Или молчите вечно...

Многие вещи в жизни Шерлока не пугают. Его сложно смутить кровью или кишками навыворот, он не верит ни во что сверхъестественное и воспринимает смерть как естественное следствие жизни. Он может терпеть боль. (Впрочем, его не назовешь большим любителем высоты.) Его называли глупым, безрассудным и беспечным, но считали храбрым. Шерлок ненавидит провалы, но не боится их. Но у него есть один страх — потеря Джона Уотсона. Он боится этого, как некоторые боятся заболеть раком или как родители боятся, что их детей похитят. Он не может решить, что есть большая храбрость — прервать свадьбу Джона или позволить ему жениться на Мэри Морстен. Это проблема на целую коробку никотиновых пластырей. Вечером, накануне свадьбы Джона, Шерлок сидит в Риджентс-парке, курит и думает. _________ Поздняя весна. Церковь. Точное местонахождение церкви не важно, впрочем это часовня Св. Марии Магдалины в Бристоле. Льет как из ведра. Сады утопают в стихии, размокший плющ цепляется за обветренную каменную кладку стены, и мокрые цветы сирени тянут ее к земле. Плохой день для свадьбы, но, тем не менее, она проходит внутри, где люди, по крайней мере большая часть, сидят в тепле и сухости, всем довольные. Внутри часовни у алтаря стоят мужчина и женщина, их руки соединены. Мужчина улыбается. Он одет в элегантный серый фрак. Отчего-то он определенно сияет больше, чем невеста, но, возможно, это всего лишь игра света. Он — Джон Уотсон. Женщина такая же невысокая, как и мужчина, которого она держит за руку. Ее кружевное платье прекрасно, в светлые волосы искусно вплетены цветы. Она — Мэри Морстен. Часовня не переполнена гостями, но собралось достаточно людей, чтобы присутствовать при том, как эта пара соединится узами брака. Это радостное событие для всех. Для всех, кроме шафера, стоящего слева от жениха. Он всю церемонию кусает губы, и чем ближе произнесение клятв, тем сильнее на его лице проступает страдание. Он выглядит так, словно наглотался стекла. Справа от невесты стоит привлекательная молодая женщина с темными волосами. Она шмыгает носом и сдерживает слезы счастья. Это — Джанин. Улыбающиеся лица друзей из зала: Молли, миссис Хадсон и Лестрейд (имя неважно). Невеста и жених готовятся произнести свои клятвы, и священник поднимает руки, чтобы перейти к традиционному этапу. — А теперь если кто-либо из присутствующих возражает против того, чтобы эти двое людей сочетались священным браком, то пусть эти люди выскажутся. Жених и невеста улыбаются друг другу. Джон вздергивает брови, Мэри смеется. Аудитория негромко хихикает. Никто не произносит ни слова. Однако. Шерлок прочищает горло, и: — Джон. Джон нервно смеется и бросает через плечо. — Не сейчас, Шерлок. — Джон. — Даже если кто-то в смертельной опасности, сейчас не время, — его голос по-прежнему светел. Шерлок вечно выкидывает номера в таком духе. Это не неожиданность. — Джон, я протестую. Джон страдальчески вздыхает и смотрит на свою руку, сжимающую ладонь Мэри. — Я возражаю, — немного громче говорит Шерлок. В зале повисает абсолютная тишина. — Шерлок, клянусь... — Я возражаю против вашего брака! Вот. Выдал. Шерлок смотрит Джону в затылок. Его глаза блестят, он стоит без своего обычного надменного вида, словно сбросил панцирь, демонстрируя уязвимое нутро. Он встречается глазами с Мэри. Она боится. — Джон, — предупреждающе говорит она, пристально глядя на Шерлока. «У тебя была возможность, — говорит ее взгляд. — И ты ее прохлопал. Теперь он мой». «Я ничего не могу сделать, — также безмолвно отвечает он ей. — Прости». Джон все еще стоит спиной к своему лучшему другу и тоже смотрит в