Она любила рисовать

Только одно мгновение, быстрый взмах слабой кисти руки — и блестящий кинжал тонким пером вонзается прямо в сердце. Пронзенная грудь изнутри наполняется темной кровью, а боль выжигает все тело изнутри. Она с бешеной скоростью поднимается к горлу, и стремиться вырваться в пронизывающем крике, который голосовые связки больше не в силах выпустить наружу. Ранним весенним утром Гюльфем хатун не спешит покидать своих покоев. Она резким движением распахивает занавески, и ставит у окна небольшой мольберт. Сначала Гюльфем делает легкие наброски карандашом, затем стирает, а потом снова вырисовывает. Ее пальцы отвыкли от когда-то любимого занятия, но Гюльфем хатун сосредоточено сжимает карандаш в дрожащих руках. Сделав еще несколько линий, Гюльфем с улыбкой замечает, что они получились чуть более ровными, чем предшествующие. Она продолжает работать, и постепенно безликие серые штрихи сливаются в образе султана Сулеймана. Гюльфем придирчиво оглядывает набросок, встает из-за мольберта и достает из тайника в шкафу еще около сотни портретов обитателей Топкапы. Гюльфем всегда предпочитала рисовать только простым карандашом, будто опасаясь сделать непоправимую ошибку. Со временем графические рисунки стали основным элементом ее художественного почерка. Гюльфем точно не может вспомнить, когда она в последний раз оставалась наедине со своими творениями, должно быть, лет пять или семь назад. Она любит рисовать столько, сколько себя помнит. Гюльфем чтит память своего отца – талантливого художника, которому пророчили большое будущее. Но она так и не успела взять у отца не единого урока – он умер, когда ей едва ли исполнилось пять лет. Вдохновленная отцовским примером, Гюльфем бредила рисованием. Она сама понемногу училась художественному мастерству. Первые успехи стоили ей множества сил, переживаний и бессонных ночей. После обращения в ислам, Гюльфем пришлось скрывать свое увлечение, поскольку законы шариата запрещают изображать на картинах людей. Но даже став верующей мусульманкой, она не забросила рисование. С первого мгновения во дворце Манисы и до сегодняшнего дня в практически осиротелом Топкапы — Гюльфем остается верной любимому делу. Поправив длинное черное платье, женщина вновь садиться у мольберта. Она медленно пересматривает рисунки, выполненные ей за десятки лет жизни. Гюльфем кажется, что именно увлечение помогает ей справится с одиночеством. На многих портретах изображены великие люди, которых Аллах давно забрал к себе. В папке много портретов Ибрагима-паши, Хюррем Султан, Хатидже Султан. Время словно навеки остановилось для них. Лицо Ибрагима светится фальшивым самодовольством и тщеславием. Хюррем смотрит на мир величественным взглядом могучей львицы, подчинившей себе целые континенты. Образ Хатидже Султан окутывает томной загадочностью, но стоит лишь присмотреться внимательнее, чтобы заметить, сколько неразделенной боли таится в ее душе. А вот и один из самых дорогих Гюльфем рисунков — единственный, выполненный ей портрет шехзаде Джихангира. Гюльфем хатун с упоением смотрит на жизнерадостную улыбку этого воистину великодушного шехзаде. Она впервые преклоняется перед могуществом искусства — ведь в ее произведениях навеки останутся жить все, кто стал жертвой кровавой династии османов. Но самую обширную часть творчества Гюльфем занимают портреты султана Сулеймана. Даже без подписей она отчетливо помнит, когда был выполнен каждый из рисунков, на котором изображен Повелитель. На одном из них ему двадцать шесть лет — этот портрет написан в день принятия им престола. Гюльфем невольно сравнивает молодого Сулеймана с его наброском на мольберте. Для Гюльфем хатун это словно два разных человека. На первом портрете Сулейман, лучший друг и мужчина всей ее жизни, вместе с которым она пережила свое самое большое горе — смерть единственного сына. Этот Сулейман, даже больше не будучи ее мужчиной, остался родным человеком, понимающим с полуслова и всегда готовым подставить сильное плечо. Его добрые, чистые словно небо глаза вселяли в чуткую душу Гюльфем уверенность, благодаря которой