Люди не мечтают о галлифрейских овцах

      Донна Ноубл видит сны.       В них — звезды, небо, песни и бури. Не туманные образы, какие обычно бывают во снах, а яркие видения, словно перед ней проносятся обрывки чужой жизни. Проносятся и исчезают. Они совсем не похожи на сны, но должны быть ими, ведь в конце она всегда просыпается.       Пока в один прекрасный день Донна не просыпается по-настоящему. II       Она сидит на парковой скамье, когда к ней подсаживается мужчина в полосатом костюме. Но Донне до него нет никакого дела.       — Донна, — говорит он с нежностью. Всю жизнь она мечтала, чтобы кто-то так произнес ее имя. От матери она этого так и не дождалась.       — Донна, — соглашается она. Голову разрывает боль.       — Ты помнишь, — не вопрос, утверждение. Да, она помнит. Пламя, лед, время, Вселенную. Все это было ее миром, пока он не отнял его.       — Ты Доктор, — произносит Донна, и он слегка склоняет голову. — И ты идиот.       В его мимолетной улыбке столько печали, что Донне больно смотреть.       — Ты бывал здесь и раньше, — ее разум горит, каждое воспоминание как уголек.       — Каждый раз, — пугающе спокойно отвечает он, его пальцы уже на ее висках. — Каждый раз, когда ты вспоминаешь, я здесь.       У Донны Ноубл есть воспоминания.       Они всегда забываются. II       Некоторые сны повторяются снова и снова.       В них всегда есть парковая скамья и мужчина в полосатом костюме. Они обмениваются одними и теми же фразами. И воспоминания, его и ее — обжигают, как сверхновая. А потом лишь пустота. С его прикосновением воспоминания уносятся прочь.       Навсегда. До следующего раза. II       На этот раз вместо скамьи в парке, Донна сидит на крыше. Небольшое бунтарство, хотя она уверена, что он найдет ее. Всегда находит. Десятки раз, которые она помнит, и, возможно, сотни, которые забыла.       Мужчина в полосатом костюме — Доктор, — в глазах которого буря, поглощающая всех, кто рядом.       — Донна, — зовет он. Она дает ему пощечину; ей кажется, что это повторяется раз в пятый. Он совершенно не выглядит удивленным и рассеяно потирает щеку.       — Ты вспомнила, — говорит он.       — Нет.       В его глаза изумление мешается с надеждой, и Донне хочется ударить его за это.       — Я помню, как вспоминать, — неуверенно произносит она, не зная, как объяснить точнее. — Словно моя память исчезла. Та память, что ты отнял. Это похоже на сон во сне.       — Вспоминания о воспоминаниях, — шепчет Доктор, и его глаза блестят.       — Что это значит?       — Это значит, что твой разум приспособился, и теперь ты можешь жить с этой памятью. Как человек.       — Во-первых, ты не имел права отнимать их у меня, — не без горечи замечает Донна.       — Ты бы умерла, Донна.       — Ты так занят поиском вещей, ради которых стоит жить, что забыл о вещах, ради которых стоит умереть, — говорит Донна, и в памяти всплывает воспоминание о воспоминании, когда кто-то еще говорил ему эти слова.       Она погибла.       — Ты можешь снова путешествовать со мной, — спустя минуту предлагает он.       — Не сейчас, — Донна поднимается на ноги и устремляет взгляд на людей. Они снуют внизу, словно муравьи или овцы, даже не подозревая, что на свете есть столько потрясающих вещей. Донна хотела бы показать им все эти чудеса, но теперь сама едва может видеть их.       — Когда?       — Я не знаю, — честно отвечает она. — Сначала я должна найти силы простить тебя.       Она уходит, но Доктор не следует за ней. II       Донна Ноубл видит сны.       В них — звезды, небо, песни и бури. Они похожи на туманные образы. Не яркие, как сверхновая, видения, но и не бездонная черная дыра. Тускло сияющий белый карлик, всего лишь эхо. После пробуждения их трудно вспомнить, но все-таки можно.       Это воспоминания Донны Ноубл.       Она помнит о них.