пол. Держит Мэри за руку, но молчит. — У меня всего несколько минут, — говорит Шерлок, — прежде чем кто-то сообразит сделать что-нибудь и выведет меня, но клянусь, Джон, перед нашими друзьями: я категорически против твоей женитьбы. Я против того, чтобы тебя «одомашнили», тем самым задавив твою натуру, подлинную сущность. Твое умственное развитие остановится, а сердце станет тосковать по острым ощущениям погони. Ты будешь лежать ночами без сна, сожалея, что не бегаешь со мной по темным переулкам. Ты будешь жаждать большего. Вскорости твое тело утратит прежнюю форму, станет дряблым и пригодным лишь для стрижки газонов, походов по ИКЕЕ и секса в миссионерской позе. Викарий выглядит ошеломленным. Парочка прихожан — видимо, друзей Мэри — возмущенно вскрикивает. Шерлок игнорирует их. — Джон, я не могу одобрить этот брак, потому что он отнимет тебя у меня, а это совершенно невыносимо. С тех пор как я вернулся после нашей разлуки, я понял: ты единственная настоящая ценность в моей жизни. Ты научил меня тому, чему никто больше не смог. Благодаря тебе я понял, что такое терпение. Доброта. Дружба. Лояльность. Честность. Он слегка давится последним словом. Слишком долго продолжался обман. Но больше никакой лжи. Шерлок поворачивается к Джону, стоящему неподвижно как статуя. Джон выпускает руку Мэри, и его ладонь дрожит. Глаза закрыты. — Прекрати это, Шерлок, — шепчет Джон. — Просто… прекрати. Это моя свадьба. Яда в голосе Джона достаточно, чтобы сокрушить Шерлока, но тот держится. До сих пор он игнорировал зрителей, обращаясь к пространству перед глазами, к каменному полу и доскам над кафедрой. Теперь он судорожно вдыхает и смотрит на лица своих «друзей». На Молли, прикрывающую рот рукой. Лестрейда, который подался вперед, сведя брови. Миссис Хадсон, кусающую накрашенную нижнюю губу и смотрящую на него полными надежды глазами. — Сейчас Джон думает, что я эгоист, — обращается к ним Шерлок. Джон открывает рот, но Шерлок продолжает: — В конце концов, это я оставил его. Надо отдать ему должное, он все же пытался сказать мне, что ничего не изменится и мне не о чем беспокоиться. Джон, ты думаешь, что, получив от меня сообщение, немедленно примчишься. И будешь приходить в 221Б так часто, что я даже не замечу твоего переезда. Дело в том, что все мы знаем: это неправда. Да, возможно ты будешь доступен как прежде… пару недель. А потом появятся «Нет, прости, я не могу повидаться в среду, потому что вечером мы идем в кино». И понедельник отпадет, потому что это начало рабочей недели. А в воскресенье ты не сможешь целый день, потому что будешь торчать в чертовом «Джоне Льюисе»* выбирая товары для дома или продукцию «Все для сада и огорода» — кусты и карликовые яблони. И не в пятницу, не в субботу, потому что Мэри нравится, когда вы хоть что-то делаете вместе. Или потому что, и того хуже, вы пойдете в гости к другой супружеской паре — хорошей, безопасной и правильной супружеской паре. Сядете за прекрасный обеденный стол и заведете разговор о ценах на жилье и о школах. Станете есть какую-нибудь органическую пищу, приготовленную из домашних натуральных продуктов, купленных в деревне, и не будет никакой крови, перестрелки и всего остального, потому что ты «осядешь» и оставишь всю беготню тому маньяку Шерлоку Холмсу, оставшемуся в прошлом... Раздается слабое насмешливое фырканье и всхлип — это Джон смеется. Он должен понимать, что сказанное — правда, ведь Мэри, как и любая женщина, не захочет, чтобы он срывался в любое время с Шерлоком и совершал какие-то глупости, безрассудные и опасные. — Мне говорили, что люди так и делают — жертвуют дружескими