она всегда могла чувствовать себя защищенной. На втором, незавершенном рисунке Гюльфем хатун видит властного повелителя трети мира. Но этот пожилой человек чужой ей настолько, что она не может даже назвать его имени. Нет, это не тот Сулеман! Гюльфем давно не чувствует в повелителе родственной души — теперь, при одной мысли о нем, ей овладевает лютая ненависть. Гюльфем хатун не может мысленно простить жестокого человека, который убил своего лучшего друга. Первый раз поступившись честью, повелитель не сдержал обещание, данное перед родной сестрой и самим собой. Со временем этот человек стал настолько холоден, что его сердце превратилось в булыжник — оно стало таким же неживым и безразличным. В гуще кровавых интриг, он даже не пощадил собственных детей. Повелитель своими руками похоронил будущее османского народа в лице шехзаде Мустафы, шехзаде Джихангира и шехзаде Баязета. Ненависть Гюльфем неожиданно сменяется на жалость — она убеждена, что это малодушное чувство в большей мере заслуживает дать оценку его поступкам! Час за часом, под гнетом собственных мыслей, Гюльфем практически до крови сжимает в руке карандаш. Она лишь периодически дополняет новый портрет мелкими деталями, черкая грифелем по бумаге. Гюльфем изо всех сил старается рисовать как можно дольше. Сквозь слезы, она смотрит на незаконченный портрет и вспоминает прежнюю себя — молодую, двадцатилетию девушку, принимавшую этот мир с детской непосредственностью. Гюльфем переносится на много лет назад, в тот день, когда они с Сулейманом впервые объяснились друг другу в любви. Он назвал ее любимой, поскольку увидел в ней светлого человека, способного научить его вере в то, что мир вовсе не такой жестокий и бессмысленный, каким кажется. Гюльфем хатун пытается скрыться от воспоминаний, но прошлое никак не оставляет ее в покое. Гюльфем больше не может сдерживать ярость, скопившуюся в душе за многие годы. Она со всей силы бросает карандаш на пол, и он с глухим треском разламывается на несколько частей. Гюльфем пытается держать себя в руках. Она закусывает нижнюю губу до посинения, а по щекам вновь и вновь бегут хрустальные слезы. Гюльфем хатун устала считать себя лишь наблюдателем в этой «великой» истории, главным героем которой является человек, много значивший для нее в прошлом. Гюльфем чувствует себя единственным зрителем в роскошном театральном зале. Все происходящее вокруг себя, она воспринимает как бесконечный спектакль. Гюльфем овладевает навязчивое желание выйти на сцену, но не для того, чтобы вручить цветы главным актерам. Своим появлением, она намеревается навсегда прервать затянувшийся спектакль. Гюльфем собственными руками заставит искупить повелителя все грехи. Пускай, ради этого ей даже придется пролить его кровь. Сославшись на плохое самочувствие, Гюльфем хатун целый день не выходит из своих покоев. Рациональность и безрассудство внутри нее по очереди сменяют друг друга. К вечеру Гюльфем достает новый карандаш и в очередной раз садится к мольберту. Она надеется, что незаконченный портрет поможет принять окончательное решение. Гюльфем пристально смотрит в глаза повелителю, изображенному на бумаге. В ее душе не мелькает ни тени сострадания. Гюльфем считает, этот человек не достоин даже попытки оправдания своей жестокости. Она подходит к изголовью кровати, и достает из-под подушки кинжал. Гюльфем видит в острие заточенного лезвия свое отражение. Краем глаза она замечает, что на дворец опустилась ночь. Пред выходом, Гюльфем хатун смотрит на незаконченный портрет повелителя. Мягко ступая, она покидает свои покои, и легко, подобно тени, скрывается в дали безлюдного коридора. Распахнутыми от острой боли глазами, Гюльфем сморит на свою грудь, где в области сердца, алой розой расплывается кровавое пятно. Захлебываясь кровью, она в последний раз с сожалением смотрит на прикованного к постели повелителя, которого еще несколько секунд назад намеревалась представить Аллаху. Гюльфем больше не чувствует физической и душевной боли, она сожалеет лишь об одном — ей так и не суждено закончить свой последний портрет султана Сулеймана.