей старшей Валиде и лишь чудом не сделал этого раньше. — Султанша... — Бюльбюль обратился ровно в тот момент, когда Ахмед сделал несколько шагов вперед и протянул ей потрепанное письмо. Бюльбюль поднес ладонь ко рту — теперь бури было не миновать. — Читайте, Валиде! — холодно сплюнул Ахмед, рассматривая нахмурившуюся в недоумении Сафийе. Она ждала новых обвинений в похищении Кесем, ждала приговора, но что-то было не так... Осторожно протянув руку, Сафийе взяла сверток, скользя взглядом с внука на своего слугу и обратно и все еще надеясь понять, что происходит. Первая и самая страшная мысль, к ее радости, оказалась неверной: внук явился сюда не для того, чтобы объявить о казни, иначе пришел бы с солдатами, а не с верным ей Бюльбюлем. Сафийе напряглась, тряхнула свитком и прочитала еще раз. Этого не могло быть. Столько месяцев ее потерянный сын был рядом с ней, и она не знала... Не могла его обнять, не могла... Почти сошедшие шрамы на спине вдруг вспыхнули огнем, пальцы похолодели, и Султанша пошатнулась на ногах, едва не рухнув обратно в кресло. Стыд красной краской залил ее лицо, напоминая обо всем, что произошло за последние месяцы. Жалобы, скандалы, просьбы и, наконец, пытки... Нет, это не могло быть правдой. Сафийе почувствовала, как затрещали крепко сжатые зубы, и в ее взгляде засверкала ненависть. Внук снова пытался ее унизить: будь все написанное в письме правдой или нет, Ахмед решительно бил сейчас по самому больному. — Что же вы молчите, Сафийе Султан? — Ахмед выхватил послание из ее рук и, скомкав, швырнул Бюльбюлю. — Султанша, я... — начал было тот, но умолк под угрожающим взглядом своей госпожи. — Вы никак язык проглотили? — раздраженно продолжил Ахмед. — Отвечайте, когда с вами разговаривает ваш Повелитель! — взревел он, и Сафийе вздрогнула, ошарашенно глядя на почерневшее от ярости лицо внука. Смесь радостного неверия и ужаса от того, что написанное на клочке бумаги могло оказаться правдой, разом заполнили Султаншу. Неужто она потеряет своего любимого сына, едва обретя его? Возможно ли, чтобы он столько времени был здесь, а если так, то... Спина снова отозвалась давно забытой болью от ударов хлыста, и лицо стало невозможно горячим от позора. Искандер ведь рассказывал о своей семье, как... Как могла она не догадаться, не почувствовать, почему ее материнское сердце ничего ей не подсказало? Или то спокойствие и доверие, что она испытывала к своему тюремщику, и было знаком? Неужто она просто не поняла... Пытаясь выиграть время, чтобы понять, как открывшуюся правду можно было бы использовать, Султанша растерянно выдохнула: — Это невозможно. — В том, что Ахмед казнит выживщего шехзаде здесь и сейчас, Сафийе не сомневалась. Он не просто так видел в том угрозу — если написанное в письме было правдой, Искандер имел такие же права на трон, как брат Султана Мустафа, а значит, она, Сафийе, снова могла бы стать официальной Валиде. Эта мысль колоколом зазвенела в голове, не позволяя сосредоточиться на чем-то еще. — Бюльбюль, ты не так нас понял, — почти вкрадчиво обратилась она и тут же осеклась, меняясь в голосе: — Наш младший шехзаде умер, он мертв, — она скривила губы и посмотрела на слугу сверху вниз. — Это ложь, Повелитель, — переведя взгляд на внука, она снова опустила голову, надеясь не разъярить его. Ее несдержанность слишком дорого обошлась ей тогда в девичьей башне. — Вы в этом так уверены, бабушка? Вы уверены, что Искандер — не Династия? Не моя кровь и плоть? — Ахмед говорил, почти не шевеля губами, будто бы не желая, чтобы за дверью его слова мог услышать кто-то посторонний. — Мы можем проверить прямо сейчас... Искандер! — громко закричал Ахмед, и спустя несколько секунд тот стоял на пороге, обеспокоенно замечая, как зол Падишах и как держится за сердце Султанша. — Рубашка, Искандер. Сними ее, — коротко приказал Султан, игнорируя удивление на лице старого друга. — Повернись спиной, — добавил он, едва одежда оказалась на полу. Сафийе, резко вдохнув до предела, зажала рот и нос руками, чтобы не выдать себя. Растерянный вид Искандера говорил лучше всяких слов: он не знал. Понятия не имел, что сейчас происходило и почему. А между тем, на его спине, как и написано было в послании, красовалось ровно такое родимое пятно, какое Сафийе помнила на своем младенце. — Спасибо, Искандер, можешь быть свободен, — Ахмед звучал теперь немного расслабленнее прежнего. Дверь снова захлопнулась. Сафийе умоляюще покачала головой, отступая на шаг назад и не сводя взгляда со своего внука. — Он ничего не знает, Ахмед, — с мольбой в голосе прошептала Сафийе и, сделав еще один шаг назад, уперлась в кресло и неуклюже села. — Оставь его, — мысли бросались из одной крайности в другую, то желая усадить Искандера на трон, то вдруг осознавая, насколько глубоко в угол оказалась загнана она сама. Внук стал слишком взрослым, чтобы верить ее слову. — И не узнает, — нависнув над Сафийе, проговорил Султан, морщась. — Вы лично об этом позаботитесь, — нырнув рукой за пояс, он извлек оттуда флакон с прозрачной жидкостью и протянул его Султанше. — Выпейте это, если хотите, чтобы он остался жив. — Не отводя взгляда от лица Ахмеда, Султанша взяла склянку и сжала в кулаке. — Бюльбюль-ага, оставайся здесь, — Ахмед быстро направился к выходу, будто бы вспомнив о чем-то важном. — Никому ни о чем не говори. Возвращайся в Топкапы, когда склянка будет пуста. Дверь хлопнула. Бюльбюль бросился к ногам Султанши, целуя подол ее платья и моля о прощении. Сафийе растерянно перевела взгляд со слуги на переливающийся флакон яда.