отношениями во имя более глубоких и зрелых супружеских. Они двигаются дальше, находят новых друзей. Возможно, с этим можно было бы согласиться, если бы между нами была лишь дружба, Джон. Но это — нечто большее. Спроси их, — машет он рукой в сторону гостей. — Спроси любого из них, кем мы были, кто мы есть. Мы никогда не были «просто друзьями». С того момента как встретились, всегда, мы — большее. Мы оба знали это, хотя ни один из нас не смог признать. Когда я встретил тебя, ты сорвал пелену с моих глаз, открыв для меня мир. Ты, Джон. Скромный человек, мой проводник света. — Спроси Молли, как убивала меня необходимость оставить тебя. Спроси миссис Хадсон, которая столь милосердно мирится со мной последние несколько недель, какой ущерб я нанес нашей квартире — нашей, Джон, — будучи не в состоянии справиться со всеми чувствами и эмоциями, которые угрожают разрушить меня до основания. Спроси Лестрейда. В его команде до сих пор ставят на нас, ты знал об этом? Спроси себя, Джон. Кем мы были? Думаю, ты знаешь, тебе это известно так же хорошо, как и мне. Шерлок берет его руки в свои и подносит к губам, глядя на Джона, который, наконец, смотрит ему в глаза. Он видит, что горящий в них гнев рассеялся, сменившись смятением, недоверием и усталостью. Это тяжело. Очень тяжело. — Возможно, я никогда до конца не смогу искупить свой уход. Я правда не знал, как это ударит по тебе. Я был невозможно глуп. Невероятно. Слеп. Не видел то, что было прямо перед носом. Я столько всего должен был сделать, столько вещей необходимо было сделать правильней. Сказать, как много ты для меня значишь, как сильно я завишу от тебя, от того, чтобы ты направлял меня. До какой степени я наслаждаюсь твоим присутствием. Я должен был сделать это сразу после возвращения. В день нашей встречи ты назвал меня идиотом, и сейчас я этого не отрицаю. Я всего лишь грубый и несговорчивый мудак, имеющий очень мало положительных качеств, помимо высокофункционального интеллекта, который иногда, в целях противодействия гнетущей скуке существования, спасает мир от некомпетентности судебной системы. Однако, несмотря на мои многочисленные недостатки, ты выбрал меня шафером — главным человеком на твоей свадьбе. Я пытался исполнить свои обязанности, но сейчас понимаю, что должен был стать главным человеком на твоей свадьбе — и не в качестве шафера** — в тот день, когда встретил тебя. Джон, ты всегда был моим лучшим другом, единственным. Мой лучший друг, блюститель моего благополучия и сердечного равновесия. Я провел большую часть жизни без тебя, но лишь в годы, проведенные с тобой, мне было хорошо, я чувствовал себя по-настоящему живым. С тобой никогда не бывает скучно. Джон сопит, потом сглатывает. Облизывает губы. Он спрятал руки за спину, сжал челюсти и поднял вверх голову. Но его глаза... Даже сидящие в последнем ряду гости могут увидеть выражение этих глаз, смягченное блестящей влагой. Его сердце теперь у всех на виду: вот человек, разорванный надвое, и каждый в зале знает, что Шерлок — главнее. Похоже, никто, кроме Мэри, не осознает это лучше всего, и она опускается на ступени, обхватывая себя руками. Шерлок сочувствует ей, правда, но один раз он уже терял Джона и если сейчас остановится, то будет вечно ненавидеть себя. Он глубоко и судорожно вздыхает и встречается со взглядом Джона. И не может разорвать эту связь глаза в глаза. У Джона на лице столько эмоций, что Шерлок не может различить их, понять, о чем он думает. Но сейчас его не остановит никто. — О, я знаю... Несмотря на то, что думают остальные... Мы даже не прикасались друг к другу с романтическим подтекстом. Возможно, ты даже думал, что я не способен на это. А моя очевидная реакция на ту женщину запутала тебя. Признаюсь, Джон, она действительно пленила меня. Но возбудила не либидо, а лишь мой разум. Несомненная красота Адлер — аккуратные изгибы и податливая плоть — стимулировали только ум, я думал лишь о том, что предпочел бы, чтобы некий военврач, якобы ничем не примечательный, но такой красивый для меня… Единственное, на что я мог когда-либо надеяться — это... само воплощение моего желания… увидеть его у себя под одеялом в одну из одиноких, холодных ночей. Той ночью, в Бэттерси, она преподала мне очень важный урок, знаешь ли. Тогда я впервые увидел в тебе потенциальный любовный интерес: ты ревновал. Адлер знала, она тоже видела это в твоих глазах, все было написано на лице. Ты утверждал, что не гей, по большей части так и было за исключением нескольких случайных связей в армии, которые ты, скорее всего, никогда не признаешь, — он на мгновение замолчал, поморщившись от того, как Джон покраснел. — Прости. В любом случае она сказала: «Взгляните на себя». И я посмотрел. Думаю, ты понимаешь, что я увидел. Шерлок вздыхает, глядя на Мэри, которая, сидя на ступеньках, не отрывает от него взгляда. Ей больно, и она очень зла. Но вопреки своему гневу дает ему продолжить. — Я не сомневаюсь, что ты любишь эту женщину, — говорит он Джону, который не смотрит ему в глаза. — Даже я, как бы сильно ни старался, не могу заставить себя ненавидеть ее, несмотря на ее отвратительный вкус в одежде и при выборе литературы. Она была добра ко мне, принимая как друга, и даже одарила «привилегией» распланировать большую часть сегодняшнего торжества — задача, которую я всерьез пытался выполнить в меру своих способностей, хотя это оказалось сложнее, чем взаимодействовать с высоким интеллектом в судебно-следственных органах. Надо отдать тебе должное, Мэри Морстен, ты — интересна. Есть в тебе нечто, заставляющее меня остановиться. И я знаю, что ты любишь Джона и сделаешь все возможное, чтобы обеспечить свое будущее с ним. Поэтому просто поверь: тут нет ничего личного. Лицо Мэри — смесь чувств: настороженность, ярость, обеспокоенность, возмущение. Она несколько раз открывает рот, собираясь заговорить, но ничего не выходит. И она молчит. Шерлок продолжает говорить с ней, хотя и сохраняет дистанцию. — Кроме того, я не могу не поблагодарить тебя. Мэри, я задолжал тебе глубочайшую признательность за то, что ты любила этого человека, когда сам я не мог. Помогла ему пережить горе, причиной которого был я. Знаю, ты думаешь, будто можешь предложить ему все, что он хочет от женщины — юмор, доброту, силу, дружбу, верность. Ты грозный соперник. Женщина. Полагаю, все к этому и сводится. Я — совершенно точно не женщина. Джон снова издает непонятный возглас, и Шерлок боится, что тот в любой момент просто треснет и разойдется по швам. Пора заканчивать. — У меня нет тела женщины. Дерзкой груди, округлых бедер или изящных ножек. Я не рожу тебе детей. Но с твоей помощью и терпением я смогу стать тем, что тебе нужно. Я могу ценить тебя, почитать, защищать, заставлять смеяться. Я могу быть верным. Конечно, мне не хватает... определенной социальной гибкости, но ты можешь научить меня. Зато тебе не хватает сексуального опыта с мужчинами, и с этим я могу тебе помочь. Я больше никогда не оставлю тебя. Я прошу у тебя прощения за всю боль, которую причинил. Если бы я мог только найти слова, Джон, чтобы выразить свои чувства. Это сработало бы, я уверен. Мы ввалились бы в комнату после очередной задачи, решение которой тебя восхитило бы, или однажды уснули друг с другом, укрывшись пальто, или нас бы похитили, — и это бы произошло. Мы бы коснулись друг друга и стали физически близки. Но события обогнали нас: Мориарти понял, что ты для меня значишь, раньше меня самого; дружба и то едва позволила мне оставить тебя, а ведь я должен был это сделать, чтобы спасти твою жизнь, даже если это причинило тебе боль, хотя это разбивало мне сердце... потому что, Джон... Джон шагает к нему и кладет палец на губы, чтобы остановить поток слов. Он улыбается, глядя Шерлоку в глаза. Сам Шерлок в замешательстве хмурится, затем выражение его лица смягчается. Он замолкает. И тогда Джон поворачивается к Мэри, по-прежнему понуро ссутулившейся на ступеньках. — Мне так жаль. Я правда понятия не имел... Мэри скептически смотрит на него. — Неужели? — ее глаза печальны. — О, Джон. Как, почему ты этого не видел? — Потому что он слепец, — тихо произносит Шерлок. Голос менее тревожен, чем прежде. Он поворачивается к Джону. Глаза встречаются. — Я не собираюсь отговаривать тебя от брака с ней. Если бы я был чуть предусмотрительней и мужественней, то сам бы сейчас стоял у алтаря с тобой и обещал то, что всегда было твоим — мое сердце. Я люблю тебя, Джон Хэмиш Уотсон. Люблю каждой молекулой своего существа и поэтому я возражаю против твоего брака. Если это была бы мелодрама, то сейчас в зале грянуло бы «Горько!», Джон страстно бросился бы с алтаря прямо в объятия Шерлока, Мэри уползла бы в угол, а викарий немедленно поженил бы их, и жили бы они долго и счастливо — или что-то в этом роде. Если бы это была мыльная опера, Мэри набросилась бы на Шерлока и ударила его, а потом горько расплакалась, с отвращением швырнув в Джона поникшим и сломанным свадебным букетом. Джанин дала бы Джону пощечину, схватила Мэри и, бережно обнимая за талию, вывела из церкви... украдкой подмигнув Шерлоку и незаметно сунув ему свой номер телефона. Если бы мы смотрели романтическую комедию, Мэри сказала бы: «Ну, давно пора», — и они втроем принялись бы обниматься и посмеиваться над тем, как собирались устроить «свободный брак». Если это был боевик, то Мэри бы подняла платье и вытащила пистолет из подвязки, прострелила Шерлоку ногу, а потом с разворота оглушила бы викария и сбежала с подружками. Вслед ей неслись бы пули и изобретательные ругательства Джона. Если бы это была драма, Джон спокойно взял бы Шерлока за плечи и твердо сказал ему, что тот все неправильно понял, что великий детектив всего-навсего неправильно интерпретировал все физические и словесные сигналы. Он же, в конце концов, социопат. Но все нормально, и они по-прежнему могут остаться друзьями, но все же не мог бы ты, Лестрейд, упечь его обратно в реабилитационную клинику, там ему наверняка помогут? Он разрушает мою свадьбу, бедный, запутавшийся полудурок. Если бы это была сцена из порнофильма семидесятых, у Джона внезапно появились бы усы, а волосы Мэри оказались гораздо светлее и намного длиннее, на потолке вертелся бы диско-шар, все оказались бы раздетыми и совокупились бы в различных сочетаниях. Но эта сцена происходит в голове человека, который уничтожил в своей голове почти все вышеперечисленное. У него нет точки отсчета, варианта развития событий, и он боится того, что скажет Джон. Его ум не может закончить эту сцену. Эмоциональная перегрузка: сбой в работе системы. В сценарии Шерлока никто ничего не говорит. На самом деле, публика исчезла. Подружки невесты растворяются в воздухе. Мэри исчезает в небытие. Есть Джон, только Джон, и лицо Джона, его голубые, голубые глаза... И единственный звук в кинотеатре Чертогов Разума: шор-шор-шор-шор… шелестит пленка в проекторе, сигнализируя, что кино окончено.